Философия производительного труда

А.В. Золотов, М.В. Попов

 

 

Философия
производительного труда

Монография

 

Нижний Новгород

Издательство Нижегородского госуниверситета

2006

 

УДК 330.342+331.101

ББК У9(2)24

Ф56

 

 

Р е ц е н з е н т ы:

заслуженный деятель науки РФ, д.экон.н., профессор Л.М. Чистов,
д.философ.н., профессор А.С. Казеннов

 

Золотов А.В., Попов М.В.

Ф56

Философия производительного труда: Монография. Н. Нов­город: Изд-во ННГУ, 2006. 160 с.

ISBN 5-85746-897-3

В монографии исследуются объективные основы разграничения труда на производительный и непроизводительный, раскрывается субстанциональная роль производительного труда в общественной жизни, анализируется процесс экономии производительного труда и способы ее реализации, выявляются закономерные тенденции эволюции производительного труда, в том числе в современной России.

Для широкого круга читателей, интересующихся экономико-философ­скими проблемами.

ISBN 5-85746-897-3                                                         ББК У9(2)24

 

 

© Золотов А.В., Попов М.В., 2006

 

Предисловие

 

 

ервоначальная рукопись книги, предлагаемой вниманию читателей, была подготовлена М.В. Поповым в первой половине 70-х гг. XX века. При этом ставилась задача осветить ту внутреннюю согласованность, которая существует между основной посылкой исторического материализма и рядом важнейших положений политической экономии. Исторический материализм и учение о производительном труде, исторический материализм и трудовая теория стоимости, исторический материализм и взаимосвязи материальной и нематериальной сферы, науки и производства на современном этапе — вот те вопросы, которые рассматривались в работе. На этой основе в настоящее время авторы решили исследовать проблему производительного труда более многогранно, с учетом современных теоретических разработок.

Сегодня отечественные исследования по данной проблематике находятся под мощным влиянием представлений, характерных для западной, прежде всего, неоклассической экономической мысли. Это направление экономической теории рассматривает в качестве производительного всякий труд. Вместе с тем в науке по-прежнему представлена и позиция, берущая начало в работах классика политической экономии — А. Смита, который обосновал критерии разграничения производительного и непроизводительного труда.

О том, насколько острой является данная проблема для экономической теории, можно судить хотя бы по ее оценке известным историком экономической мысли М. Блаугом, который пишет: «Разграничение производительного и непроизводительного труда, введенное Сми­том, — это, пожалуй, одна из самых пагубных концепций в истории экономической мысли. Но при всем критическом отношении к изложению этой идеи у Смита нельзя не признать, что она ни в коем случае не двусмысленна и не нелепа»[1]. Последователи же критикуемого классика и его великого восприемника К.Маркса, разделяя мысль о недвусмысленности данной идеи, могут с не меньшим основанием утверждать о «пагубности» отказа от разграничения собственно производительного и непроизводительного труда. Безусловно, более чем двухвековая дискуссия по этому вопросу не окончена и требует от ее участников дальнейшей аргументации.

При доработке книги, осуществленной, в основном, А.В. Золотовым, были, прежде всего, учтены положения трудовой теории потребительной стоимости. Эта теория, сформированная в 80-е гг. XX века в работах В.Я. Ельмеева и В.Г. Долгова, представив экономию производительного труда в качестве важнейшей потребительно-стоимостной характеристики средств производства и предметов потребления, позволила полнее охарактеризовать роль производительного труда в непосредственно общественном производстве. Она способствовала более глубокому осмыслению связи материальной и нематериальной сферы общества, так как раскрыла значение экономии труда как основы непроизводственной деятельности.

Были критически осмыслены представления современной институциональной теории об изменении роли производительного труда в «информационном обществе», «обществе знаний».

Коренное преобразование социально-экономического строя, произошедшее в стране на рубеже 80–90-х гг., потребовало специально остановиться на проблеме эволюции социально-экономической формы производительного труда с тем, чтобы раскрыть прогрессивные и негативные тенденции в такой эволюции. На этой основе выявляется перспектива производительного труда в современной России.

Таковы замысел и история создания книги, представленной вниманию читателей.

Авторы надеются, что книга будет полезна для всех, кого интересуют актуальные методологические и теоретические проблемы экономической науки.

 

 

Г л а в а I

Основная посылка
исторического материализма
и ее методологическое значение

 

иалектический материализм различает: 1) материю; 2) сознание как свойство высокоорганизованной материи и 3) собственно высокоорганизованную материю, обладающую сознанием — человека.

В соответствии с этим все виды общественно полезной деятельности, то есть труда в широком смысле, подразделяются на три вида:

1. Деятельность, непосредственным и основным результатом которой являются вещь, энергия или перемещение вещей, энергии в пространстве — материально производительный труд, или труд в узком, политэкономическом смысле слова.

2. Деятельность, непосредственным и основным результатом которой являются идея, информация, образ — научная деятельность, труд деятелей искусства и т.п.

3. Деятельность, непосредственно воплощающаяся в человеке, который выступает по отношению к этому виду деятельности в качестве предмета труда — услуга, в частности, труд врачей, учителей, организаторов т.д.

Отмеченные три вида деятельности играли и играют в жизни человеческого общества неодинаковую роль. Это обусловлено тем, что в соответствии с основным тезисом исторического материализма определяющим в человеческой истории является производство и воспроизводство непосредственной жизни.

Открытие Марксом и Энгельсом определяющей роли производства и воспроизводства материальных благ во всей жизни человеческого общества совершило подлинный переворот во взглядах на человеческую историю. Это гениальное открытие развилось в учение о том, что корни всех общественных явлений следует искать в материальном производстве, и создало тем самым фундаментальную методологическую основу для исследования общественных явлений.

История стала рассматриваться не как творение героев-одиночек и не как проявление всемирной воли всевышнего, а как естественно-исторический процесс[2]. Все многообразие общественных форм на основе изучения их экономической структуры было обобщено и сведено к нескольким типам общественно-экономических формаций, каждая из которых в результате социальной революции уступает место высшей с такой же неизбежностью, с какой старый способ производства уступает место новому.

Бесконечное разнообразие действий личностей в пределах каждой такой общественно-экономической формации было подвергнуто систематизации с точки зрения места этих личностей и роли в исторически определенной системе общественного производства и представлено в виде действий больших групп личностей — классов.

История, за исключением первобытной, выступила как история борьбы классов, интересы которых, являясь объективной характеристикой положения класса в системе общественного производства, проявляются во всех сферах общественной деятельности, далеко за пределами сферы материального производства и играют определяющую роль. Самостоятельное значение всех других сфер общественной деятельности, развивающейся на базе материального производства, проявляется в тех границах, которые определены сферой материального производства. Все другие сферы активно воздействуют на сферу производства материальных благ, но ее роль является, в конечном счете, решающей.

Чем дальше идет общественной развитие, чем сложнее становится сеть общественных отношений, тем выше значение историко-мате­риалистического подхода, дающего надежный ключ к изучению самых сложных общественных явлений. В связи с прогрессом непроизводственной сферы актуальной задачей становится историко-материа­листическое объяснение и предсказание ее развития[3]. Необходимо иметь в виду, что именно от состояния сферы материального производства зависит, какую часть своего времени общество может посвятить другим видам деятельности. Сокращение времени, затрачиваемого в сфере материального производства, при прежнем уровне или росте производства материальных благ является свидетельством роста общественного богатства. Определяющим при этом является материальное производство.

Весьма содержательная характеристика определяющей роли материального производства в жизни общества дана В.И. Мишиным: «Во-первых, материальное производство абсолютно необходимо, незаменимо для обеспечения жизни абсолютно всех людей, в том числе и самых убежденных идеалистов: виртуальным обедом нельзя накормить человека, информацией о бензине автомобиля не заправишь и т.д.

Во-вторых, материальное производство абсолютно необходимо, незаменимо и для развития всех людей. Существование и развитие здравоохранения, образования, науки, искусства, спорта, даже религии требует солидных и непрерывно растущих материальных предпосылок…

В-третьих, в процессе материального производства создаются не только вещи, нужные людям. Здесь создаются основы их образа жизни. В зависимости от уровня и характера производительных сил складываются между людьми их производственно-экономические отношения»[4].

Чтобы держаться посылки исторического материализма, нужно, следовательно, всегда ясно различать, что есть идея, мысль, образ, услуга[5], духовное благо и что есть вещь, энергия, перемещение вещей, энергии. В частности, отграничение сферы материального производства oт всех прочих требует и отделения перевозки вещей (грузовой транспорт) от перевозки людей (пассажирский). Водители грузовых машин и автобусов могут делать совершенно одинаковые операции. Но дело не в операциях. Дело в той объективной роли, которые водители выполняют в обществе. Одни оказываются занятыми в сфере материального производства, другие — нет.

Заметим, что хотя по отношению к подавляющему большинству сфер общественной деятельности ясно, являются ли основным продуктом этой сферы вещи или идеи, бывают и случаи, когда такое различение провести сложно. Это лишь другое выражение тесной взаимосвязи двух сфер и свидетельство того, что есть граница, где одна переходит в другую и которая состоит из пограничных переходных видов труда.

Из того факта, что идея имеет материальный носитель, нельзя, конечно, заключать, что производство идей есть материальное производство. Вполне понятно, что нет идей, которые бы не имели материального носителя, которые «перескакивали бы из мозга в мозг» без помощи бумаги, звука, света и т.д. Но осознание этого реального факта не мешает нам видеть в живописи и музыке передачу образов, настроения, а не мазню и не сотрясение воздуха.

Одну и ту же идею, скажем, проект нового станка, можно изложить с помощью чертежа, с помощью киноленты, с помощью макета, словами, наконец. Oт этого она не перестает быть идеей. Она не приносит поэтому новых продуктов до тех пор, пока не материализуется в металле и не включится в общественный процесс производства.

Идей не прибавится ни на йоту, если вместо одного высокопроизводительного станка будет установлен миллион таких станков, идея уже сделала свое дело, но только массовое применение новых станков, новых технологических способов в производстве может поднять производство на качественно иной уровень. Общество останется бедным, если будет иметь лишь идеи или единичные экземпляры станков и технологических способов, хотя бы и самых высокопроизводительных, и станет богатым, если материализует хотя бы часть передовых технических идей, но действительно в широких масштабах.

Именно теперь, когда наука стала играть такую большую роль, особенно важно не обманывать себя в отношении действительного роста богатства общества, ибо с ростом сферы науки, с ростом материальных затрат на ее развитие возрастает и необходимость обеспечивать быструю и широкую материализацию ее идей. Не отличая идею от ее материального воплощения, oт ее массового распространения уже не как идеи, а как определенной вещественной потребительной стоимости, невозможно по-настоящему активно способствовать техническому прогрессу.

Не случайно, что понятие стоимости Марксом рассматривалось только для материальных благ. Только в этом случае движение стоимости верно изображает движение материальных благ в процессе их производства, обмена, распределения и потребления, и только в этом случае теория стоимости является материалистической теорией, помогает изучать отдельно отношения в сфере материального производства, не путать их с отношениями в сфере духовной, идеологической и т.д.

Кстати сказать, выражение «создавать стоимость» является фигуральным. Если понимать его буквально, то оно будет означать «создавать трудности», а их надо бы уменьшать, а не создавать. Экономическим законом является закон экономии труда, закон уменьшения, а не увеличения стоимости производимых продуктов. Указанное выражение правильно понимать лишь в смысле «создавать материальные блага, имеющие стоимость».

В интерпретации некоторых экономистов стоимость не является выражением производственных отношений людей, проявляющихся как вещи, различие между сферой производства материальных благ и нематериальной сферой стирается[6]. В действительности же необходимо рассматривать общественные отношения, прежде всего, в сфере производства, изучать их вещную оболочку и за вещной оболочкой стараться обнаружить общественное отношение по поводу вещей (а не по поводу идей). Расширение определения стоимости за рамки отношений по производству вещей, изучение отношений людей и по поводу вещей, и по поводу идей одновременно, ведет к неправомерному отождествлению отношений различного рода. Именно таков итог «неузкого» определения стоимости.

Расчет национального дохода, вытекающий из материального понимания стоимости, необходим, чтобы отделять производство материальных благ от всех видов деятельности, чтобы иметь материал для изучения внутренних пружин развития человеческого общества, и, следовательно, для того, чтобы предсказывать его дальнейшее развитие. Сказанное, разумеется, не снижает значимости количественной оценки услуг, а также учета труда, затрачиваемого в научной сфере.

Тот, кто отклоняет идею примата материального производства, вольно или невольно отказывается и от использования метода материалистической диалектики при исследовании общественной жизни. Так, А. Бузгалин и А. Колганов, разделяя представление о «закате» эпохи доминирования материального производства»[7], соответственно характеризуют и методологию научного исследования: «…Диалектический метод не претендует на абсолютную метасистемность (в отличие от постмодернизма, возводящего свой плюрализм-равнодушие в абсолютную догму), он историчен. В частности, диалектический метод наиболее адекватен для эпохи «экономической необходимости» и может быть снят в методе диалогического, «полифонирующего» сотворчества как более адекватном для царства свободы»[8].

В действительности же диалектико-материалистический метод как адекватный метод познания истины образует основу научного исследования социально-экономических процессов в рамках любой исторической эпохи. Он позволяет раскрывать противоречия, образующие источник развития каждого способа производства с выявлением как позитивных, так и негативных тенденций. Отказ от него ведет к эклектическому «примирению» сторон противоположностей — «полифонии», по сути, ничем не отличающейся от методологического «плюрализма-равнодушия». Разумеется, исследователи выбирают методологию по своему усмотрению. Но какое отношение подобная «полифония» — «диалогия» имеет к потенциалу марксистского метода, когда общеизвестно, что живую душу марксизма образует именно диалектика?

Итак, согласно материалистическому пониманию, определяющим в человеческой истории является, в конечном счете, производство и воспроизводство материальных благ. Исторический материализм выделяет из всех сфер общественной жизни и изучает, прежде всего, сферу материального производства, так как именно в ней заложены внутренние пружины общественного развития, именно ею определяется, в конечном счете, поступательное движение общества вперед. Для того, чтобы пользоваться историко-материалистической методологией, необходимо, следовательно, отделять производство материальных благ от производства услуг и идей.

Важнейшим инструментом такого разграничения является понятие производительного труда. В необходимости такого разграничения содержится объяснение, почему производительный труд определяется как материально-производительный труд.

Г л а в а  II

Понятие производительного труда
как средство отделять производство
материальных благ от производства
услуг и идей

сякое определение выполняет в науке служебную роль. Сформулировать определение отнюдь еще не означает прибавить знаний о предмете или явлении. Наоборот, только на основе изучения предмета или явления оно может быть определено. Причем, первое, что требуется от всякого определения, — выделить предмет или явление из всех остальных для последующего более глубокого его исследования, для того, чтобы перейти от определения предмета к его понятию[9]. Определение производительного труда выделяет, следовательно, труд «производительный» из всех остальных видов труда, отделяет его от прочих видов общественно полезной деятельности.

2.1. Исторический материализм и учение
о производительном труде

Формально ничего не стоит причислить к производительному любой вид труда. Достаточно лишь дать производительному труду соответствующее определение. Но поможет ли такое определение в исследовании? Будет оно способствовать или препятствовать применению научно выверенной методологии? Где провести грань между производительным и непроизводительным трудом? Нужно ли вообще проводить эту грань?

Само собой разумеется, что если на последний вопрос дать отрицательный ответ, т.е. считать всякий труд производительным, то прибавление слова производительный к слову труд явится излишним и будет только засорять язык. Оно столь же нелепо тогда, как и прибавление к слову жар слова горячий, к слову богатырь слова сильный и т.д. Из предыдущего вытекает, однако, что грань между производительным и непроизводительным трудом проводить нужно. Деление на производительный и непроизводительный труд необходимо для того, чтобы успешно пользоваться методом исторического материализма. Это деление нужно провести так, чтобы оно помогало выделению производительного труда из всех сфер деятельности и изучению сферы материального производства. Из всех видов труда необходимо, следовательно, выделить труд по производству материальных благ. Соответственно этому производительный труд должен быть определен как материально-про­изводительный труд.

Итак, мы получаем следующее определение производительного труда.

Производительный труд — это труд, непосредственным и основным результатом которого являются вещь, энергия или перемещение вещей (энергии) в пространстве. Слово «непосредственный» означает здесь, что между человеком и вещным предметом труда не стоит ни один человек, разделяет их только средство труда[10]. Труд, основным результатом которого являются идея, образ и вообще духовное благо, или тот труд, который в качестве предмета труда имеет человека, не овеществляясь предварительно в предмете, — это труд непроизводительный. Он непроизводительный в том смысле, что производит блага иного рода, не материальные и, если участвует в производстве материальных благ, то не непосредственно, а опосредствованно, через других людей, косвенным образом[11]. Во избежание недоразумений К. Маркс специально подчеркивал: «…то обстоятельство, что все другие виды деятельности в свою очередь воздействуют на материальное производство, и наоборот, абсолютно ничего не меняет в необходимости такого различения»[12].

Производительный труд определяется как материально-производи­тельный труд именно с той целью, чтобы сделать возможным применение научно выверенной методологии. Ясно, что если бы деления на производительный и непроизводительный труд еще не было или если бы это деление проходило не по границе материально-производитель­ного труда, а отсекало бы часть труда материально-производительного или присоединяло к нему другие виды труда, то рано или поздно подобное деление было бы осуществлено.

При этом неважно, как назывались бы эти две группы, на которые разделился весь общественный труд. Суть осталась бы той же — отделение труда, непосредственным результатом которого являются вещь, энергия или их перемещение, от труда, непосредственным результатом которого являются идея, образ, мысль, услуга. Что касается самого термина «производительный труд», то он имеет лишь то преимущество, что предполагает известный уровень знаний для понимания его экономического смысла.

Наряду со своим непосредственным результатом (вещью, энергией и их перемещением) производительный труд высвобождает время для иной, социальной деятельности: труд изначально настолько производителен, что позволяет создавать материальные предпосылки, необходимые для жизни человека, не поглощая всего времени его жизнедеятельности вне рамок времени удовлетворения естественных потребностей.

Труд формирует человека, образуя специфически общественную деятельность, выделяющую человека из животного мира. Человек становится общественным существом, когда создает средства производства для производства других средств производства. Обезьяна может использовать палку для того, чтобы достать плод, но она не в состоянии создать топор, чтобы изготовить палку. Именно средства производства для производства средств производства выступают основным предметным воплощением социального.

Производительный труд требует от человека концентрации внимания, волевого напряжения, целеустремленности — всего того, что отличает собственно человеческую деятельность от инстинктивной.

В соответствии с сущностью потребности как выражения зависимости человека от внешних условий его существования труд сам становится человеческой потребностью.

Жизнедеятельность человека не сводится к труду. Человек должен удовлетворять свои естественные потребности. Он нуждается в общении и в удовлетворении других социально обусловленных потребностей. Все это — необходимые моменты воспроизводства человека, влияющие на его способность к труду.

Вместе с тем удовлетворение всех отмеченных потребностей предполагает непосредственно производительную трудовую деятельность. Предмет потребления создан трудом. Даже в том случае, когда речь идет о присвоении данного природой — это присвоение опосредствуется трудом. Удовлетворение социально обусловленных потребностей происходит в рамках времени, высвобожденного трудом, представляющего его экономию. То, что удовлетворение естественных потребностей осуществляется по-человечески, а использование нерабочего времени происходит осмысленно, также обусловлено сущностью человека как труженика.

Таким образом, производительный труд образует основу, субстанцию всего социального. Это означает, что все социальное производно от него, несет на себе его отпечаток, что воспроизводство общественного с необходимостью включает в себя воспроизводство труда, что потребность в труде — основополагающий элемент системы человеческих потребностей.

Производительный труд, обеспечивая удовлетворение потребностей людей, общественно полезен (в соответствии с пониманием полезности как способности удовлетворять человеческие потребности). Поскольку такой труд образует субстанцию всего социального, то и социальная деятельность, не являющаяся производительным трудом, обретает способность быть общественно полезной.

Общественно полезная деятельность за рамками производительного труда воспроизводит целенаправленность, берущую свое начало в целесообразности труда, она нередко требует значительных физических и интеллектуальных усилий. Без развития такой деятельности невозможен прогресс общества, включая прогресс работника как главной производительной силы. Все это нередко порождало и порождает представление о тождественности любого вида общественно полезной деятельности с производительным трудом.

На протяжении долгого отрезка истории, со времен А. Смита существует критика определения производительного труда как труда материально-производительного, и в течение всего этого времени сторонники расширительной концепции пытаются убедить остальных исследователей расширить свое «узкое» определение. Однако не удавалось и не удастся убедить экономистов, понимающих историко-материалистиче­ский смысл деления на производительный и непроизводительный труд и умеющих пользоваться соответствующей методологией, принять расширительную трактовку производительного труда.

Предложения отказаться от «узкого» определения производительного труда и включить в состав производительного не только материально-производительный, но и целый ряд других видов труда или даже все их, сопровождаются выдвижением иных определений. Разумеется, дать другое определение несложно. Проблема в том, чтобы с этим определением добиться позитивных для науки результатов, вот тогда с ним можно будет считаться.

Так, А. Маршалл — сторонник расширительной концепции производительного труда полагал возможным «определить труд как всякое умственное и физическое усилие, предпринимаемое частично или целиком с целью достичь какого-либо результата, не считая удовлетворения, получаемого непосредственно от самой проделанной работы. И если мы хотим заново рассмотреть проблему, то лучше всего считать производительным всякий труд, за исключением того, который не достигает поставленной цели, а, следовательно, не создает никакой полезности»[13].

Отметим, что процитированный английский экономист справедливо рассматривал производительный труд как целесообразную деятельность, целью которой является не только она сама, но и достижение другого результата. Отмеченные признаки, действительно, присущи труду. Но в приведенном положении не учитывается определенность предмета человеческой деятельности и соответственно ее результата. Так, например, уход за больными — деятельность, приносящая результат, требующая физических усилий, сама по себе не всегда приятная, но не тождественная производительному труду. По определению же А. Маршалла, она подпадает под понятие производительного труда, что и свидетельствует об отождествлении такого труда данным автором с любой полезной деятельностью.

Однако столь широкое определение не удовлетворяло этого экономиста, когда он осуществлял более конкретное рассмотрение процесса производства, требующее учитывать реально существующее различие между производительным и непроизводительным трудом. Определяя, например, труд как фактор производства, он вынужден был сделать следующую оговорку: «Такая работа головой, которая не направлена прямо или косвенно на то, чтобы способствовать материальному производству, например, решение школьником задач, не принимается в расчет, когда мы рассматриваем производство в обычном смысле этого термина»[14].

Оговорка вполне обоснованная. Однако, как же быть с определением труда, сформулированным самим А. Маршаллом? Ведь решение школьником задачи, безусловно, представляет собой «умственное усилие, предпринимаемое частично или целиком с целью достичь какого-либо результата». Одно из двух: либо, следуя данному этим автором общему определению, надо посчитать решение задачи за труд производительный, как и всякий другой; либо — отказаться от столь широкого определения производительного труда в пользу согласующегося с приматом производства. Абсурдность первого предположения — еще одно свидетельство необходимости отклонить широкое определение производительного труда.

Для теоретического направления неоклассиков, к которому принадлежал этот известный экономист, и которое не придерживалось примата материального производства, не удивительна склонность к расширительному определению производительного труда. Но подобную склонность проявляли и проявляют некоторые авторы из числа тех, кто декларировал свою приверженность марксизму. Как они пришли к такому результату?

Исходя из марксистской идеи о том, что производительный труд создает стоимость, они объявляют производительным еще какой-либо вид труда и тогда национальный доход, то есть вновь созданная стоимость, сразу становится больше. Ну как после этого не посчитать труд, если не всех, то хотя бы расширяющих определение производительного труда экономистов, производительным, как не присоединиться к расширительной концепции и как не выступить за максимально возможное расширение определения производительного труда!

Подобные «открытия» заставляют специально остановиться на разъяснении того, почему лишь материально-производительный труд создает стоимость. В предыдущей главе было подчеркнуто, что историко-материалистическая методология требует выделения и отдельного изучения производства материальных благ как основы общественного развития. Поэтому и вопрос о стоимости правомерно ставить только по отношению к материальным благам. Стоимость в этом случае выступает как мерило материального богатства общества, и движение стоимости дает не только качественную, но и количественную характеристику движения материальных благ. Только при таком построении теории стоимость создается в производстве и является отношением по поводу вещей, прикрытым вещной оболочкой, а не по поводу идей или услуг. Только в этом случае теория стоимости является материалистической и согласуется с принципом примата производства.

Раз понятие стоимости применимо только по отношению к материальным благам, как очевидное следствие получается вывод, что только труд, непосредственно создающий материальные блага, то есть материально-производительный труд, создает нечто, имеющее стоимость, и, следовательно, все другие виды труда стоимости не создают. Выражение «труд, создающий стоимость», расшифровывается, следовательно, следующим образом. Это — труд, в качестве конкретного труда непосредственно создающий материальные блага и в качестве абстрактного выступающий мерилом затрат общечеловеческой рабочей силы на производство этих материальных благ.

К выводу о том, что не только материально-производительный труд создает стоимость, приходят те экономисты, которые вольно или невольно отрицают материалистическое содержание теории стоимости. Б.В. Ракитский, например, давал стоимости такое определение, которое буквально лишает ее связи с производством материальных благ. Он писал: «Стоимость — это экономическое отношение, складывающееся по поводу косвенной оценки общественной производительности, полезности и эффективности экономически обособленных видов труда. Спрашивается теперь, возникает ли такое отношение по поводу всего общественно организованного труда или же только по поводу труда, производящего материальные блага?»[15]. Несомненно, налицо отказ от материалистического построения трудовой теории стоимости. К тому же данное положение не учитывает, что экономическое отношение, по определению, есть отношение по поводу вещей, а не по поводу косвенной оценки чего бы то ни было.

Определение производительного труда как материально-производи­тельного К. Маркс считал основополагающим определением, и труд в этом определении фигурировал в его произведениях как «производительный труд вообще»[16]. Однако, будучи капиталистически организованным, производительный труд не мог выступать только в своей основной форме, в форме материально-производительного труда. Для того, чтобы быть трудом, производящим материальные блага, он должен был в то же самое время быть трудом, производящим прибавочную стоимость. Производительный труд при капитализме выступает, следовательно, еще и в превращенной форме, в форме труда, производительного с точки зрения капитала.

Маркс отмечает, что при капитализме «понятие производительного рабочего включает в себя не только отношение между деятельностью и ее полезным эффектом, между рабочим и продуктом его труда, но также и специфически общественное, исторически возникшее производственное отношение, делающее рабочего непосредственным орудием увеличения капитала»[17]. С точки зрения капитала «лишь тот труд производителен, который производит непосредственно прибавочную стоимость, и лишь тот применяющий свою способность к труду есть производительный рабочий, который производит непосредственно прибавочную стоимость»[18].

Поскольку для того, чтобы производить прибавочную стоимость, труд должен производить стоимость и поскольку стоимость производится трудом производительным вообще, т.е. материально-производи­тельным трудом, постольку прибавочная стоимость создается лишь материально производящим трудом. Поэтому вызывает удивление высказывание о том, что в «марксистской модели понятие труда, например, связывается не с вещественными действиями человека, а с созданием меновых стоимостей…»[19]. Ведь нельзя создавать меновых стоимостей, не преобразуя вещество природы (или не производя энергии).

Вместе с тем не всякий, а лишь капиталистически организованный материально-производительный труд создает прибавочную стоимость. Имея в виду это обстоятельство, К. Маркс в XIV главе I тома «Капитала» указывал, что сформулированное им в V главе определение производительного труда, выделенное из самой природы материального производства, суживается под влиянием капиталистических производственных отношений[20].

Создается прибавочная стоимость материально-производительным трудом, но приносить ее капиталисту может отнюдь не только материально-производительный труд. Капиталистически организованная непроизводственная сфера порождает, следовательно, еще одну форму производительного труда, когда производительным считается всякий труд, приносящий капиталисту прибавочную стоимость, независимо от того, создает он ее или не создает. Труд, непроизводительный с точки зрения капитала, может поэтому быть производительным с точки зрения отдельного капиталиста, вложившего свой капитал в непроизводственную сферу: «Актер, например, и даже клоун, является в соответствии с этим производительным работником, если он работает по найму у капиталиста (антрепренера), которому он возвращает больше труда, чем получает от него в форме заработной платы»[21].

В глазах отдельного капиталиста совершенно потеряна основа — производство материальных благ — и имеет значение лишь тот факт, приносит или не приносит ему данный труд прибавочную стоимость. Поэтому с этой точки зрения «один и тот же вид труда может быть как производительным, так и непроизводительным»[22]. Труд в сфере обращения, например, результатом которого является смена форм стоимости товаров, является производительным для торгового капиталиста, ибо он увеличивает стоимость его капитала[23], но с точки зрения промышленного капиталиста этот труд является непроизводительным, ибо он непосредственно не связан с процессом производства материальных благ — процессом, где происходит реальный метаморфоз стоимости.[24] И как бы подчеркивая еще раз, что во всех этих случаях речь идет не о производительном труде вообще и не о труде производительном с точки зрения общественного капитала, хотя бы точка зрения промышленного капиталиста и совпадала с ней, а о труде, производительном с точки зрения отдельного капиталиста, Маркс пишет: «Производительный и непроизводительный труд здесь различаются всегда со стороны владельца денег, капиталиста».[25]

Когда начинается становление непосредственно общественного производства, прекращается абсолютное господство тех превращенных форм производительного труда, которые тесно связаны с капиталистическими производственными отношениями. В результате возникает новый критерий производительного труда как труда, производительного с точки зрения непосредственно общественного производства, т.е. такого материально-производительного труда, который организован социалистически и затрачивается на социалистических предприятиях.

В переходный период, следовательно, наряду с основной формой производительного труда (основной в том смысле, что она лежит в основании всех остальных) и определяемой как материально-производи­тельный труд, существовало еще три формы производительного труда: 1) труд, производительный с точки зрения общественного капитала (сужающий определением производительного труда вообще до границ материального-производительного труда, создающего прибавочную стоимость); 2) труд, производительный с точки зрения владельца денег, капиталиста (означающий всякий труд, приносящий капиталисту прибавочную стоимость); 3) труд, производительный с точки зрения нового способа производства (такой материально-производительный труд, который организован социалистически и затрачивается на социалистических предприятиях).

В период многоукладности экономики определение труда, производительного с точки зрения коммунистического способа производства, было гораздо более узким определением, чем основное определение производительного труда, так как значительная часть материально-про­изводительного труда затрачивалась в капиталистически организованных, мелких крестьянских или патриархальных хозяйствах.

С преодолением многоукладности определения производительного труда, связанные с капиталистической формой ведения хозяйства, теряют свою реальную основу в экономической жизни. В социалистической экономике корни имеют лишь два определения производительного труда: труд, производительный вообще, т.е. материально-производи­тельный труд и возникший на основе этого определения и определяемый господствующей общественной формой производства труд, производительный с точки зрения данного способа производства, т.е. материально-производительный труд в социалистически организованной системе народного хозяйства.

Расхождение между этими двумя определениями состоит лишь в том, что, согласно определению труда, производительного с точки зрения непосредственно общественного производства, производительным не является материально-производительный труд, затрачиваемый в домашнем и личном подсобном хозяйстве.

Оба определения своей главной функцией имеют отделение производства материальных благ от производства услуг и идей. С отмиранием материально-производительного труда в личном подсобном и домашнем хозяйстве эта функция становится единственной, и определения сливаются. В применении к высшей стадии коммунистической формации определение труда, производительного вообще, оказывается одновременно и определением с точки зрения господствующей формы производства. Оно регистрирует степень общественного разделения труда между трудом, непосредственно производящим материальные блага, и трудом, непосредственным и основным результатом которого являются идеи, мысли, образы, услуги.

Главный вывод, который вытекает из предыдущего — необходимость разделения всех видов общественно полезного труда на две группы, производительного и непроизводительного, диктуется историко-материалистической методологией и неразрывно связана с ней. Понятие производительного труда служит важным средством отделять производство материальных благ от производства услуг и идей и в этом своем качестве является одним из важнейших инструментов экономического анализа.

2.2 Несостоятельность расширительных трактовок производительного труда и их социальное значение

Подавляющее большинство советских экономистов к теории производительного труда подходили с пониманием необходимости и причин указанного деления на производительный и непроизводительный труд. Среди них Е. Каганов и В. Штипельман[26], Д. Правдин[27], Н.А. Цаголов[28], Т. Полякова[29], В. Лозовой[30], Д.И. Росин[31], А.Г. Корягин[32], П.И. Багрий[33] и др. Среди тех, кто не придерживался основной посылки исторического материализма, давая определение производительному труду, т.е. проводя деление на труд производительный и непроизводительный, — В.А. Медведев[34], Э.М. Агабабьян[35], Б.В. Ракитский[36], Л.С. Глязер[37] и некоторые другие. Л.С. Глязер вообще отказался от такого деления, объявляя всякий труд производительным.

П.И. Багрий писал о предтечах расширительной концепции: «Что же касается духовных отцов этой расширительной концепции, то, как мы уже упоминали, у ее истоков еще в XVII в. стояли В. Петти, Г. Кинг, П. Буагильбер и др. Ее же широкому воскрешению не столько способствовал Ж.Б. Сэй (который наряду с другими также выступал против материальной концепции А. Смита), сколько А. Маршалл. По свидетельству П. Студенского, “последний в своей книге «Экономика промышленности», опубликованной в 1879 г., а также в своих последующих работах выступил в поддержку расширенной концепции производства, и благодаря его авторитету все современные экономисты (исключая марксистов) восприняли ее”[38]»[39].

Среди отечественных экономистов, формально придерживавшихся марксизма, одними из первых выступили против деления на производительный и непроизводительный труд В. Базаров[40] и А. Богданов[41].

А. Богданов писал об определении производительного и непроизводительного труда: «Производительным трудом мы должны называть всякий труд, направленный к удовлетворению потребностей производственной системы»[42]. Этот автор отмечал также: «Классическая экономия принимала другой критерий для «производительного» или «непроизводительного» характера человеческого труда. По ее обычному определению, «производителен» только такой труд, который непосредственно воплощается в материальных продуктах: физический труд большинства современных рабочих, крестьян, ремесленников. Для тех же случаев, когда материальных продуктов из данного труда прямо не получается, а в то же время он данной системе производства объективно нужен, создается особая категория — «непроизводительного общественно полезного труда». Такова, оказывается, работа организаторская, педагогическая, транспортная, научная, литературная и т.д.».[43] А. Богданов с сожалением указывал на то, что «эти воззрения старой политической экономии не были Карлом Марксом подвергнуты той критике, которой они заслуживают: в общем, он сам их поддерживал»[44].

По Богданову «легко показать, насколько подобное разграничение нецелесообразно. Оно искусственно в самой своей основе, потому что органически-целостную систему социального труда оно разбивает на две части, реально одна без другой невозможные и немыслимые»[45]. Приведенный А. Богдановым довод, безусловно, несостоятелен. Если следовать подобному подходу, то, например, анатомия должна покончить с рассмотрением в отдельности головы и тела, поскольку тем самым она «органически целостную систему» «разбивает на две части, реально одна без другой невозможные и немыслимые».

Богданов забыл, что определения для того и существуют, чтобы отделять определяемое от всего остального, а не смешивать с ним, и вот его вывод: «В конечном итоге, разделение общественно полезного труда на «производительный» и «непроизводительный» следует отвергнуть, как бесплодное усложнение, способное только запутывать анализ. Всякий труд, удовлетворяющий общественную потребность, и, следовательно, — объективно нужный для данной экономической системы, должен быть признан производительным. Противопоставлять ему надо только социально-бездеятельное существование и разрушительный труд — общественный паразитизм и антисоциальную активность»[46].

В более поздний период рассуждения, подобные рассуждениям А. Богданова и сводящиеся к азбучному «мамы всякие нужны, мамы всякие важны», звучали, конечно, необязательно в столь простой и ясной форме. Многие авторы старались придать им ультрасоциалистическое звучание. К.К. Вальтух, например, писал: «Поскольку труд в нематериальном производстве при социализме отвечает общей цели — повышению благосостояния и свободному всестороннему развитию членов общества, он является производительным»[47].

В действительности, различая «материально-производительный труд» и «социалистический труд», можно было бы написать: «Поскольку труд в нематериальном производстве при социализме отвечает общей цели — повышению благосостояния и свободному всестороннему развитию членов общества, он является социалистическим». Подход же К.К. Вальтуха предполагает использование двух понятий для обозначения того, что при социализме труд является социалистическим и препятствует выражению менее очевидной мысли о том, что труд, непосредственно производящий материальные блага, выполняет в процессе общественного воспроизводства иную роль, нежели труд, результатом которого является идея, образ, мысль, услуга.

С позиций марксистской теории, обоснованно положение Г.Д. Подобулкина: «Одной из наиболее существенных ошибок является стремление ряда экономистов отождествить понятия «производительный труд вообще» и «труд, производящий вообще что-либо полезное». Эта точка зрения отступает от положения К. Маркса и ведет к расширительной трактовке производительного труда (С.Г. Струмилин, Арт. Адолин, Вл. Медведев, Л.С. Глязер, Б.В. Ракитский, Я. Певзнер, Л.И. Тыкоцкий и др.). К. Маркс не только не допускал такого смешения, но, напротив, неоднократно резко критиковал взгляды буржуазных экономистов, совершавших эту подмену понятий (Ж.Б. Сэя, Н. Сениора, П. Росси и др.)»[48].

Попытка отождествить производительный труд и другие виды общественно полезной деятельности встречается и в современной философской литературе. Так, В.Г. Комаров, в целом очень содержательно и интересно исследуя проблему труда, утверждал, однако: «Врач восстановил здоровье человека — что воспроизвел он? Совокупность человеческих функций, способностей — это ли не действительность, не материя и не продукт производительного труда?.. Учитель проделал труд порождения общественной материи, и, стало быть, его труд столь же материальный и производительный, как и труд хлебопашца, шахтера, пекаря, токаря и т.д.»[49]. Безусловно, человек материален, и его организм выступает материальным предметом деятельности врача. Несомненно, в результате обучения происходит социализация человека, то есть освоение им накопленных человечеством знаний и норм поведения, что способствует превращению биологической особи в общественное существо. Но это не означает, что данные виды общественно полезной деятельности равнозначны предметно-преобразовательной деятельности человека.

Человек как материальное существо отличается от предметной составляющей материального мира. Соответственно деятельность, направленная непосредственно на человека, имеет иное объективное значение, чем предметно-преобразовательная деятельность. В первом случае предполагается сохранение, восстановление или развитие умственных и физических способностей человека, определение порядка его действий, что не является производственным потреблением. Во втором случае предмет труда изменяет свою форму и в качестве продукта человеческой деятельности должен быть потреблен, что означает утрату его предметного бытия или существенных свойств. В таком отношении результаты деятельности шахтера и токаря принципиально отличаются от результатов деятельности врача, учителя или управленца.

Производительный труд и другие виды труда существенно различаются не только по результатам, но и по содержанию и условиям осуществления. Трудовая деятельность, как взаимодействие человека с природой, подчинена внешней необходимости, когда человек вынужден считаться с природными закономерностями (что, кстати, и обусловливает у человека формирование воли, концентрацию внимания и т.д.). Нередко использование природных закономерностей в процессе труда сопряжено с их неблагоприятным влиянием на человеческий организм, производственными травмами, профессиональными заболеваниями.

При отношении человека к человеку природная необходимость отступает на второй план. Режимы деятельности чаще всего не имеют здесь такой жесткой заданности, как в производительном труде. Деятельность может приносить удовлетворение ее исполнителю или сама по себе, или от непосредственного выражения ему благодарности, признания, эмоционального отклика со стороны других людей и т.д. Подобная деятельность, как правило, в меньшей степени сопряжена с негативными последствиями для человеческого организма, чем непосредственно производительная.

Так, характеризуя деятельность инженеров, менеджеров, дизайнеров, консультантов, художников и т.д. в капиталистическом обществе, Р. Райх отмечает: «Помимо прочего, такая работа приносит не только деньги. Люди, ею занимающиеся, в качестве своей самой сокровенной тайны хранят секрет того, насколько им нравится их работа. Да и многое из того, что делают, даже нельзя считать работой в традиционном смысле этого слова. Работники традиционного производства и сферы персональных услуг обречены на монотонный труд, от которого устает и слабеет тело, уменьшается независимость человека, его возможность распоряжаться самим собой. «Работа» тех, кто занимается анализом и символами, напротив, связана с разгадкой головоломок, экспериментами, играми, требует широкого общения, и при этом работник часто сам решает, что именно ему следует делать. Мало кто из занятых в традиционном производстве или сфере персональных услуг стал бы работать, если бы не нуждался в деньгах. А многие из тех, кто занимается анализом и символами, готовы «работать» даже не ради денег»[50]. Хотя указанный автор не отделяет капиталистический труд от производительного труда вообще, но все же он раскрывает существенные различия между производительным и непроизводительным трудом.

Уместно привести и следующее соображение из произведения Марка Твена — писателя, умевшего ярко выразить свое отношение к сложным общественным проблемам: «Умственный «труд» неправильно назван трудом; это удовольствие, наслаждение, и в нем самом его высшая награда. Самый низкооплачиваемый архитектор, инженер, генерал, писатель, скульптор, живописец, лектор, адвокат, депутат, актер, проповедник, работая, блаженствует, как в раю. А что сказать про музыканта, сидящего со смычком в руке посреди большого оркестра, в то время как льющиеся струи божественных звуков плещут вокруг него? Он, конечно, трудится, если вам угодно это называть трудом, но, по правде говоря, такое название — издевательство над самим понятием труда»[51].

Можно посетовать, что приведенная мысль не учитывает ответственности, свойственной перечисленным видам общественно полезной деятельности и которая плохо увязывается с «блаженством рая». Можно вспомнить и о напряжении, которое требуется от исполнителя музыкального произведения. Но в ней все же отражена специфика деятельности, непосредственно обращенной к человеку или служащей, в первую очередь, средством его самовыражения, от производительного труда в собственном смысле слова.

Проводя различие между производительным и непроизводительным трудом, уместно отметить, что импульс в превращении высокоорганизованного животного в человека исходит не из отношений между особями стада, а из его нового отношения к природе, к добыванию средств существования. Прежде, чем поддерживать здоровье человеческого организма или передавать знания, человек должен был сформироваться как человек в процессе преобразования противостоящего ему природного мира. Лишь в меру прогресса такого преобразования, то есть прогресса труда, он обретает способность лечить, обучать, управлять и т.д.

Объем общественно полезной деятельности за рамками собственно труда определяется масштабами экономии труда. Пока труд малопроизводителен, все иные виды социально полезной деятельности находятся в зачаточном состоянии. Только при достижении высокого уровня общественной производительности труда непроизводственная деятельность получает развернутый характер.

Неправомерность попыток выводить производительный характер труда из его важности, полезности, необходимости и т.д. была исчерпывающим образом раскрыта К. Марксом в его полемике против Гарнье. Имея в виду труд работников, в той или иной степени способствующих воспроизводству рабочей силы, т.е. труд врачей, учителей и т.п., Жермен Гарнье (в 1802 г.) утверждал: «И те и другие имеют конечной целью своего труда один и тот же род потребления»[52].

Вот как возразил ему К. Маркс: «Рассуждая так, придется заключить, что тот, кто ест хлеб, столь же производителен, как и тот, кто его производит. Ибо для чего производится хлеб? Для еды. Стало быть, если еда — непроизводительный труд, то почему же производительным является хлебопашество, которое служит лишь средством к достижению цели? Кроме того, тот, кто ест, производит мозг, мышцы и т.д., а разве это не также благородные продукты, как ячмень или пшеница? — мог бы спросить А. Смита какой-нибудь возмущенный друг человечества. Во-первых, А.Смит не отрицает, что непроизводительный работник производит какой-либо продукт. В противном случае он вообще не был бы работником. Во-вторых, пусть и кажется странным, что врач, прописывающий пилюли, не является производительным работником, а аптекарь, приготовляющий их, — производительный работник. Подобным же образом производительным работником является инструментальный мастер, делающий скрипку, но не скрипач, играющий на ней. Это могло бы служить доказательством только того, что некоторые «производительные работники» доставляют также продукты, единственное назначение которых — служить средством производства для непроизводительных работников. Но это не более странно, чем то, что, в конце концов, все производительные работники, во-первых, доставляют средства для оплаты непроизводительных работников, а во-вторых, доставляют продукты, потребляемые теми, кто не выполняет никакого труда»[53].

Если бы всякий труд был объявлен производительным, слово «производительный» оказалось бы ненужным и только засоряло бы язык. Такой привесок к слову «труд» мог бы иметь ценность лишь для тех, кто не знает, что труд в широком смысле, уже по самому своему понятию, есть некоторая целесообразная полезная деятельность, «производящая» что-либо, в противном случае она не называлась бы трудом. Действительный смысл предложений считать всякий труд производительным, как это наглядно продемонстрировал А. Богданов, состоит в уничтожении деления на производительный и непроизводительный труд. Такой же смысл имеет любое иное расширение определения производительного труда за рамки труда материально-производительного.

Позицию сторонников расширительной концепции производительного труда можно принять только в одном случае: если считать, что всякое расширение, даже расширение за рамки истины, есть благо. Но, как хорошо известно, понятие о благе есть понятие социально-классо­вое, и нетрудно определить класс, для которого выгодны отступления от историко-материалистической методологии. С его точки зрения приемлемо любое деление на производительный и непроизводительный труд, вплоть до отсутствия всякого деления, кроме такого, которое проводится по границе между материально производительным и другими видами труда.

В советской статистике труд по перевозке людей и труд по перевозке вещей попадали в разные категории: первый считался непроизводительным и не относился к производственной сфере, второй считался производительным и причислялся к ней. В связи с этим нередко возникал вопрос: «Как же так, ведь люди выполняют совершенно одинаковые операции и вдруг попадают в разные категории?»

Налицо опять забвение того принципа, согласно которому проводится деление на производительный и непроизводительный труд. Ни важность, ни характер операций не имеют к нему никакого отношения. Определяющим является та роль в процессе воспроизводства, которую выполняет данный вид труда, а роль пассажирского и грузового транспорта различны. Первый перевозит людей, второй — вещи, материальные блага. В первом случае имеет место уже акт потребления, а во втором случае продолжается материальное производство. Точно так же труд по передаче информации, связь, хотя и играет очень важную роль для управления производством, является непроизводительным. При таком определении перемещение идей не смешивается с перемещением материальных благ. А то обстоятельство, что всякая идея имеет свой материальный носитель, не должно служить основанием для отождествления ее с вещью.

Предложение объявить труд по перевозке людей производительным нельзя, однако, не признать — весьма многообещающим. Ведь в этом случае значительное увеличение производства личных автомобилей выступает как прямое расширение сферы производительного труда, и каждый владелец автомобиля, отправляясь за город, сможет наполняться гордостью за то, что он тем самым участвует в производстве. Но ничем не хуже автомобилистов мотоциклисты, велосипедисты и просто пешеходы. Всем им тоже понравится подобное расширение определения производительного труда. Еще бы! Ведь так приятно, прогуливаясь вдоль берега речки, сознавать, что тем самым ты в поте лица трудишься и этим производительным трудом увеличиваешь богатство общества.

Как только из внимания исследователя ускользает главный принцип деления труда на производительный и непроизводительный — принцип примата материального производства — так сразу начинается критерие-творчество. Мы уже познакомились с критерием полезности, нужности, с критерием косвенного воздействия на процесс воспроизводства материальных благ. Это были критерии, так сказать, качественные.

К этому списку можно прибавить еще один критерий, количественный: относить к производительному труду всякий труд, который в ходе общественного развития приобретает все больший удельный вес[54]. Но если быть последовательным, то в связи с этим следует не только весь труд в непроизводственной сфере объявить производительным, а заодно труд в сфере материального производства непроизводительным. Тот факт, что им долгое время было занято большинство работников, не должен нас останавливать, поскольку критерием является изменение удельного веса данного труда в общей массе труда общества, а удельный вес материально-производительного труда уменьшается. Полученное деление труда на производительный и непроизводительный было бы вполне применимо для марксистов: необходимую грань между производством материальных благ и производством услуг и идей оно проводит, хотя и выворачивает марксистское определение производительного труда наизнанку.

Экономисты, пытающиеся обосновать включение труда, затрачиваемого в непроизводственной сфере, в состав производительного труда, иногда ссылаются на то, что Маркс будто бы не учитывал роли науки, так как в его время она еще не получила достаточного развития. Любопытно, что эти же экономисты вовсю ссылаются на ранние работы Маркса, когда желают обосновать тезис о превращении науки в непосредственную производительную силу.

Маркс, как показывает обращение к его произведениям, отнюдь не упускал из виду той роли, которую призвана играть нематериальная сфера. Отмечая тот факт, что деятельность работников непроизводственной сферы активно влияет на труд производительных работников, Маркс указывал, что этот факт «отнюдь не уничтожает различия между производительным и непроизводительным трудом; напротив, само это различие выступает как результат разделения труда и в этом смысле способствует развитию общей производительности труда — в силу того, что разделение труда превращает непроизводительный труд в исключительную функцию одной части работников, а производительный труд — в исключительную функцию другой части»[55].

Ряд экономистов подходит к решению вопроса о производительном и непроизводительном труде «с позиций экономики будущего». Как можно, спрашивают они, сохранять различие между производительным и непроизводительным трудом или держаться определения производительного труда как материально производительного, если уже недалек тот час, когда материально производительный труд будет составлять лишь незначительную часть общественного труда?

На этот вопрос по существу ответил К. Маркс: «Страна тем богаче, чем меньше при одном и том же количестве продуктов производительное население по отношению к непроизводительному. Ведь относительная малочисленность производительного населения была бы только другим выражением относительной высоты производительности труда»[56]. Различие между производительным и непроизводительным трудом дает нам в руки, следовательно, инструмент для оценки богатства общества и с ростом общественного богатства значение этого инструмента не падает, а растет.

Экономисты, рассматривающие проблему производительного труда «с позиций экономики будущего», ошибаются не только в том, что в будущем надо будет отказаться от деления труда на производительный и непроизводительный труд. Они оказываются, к тому же, столь «логичными», что из фактов будущего хотят вывести необходимость расширения понятия производительного труда уже сегодня.

Среди советских экономистов, высказывающихся в пользу расширенной трактовки производительного труда, были и такие, которые понимали, что деление идет здесь именно на основе материалистического подхода. В.А. Медведев писал: «Труд музыканта, например, также есть воздействие его на природу с помощью определенных орудий труда — инструментов, с целью удовлетворения человеческих потребностей. По­добно тому, как электричество потребляется людьми уже в виде световых волн, музыкальные инструменты в результате труда человека превращают механическую энергию в энергию звука, в звуковые волны, которые и воспринимаются слушателем»[57].

Нечто подобное писал еще А. Богданов[58]. Снова приходится иметь дело с повторением той банальной мысли, что идеи, образы и т.п. не «перескакивают» прямо из головы в голову, а имеют какой-либо материальный носитель, причем затушевывается тот факт, что результат одних видов труда — идея, а других — вещь. По аналогии осталось только взять известную марксистскую истину о том, что познание вообще есть свойство высокоорганизованной материи, без материи не существует, и использовать эту истину как аргумент в пользу того, что познание есть акт материального производства.

Очевидно, что аргументация в пользу расширительной концепции производительного труда на удивление легковесная, поверхностная. Это заставляет усомниться в том, что в основе ее лежат чисто научные соображения. На эти же мысли наводит и продолжительная история борьбы за расширение определения производительного труда. Не может быть случайным и обилие определений производительного труда, которые выдвинули сторонники расширительной концепции. Перечислим некоторые из них[59].

1. При социализме всякий труд является производительным трудом, если отношения по участию в этом труде являются коллективными, социалистическими[60].

2. При социализме производительным является тот труд, который непосредственно или косвенно создает материальные и духовные блага, потребительные стоимости или необходимые услуги для их производства, независимо от того, создает он только необходимый или наряду с необходимым и прибавочный продукт[61].

3. Всякий полезный труд в условиях социализма есть труд производительный[62].

4. Весь труд в социалистическом обществе является производительным[63].

5. …производительный труд в социалистическом обществе — это тот труд, который служит формой движения функционирования всеобщих общественных производительных сил, используемых в интересах наиболее полного удовлетворения потребностей всего общества, планомерно организующего производство на основе общественной собственности на средства производства[64].

6. В социалистическом обществе производительным является тот труд, который основан на использовании средств производства, принадлежащих обществу (или кооперативу), непосредственно обобществлен, причем целью его выступает достижение наиболее полного удовлетворения материальных и духовных потребностей член

---

---