Первая волна эмиграции (1918–1940)

Положение русской литературы в изгнании. Понятие «русское зарубежье» возникло и оформилось после Октябрьской революции 1917. В центрах рассеяния – Берлине, Париже, Харбине – была сформирована «Россия в миниатюре», сохранившая все черты русского общества. Но несмотря на сохранение первой волной эмиграции всех особенностей русского дореволюционного общества, положение беженцев было трагическим. Надежда на скорое возвращение не оправдалась, к середине 1920-х стало очевидно, что России не вернуть и в Россию не вернуться.

Россию покинул цвет русской интеллигенции. Из числа известных писателей эмигрировали: Ив.Бунин, Ив.Шмелев, А.Аверченко, К.Бальмонт, З.Гиппиус, Дон-Аминадо, Б.Зайцев, А.Куприн, А.Ремизов, И.Северянин, А.Толстой, Тэффи, И.Шмелев, Саша Черный. Выехали за границу и молодые литераторы: М.Цветаева, М.Алданов, Г.Адамович, Г.Иванов, В.Ходасевич.

В то же время, в эмиграции литература была поставлена в неблагоприятные условия: отсутствие массового читателя, крушение социально-психологических устоев, бесприютность, нужда большинства писателей должны были неизбежно подорвать силы русской культуры. Но этого не произошло: с 1927 начинается расцвет русской зарубежной литературы, на русском языке создаются великие книги.

Развитие русской литературы в изгнании шло по разным направлениям: писатели старшего поколения исповедовали позицию «сохранения заветов», самоценность трагического опыта эмиграции признавалась младшим поколением (поэзия Г.Иванова, «парижской ноты»), появились писатели, ориентированные на западную традицию (В.Набоков, Г.Газданов)..

Старшее поколение писателей-эмигрантов. Стремление «удержать то действительно ценное, что одухотворяло прошлое» (Г.Адамович) – в основе творчества писателей старшего поколения, успевших войти в литературу и составить себе имя еще в дореволюционной России. К старшему поколению писателей относят: Бунина, Шмелева, Ремизова, Куприна, Гиппиус, Мережковского, М.Осоргина. Литература «старших» представлена преимущественно прозой. В изгнании прозаиками старшего поколения создаются великие книги: Жизнь Арсеньева (Нобелевская премия 1933), Темные аллеи Бунина; Солнце мертвых, Лето Господне, Богомолье Шмелева; Сивцев Вражек Осоргина; Путешествие Глеба, Преподобный Сергий Радонежский Зайцева; Иисус Неизвестный Мережковского. Куприн выпускает два романа Купол святого Исаакия Далматского и Юнкера, повесть Колесо времени. Значительным литературным событием становится появление книги воспоминаний Живые лица Гиппиус.

Среди поэтов, чье творчество сложилось в России, за границу выехали И.Северянин, С.Черный, Д.Бурлюк, К.Бальмонт, Гиппиус, Вяч.Иванов. В историю русской поэзии в изгнании они внесли незначительную лепту, уступив пальму первенства молодым поэтам – Г.Иванову, Г.Адамовичу, В.Ходасевичу, М.Цветаевой, Б.Поплавскому, А.Штейгеру и др. Главным мотивом литературы старшего поколения стала тема ностальгической памяти об утраченной родине. Трагедии изгнанничества противостояло громадное наследие русской культуры, мифологизированное и поэтизированное прошедшее. Темы, к которым наиболее часто обращаются прозаики старшего поколения, ретроспективны: тоска по «вечной России», события революции и гражданской войны, русская история, воспоминания о детстве и юности. Смысл обращения к «вечной России» получили биографии писателей, композиторов, жизнеописания святых: М.Цветаева пишет о Пушкине (Мой Пушкин), В.Ходасевич – о Державине (Державин), Б.Зайцев – о Жуковском, Тургеневе, Чехове, Сергии Радонежском (одноименные биографии). Создаются автобиографические книги, в которых мир детства и юности, еще не затронутый великой катастрофой, видится «с другого берега» идиллическим и просветленным: поэтизирует прошлое Ив.Шмелев (Богомолье, Лето Господне), события юности реконструирует Куприн (Юнкера), последнюю автобиографическую книгу русского писателя-дворянина пишет Бунин (Жизнь Арсеньева), путешествие к «истокам дней» запечатлевают Б.Зайцев (Путешествие Глеба) и Толстой (Детство Никиты). Особый пласт русской эмигрантской литературы составляют произведения, в которых дается оценка трагическим событиям революции и гражданской войны. Роман Осоргина Сивцев Вражек отражает жизнь Москвы в военные и предвоенные годы, во время революции. Шмелев создает трагическое повествование о красном терроре в Крыму – эпопею Солнце мертвых, которую Т.Манн назвал «кошмарным, окутанным в поэтический блеск документом эпохи». Осмыслению причин революции посвящен Ледяной поход Р.Гуля, Зверь из бездны Е.Чирикова, исторические романы примкнувшего к писателям старшего поколения Алданова (Ключ, Бегство, Пещера), трехтомный Распутин В.Наживина.

В период первой волны эмиграции появилось такое явление как «беженский роман». Он представляет собой повествование о «великом исходе» из России после событий 1917г. Писатели размышляли над причинными трагедии, изображая жизнь на чужбине, быт и нравы эмигрантской жизни. Жанровый диапазон «Беженских романов» велик – от от традиционных подвидов (любовный, психологический) до редких – романа-утопии, романа-эпопеи, авантюрного и приключенчески-фантастического. ещё одна черта «беженского романа» - его автобиографичность (стремление познать себя в кризисную эпоху).

Александр Иванович Куприн. О своем прощании с Россией он рассказал в автобиографической повести «Купол св. Исаакия Далматского» (Рига, 1928). В основе сюжета – вступление в Гатчину частей северо-западной армии и их отступление. Но временные границы расширены воспоминаниями о событиях 1914-1918гг, о последующей перспективе. Текущее воспринималось через призму грядущего, а сиюминутное – с позиции вечного. Куприн выразил веру в «будущую, спокойную и здоровую Россию». Символом такой России стал дошедший до Гатчины издалека солнечный бдеск купола св. Исаакия. Анализ фактов, документов, поведения людей Куприн сочетает с погружением в душевные состояния. Кровавый террор чекистов, классовая ненависть, голод – все это устрашало.

Рассказы 2030х гг. разнохарактерныкак по тематике, так и по жанрам. Темы:

· историческое прошлое России («Царский писарь», «Однорукий комендант», «Царев гость из Наровчата»)

· традиции, искусство той или иной нации («Пунцовая кровь», «Гемма», «Лимонная корка»)

· трактовки преданий («Кисмет», «Синяя звезда»)

· власть роковых сил («Система», «Ночная фиалка»)

В 1932—1933 годах А.И. Куприн создаёт один из лучших своих романов эмигрантского периода — «Жанета». Герой романа — русский эмигрант, старый, одинокий профессор Симонов — хочет помочь маленькой девочке, дочери уличной газетчицы, понять красоту мира. Куприн описывает трогательную дружбу профессора с Жанетой. В любви к ребёнку, привязавшемуся к старику профессору, проявляются его нерастраченные душевные силы, он осознаёт: «О, чего же стоят все утехи, радости и наслаждения мира в сравнении с этим самым простым, самым чистым, божественным ощущением детского доверия». Однако история дружбы русского профессора и «принцессы четырёх улиц» заканчивается трагически для него. Жанету увозят из Парижа, профессор Симонов вновь остаётся один. Его жизнь теперь скрашивают только визиты чёрного бродяги-кота Пятницы.

В романе писателю удалось раскрыть горечь одиночества старого человека, живущего вдали от родины, и высказать мысль о том, что душа человека должна оставаться чистой, стремиться к добру при любых жизненных невзгодах и неприятностях.

Содержание и стиль произведений Куприна, созданных в эмиграции, отличаются от произведений, созданных в России: в них звучат тоска и чувство обречённости.

Алексей Михайлович Ремизов. Печатался с первых же лет эмиграции много. Откликом на революцию стала книга Ремизова «Взвихренная Русь», отрывки из которой печатались в журналах. Книга вышла в 1927 г. с подзаголовком «Эпопея». В 20-х годах он издает книги: «Докука и балагурье» (1923), «Трава-мурава» (1922) —византийские апокрифы и легенды, «Звенигород окликанный. Николины притчи» (1924)—сказы о Николае Чудотворце. Тогда же появилась его «Россия в письменах» (1922) — книга особого, невиданного жанра, составленная из отрывков старинных документов. И вновь многие его произведения представляют собой как бы пересказ, изложение снов —собственных, чужих, литературных. В них причудливо переплетаются реальность и фантастическая выдумка. Обоснованию своего творческого метода Ремизов посвятил два последних произведения: «Огонь вещей» (1954) — о снах в русской литературе (у Гоголя, Пушкина, Лермонтова,Тургенева, Достоевского) и «Мартын Задека. Сонник» (1954) —пересказ собственных (виденных или придуманных) снов.

В сборнике воспоминаний «Петербургский буерак», о начале своей литературной деятельности, Ремизов писал, что в творчестве должен быть «огонь слов», «огонь вещей», «огонь памяти», воображение, «пламень чувств» и «ритм в словесном выражении». Поэтому языковой стороне творчества Ремизов всегда придавал особое значение. Он разрабатывает и новый синтаксис, который вытекал из интонации разговорного языка.

А в основе словесного творчества, считал он, должен быть русский природный «лад» речи, современный же русский язык искажен немецкой грамматикой с ее правилами. Поэтому-то интерес Ремизова — художника слова был сосредоточен на разговорной исконной народной речи. Поэтому он так внимательно изучал этимологические словари и деловые записи XVII в. Поэтому искал «русскую мелодию», стремясь проникнуть в лексические, фонетические и интонационные законы русского языка. Поэтическая «чистота» его неологизмов является, может быть, самым выразительным свидетельством глубочайшего уважения Ремизова к художественной ценности слова.

Работа Ремизова над познанием «природного лада» русской речи была в свое время подхвачена русскими писателями младшего поколения, оказала влияние на их стремление раскрыть богатство, «много-цветье» русского языка, русского слова. Бесспорно, что Ремизов повлиял на стиль М. Пришвина, Б. Пильняка, Е. Замятина, молодого Л. Леонова, А. Толстого. М. Пришвин вспоминал, что у Ремизова была настоящая студия, как у художников, у него была настоящая школа, к нему ходили, читали свои рассказы и многим он так исправлял их, что трудно было узнать потом, что от учителя, что от ученика. Ремизов, однако, не был эстетом в том смысле, как это было у сотрудников журнала «Аполлон». Он хотел быть таким художником слова, у которого слово было бы единственным свидетельством его дела, слово как дело».

Во многих своих произведениях Ремизов писал о реальности сна и мнимости реальности. Сновидение, утверждает Ремизов, лежит и в основе мифологии, а в конечном счете — в основе человеческой истории. В сочетании с его экспериментами в области языка это создавало совершенно новый тип прозы. Вместо классической композиции произведения мы встречаемся, обычно с характерной для Ремизова мозаикой, калейдоскопичностью частей, законы сочетания которых отвечают лишь авторскому пониманию их.

Одна из лучших работ Ремизова, написанных в эмиграции,— книга «Подстриженными глазами» (1951), которая, как «Мышкина дудочка» и другие его вещи, не подходит под понятие определенного литературного жанра. Книга имеет характерный подзаголовок — «Книга узлов и закрут памяти». Это книга и о прошлом, и о страхе перед настоящим. И в то же время это книга о беспредельном страдании за человека. Это книга автобиографическая, но все события подаются через призму общей ремизовской философии жизни. Собственно-повествовательного стержня в этой книге, как и в других книгах Ремизова, нет. Исключением из такого композиционного принципа является, может быть, лишь книга «В розовом блеске» (1952), написанная несколько иначе по замыслу и языку. В ней есть сюжетная линия, связанная с жизненной судьбой главной героини повествования Оли (Серафимы Павловны Ремизовой-Довгелло).

Трудно определить жанры многих ремизовских произведений как в прозе, так и в драматургии. Драмы составляли целый том из его собрания. Они были явно связаны с традициями устной народной драмы, с «русалиями», элементами драмы средневековой. Драматургия Ремизова со всеми ее особенностями еще ждет своего исследователя.

Под конец жизни Ремизов все более погружается в историю русской литературы XVI— XVII вв., перерабатывает повести Древней Руси, воскрешает сказочный мир фей, зверей, бесноватых. Он возвращается к древним источникам не только русской, но и европейской литературы.

 

Младшее поколение писателей в эмиграции. Иной позиции придерживалось младшее «незамеченное поколение» писателей в эмиграции (термин писателя, литературного критика В.Варшавского), поднявшееся в иной социальной и духовной среде, отказавшееся от реконструкции безнадежно утраченного. К «незамеченному поколению» принадлежали молодые писатели, не успевшие создать себе прочную литературную репутацию в России: В.Набоков, Г.Газданов, М.Алданов, Н.Берберова, А.Штейгер, Д.Кнут, Л.Червинская, В.Смоленский и др. Их судьба сложилась различно. Набоков и Газданов завоевали общеевропейскую, в случае Набокова, даже мировую славу. Алданов, начавший активно печатать исторические романы в самом известном эмигрантском журнале «Современные записки», примкнул к «старшим». Практически никто из младшего поколения писателей не мог заработать на жизнь литературным трудом: Газданов стал таксистом, Кнут развозил товары, Терапиано служил в фармацевтической фирме, многие перебивались грошовым приработком. Характеризуя положения «незамеченного поколения», обитавшего в мелких дешевых кафе Монпарнаса, В.Ходасевич писал: «Отчаяние, владеющее душами Монпарнаса… питается и поддерживается оскорблениями и нищетой… За столиками Монпарнаса сидят люди, из которых многие днем не обедали, а вечером затрудняются спросить себе чашку кофе. На Монпарнасе порой сидят до утра потому, что ночевать негде. Нищета деформирует и само творчество». Наиболее остро и драматично тяготы, выпавшие на долю «незамеченного поколения», отразились в бескрасочной поэзии «парижской ноты», созданной Г.Адамовичем. Предельно исповедальная, метафизическая и безнадежная «парижская нота» звучит в сборниках Поплавского (Флаги), Оцупа (В дыму), Штейгера (Эта жизнь, Дважды два – четыре), Червинской (Приближение), Смоленского (Наедине), Кнута (Парижские ночи), А.Присмановой (Тень и тело), Кнорринг (Стихи о себе). Если старшее поколение вдохновлялось ностальгическими мотивами, то младшее оставило документы русской души в изгнании, изобразив действительность эмиграции. Жизнь «русского монпарно» запечатлена в романах Поплавского Аполлон Безобразов, Домой с небес. Немалой популярностью пользовался и Роман с кокаином Агеева. Широкое распространение приобрела и бытовая проза: Одоевцева Ангел смерти, Изольда, Зеркало, Берберова Последние и первые. Роман из эмигрантской жизни.

Младшее поколение писателей внесло значительный вклад в мемуаристику: Набоков Другие берега, Берберова Курсив мой, Терапиано Встречи, Варшавский Незамеченное поколение, В.Яновский Поля Елисейские, Одоевцева На берегах Невы, На берегах Сены, Г.Кузнецова Грасский дневник.

Начало русской мемуаристики имеет отчетливую дату - 1921 г. В августе 1921 г. в России ушли из жизни два великих поэта А.А. Блок и Н.С. Гумилев, которые представляли два поколения русского символизма. Естественной реакцией стало написание воспоминаний о них. Первая культурная потеря стала толчком к началу исполнения великой миссия сбережения национальной памяти.

В 1924 г. Г.В. Иванов начал печатать серию газетных очерков «Китайские тени». Он с самого начала определил тематику: «быт литературного Петербурга последних десяти - двенадцати лет». Эволюция Петербурга от «колыбели» Серебряного века до «колыбели революции» - это путь русского самосознания в начале ХХ в. Его-то и стремился запечатлеть Г.В. Иванов. Из этих газетных очерков он позже составил сборник «Петербургские зимы». Почти одновременно З.Н. Гиппиус издала свои «Живые лица», открыв жанр литературных мемуаров. Так сформировалась главная черта зарубежной мемуаристики - стремление как можно больше писать не о себе, а о других: о политиках, деятелях культуры, о событиях жизни ушедшей России. В таком ключе были написаны лучшие воспоминания тех лет: «Встречи» В.А. Пяста, «Годы странствий» Г.И. Чулкова, «Полутораглазый стрелец» Б. Лившица.

Когда пореволюционная эмиграция в конце 20-х - начале 30-х гг. начала терять своих собственных писателей стали появляться воспоминания о писателях зарубежья. Это были в большинстве своем портретные зарисовки известных людей. Таким образом, была создана целая портретная галерея известных людей Серебряного века и зарубежья. Больше всего писали о И.А. Бунине, А. Белом, К.Д. Бальмонте, З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковском, В.Ф. Ходасевиче, Г.В. Адамовиче, И.С. Шмелеве. Отличительной чертой этого «вернисажа» являлось то, что книги о мастерах культуры написаны такой же мастерской рукой прозаиков, поэтов, журналистов. Потому они представляют собой особый жанр эмигрантской литературы, выходящий за пределы понятия обычных воспоминаний.

В промежуточном положении между «старшими» и «младшими» оказались поэты, издавшие свои первые сборники до революции и довольно уверенно заявившие о себе еще в России: Ходасевич, Иванов, Цветаева, Адамович. В эмигрантской поэзии они стоят особняком. Цветаева в эмиграции переживает творческий взлет, обращается к жанру поэмы, «монументальному» стиху. В Чехии, а затем во Франции ей написаны Царь-девица, Поэма Горы, Поэма Конца, Поэма воздуха, Крысолов, Лестница, Новогоднее, Попытка комнаты. Ходасевич издает в эмиграции вершинные свои сборники Тяжелая лира, Европейская ночь, становится наставником молодых поэтов, объединившихся в группу «Перекресток». Иванов, пережив легковесность ранних сборников, получает статус первого поэта эмиграции, выпускает поэтические книги, зачисленные в золотой фонд русской поэзии: Стихи, Портрет без сходства, Посмертный дневник. Особое место в литературном наследии эмиграции занимают мемуары Иванова Петербургские зимы, Китайские тени, его известная поэма в прозе Распад атома. Адамович публикует программный сборник Единство, известную книгу эссе Комментарии.

Когда надежда на скорое возвращение в Россию стала угасать и в Германии начался экономический кризис, центр эмиграции переместился в Париж, с середины 1920-х – столицу русского зарубежья. К 1923 в Париже обосновались 300 тысяч русских беженцев. В Париже живут: Бунин, Куприн, Ремизов, Гиппиус, Мережковский, Ходасевич, Иванов, Адамович, Газданов, Поплавский, Цветаева и др. С Парижем связана деятельность основных литературных кружков и групп, например, «Зеленая лампа». Кружок был организован Зинаидой Гиппиус и Мережковским, во главе общества встал Г.Иванов. На заседании «Зеленой лампы» обсуждались новые книги, журналы, обсуждались работы русских литераторов старшего поколения. «Зеленая лампа» объединяла «старших» и «младших», в течение всех предвоенных лет была наиболее оживленным литературным центром Парижа. Молодые парижские литераторы объединились в группу «Кочевье», основанную ученым-филологом и критиком М.Слонимом. С 1923 по 1924 в Париже собиралась также группа поэтов и художников «Через». Парижские эмигрантские газеты и журналы представляли собой летопись культурной и литературной жизни русского зарубежья. В дешевых кафе Монпарнаса разворачивались литературные дискуссии, создавалась новая школа эмигрантской поэзии, известная как «парижская нота». Литературная жизнь Парижа сойдет на нет с началом Второй мировой войны, когда, по словам Набокова, «станет на русском Парнасе темно». Русские писатели-эмигранты останутся верны приютившей их стране, оккупированному Парижу. Термин «Сопротивление» возникнет и приживется в среде русских эмигрантов, многие из которых окажутся его активными участниками. Адамович запишется добровольцем на фронт. Писательница З.Шаховская станет сестрой в военном госпитале. Мать Мария (поэтесса Е.Кузьмина-Караваева) погибнет в немецком концлагере, Газданов, Оцуп, Кнут примкнут к Сопротивлению. Бунин в горькие годы оккупации напишет книгу о торжестве любви и человечности (Темные аллеи).

Восточные центры рассеяния – Харбин и Шанхай. Молодой поэт А.Ачаир организует в Харбине литературное объединение «Чураевка». Его собрания включали до 1000 человек. За годы существования «Чураевки» в Харбине было выпущено более 60 поэтических сборников русских поэтов. В харбинском журнале «Рубеж» печатались поэты А.Несмелов, В.Перелешин, М.Колосова. Существенное направление харбинской ветви русской словесности составит этнографическая проза (Н.Байков В дебрях Маньчжурии, Великий Ван, По белу свету). С 1942 литературная жизнь сместится из Харбина в Шанхай.

Марк Александрович Алданов (настоящая фамилия Ландау). Литературная судьба полностью связана с эмиграцией (с марта 1919), книги его вернулись в Россию лишь в конце 1980-х. Однако Россия всегда была главной темой его творчества, ее истории посвящены серии романов, охватывающих двухвековой период. Путь эмигранта не был оригинальным: через Стамбул — в Париж, затем, в 1922-24,— «русский Берлин», возвращение во Францию, которую покинет в годы фашистского нашествия, переселившись в США, и вновь вернется сюда в 1947.

Парижские «Современные записки» опубликовали повесть «Святая Елена, маленький остров» в 1921, в год 100-летия смерти Наполеона. С этого произведения начинается исследование им проблемы неизбежности революций, закономерностей исторического процесса, соотношения в истории воли и случая, относительности прогресса и вечности добра. Первая повесть естественно вошла позже в тетралогию «Мыслитель» («Святая Елена, маленький остров», «Девятое Термидора», 1923; «Чертов мост», 1925; «Заговор», 1927), где Алданов, обращаясь к историческим событиям рубежа XVIII—XIX вв. во Франции и России, как бы намечает пути к познанию революционных событий XX в. Уже с 1923 Алданов работает над романом «Ключ» (1929) о событиях 1916-17, составившим трилогию вместе с романами «Бегство» (1932) и «Пещера» (1т. - 1934, II т.- 1936). Всего в эту серию вошло 16 книг — от восшествия на престол Екатерины Великой до смерти Сталина.

Чувствуя и постоянно подчеркивая свою зависимость от опыта Л.Толстого (сознательно исключив из своей исторической панорамы войну с Наполеоном!), Алданов строит свою философскую систему истории, отрицающую фатализм и какую-либо предопределенность в ее развитии. Широкомасштабные романы фокусируют внимание на судьбах очень разных людей: Робеспьера и Нельсона, императора Павла и провокатора Азефа, Суворова и Сперанского, Гитлера и Ганди,— но в любом случае история беспощадно и своевольно расставляет и меняет местами фигуры на игровом поле. Правила этой игры не известны участникам, и чем менее проявлена их воля, тем объективнее взаимоотношения личности с историей. Потому так важны во всех романах герои вымышленные, как правило, центральные, связывающие повествование; это личности обыденные, даже заурядные, предпочитающие роль наблюдателей, свидетелей, но не активных участников событий. Романы «Ключ», «Бегство», «Пещера», к примеру, повествуют исключительно о судьбах людей рядовых; этим объясняется и необходимость создания острой интриги, детективных сюжетных ходов. Первый роман трилогии служит своеобразным «ключом» не только автору, пытающемуся разобраться в российских перипетиях начала столетия, но и читателю к романам, их внутренним взаимосвязям и скрытым пружинам. Философские диалоги героев Брауна и Федосьева открывают нам ход размышлений автора о победительной силе зла, об угрозе любой революционной идеи, неизбежно связанной с насилием. Становится ясна и система доказательств — исторических иллюстраций: во всех своих произведениях Алданов обращается к эпохам насилия, слома, но не созидания; ни одна война, ни одна революция не принесла умиротворения. И всегда, как бы далеко в прошлое ни заглядывал Алданов, мысль его о современности.

Накануне Второй мировой войны Алданов пишет свой самый «современный» роман — «Начало конца» (1938), где исследуется духовное состояние русского общества между двумя мировыми войнами: от надежд к их краху, от возрождения к упадку. И вновь встает вопрос об истоках совр. трагедии. В годы войны, в Соединенных Штатах, Алданов пишет свой самый большой исторический роман, который, при всей скромности самооценок, считал едва ли не лучшим,— «Истоки» (издан в 1950). Научная скрупулезность историка, взвешенность и отстраненность философа сочетаются здесь с публицистическим пафосом современника, мастерством художника, ловко строящим острый и занимательный, авантюрный по существу сюжет. Именно 1870-е, по мнению автора, стали главной вехой на пути к октябрьской катастрофе, именно тогда была сделана главная ставка — ставка на насилие, причем как с одной стороны, так и с другой.

В годы войны Алданов все чаще обращается к современности. Появляется целый ряд рассказов (новый для Алданова-романиста жанр), которые он прямо называет политическими. Это рассказы «Фельдмаршал», «Грета и Танк», «Микрофон» и др. В рассказах и очерках той поры перед нами предстает целая галерея исторических лиц, при всем различии с одной судьбой — судьбой жертвы тщеславия. Убеждение в бесплодности исторических уроков раскрывается Алдановым в рассказе «Астролог» (1947) и романе «Освобождение» (1948), которые посвящены итогам Второй мировой войны.

Алданов почти не писал статей о литературе, не пытался выводить и формулировать художественные законы: творчество, как и история, как и сама жизнь, законам не подчиняется. Но этот кажущийся и обидный пробел компенсируется последним изданным при жизни романом с характерным названием — «Живи как хочешь». Книга о жизни русских эмигрантов, герой которой, писатель Виктор Яценко, мучается теми же вопросами, что и автор; книга о настоящем и будущем искусства, об ответственности слова художника — слова правды. Правда — единственный закон и жизни, и творчества, который признавал Алданов, правда русской истории с помощью писателя спустя десятилетия возвращается и к российскому читателю.

Гайто (Георгий Иванович) Газданов

Впервые его рассказ был опубликован в 1926 году, в эмигрантском пражском журнале «Своими путями» (во Франции эмигрантское печатное дело в то время развивалось не очень хорошо – это была «дорогая» страна, зато оно процветало в Чехии и в Германии). Первый роман Газданова «Вечер у Клэр» был выпущен в 1929 году. Всего Газданов написал 9 романов, около 40 рассказов. Влияние И.А.Бунина и особенно М.Пруста на становление писательской индивидуальности Газданова проступило во многих его рассказах, публиковавшихся журналами «Воля России» и «Современные записки». Однако по характеру коллизий и сюжетов, привлекавших Газданова, его проза скорее сопоставима с творчеством И.Бабеля.

Романы Газданова (История одного путешествия, 1935, Полет, 1939, Призрак Александра Вольфа, 1948, Эвелина и ее друзья, 1971) сочетают остроту развития фабулы, как правило связанной с роковым стечением обстоятельств или с преступлением, и философскую проблематику. Писателя интересует не столько событие, сколько специфика его преломления в сознании разных персонажей и возможность множественного толкования одних и тех же жизненных явлений. Как мастер интриги, нередко приводящей к парадоксальной развязке, Газданов занимает особое положение в русской прозе 20 в., в чем-то общее с писателями, входившими в группу «Серапионовы братья». И для них, и для него достоинством повествования оказывается сложно построенный сюжет с элементами фантастики, особенно ценимой Газдановым у Э.По и Н.В.Гоголя, которого он воспринимал прежде всего как художника, способного передать ощущение реальности невероятного.

И по жизненному опыту, и по характеру дарования Газданов не ощущал близости к литературе русского Зарубежья, особенно к ее старшему поколению, которое, на его взгляд, продолжало жить представлениями и художественными верованиями, вывезенными из России. В начале 1930-х годов, переписываясь с М.Горьким, который намеревался опубликовать его первый роман на родине, Газданов обсуждал планы своего возвращения в СССР, оставшиеся неосуществленными. В 1936 напечатал статью О молодой эмигрантской литературе, заявив,что сознание нового поколения, на собственном опыте познавшего революцию и Гражданскую войну, органически чуждо ценностям и понятиям, восходящим к Серебряному веку, и что после этого опыта стало невозможно писать так, как писали корифеи русской литературы в изгнании. Существование молодого поколения Газданов объявил мифом, поскольку оно представлено только В.В.Набоковым, тогда как другие писатели по-прежнему не осознали, что давно порвалась связь с «культурным слоем» русской классики, ставшей мертвой для тех, кого эмиграция превратила из интеллектуальной элиты в социальные низы. Статья вызвала острую полемику и обвинения ее автора в «писаревщине», однако они не поколебали веры Газданова в необходимость поиска существенно нового художественного языка, чтобы передать существование «в безвоздушном пространстве... с непрекращающимся чувством того, что завтра все опять «пойдет к черту», как это случилось в 14-м или в 17-м году».

Это чувство (необходимость поиска существенно нового художественного языка) преобладает в новеллах и романах Газданова 1930-х годов, которые чаще всего представляют собой вариации мотивов самопознания героя, приходящего к постижению духовной пустоты и повседневной жестокости жизни. Вынужденный постоянно соприкасаться с насилием и смертью, он тщетно ищет некий смысл в той цепочке случайностей, которые неизменно подводят к трагическому финалу.

Особенно полно и нешаблонно эти мотивы воплотились в повести Ночные дороги (закончена в 1941, полный вариант опубликован в 1952), основанной на наблюдениях Газданова над парижским «дном», которое он досконально изучил за годы своей работы шофером такси. Документальная по материалу, повесть представляет собой русский аналог таких произведений, как Путешествие на край ночи (1932) Л.-Ф.Селина и Тропик Рака (1934) Г.Миллера. Газданов описывает нравы трущобных кварталов и опустившейся богемы, воссоздает истории крушения надежд и деградации личности. Заставляя своего автобиографического героя вновь и вновь погружаться в те сферы, где его ждет встреча с «живой человеческой падалью», писатель подвергает строгой проверке еще не преодоленные персонажем либеральные иллюзии и угасающее чувство сострадания социальным жертвам.

В повести последовательно осуществлен взгляд на литературу как на свидетельство, не терпящее умолчаний или фальши, когда необходимо воссоздавать прежде игнорируемые сферы человеческого существования. Ночные дороги передают восходящее к Ш.Бодлеру представление Газданова о том, что истинная поэзия возникает, когда автор пережил экстремальные состояния, одарившие его достоверным, хотя и травмирующим знанием о реальности.