Правовое содержание (продолжение; парадоксы разработки)

 

Как это ни покажется странным и неожиданным, заслуга в разработке того слоя правовой материи, который назван "правовым содержанием" (при всей, надо признать, дискуссионности этой проблемы), принадлежит правоведению, сложившемуся в условиях советского общества.

Конечно, советское правоведение, особенно в подразделениях официальной науки, служило господствующей, власти (таков удел юридической науки в обществе с тоталитарным политическим режимом), его содержание подчинялось интересам идеологизированной огосударствленной системы, было пронизано коммунистической идеологией обосновывающей верховенство высшего суперправа — революционного права, служащего коммунизму.

Но все же советское правоведение оставалось наукой. В нем — пусть в урезанном и скрытом виде — сохранились благородные и прогрессивные традиции дореволюционной юридической науки. А эти традиции, помимо всего иного, i немалой степени локализовались как раз на идеологически нейтральных участках: на догме права, аналитическом пра­воведении.

И эта же догма права — счастливое и многообещаю­щее совпадение — была чуть ли не единственной сферой где юридическая наука в тяжелых советских условиях мог­ла проявить себя как область знаний, заряженная на углуб­ленный научный поиск и истину.

Именно по той причине, что наряду с другими отрас­лями знаний советское правоведение в условиях тотали­тарного общества было жестко сковано постулатами марксистской доктрины (и потому образовывало "свою филосо­фию", точнее — идеологию, о которой речь впереди), само­стоятельное особое мировоззренческое или даже серьезное социологическое осмысление правовых явлений в принципе исключалось. Для правоведов советского времени единственным предметом, позволяющим проводить более или ме­нее серьезные исследования, оставалась догма права.

Вот почему уже после смерти Сталина, когда комму­нистическая тирания в духовно-творческой сфере жизни общества несколько ослабла (в 1960—1980 гг.), советскими авторами были осуществлены научные разработки, направ­ленные на философское (как представлялось этим авторам) осмысление правовых явлений, выраженных в догме права и из нее вытекающих.

Эти разработки осуществлялись в двух направлениях:

во-первых, путем распространения понятий и лексики марксистско-ленинской философской доктрины — именно понятий и лексики, а не их сути — на догму права. Дела­лись "выводы" о том, какие явления в этой сфере относятся к "базису", а какие к "надстройке", в чем заключается "классовая сущность" правовых установлений, каковы типы правовых систем по их классовому признаку, какие смыслы может нести в себе понятие "форма права" и т. д., и т. п. (такой характер имел ряд изданий 1950-1980 гг., претендовавших на то, чтобы представлять в марксистско-ленинском правоведении "философию права");

во вторых, - и это во многом как раз оказалось весьма плодотворным то направление в правовых исследованиях, когда на основе новейших философских разработок (например, теории систем, аксиологических разработок) и с опорой на догму права, на результаты аналитической проработки правового материала изучались связи и соотношения, существующие между элементами правовой материи: отдельными разновидностями юридических норм, прав и обязанностей, ответственности и т. д.

На этом пути правоведение как раз и достигло уровня других наук — естественных, технических, которые изна­чально имеют дело с объективными фактами действитель­ности и которые в силу этого способны возвышаться до глобальных обобщений (такого рода исследования были выполнены рядом советских правоведов[54]). И именно здесь как раз раскрыли свою конструктивность, плодотворность отдельные "зацепки" в действующем, в целом "силовом", антигуманном советском праве, дававшие материал для юридических средств и правовых механизмов с учетом места и роли в них субъективных прав.

Результаты исследований во втором из указанных на­правлений в ряде случаев оказались довольно серьезными, пожалуй, в некоторых фрагментах даже такими, что и с позиций мировой юридической мысли являют собой "новое слово" в науке — обстоятельство, которое, кажется, до сих пор не принято во внимание нашими западными коллегами. Эти разработки в общем плане и охватили проблема­тику, относящуюся к вопросам, ранее обозначенным в каче­стве "правового содержания", то есть всему комплексу юридического инструментария правовых механизмов, по своей внутренней логике сконцентрированных вокруг субъ­ективных прав.

А на этой основе оказался исследованным и более широкий круг проблем. Было выработано понятие "механизм правового регулирования", позволившее объединить разнородные правовые явления в единую цепь, целую систему средств правового воздействия. Обнаружилось, что и само объективное право как регулирующая система, выражен­ная во взаимосвязанных комплексах общеобязательных норм, представляет собой структурно-сложное образование, складывающееся из разнородных блоков. В ходе более углубленного анализа выяснилось, что весьма сложные связи и соотношения существуют между такими категориями, как "дозволения", "запреты", "позитивные предписания", а на их основе складываются особые типы юридического регу­лирования — общедозволительный и раз-решительный.

Именно разработка той грани права, которая образует его "правовое содержание", позволила выявить такие осно­вательные правовые явления, как принципы права, общие дозволения и общие запреты, которые, как верно подмече­но в литературе, "представляют собой тот "канал", посред­ством которого осуществляется связь правового сознания с правовыми нормами, а равно с социальной действительно­стью в широком смысле слова"[55].

Мир правовых явлений при таком, более широком, под­ходе предстал не просто в виде некой "догмы", являющейся предметом формально-логического анализа, а в виде много­плановых и разноуровневых образований, имеющих свое своеобразное правовое содержание и свою логику и поэто­му подвластных своим внутренним законам и позволяющих применять по отношению к ним широкий познавательный инструментарий.

И — одно замечание научно-структурного порядка. Несмотря на углубленный, многообещающий характер та­кого рода разработок, едва ли возможно относить их к фи­лософии (философии права), как это представлялось пра­воведам того времени. Философия в строгом смысле все же призвана связать те или иные фрагменты действитель­ности с самими основами, смыслом и логикой нашего бы­тия. По своей сути упомянутые широкие разработки оста­ются в пределах того подразделения теоретической юрис­пруденции, которое, как уже отмечалось, относится к об­щей теории права. Хотя, надо заметить, к теории довольно высокого уровня, на признание которого исследования ряда советских авторов могут вполне обоснованно претендовать.

 

Правовые идеи "в праве".

 

Теперь — о третьем, наи­более глубоком слое права — о правовых идеях.

В принципе правовые идеи (представления, понятия, концепции и др.) в содержание того явления, которое обозначается термином "право" и тем более "позитивное пра­во", не входят.

Правовые идеи во всем своем многообразии — это глав­ное содержание иного явления в юридической сфере — правосознания.

Правовое же сознание отделено от собственно права весьма строгой гранью, довольно четкой, зримой. Если пра­восознание — область сугубо духовной, субъективной жиз­ни людей, существующая независимо от того, получила она или нет внешнюю, "предметную" объективизацию, то поло­жительное, позитивное право — явление внешне объекти­вированное, находящее свое собственное бытие через язык, письмо, документ, а затем и через практическую опредмеченную деятельность людей[56] и поэтому существующее в виде институционного образования (что и находит свое выраже­ние в "догме права").

По мнению Б.А. Кистяковского, реальность права "сле­дует поставить приблизительно посередине между реаль­ностью произведений скульптуры и живописи, с одной стороны, и произведений литературы и музыки — с дру­гой. Но все-таки ее придется признать немного более близ­кой к реальности первого вида культурных благ, чем второго..."[57]. Словом, с точки зрения знаменитого русского правоведа, — и это вполне обоснованно, — внешняя объек­тивизация, "предметность" права представляет собой явле­ние более высокого порядка (приближенное к вещам материального мира), чем реальность просто письменных источников, в том числе литературных. Он отмечает в этой связи, что "право не может существовать без субстанцио­нальных элементов общественной организации"[58].

Проводя строгие различия между правом и правосоз­нанием, следует в то же время видеть, что правосознание как явление субъективного порядка не только тесно и мно­гообразно взаимодействует с правом как объективированным (институционным) образованием, но и нередко в процессе регуляции как бы выходит с ним на одну плоскость и даже проникает в самую его плоть, содержание.

Этим, помимо иных причин, вызвана необходимость выработки более широкого понятия "правовая система" которое наряду с собственно правом, деятельностью правоохранительных органов (правосудием), включает активные формы правосознания — господствующую в данном обществе правовую идеологию, то есть те элементы правовой действительности, которые так или иначе активно воздействуют на жизнь общества.

Более того, в юридической науке известное распространение получил взгляд, в соответствии с которым правосоз­нание и объективное право (сторонники такого взгляда именуют его "законом") вообще представляют собой еди­ное, целостное явление, охватываемое одним термином — "право", или во всяком случае — явления одного качест­венного порядка[59]. Едва ли такой взгляд может быть принят: все же право и правосознание относятся к качественно раз­личным пластам правовой действительности, что образует между ними значительную дистанцию и препятствует тому, чтобы охватить их одним понятием или сблизить их до уров­ня качественно однопорядковых явлений (в этом случае, помимо других минусов, "теряются" важные особенности того и другого явления).

Тем не менее в настоящее время становится все более ясным, что если не все правосознание данного общества, то определенные формы господствующего правосознания (пра­вовой идеологии) в виде основополагающих идей глубоко проникают в содержание права, в саму его плоть, органику, да так, что становятся глубинным цен­тральным звеном всей правовой материи.

Каковы эти идеи — предмет дальнейшего рассмотре­ния. Сейчас же важно обратить внимание вот на что. Можно уверенно предположить, что упомянутые основополагающие правовые идеи потому и прорываются в иную, инородную для них среду — в само объективное право, что они предна­значены для "захвата" в объективном праве центрального места, его "командного отсека". И происходит подобный за­хват по той причине, что идеи известного рода либо как бы аккумулируют, переводят на язык правовых категорий и представляют в концентрированном виде материальные, духовные, нравственные начала данного общества заложенные в его строе интеллектуально-ценностные установки и тенденции, либо выражают узкоклассовые, групповые, этнические установки или даже — как это, увы, случилось в области коммунистической идеологии — узко-доктринерскую философскую концепцию, которая нацелена на то, чтобы подчи­нить себе всю правовую материю, а через нее и реальную действительность.

Указанные правовые идеи становятся своего рода ви­зитной карточкой права данного общества. Они и реально выступают в качестве определяющего фактора для всех других слоев правовой материи, прежде всего для правово­го содержания юридической системы, влияют на характер, состав и содержание субъективных прав, их соотношение с обязанностями, запретами, ответственностью, на их место во всей правовой инфраструктуре, их реальность, обеспе­ченность, защищенность и т. д.

Примечательно, что центральные правовые идеи юри­дической системы оказывают влияние даже на догму права (например, на то, в какой мере распространены и на каких участках права используются неопределенные по содержа­нию правовые установления, насколько широко включают­ся в юридические тексты декларативные "нормы", какова направленность оценочных норм и др.).

В ряде же случаев, прежде всего в критических ситуа­циях социально-политического характера, когда для разре­шений проблем, связанных с такой ситуацией, необходимо правовое решение, основополагающие правовые идеи (как это случилось в России в 1994—1996 годы в связи с войной в Чечне) как бы напрямую обнажаются, выступают на первый план и становятся — явно или завуалировано — ос­новой для указанного правового решения.

И вот момент, на который бы хотелось обратить вни­мание. Именно здесь, в области центральных правовых идей, в юридической сфере начинает напрямую "работать" наша, казалось бы, в высшей степени абстрактно-отвлечен­ная дисциплина мировоззренческого профиля — филосо­фия права. Выводы и положения философии права, целью которых как раз является обоснование центральных право­вых идей, становятся в данном случае непосредственной регулирующей силой, притом — решающей (к этой стороне проблемы, особенно при рассмотрении двух полярных направлений философии права, гуманистического и коммуни­стического, мы в дальнейшем еще вернемся).