Человек, личность и мир в русской культуре и философии

Русская традиция также относится к числу тех, про относительно которых имеется больше мифов, чем обоснованных, непредвзятых фактов и теорий. Начать хотя бы с устоявшейся, кажется, точки зрения, что в России до XIX  века философии не существовало, а, следовательно, не могло быть развитых этических представлений, в том числе и о свободе и ответственности человека. Это опять-таки точка зрения западной, даже европоцентричной традиции.

Безусловно, до указанного периода в России не было развитой философии. В европейском понимании. Но развитое мировоззрение, включающее в себя и глубоко, но в своем роде разработанную этическую концепцию, включающую и проблему свободы воли, конечно существовало. Как заметил в начале прошлого столетия русский философ Е.Н. Трубецкой, «икона – метафизика в красках». И как раз в иконописи на протяжении большей части русского Средневековья выражались взгляды русского человека на проблему свободы и собственной ответственности. Мир средневековой Руси – это мир иконы. И понимание свободы тоже было как бы иконописным. Поскольку внешние границы свободы, конечно, определялись каноном, то есть всеобщим законом, которому подчиняется человек, это дало право господствующей традиции обвинять древнерусскую культуру в игнорировании и даже пренебрежении свободой личности.

Кроме того, устоявшийся способ трактовки русской общественно-политической системы говорит нам, что ни понятие «свобода», ни понятие «личность» в России популярны не были. Существовало лишь, когда более сносное, но в основном довольно жесткое подчинение человека целому – политической и экономической системе.

Но если посмотреть с другой стороны, окажется, что канон определял лишь самые важные для культуры рамки целеполагания и границы того, что считалось достойным. Кроме того, оказывается, что образ мысли и отношения к себе русской культуры, по крайней мере, в некоторых чертах схож с рассмотренным выше мышлением Древнего Китая. Европейская постановка вопроса, фактически противопоставляющая личность и Бытие, личность и общество, здесь не была актуальна вплоть до XIX века. Человек мыслится не как некая обособленная субстанция, не как монада, а как часть Бытия, от которой зависит сохранность всего, но и доброе существование которой немыслимо без благополучного бытия целого.

Типичный пример – теория «Москва – Третий Рим», суть которой не в имперских амбициях крепнущего государства, а в принципиально ином, в отличие от европейского мышления, позиционировании себя по отношению к Бытию. Смысл существования русского общества и каждого человека определялся одной-единственной задачей – сохранением Правды, служением единственно настоящему и достойному. Для допетровской мысли, таким образом, вопрос свободы личности находился совершенно в другой плоскости, нежели для современного человека. Главное было не в очерчивании границ собственной значимости или мощи, не в опеделении границ дозволенного в дуалистических отношениях человека и Бытия, человека и общества и не в выделении себя как неповторимой части сущего. Вопрос свободы воли ставился совершенно иначе: его суть была в том, насколько удастся сохранить то, без чего все остальное в жизни теряло для человека той эпохи всякий смысл, то есть Правду. Свобода была как раз в ее защите. Это особый тип понимания данного явления, который, по выражению А.С. Панарина можно назвать «свободой служения» или «свободой дарения».

К XIX столетию ситуация сильно изменилась. И дело не в осознании русской культурой важности европейского понимания свободы. Как говорил А.С. Пушкин, русский крестьянин не раб и рабом никогда не был. Дело в попытке взглянуть на собственную культуру глазами другой (западной) цивилизации. В итоге соцерцательно-охранительное, консервативно-созидающее мировоззрение уступает место нигилистически-революционному. Рождается новое для русской и мировой культуры вопрошание Раскольникова «тварь я или право имею». И оно знаменует новый подход к решению проблемы свободы воли не только в рамках русской мысли, но и всей некогда христианской цивилизации. Для России же это еще и выливается в «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».