Документ № 75. А.И. Герцен. Кружки 30-х годов (Отрывок)

<…>В самой пасти чудовища выделяются дети, не похожие на других детей, они растут, развиваются и начинают жить совсем другой жизнью. Слабые, ничтожные, ничем не поддержанные, напротив, всем гонимые, они легко могут погибнуть без малейшего следа, но остаются, и если умирают на полдороге, то не все умирают с ними. Это начальные ячейки, зародыши истории, едва заметные, едва существующие, как все зародыши вообще.

Мало-помалу из них составляют группы. Более родное собирается около своих средоточий, группы потом отталкивают друг друга. Это расчленение дает им ширь и разносторонность для развития, развиваясь до конца, то есть до крайности, ветви опять соединяются, как бы они ни назывались - кругом Станкевича, славянофилами или нашим кружком.

Главная черта всех их - глубокое чувство отчуждения от официальной России, от среды, их окружавшей, и с тем вместе стремление выйти из нее - а у некоторых порывистое желание вывести и ее самое <…>

...Если аристократы прошлого века, систематически пренебрегавшие всем русским, оставались в самом деле невероятно больше русскими, чем дворовые оставались мужиками, то тем больше русского характера не могло утратиться у молодых людей оттого, что они занимались науками по французским и немецким книгам. Часть московских славян с Гегелем в руках взошли в ультра-славянизм.

Самое появление кружков, о которых идет речь, было естественным ответом на глубокую внутреннюю потребность тогдашней русской жизни.

О застое после перелома в 1825 году мы говорили много раз. Нравственный уровень общества пал, развитие было прервано, все передовое, энергическое вычеркнуто из жизни. Остальные - испуганные, слабые, потерянные - были мелки, пусты; дрянь Александровского поколения заняла первое место, они мало-помалу превратились в подобострастных дельцов, утратили дикую поэзию кутежей и барства и всякую тень самобытного достоинства; они упорно служили, они выслуживались, но не становились сановниками. Время их прошло.

Под этим большим светом безучастно молчал большой мир народа, для него ничего не переменилось, - ему было скверно, но не сквернее прежнего, новые удары сыпались не на его избитую спину. Его время не пришло. Между этой крышей и этой основой дети первые подняли голову, может, оттого, что они не подозревали, как это опасно, но, как бы то ни было, этими детьми ошеломленная Россия начала приходить в себя. <…>

<…>Жить в полном нравственном разладе они не могли, не могли также удовлетвориться отрицательным устранением себя; возбужденная мысль требовала выхода. Разное разрешение вопросов, одинаково мучивших молодое поколение, обусловливало распадение на разные круги.

Так сложился, например, наш кружок и встретил в университете, уже готовым, кружок сунгуровский. Направление его было, как и наше, больше политическое, чем научное. Круг Станкевича, образовавшийся в то же время, был равно близок и равно далек с обоими. Он шел другим путем, его интересы были чисто теоретические.

В тридцатых годах убеждения наши были слишком юны, слишком страстны и горячи, чтобы не быть исключительными. Мы могли холодно уважать круг Станкевича, но сблизиться не могли. Они чертили философские системы, занимались анализом себя и успокаивались в роскошном пантеизме, из которого не исключалось христианство. Мы мечтали о том, как начать в России новый союз по образцу декабристов и самую науку считали средством. Правительство постаралось закрепить нас в тенденциях наших.

В 1834 году был сослан весь кружок Сунгурова - и исчез.

В 1835 году сослали нас; через пять лет мы возвратились, закаленные испытанным. Юношеские мечты сделались невозвратным решением совершеннолетних. Это было самое блестящее время круга Станкевича.<…>.
<…>.влияние его на всю литературу и на академическое преподавание было огромно, - стоит назвать Белинского и Грановского, в нем сложился Кольцов, к нему принадлежали Боткин, Катков и проч. Но замкнутым кругом он оставаться не мог, не перейдя в немецкий доктринизм, - живые люди из русских к нему не способны.

Возле круга Станкевича, кроме нас, был еще другой круг, сложившийся во время нашей ссылки, и был с ними в такой же чересполосице, как и мы; его-то впоследствии назвали славянофилами. Славяне приближались с противоположной стороны к тем же жизненным вопросам, которые занимали нас, были гораздо больше их ринуты в живое дело и в настоящую борьбу.

Между ними и нами, естественно, должно было разделиться общество Станкевича. Аксаковы, Самарин примкнули к славянам, то есть к Хомякову и Киреевским. Белинский, Бакунин - к нам. Ближайший друг Станкевича, наиболее родной ему всем существом своим, Грановский был нашим с самого приезда из Германии <…>

Примечание

Герцен Александр Иванович (1812-1880)- русский революционер, писатель, философ. Внебрачный сын богатого помещика И.А.Яковлева. Окончил Московский университет, где в годы учебы приобщился к революционным идеям. Арестовывался, несколько лет провел в ссылке. Печатался в журналах под псевдонимом Искандер. Автор известных литературных произведений: «Кто виноват?», «Доктор Крупов», «Сорока-воровка», «Былое и думы». С 1847 г. в эмиграции; основал в Лондоне Вольную русскую типографию. В своих работах обличал самодержавие, вел революционную пропаганду, выдвинул идеи «общинного социализма». Умер в Париже, могила в Ницце.

Станкевич Николай Владимирович (1813-1840) – русский общественный деятель, философ, поэт. Главную силу исторического прогресса видел в просвещении, основной задачей русской интеллигенции считал пропаганду идей гуманизма. В 1831 г. организовал литературно-философский кружок. С 1837 г. за границей.

Аксаков Константин Сергеевич (1817-1860) – публицист, историк, лингвист, поэт; один из идеологов славянофильства. 

Боткин Василий Петрович (1811/12-1869) – русский писатель, западник. Брат М.П.и С.П. Боткиных. В молодости член кружка Станкевича, друг Белинского и Герцена.

Грановский Тимофей Николаевич (1813-1855) русский историк, общественный деятель, глава московских западников. С1839 г. - профессор всеобщей истории Московского университета.

Катков  Михаил Никифорович (1818-1887) – русский публицист, издатель журнала «Русский вестник» и газеты «Московские ведомости». В1830-х гг. примыкал к кружку Станкевича. В 1850-х гг. - умеренный либерал, сторонник английского политического строя. С 60-х гг. встал на реакционные позиции, сторонник контрреформ.

Кольцов Алексей Васильевич (1809-1842) – русский поэт, певец родной природы и народной жизни. По своим общественным убеждениям был близок к славянофилам.

Сунгуров  Николай Петрович - Выдавая себя за члена общества декабристов, якобы уцелевшего после разгрома 1825, пытался в начале 1831 организовать тайное общество. Установил связи с группой офицеров Московского гарнизона (поляками по происхождению), но, узнав об их намерении бежать в Польшу и примкнуть к восстанию 1830-31, донёс об этом московскому обер-полицмейстеру. В июле 1831 по доносу Сунгуров и 25 его знакомых были арестованы.. Первоначально суд приговорил 7 человек к смертной казни, замененной затем на каторжные работы в Сибири За Н. П. Огаревым, Н. В. Станкевичем и др., которые организовали в университете сбор средств для сосланных в солдаты, был установлен полицейский надзор.

Хомяков Алексей Степанович (1804-1860) – русский религиозный философ, писатель, поэт, публицист, один из основоположников славянофильства. Выступал за отмену крепостного права, за политические и гражданские свободы.

Взято с сайта: Электронная библиотека эрудита LIB.ERUDITIO.RU – Документы по истории России XIX в.