2020-04-20
104
В береговом флагманском командном пункте Краснознаменного Балтийского флота, оборудованном неподалеку от Таллина в бетонном каземате батареи, сохранившейся со времен первой мировой войны, не умолкая, звенели телефоны. Одна за другой поступали телеграммы.
«Атакован торпедными катерами, тону», – радировал шедший с грузом леса транспорт «Гайсма».
«Бомбы упали на военный городок и в районе аэродрома», – сообщал из Либавы командир военно‑морской базы капитан 1‑го ранга М. С. Клевенский.
«Сброшено шестнадцать немецких мин при входе на Кронштадтскпй рейд. Фарватер остался чистым», – доложил начальник штаба Кронштадтской базы капитан 2‑го ранга Ф. В. Зозуля.
Таких сообщений становилось все больше, и командующий флотом Трибуц приказал немедленно соединить его по телефону с Москвой.
Народный комиссар Военно‑Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов, выслушав доклад Трибуца, ответил: «Началась война. Германские войска атакуют все наши западные границы».
Получив от наркома необходимые указания, Владимир Филиппович Трибуц, высокий, сухощавый вице‑адмирал, подошел к большому столу с картой и, хмурясь, стал ее рассматривать. Теперь все прояснилось: немецкие силы начали боевые действия – телеграммы и пометки на картах свидетельствовали об их широких масштабах. «Срочно подготовить телеграмму по флоту!» – приказал он начальнику штаба контр‑адмиралу Ю. А. Пантелееву и через несколько минут подписал ее текст: «Германия начала нападение на наши базы и порты. Силой оружия отражать противника». Трибуц взглянул на часы. Начинался шестой час новых суток – 22 июня 1941 года.
Томившая в последние месяцы неясность в обстановке, ожидание грозных событий остались позади. А томиться было отчего. Трибуц знал о сосредоточении фашистских войск Германии у советских границ, о маневрах вблизи от балтийских баз немецких военных кораблей.
Знал о зачастивших на Моонзундские острова «гостях» из Германии. Выдавали они себя за родственников погибших здесь когда‑то солдат и офицеров, искали будто бы останки родственников, а сами стремились узнать побольше об укреплениях, держались поближе к военным объектам. В финские порты перебазировались немецкие корабли. А фашистские самолеты стали летать в устье Финского залива и к Либаве.
Начало военных действий Балтийский флот встретил в определенной готовности. Командование, штаб и политуправление флота успели немало сделать: освоены новые места базирования, проведены учения, тщательно разработаны оперативные документы. Первоначальный ход войны подтвердил правильность принятого Трибуцем решения, согласно которому в конце мая крейсеры, эсминцы и большинство подводных лодок были переведены из передовой базы Либавы в более отдаленную и лучше оснащенную средствами противовоздушной обороны Ригу, а из Таллина в тыловой Кронштадт – линкор «Марат» и минный заградитель «Ока».
С 19 июня руководящие работники флота и соединений разместились на командных пунктах, корабли получили все необходимое для боя. 21 июня в 20 часов позвонил Кузнецов. «Не исключено, что ночью Германия нападет на нас, – сказал нарком. – Приказываю привести флот в боевую готовность». К исходу дня все части флота – корабли, авиация, береговая оборона – изготовились к отпору противнику.
Теперь флот пришел в движение: подводные лодки вышли на позиции, бомбардировщики вылетели для минных постановок, усилился дозор надводных кораблей.
В шесть утра из Главного штаба ВМФ поступил приказ поставить мины в устье Финского залива и начать развертывание кораблей для действий на коммуникациях противника. Отдав необходимые распоряжения, Трибуа, направился на корабли, чтобы встретиться с командирами, политработниками, краснофлотцами.
Настроенпе моряков, доложили командующему на кораблях, боевое, особенно на тех, что должны были уходить в море. Из гавани он заехал на КП флота и вернулся в Таллин, чтобы быть на заседании ЦК Компартии и Совета Народных Комиссаров Эстонии.
Вечером – снова телеграммы, указания, звонки. Один из них, наверное, в другое время заставил бы порадоваться. Из Ленинграда сообщили, что у него родилась дочь.
Он отреагировал на этот звонок, как на другие, обычные, не требующие его вмешательства, коротким «хорошо». Личное уходило на второй план. С женой он встретился только в 1942 году – она прилетела к нему в блокированный Ленинград. Дочку впервые увидел, когда ей исполнилось два годика…
Многое из того, что намечалось в мирное время по развертыванию флота на случай войны, теперь оказалось неосуществимым: военные действия приняли совсем иной ход, чем предполагалось. Балтийцы готовились к наступательным действиям в устье Финского залива, а вместо этого с первых дней войны кораблям пришлось участвовать в защите побережья и военно‑морских баз. И все же флот не только оборонялся, но и наступал. 23 июня балтийские летчики нанесли мощный удар по немецкому порту Мемель, 25‑го совершили налеты на 19 аэродромом на территории Финляндии и Норвегии, на которых базировался 5‑й воздушный флот Германии. Подводные лодки ставили мины на коммуникациях врага. С‑11 потопила вражеский надводный корабль, Щ‑307 – подводную лодку, С‑4 – военный транспорт. Флотская авиация нанесла ряд мощных ударов по вражеским военно‑морским базам.
Враг, имевший значительное превосходство в силах, наступал. В конце июня позвонил Кузнецов и приказал: «Таллин, Ханко, острова Эзель и Даго удерживать до последней возможности». Трибуц принял решительные меры по усилению этой возможности: спешно достраивались батареи, оборудовалась противодесантная оборона и позиции для сухопутных частей. Первые попытки противника захватить некоторые острова были успешно отражены.
Командующий флотом много времени проводил в соединениях, особенно там, где усложнялась обстановка. Таким местом в начале июля стал полуостров Ханко (Гангут). Днем и ночью здесь гремела артиллерийская перестрелка, настойчивее становились атаки противника на всем 22‑километровом участке перешейка полуострова.
Вечером 10 июля Трибуц вместе с начальником тыла флота генерал‑майором М. И. Москаленко на торпедных катерах прибыли на полуостров. Ознакомившись с обстановкой, Трибуц поставил гарнизону задачу, которая па первый взгляд казалась, пожалуй, необычной – развернуть наступательные действия. (Это в условиях полуокружения и при ограниченных силах и средствах!)
– Противник наступает на Карельском перешейке, создает угрозу Ленинграду, – говорил Трибуц командующему обороной Ханко генералу G. И. Кабанову. – Ваша задача: оттянуть на себя как можно больше войск противника. Своей активностью заставьте врага усилить противостоящую Ханко группировку.
Конечно, такую задачу можно было решить только наступательными действиями. Встречи и беседы с защитниками полуострова убедили Трибуца, что он прав. Гангутцам по плечу более активная борьба. Но нужна была и помощь им. По указанию Трибуца на Ханко доставили боеприпасы, артиллерийскую батарею, продовольствие. Пришли туда и некоторые корабли. Это намного усилило гангутцев – теперь они могли не ждать ударов, а наносить их. Десанты с Ханко захватили свыше десятка островов. Находясь западнее всех фронтов, далеко в тылу врага, герои Ханко наступали.
Вскоре после возвращения с Ханко командующему флотом доложили о крупном вражеском конвое, шедшем к Ирбенскому проливу. В воздух поднялись бомбардировщики, в море вышли торпедные катера и эскадренные миноносцы. По замыслу командующего, комбинированный удар должен был не только нанести урон кораблям и транспортам врага, но и воспрепятствовать использованию коммуникаций в районе Риги для снабжения немецких войск. С рассветом 13 июля торпедные катера и авиация флота нанесли первые удары по врагу. За два дня они потопили катер, повредили два больших и 23 малых корабля и судна.
Бой был выигран, что называется, по всем статьям, и все же командующий не полностью удовлетворен. Он считал, что успех мог оказаться большим, если бы четче организовали взаимодействие авиации и кораблей, лучше сработала разведка. Эсминцы же так и не нашли конвоя. Трибуц строго указал командирам соединений на допущенные ошибки, подчеркнул перспективность комбинированных ударов разнородных сил по врагу.
Уже через несколько дней события подтвердили, что необходимые выводы сделаны. 26 июля оперативный дежурный штаба флота доложил о конвое, в котором было два транспорта и 18 охранявших их кораблей.
Командующий приказал выслать против конвоя бомбардировщики и отряд торпедных катеров. Большой танкер получил повреждения и загорелся. Конвой сбавил ход. В это время атаковали торпедные катера. Они уничтожили второй транспорт.
…«Фашисты хотят быстро захватить Прибалтику, ударить по Ленинграду, лишить флот баз, захватить или уничтожить корабли. На их стороне преимущество на суше, господство в воздухе, финский флот и базы – вся стратегическая обстановка. Трудно началась для нас война, а все‑таки врага бьем», – говорил Владимир Филиппович в беседах с командирами.
Да, балтийцы били врага не только на море, но и на его собственной территории. Контр‑адмирал Пантелеев удивился, когда Трибуц, встретив его довольной улыбкой, сказал совсем неожиданно:
– Будем бомбить Берлин!
– Берлин? – переспросил Юрий Александрович.
– Да, да, не удивляйтесь.
В строгом секрете разрабатывалась операция. Самолеты могли долететь до немецкой столицы лишь с острова Эзель. Туда и перебазировали дальние бомбардировщики, на тральщиках доставили бомбы.
В ночь на 8 августа 15 тяжело груженных самолетов поднялись в ночное небо. На запад их вел командир полка Е. Н. Преображенский. В ярко освещенном Берлине прогрохотали взрывы, заполыхали пожары. Фашистское руководство заявило, что столицу Германии бомбила английская авиация. Но вскоре из сообщения Совинформбюро весь мир узнал, что первые мощные удары по Берлину с воздуха нанесли советские летчики – балтиец Е. Н. Преображенский и его боевые друзья.
В последующие дни, вплоть до 4 сентября, были нанесены новые удары по фашистской столице. За девять налетов летчики КБФ сбросили на Берлин более трехсот бомб.
Но война была континентальная, и действия флота исходили из задач, решаемых на сухопутье. В Советской Прибалтике сложилось трудное положение. Оставлены были Либава и Клайпеда, Рига и Виндава. Балтийцы и воины сухопутных подразделений мужественно сражались под Таллином. Немецко‑фашистское командование было вынуждено снять с Ленинградского направления три дивизии и перебросить их в Эстонию.
Положение города все больше осложнялось. С рассказа об этом и началась беседа командующего с новым, назначенным в середине августа членом Военного совета флота корпусным комисеаром Н. К. Смирновым.
Оба они знали друг друга несколько лет – со времени, когда Владимир Филиппович возглавлял штаб Балтийского флота, а Смирнов работал в Главном политическом управлении Народного комиссариата Военно‑Морского Флота.
– Дела, понимаете, невеселые, – говорил командующий. – Смотри, что получается: противник явно стремится выйти к южному берегу Финского залива на участке Кунда – Нарва и таким образом окружить Таллин, отрезать его от Ленинграда. Другая группа его войск рвется к Таллину с юга. Наши воины не могут остановить противника: корпус генерала Николаева измотан, отступает с боями от самой границы. А больше тут и войск нет.
– А держаться надо! – ответил Смирнов.
Он передал слова А. А. Жданова, с которым разговаривал перед приездом в Кронштадт: «Гитлер рвется к Ленинграду и с потерями считаться не будет. Вот и делайте отсюда выводы. Флот должен сейчас удерживать Таллин во что бы то ни стало. Он должен оттянуть на себя часть вражеских войск с сухопутного фронта и преградить доступ противнику к Ленинграду с моря. Так полагает Ставка».
– Подобные указания получены и по линии наркомата, – ответил Трибуц. – Положение очень сложное. Таллин – в тылу у вражеских аэродромов и баз. Но оборонять его будем до последней возможности. А возможности наши небеспредельны. – Командующий помолчал, а затем переключился на другую мысль: – Флот продолжает действовать. Для кораблей минная и воздушная опасность сейчас главное. Противник не вводит в 6oй крупные корабли, минирует наши фарватеры. А у нас мало современных тральщиков.
Смирнов молча кивнул. Он ясно понимал недосказанное. Да, при прорыве флота из Таллина и длительном переходе тральщиков понадобится много. Оба они думали о том, о чем пока не принято было говорить ни штабе, ни в политуправлении: о возможности оставления столицы Эстонии. Как провести флот через минные поля, когда на счету каждый тральщик!..
К руководившему обороной Таллина Трибуцу стекались доклады о героизме защитников города – о подвигах пехотинцев и моряков, авиаторов и эстонских рабочих. И все же превосходство врага сказывалось. Когда ему доложили, что противник перерезал дорогу на Ленинград, он понял, что теперь Таллин долго не удержать. Правда, дальнейшим сопротивлением еще можно было отвлечь побольше вражеских сил от Ленинграда. А это в сложившихся условиях было важной задачей.
Матросы, солдаты, отряды эстонских рабочих дрались с врагом ожесточенно, мужественно. В последние дни обороны столицы Эстонии по решению Военного совета с кораблей было снято двести коммунистов – заместителей политруков, партгрупоргов, комсоргов боевых частей и других партийных активистов, которые были распределены по частям и подразделениям как политбойцы. Их приход укрепил оборонявшие Таллин войска.
Проводив очередную группу моряков на передовую, Трибуц ехал по опустевшим улицам, мимо закрытых магазинов и заваленных мусором панелей. Над домами висел густой дым – горели пригороды. Слышались взрывы вражеских снарядов и ответные залпы кораблей. В Минной гавани выстроилась группа курсантов училища имени М. В. Фрунзе.
– Не скрою – на горячее дело идете, – обратился к курсантам Трибуц. – Бейте врага, как били ваши отцы и деды. В боях под Таллином помните о Ленинграде! За землю советскую, за родное Балтийское море – ура!
Дружное «ура!» курсантов, чеканный шаг их колонны взволновали адмирала. «Под пули приходится посылать цвет флота, завтрашних командиров кораблей и боевых частей, – с грустью думал он. – Эти курсанты могли бы и сейчас, по крайней мере, повести в бой отделения и взводы». Навстречу этой мысли шла другая: «В бой брошены наиболее стойкие, подготовленные подразделения. Такие люди не отойдут. Это нужно сейчас».
Позже адмирал приказал доложить, как бьются курсанты. Фрунзевцы сражались стойко, геройски. У памятника «Русалка» два вооруженных пулеметами отделения девять часов отражали вражеские атаки.
Все же сказалось превосходство противника в силах. Ему удалось прорваться в город. Уже под артиллерийским огнем маневрировали в бухте корабли. Рушились и горели дома, гибли жители. В те дни Трибуц побывал на командном пункте батарей, заехал в полевой лазарет. На траве лежали и сидели раненые. Когда адмирал подошел к ним, красноармейцы и краснофлотцы встали.
– Сидите, товарищи! – сказал Трибуц и обратился к краснофлотцу с забинтованной головой: – Где вас ранило?
– Недалеко отсюда. Минами фашист забрасывает.
Пьяные идут, гады. Мы их бьем, а они лезут… Как атаку отобьем, мины точно град сыплются.
Адмирал подозвал медсестру. Девушка‑эстонка плохо говорила по‑русски, но командующий понял, что ждут транспорт для отправки раненых в госпиталь. Трибуц приказал своей охране освободить грузовик и отвезти раненых.
Крейсер «Киров», лидер «Минск», эскадренные миноносцы мощным огнем поддерживали контратаки и оборону. Там, где рвались их снаряды, крепче держались бойцы. Враг понимал, что главная сила защитников базы – флот, и стремился уничтожить корабли. По «Кирову» в один из дней было выпущено 600 снарядов, на другой день его атаковали 18 «юнкерсов», но крейсер остался в строю, как и другие корабли, нанося ответные удары по врагу.
И все же от боя к бою таяли силы защитников города. 25 августа Трибуц доложил главнокомандующему Северо‑Западного направления К. Е. Ворошилову и наркому Н. Г. Кузнецову, что все оружие брошено на боевые участки, с кораблей сняты все люди, без которых можно обойтись, но под давлением превосходящих сил противника кольцо вокруг Таллина сжимается. Оборона в нескольких местах прорвана. Резервов для ликвидации противника нет. Корабли на рейде находятся под обстрелом.
26‑го поступил приказ Ставки эвакуировать главную базу флота. Теперь на плечи Трибуца легла новая, более тяжелая, чем прежде, боевая задача: организация прорыва Балтийского флота в Кронштадт. Кораблям и судам предстояло пройти свыше трехсот километров по узкому, усеянному минами заливу, который простреливался противником с обоих берегов. Им угрожали также торпедные катера, подводные лодки, армады вражеских бомбардировщиков.
Авиация флота, перебазировавшаяся под Ленинград, не могла прикрыть корабли на самом опасном участке прорыва – от Таллина до острова Гогланд: ограничивал радиус действия истребителей.
Каким же путем уходить, прорываться к Ленинграду? Трибуц остановился на наиболее реальном плане: двигаться мимо мыса Юминда за тральщиками, чтобы уменьшить минную опасность, от береговой артиллерии врага и атак торпедных катеров отбиваться артиллерией кораблей, от авиации прикрываться огнем, активным маневром.
«Положение русских безнадежное. Они закупорены в Таллине, как в горле бутылки, и единственное, что им оставалось, – это затопить свои корабли и пробиваться по суше в Ленинград», – вещал английский радиообозреватель.
Шли бои, и одновременно велась погрузка на корабли и суда войск, артиллерии, боеприпасов, имущества, выставлялось минное заграждение, уничтожалось то, что не должно было достаться врагу. Взлетали в воздух арсенал и нефтебаки, башни батарей и склады. По специально проложенной ветке к морю подводились и сбрасывались в воду паровозы и вагоны.
С болью в сердце Трибуц отдавал приказ о взрывах. Вместе с тем он распорядился вывезти запасные части для механизмов кораблей, сталь, цветные металлы, электрооборудование, провода, другое флотское имущество. (Во время блокады это позволило почти два года ремонтировать корабли без завоза технического имущества в Ленинград из тыла страны.)
Руководство флота перешло с берегового командного пункта на крейсер «Киров». По решению Трибуца из боевых кораблей были созданы три отряда: главные силы, отряд прикрытия и арьергард. Корабли не просто уходили в тыловую базу, но и охраняли транспорты.
Густо заминированный противником район надо было обязательно пройти засветло, когда легче обнаруживать мины и уклоняться от них. Бои шли уже в черте города, разрывы вражеских снарядов все больше приближались к причалам, а редкий для августа шторм не утихал, не выпускал корабли в море.
Временами налетал мелкий дождь. Кажется, он и сделал волну пониже, помягче. И тогда 28 августа командующий передал приказ: «Флоту в 12.00 начать движение». С якоря снялся первый конвой, за ним второй. В 16 часов рейд покинули главные силы флота. Они вышли впереди всех конвоев. Флагман «Киров» двигался в охранении эскадренных миноносцев. Впереди шел ледокол «Суртыль», за ним эсминец «Гордый», позади подводная лодка С‑5.
Предвестником бед пролетел в стороне вражеский самолет‑разведчик. И вскоре появились немецкие бомбардировщики. «Юнкерсы» кружили над кораблями и, замыкая круг, пикировали. Корабли отстреливались и маневрировали. Артиллерия «Кирова» заставила замолчать вражескую батарею на мысе Юминданина. Но не снаряды были страшны. Как и предвидел командующий, главной была минная опасность. Тральщики подсекали мины, и они плыли навстречу кораблям.
Грохот взрывов, лай зениток, завывание пикирующих бомбардировщиков, фонтаны воды и огня от тяжелых снарядов береговой немецкой артиллерии – в таком сопровождении шли корабли. С командирского мостика «Кирова» Трибуц увидел чудовищный фонтан из воды, пара, вздыбившегося металла над тем местом, где только что плыл корабль, которым он сравнительно недавно командовал, – взорвался флагманский миноносец «Свердлов», прикрывавший флагман слева.
Налетела на мину подводная лодка, шедшая следом за «Кировым», – ее сразу же поглотило море. Взрыв выбросил на поверхность лишь несколько человек. Их подобрали. На эсминце «Гордом» группа моряков билась с заливавшей его водой. Боролся с пожаром «Казахстан», на борту которого было пять тысяч человек. Но растянувшийся на 15 миль караван продолжал пробиваться на восток.
Доклады наблюдателей и сигнальщиков «Кирова» следовали один за другим:
– Мина справа по курсу! Мина слева по борту! Правый параван (устройство для защиты корабля от якорных мин) не смог перебить трос, на котором крепилась мина, и темный шар потянуло к борту. Корабль застопорил ход. Трибуц спустился с мостика, чтобы поближе увидеть, насколько велика опасность для крейсера. Круглый шар вздымался на волнах, то приближаясь к кораблю, то отдаляясь от него. К борту с шестами бросились краснофлотцы и стали осторожно отводить мину.
– Отрезать параван! – приказал командир корабля капитан 2‑го ранга М. Г. Сухоруков.
Краснофлотец, спустившись за борт, обрезал стальной ус. Мина, покачиваясь, проплыла вдоль борта и скрылась. Корабль пошел вперед, и снова мина, на этот раз в левом параване. Командир распорядился отрезать и его.
– Самолеты справа!
– Торпедные катера по носу!
Уклоняться было трудно, корабль шел по минному нолю. Трибуц то и дело посматривал в бинокль. Он видел происходившее или узнавал по докладам. А они были безрадостными. За три часа подорвалось на минах три миноносца. Тяжелее всего транспортам: скорость небольшая, слабые вооружение и маневренность.
Все внимание экипажей находившихся в пределах видимости других кораблей на флагман, на высокого, подвижного, чуть горбившегося адмирала, что вел по грозному, рвущемуся минному полю флот. А он видел происходившее, понимал, что путь дальше в наступающей темноте, когда не станет видно главного врага – плавающих мин, принесет новые потери. Но если встать на якорь, дождаться наступления утра, чтобы обходить мины, снова закружат над караваном фашистские бомбардировщики. А когда корабли стоят, не приближается и цель похода…
Гибли корабли, оказывались в воде люди. Кто ухватился за спасательный круг, кто за обломок мачты, а кто и за плавающую мину. Может быть, это и повлияло на окончательное решение адмирала, хотя согласно Корабельному уставу выполняющие боевые задачи корабли спасением людей не занимаются.
Разные измерения у одного и того же слова – «мужество». Матрос или старшина, стреляющий из пулемета, орудия в пикирующий самолет или отталкивающий шестом мину, любой, кто с честью выполнял свой долг под бомбежкой или артиллерийским обстрелом, проявлял мужество. Тут речь идет об одной, своей жизни. В этом отношении командующий в период перехода находился практически в равных с подчиненными условиях. Но это было лишь одной стороной его дела. Другой, более важной, были тысячи и тысячи жизней людей, судьба кораблей и флота. В таких условиях для принятия решения нужно мужество рядового бойца, помноженное на мужество военачальника. Они проявились в простом и единственно верном решении командующего флотом: остановиться, встать на якорь, привести корабли в порядок, спасать людей.
Двенадцать тысяч человек подняли из воды и перевезли на остров Гогланд корабли только спасательного отряда, которому в первую очередь поручалось оказывать помощь терпящим бедствие.
С мостика адмирал осмотрел ночной горизонт. Блестела черная в темноте вода. Кораблей не было видно. Вокруг – ни огонька. Безукоризненная светомаскировка, а на кораблях кипела работа. Что готовил грядущий день?
С рассветом флот двинулся вперед. И снова все повторилось: пикирующие самолеты, мины, вздымающиеся столбы воды. К счастью, минное поле оказалось пройденным. «Шестьдесят миль, которые мы шли до того места, где нас встретили флотские истребители, были самыми трудными в моей жизни», – рассказывал позже Трибуц. К 17 часам главные силы флота прибыли в «морскую столицу» – Кронштадт. В штабе флота командующий скааал члену Военного совета:
– Утром поедем к Ворошилову и Жданову. Доложим обстановку на флоте.
– Невеселый доклад получится, – ответил тот.
– Доложим всю правду. Что заслужили, то и получим.
Перед докладом в Смольном Трибуц решил выспаться. Но, видимо, сказалось нервное перенапряжение во время похода, и он никак не мог уснуть. В памяти всплывали картины пережитого, но вскоре они сменились более отдаленным прошлым. Почему‑то вспомнилось детство…
Родился Владимир Филиппович в Петербурге в июле 1900 года. Его предки – крепостные крестьяне из Минской губернии. (По капризу барина многие в деревне носили немецкую фамилию Трибуц.) После отмены крепостного права из нищей деревни они перебрались в Петербург. Но и здесь они жили бедно.
Когда сын окончил трехклассную школу, родители, с трудом насобирав денег, отдали его учиться в Петровское высшее начальное четырехклассное училище. Позанимавшись в нем три года, юный Трибуц поступил в военно‑фельдшерскую школу, где были бесплатными питание и обмундирование.
Последние экзамены Трибуц и его однокурсники сдавали ужо вскоре после Великой Октябрьской социалистической революции. В декабре 1917 года Владимир Филиппович был назначен в госпиталь в Петрограде младшим лекарским помощником, а уже в начало 1918 года он добровольно вступил в Красную гвардию. Ровесник века стал и ровесником по прохождению военной службы наших Вооруженных Сил. Он участвовал в боях с немецкими оккупантами под Нарвой, где рождалась в первых победоносных боях молодая Красная Армия.
В годы гражданской войны Трибуц служил в первом Северном летучем отряде революционных моряков Балтики. В мае 1918 года военмор Трибуц сражался уже под Астраханью, где против власти Советов поднялись кулацкие банды.
По приказу В. И. Ленина б 1919 году для усиления обороны южных границ Советской Республики на Каспий были переброшены корабли с Балтики. Миноносцем «Деятельный» тогда командовал И. С. Исаков (впоследствии адмирал флота Советского Союза). На этот корабль в составе пополнения и прибыл Трибуц. Характеристика молодого военного моряка пополнилась новыми строками: участвовал в боях за освобождение Баку, Махачкалы, Энзели. Экипаж канонерской лодки «Ленин», куда был затем переведен Владимир Филиппович, избрал его в Бакинский Совет рабочих и крестьянских депутатов.
Возрождавшемуся после тяжелой и разрушительной гражданской войны Военно‑Морскому Флоту нужны были люди не только с боевым опытом, но и с глубокими знаниями. В начале 20‑х годов Трибуц был направлен на учебу в военно‑морское училище, носящее ныне имя М. В. Фрунзе. После его окончания в 1926 году служил командиром взвода в Балтийском флотском экипаже, затем был назначен на линейный корабль «Парижская коммуна» командиром башни главного калибра.
Служба на «Парижской коммуне» явилась важной ступенью в жизни Владимира Филипповича. Здесь в 1928 году он был принят в партию, на этом корабле он сформировался как советский военно‑морской командир. Незаурядные способности и трудолюбие, любовь к флотской службе определили быстрое продвижение Трибуца по службе. В 1929 году он стал вторым помощником командира корабля и старшим вахтенным начальником.
Тогда же, в 1929 году, экипажу выпало суровое испытание. «Парижская коммуна» вместе с другим кораблем совершила поход с Балтики на Черное море. Линкор попал в жесточайший шторм. Владимир Филиппович возглавлял верхнюю команду корабля, рискуя жизнью, выполнял обязанности. Волны заливали палубу, срывали накрепко прикантованное имущество. Корабль клало с борта на борт. Но моряки сумели преодолеть шторм, исправным привести свой корабль в Севастополь. Оценка деятельности Владимира Филипповича дана в надписи, которая была выгравирована на серебряной пластинке, прикрепленной к подаренному ему маузеру: «Стойкому защитнику пролетарской революции т. Трибуцу В. Ф. от РВС СССР».
Затем служба на другом линкоре – знаменитом «Марате», после чего Владимиру Филипповичу был доверен самостоятельный пост – он был назначен командиром эсминца «Яков Свердлов».
Опыт накопился большой и разносторонний, а возраст был таким, когда говорят: все еще впереди. И молодой командир эсминца был направлен в Военно‑морскую академию, которую окончил в 1932 году. Видимо, впрок пошла учеба. В 1936 году Владимиру Филипповичу пришлось расстаться с эсминцем. Ему была доверена ответственная должность начальника отдела в штабе Краснознаменного Балтийского флота. В феврале 1938 года Трибуц стал начальником этого штаба.
Служба в штабе подготовила Владимира Филипповича к еще более ответственной работе. В апреле 1939 года он был назначен командующим Краснознаменным Балтийским флотом. Было ему тогда 39 лет…
Потеряв надежду уснуть, Владимир Филиппович досадовал: «Нашел время для воспоминаний!» И все же воспоминания шли своим чередом, пока не достигли того, с чем утром Трибуц должен был явиться в Смольный, – доложить об итогах прорыва флота из Таллина. Владимир Филиппович стал готовиться к поездке в Ленинград.
Днем, когда машина неслась по Ленинграду, Трибуц с интересом рассматривал улицы. Город стал строгим, опоясался окопами и баррикадами. В парках и скверах стояли зенитные орудия, окна подвалов, первых этажей зданий были закрыты мешками с песком. Да, думал он, надо докладывать не только о прорыве, но и соображения о включении кораблей и частей флота в общую систему обороны города.
В этот день в Ленинград приехали представители ГКО и Ставки Верховного Главнокомандования. Среди прибывших был и нарком ВМФ Кузнецов. Кратко и строго доложил Трибуц о таллинском переходе. Итоги его были одобрены. И действительно, боевое ядро флота сохранено, и это было главным. Балтийцы становились в общий строй защитников Ленинграда.
На другой день в Кронштадте Кузнецов и Трибуц поднялись по широкой лестнице в штаб флота.
– Живы! – показал Трибуц на старинные часы на лестничной площадке. – А во многих комнатах после перехода хозяев нет, погибли.
– Да, – вздохнул Кузнецов. – Хороших людей потеряли. Но ведь каков переход! Боялся за флот, ох как боялся!
В кабинете Трибуца с темно‑синими, словно сказочное летнее море, обоями и старинной мебелью собрались члены Военного совета. Трибуц вновь доложил о переходе, но теперь уже подробно, с деталями – наркома интересовало все.
Затем состоялась встреча народного комиссара Военно‑Морского Флота с командирами соединений – участниками похода.
– Вы, конечно, много пережили, – говорил Кузнецов. – Я не был с вами и не во всем еще разобрался. Но, видимо, вы сделали все, что было в ваших возможностях. Управление флотом было твердое, уверенное.
Это была заслуженная оценка. Немалыми оказались потери во время прорыва кораблей и судов, но поставленная флоту задача – прорваться в район Ленинграда – была выполнена, крупная морская операция завершилась успешно. Переход был не бегством, а продуманным, необходимым отступлением, в котором личный состав проявил огромную выдержку и силу духа, а командиры соединений во главе с командующим – высокое искусство руководства прорывом крупных сил флота в крайне тяжелой боевой обстановке. Их опыт во многом был использован в организации охраны крупных конвоев при эвакуации Одессы и Севастополя.
Немецко‑фашистские войска упорно рвались к Ленинграду. Бои шли в пригородах. В этот кризисный момент командующим Ленинградским фронтом был назначен генерал армии Г. К. Жуков. Командующему Балтийским флотом он приказал: «Корабли поставить на Неву. Всей артиллерией поддерживать 42‑ю армию. Зенитки – на прямую наводку и бить по танкам. Половину моряков – в окопы. Срок два дня!»
Командующий флотом нервничал: послать на сухопутье половину людей, лишиться специалистов, которых долго готовили, было непросто. Многие корабли становились небоеспособными без машинистов, минеров, электриков, сигнальщиков, связистов. Но Трибуц понимал и другое: фронту нужны бойцы. Причем немедля, сегодня. Он выполнил приказ, оставив лишь артиллеристов у орудий.
Шли в бой моряки, гремели корабельные орудия. Это для того, чтобы жил Ленинград, а значит, и флот.
Оставшиеся на кораблях краснофлотцы, морские пехотинцы и артиллеристы, летчики, командиры и политработники поклялись ленинградцам, Родине, партии биться за Ленинград до последней капли крови, до последнего вздоха. В клятве балтийских моряков, опубликованной в газете «Ленинградская правда» за подписями командующего КБФ В. Ф. Трибуца и членов Военного совета Н. К. Смирнова и А. Д. Вербицкого, говорилось:
«Балтийцы бьются с врагом на всех подступах к городу Ленина; морские бригады на сухопутье, корабли в море, самолеты в воздухе разят врага, нанося ему жестокие потери. Мы даем вам священную клятву: пока бьется сердце, пока видят глаза, пока руки держат оружие – не бывать фашистской сволочи в городе Ленина».
Клятву балтийцы сдержали. В самый критический момент обороны Ленинграда сказала свое веское слово артиллерия флота. Кронштадтские форты, береговые и железнодорожные батареи и корабли создали могучий огневой заслон на южных и юго‑западных окраинах города. Флот решал несвойственные ему задачи – отражал врага, рвавшегося в Ленинград с суши, но и в столь необычных условиях проявилось умелое руководство командующего. Крупный специалист в области оперативного искусства, незаурядный тактик, Трибуц по‑деловому, объективно оценивал обстановку, понимал, какие задачи являются главными на том или ином этапе, и успешно решал их. Характерен в этом отношении день 20 сентября 1941 года, когда ему пришлось лично командовать взаимодействующими в бою за город Белоостров силами артиллерии и авиации флота. Враг вынужден был отступить. С этого рубежа и началось наступление в 1944‑м.
Не добившись уничтожения главных сил флота на переходе из Таллина, враг решил расправиться с ними непосредственно в базах. В сентябре на корабли обрушились частые бомбежки. Кронштадт обстреливался из тяжелых орудий.
По решению командующего Военный совет и штаб флота перебрались в казармы частей береговой обороны. Это было сделано своевременно. На следующий день снаряды попали в бывшее здание штаба.
Трудным для флота оказалось 23 сентября. Около полудня в Кронштадте раздался сигнал воздушной тревоги. Поднявшись на холм, насыпанный над командным пунктом, Трибуц в бинокль увидел самолеты, идущие к кораблям со стороны Петергофа. Сигналы тревоги заглушили вой и взрывы бомб, выстрелы зенитных орудий кораблей и частей ПВО.
Командующему доложили, что бомбы упали на территории Морского завода, госпиталя, у пирсов подводных лодок. Позвонил Жданов, спросил, жив ли. Трибуц доложил обстановку и попросил прислать истребителей. Закончив разговор, он вернулся на холм и увидел высокий столб черного дыма. Понял, горит нефть, значит, попадание в корабль. Офицер штаба доложил, что бомба попала в носовую часть линкора «Марат».
Владимир Филиппович сел в машину и, несмотря на разрывы бомб и падающие осколки зенитных снарядов, поехал в гавань, на корабль, где три года служил старшим помощником. Его стремление немедленно попасть на «Марат» объяснялось не только любовью к этому линкору, беспокойством о судьбах людей. Корабль был крупнейшим на Балтике, где грозная артиллерия не раз ставила огненный заслон наступающему врагу, но заехать на причал было нельзя: вражеские самолеты штурмовали корабли. Пешком адмирал отправился к линкору и увидел, что носовая часть с первой орудийной башней оторвана и утонула. К кораблю спешили спасательные буксиры. Осевший на грунт корабль продолжал вести зенитный огонь.
Осмотрев «Марат», адмирал вернулся на командный пункт. Потери оказались тяжелыми: поврежден и сел на грунт лидер «Минск», две бомбы попали в крейсер «Киров», затонули подводная лодка М‑74, буксир и транспорт. Но противнику снова не удалось достичь главной цели – расправиться с основными силами флота.
Гитлеровцы кричали на весь мир, что Балтийского флота больше не существует, а «несуществующий флот» продолжал наносить удары по вражеским войскам. Корабли развернули орудия в сторону берега и разили моторизованные колонны и пехоту противника. Даже «Марат», который больше не выходил в море, своей крупнокалиберной артиллерией стоял преградой на пути врага.
Ленинград оборонялся и наступал. Четыре десанта высадил флот. Наиболее крупный в ночь на 5 октября в Петергоф. Командующий лично провожал десантников. Он подошел к краснофлотцу, обвязанному, как в гражданскую войну, пулеметными лентами.
– С какого корабля?
– Краснофлотец Доронин. С «Авроры».
Командующий спросил о настроении, о готовности к бою.
– В гроб загоним!
– Значит, воевать будем по‑балтийски?
– Только так, товарищ командующий!
С гордостью смотрел Трибуц на моряков. Знал, что будут они биться до последнего. И действительно, балтийский десант отвлек от города значительные силы и нанес гитлеровцам немалый урон.
Те, кто встречался с Трибуцем в то время, отмечали его необычайную работоспособность. Трудно было сказать, когда он отдыхал. И днем, и вечером, и ночью – доклады, вводные, приказы, распоряжения, и по каждому вопросу следовало оперативное, верное решение. Как правило, оптимальное в создавшихся условиях: взрывчатку добыть из старых глубинных бомб и снарядов, уплотнительную резину для подводников изготавливать в специально оборудованной мастерской… Пусть любой из этих вопросов не главный для командующего, но в условиях блокады каждый из них вдруг приобретал особое значение, и Трибуц вникал, казалось бы, даже в мелочи.
Трибуца все больше тревожил вопрос: как быть с Ханко? Вспомнился переход из Таллина – за излишнее промедление расплачивались кораблями, транспортами, а главное – людьми. Было ясно: оставлять Ханко придется. За 240 миль от Кронштадта пополнение и боезапас по льду не доставишь. Да и в городе всего в обрез. Что можно провести в караванах сейчас и что зимой, когда станет залив… Разница большая…
Обстановка под Ленинградом не позволяла усилить гарнизон Ханко. Больше того, в конце октября штаб фронта снова потребовал от флота людей. Трибуц предпринял важный шаг: послал четыре корабля на Ханко. Они повезли снаряды, немного бензина, консервированную кровь и почту. Больше командующий флотом не смог дать ничего, но забрал людей. И тяжелораненых, и пополнение – на Ораниенбаумский плацдарм.
Вскоре пришло указание Ставки об эвакуации гарнизона Ханко. Ее осуществление проводилось в чрезвычайно сложных условиях. Оба побережья Финского залива находились в руках противника; здесь действовали его значительные силы, а на море были выставлены плотные минные заграждения. Выдержка и искусство моряков‑балтийцев вновь превозмогли суровое испытание. С 26 октября по 2 декабря с Ханко ушло девять конвоев. Они доставили в Ленинград более 22 тысяч воинов с вооружением, техникой и продовольствием. Врагу так и не удалось ступить на землю «красного Гангута», пока он не был эвакуирован по приказу командования. Из глубокого вражеского тыла, через минные поля, толстый лед, отражая удары «юнкерсов», прошли караваны судов.
Тысячи защитников Ханко пополнили ряды воинов, отстаивающих Ленинград.
Адмирал встречал героев‑ханковцев в Кронштадте. Горячими, проникновенными словами приветствовал он героев. Пять с лишним месяцев отважный гарнизон Ханко стойко сражался с превосходящим противником. Сковав до двух вражеских дивизий, он оказал значительную помощь войскам, оборонявшим Ленинград. «Высшим мужеством, стойкостью и упорством гордится каждый советский патриот», – говорилось в приказе войскам Ленинградского фронта в связи с эвакуацией Красного Гангута.
В первый военный год необычайно рано – в конце октября – пришла зима в Ленинград, сковав льдом Финский залив, запорошив снегом улицы, площади и проспекты. Холод и голод ворвались в дома, остановились многие фабрики и заводы. Замерз водопровод, прекратилась подача электроэнергии. Через забитые фанерой окна в ленинградские квартиры все чаще заглядывала смерть.
Были предприняты все меры, чтобы прорвать блокадное кольцо. Вернули Тихвин, в котором противнику пришлось похозяйничать всего несколько дней. Когда враг был остановлен, начались наши контрудары. В бой вступали дивизия за дивизией, порой без танков, при слабой артиллерийской поддержке. В тяжелые, кровопролитные бои шли воины, чтобы сберечь жизни детей, женщин, стариков. К сожалению, соединиться с Большой землей не удалось. Не хватило сил.
Однажды Трибуца вызвал Жданов для доклада об обеспеченности флота продовольствием и горючим.
– Кулаки вы, дорогие товарищи! – пошутил он, просматривая документы. – Смотрите, сколько у вас хлеба, мазута, консервов, шоколада… Побольше бы нам таких запасливых, веселее бы жить стало.
До того, как встал лед на заливе, с кронштадтских складов в Ленинград перевезли немало продуктов, нефти, угля. Это была небольшая, но все же ощутимая помощь измученному голодом и холодом городу.
Как‑то Трибуц посетил Невскую Дубровку, плацдарм, где вместе сражались краснофлотцы, красноармейцы и юнги‑мальчишки, одетые в морские шинели. Здесь на каждом метре взрывались снаряд или мина, а плотность вражеского огня составляла 25 пуль на квадратный метр.
Показывая на искореженную, перепаханную взрывами землю, на обломки разбитых при попытках переправиться шлюпок и баркасов, старшина‑сверхсрочник говорил адмиралу о готовности сражаться до последнего дыхания, выполнить любой приказ. В конце беседы у него вырвалось: «Скорее бы на свои коробочки!» Вернуться на свои «коробочки» (так моряки часто называли корабли) мечтали все моряки, но как самоотверженно они бились на суше! И какая за этим стоит работа партии с людьми в предвоенные годы! Как много сделано, чтобы вырастить вот такое поколение, как этот младший командир!
В конце 1941 года штаб и политуправление флота перебазировались из Кронштадта в Ленинград – поближе к стоящим в Неве кораблям. В здании электротехнического института имени В. И. Ульянова‑Ленина на улице профессора Попова разместились отделы и службы, а флагманский командный пункт флота находился рядом, в небольшой церквушке.
Из окон штаба был хорошо виден знаменитый Ленинградский ботанический сад. Не раз Трибуц, останавливаясь у окон, смотрел на погибшие пальмы, замерзшие после того, как осколки фашистской бомбы разбили стеклянные оранжереи. Глядя на мертвые, покрытые инеем деревья, командующий думал о вмерзших в лед на Неве кораблях, о большом некомплекте людей на флоте. Многие специалисты ушли на сухопутный фронт. Без них «коробочки» не могут плавать. Когда на суше велись решающие бои, шла речь о судьбе Ленинграда, было закономерно, что из моряков создавались части или брали пополнение в армейские подразделения, порой не считаясь с нуждами флота. Теперь иная обстановка. Ленинград выстоял. Живет и готов к борьбе флот. Трибуц решил переговорить со Ждановым, поскольку от него – члена Политбюро, секретаря ЦК ВКП(б), члена Военного совета фронта, которому был подчинен флот, – зависело многое.
– Андрей Александрович, балтийцы только в минувший месяц доставили с Ханко и дали фронту более 22 тысяч закаленных воинов‑кадровиков, – начал командующий флотом при встрече со Ждановым. – Теперь, надеюсь, от нас будут требовать меньше людей…
Жданов понимал, что командующий флотом ведет речь не о прошлом, а о будущем, добивается, чтобы корабли могли плавать, пополнились специалистами. Есть, конечно, и другие нужды у моряков, и он ответил:
– Заходите, потолкуем. За зимой идет весна.
Трибуц понял, что нужны обоснованные предложения о предстоящих действиях флота – их готов выслушать и изучить Военный совет фронта. Теперь требовалось четко сформулировать предложения, определить наиболее эффективные способы действий флота в конкретно сложившейся обстановке.
На заседании Военного совета флота подвели итоги сорок первого года. Общий результат был удовлетворительным: флот сохранен, нанесен значительный ущерб врагу, помог выиграть важный этап битвы за Ленинград. Выступавшие говорили и о недостатках кампании: не всегда удачно взаимодействовали разнородные силы, слабо прикрывала корабли авиация, в решающие дни прорыва из Таллина мало оказалось тральщиков. Рассматривались и отдельные вопросы, касавшиеся действий флота в 1942 году. О них думал командующий не раз. И не об отдельных вопросах. Нужна была генеральная линия, определявшая основное направление использования сил флота в новой кампании. Об этом Трибуц однажды и завел разговор с новым начальником штаба флота Юрием Федоровичем Раллем и начальником политуправления Владимиром Александровичем Лебедевым.
– Приближается Новый год. Мы ремонтируем корабли. А для чего? Где они будут плавать? – напрямую поставил вопрос Лебедев.
– Флот в кольце, прорыв в море для боя крайне затруднителен, – закончил Ралль. – А действовать нужно. Подводные лодки многое могут сделать.
– Вот‑вот, – прервал Трибуц. – Воевать в открытом море на подводных лодках! А всем остальным – надводным кораблям, авиации и береговой артиллерии – обеспечивать успех подводников и решать, конечно, другие боевые задачи.
Владимир Филиппович высказал то, что выносил за последние недели и о чем думал только что, по пути из здания штаба Ленинградской военно‑морской базы – Адмиралтейства к штабу флота, и беспокойство, владевшее им вот уже несколько дней, ушло. Говорили они долго и о многом. Трибуца радовало, что Ралль и Лебедев поняли его, загорелись его идеями.
И хотя эта беседа не была официальным совещанием, в ней определились многие наметки плана боевой учебы, судоремонта и последующих практических боевых действий в операциях 1942 года.
– Что ж, Юрий Федорович, сосредоточьте штаб на подготовке проекта конкретных предложений Военному совету фронта. – Этим указанием Раллю Трибуц как бы подвел итог беседы.
Предложение командования Балтийского флота о действиях в 1942 году 9 января было утверждено Военным советом Ленинградского фронта. В его решении подчеркивалось, что зимний ремонт и подготовка к весенним боевым действиям являются главной задачей КБФ и ленинградской судостроительной промышленности. Трибуца особенно радовал пункт решения, согласно которому на корабли возвращались ранее посланные на фронт специалисты. Новых ведь за два‑три месяца не подготовить.
Флот готовился к летней кампании в сложнейших условиях первой блокадной зимы. Моряки и рабочие заводов, голодные и усталые, сутками не выходили из цехов и с кораблей, замерзая, под открытым небом, ремонтировали механизмы и корпуса кораблей, но до конца исполняли свой долг. А на кораблях доукомплектовывались экипажи, командиры занимались в классах торпедной стрельбы, шла учеба по специальности с краснофлотцами и старшинами.
Зимой 1942 года на Ленинградском фронте и на флоте развернулось снайперское движение. Член Военного совета флота Смирнов предложил командующему переключить активность людей на лучшее использование штатного оружия. Почему бы не подготовить снайперские батареи? Почему бы не поднять до снайперского уровня стрельбу торпедами? Конечно, пушка не винтовка, но повысить меткость огня, качество подготовки оружия можно и нужно. Командующий поставил этот вопрос на совещании командиров и военкомов. Работа на флоте в этом направлении была проведена большая. Не все батареи стали снайперскими, но многие научились накрывать врага с первых залпов.
Надежным щитом Ленинграда и Ладоги, прикрывавшим город и ледовую дорогу от воздушных налетов врага, были авиаторы. В воздушных боях прославились летчики авиаполка Б. И. Михайлова. 21 февраля 1942 года В. Ф. Трибуц вручил им гвардейское знамя. Обращаясь к стоявшим в строю авиаторам, командующий сказал:
– Партия и правительство поручили мне вручить вам, доблестным защитникам Ханко, Таллина и Ленинграда, гвардейское знамя. Передаю его боевому командиру полка.
Подполковник Михайлов, приняв знамя, поцеловал его и взволнованно сказал:
– Родина, слушай нас!
Опустившись вслед за командиром полка на колено, авиаторы повторяли клятву балтийских летчиков:
– Родина, пока наши руки держат штурвал самолета, пока глаза видят землю, стонущую под фашистским сапогом, пока в груди бьется сердце и в жилах течет кровь, будем драться, громить, истреблять нацистских зверей, не зная страха, не ведая жалости, во имя полной и окончательной победы над фашизмом.
Трибуц вспомнил те осенние дни, когда командование фронта возложило ответственность за прикрытие Ладоги с воздуха на авиацию Балтийского флота. Была создана специальная группа, большую половину ее составляла балтийская авиация. Летчики надежно охраняли «Дорогу жизни», в Ленинград поступало все больше продовольствия. Он не ошибся, перебросив к Ладожскому озеру этот полк.
Подумалось о людях, что защищали ледовую трассу.
Старшего лейтенанта Алексея Лазукина тяжело ранило в бою. Он довел самолет до аэродрома и посадил его. Умирая, летчик попросил передать его машину Анатолию Кузнецову. Тогда же, на другой день после смерти боевого друга, группа, в которой летал Кузнецов, сбила три вражеских истребителя и шесть бомбардировщиков.
Когда адмирал прощался с авиаторами, подполковник Михайлов сказал командующему:
– Балтийцы сделают все, чтобы ни один фашист не дошел ни до Ленинграда, ни до Берлина!
Командование противника не оставило надежду уничтожить Балтийский флот. Аэрофотосъемка вмерзших в лед Невы кораблей дала более или менее точное их расположение. На льду озера, неподалеку от Новгорода, сажей и углем немецкие солдаты нарисовали изображения кораблей в натуральную величину, и вражеская авиация произвела учебные налеты.
На ровном озерном льду, как и в штабных бумагах, все проходило гладко. Когда же в предвечерних сумерках 4 апреля группы по 25–30 самолетов приблизились к городу и Неве, их встретили дружным, сосредоточенным огнем зенитчики. Враг отступил, решив прибегнуть к другой тактике. Утром 5 апреля начался усиленный артиллерийский обстрел Ленинграда по квадратам. Вскоре огонь был перенесен на районы, прилегающие к Неве, ее основным протокам, и на судостроительные заводы.
Трибуц не ушел из кабинета в убежище, к обстрелам он привык давно. От близкого взрыва снаряда в кабинете вылетели стекла. К счастью, их осколки никого из находившихся у командующего не задели.
– Гитлеровцы думают, что подавили обстрелом наши зенитки. Теперь будет массированный налет, – сказал Владимир Филиппович начальнику штаба. – Распорядитесь, чтобы надежнее прикрыли корабли, строго соблюдали маскировку.
– Уже сделано. Истребители флота вместе с истребителями ПВО фронта находятся в воздухе, – доложил Ралль.
– Авиации оставаться над кораблями до полного отражения удара.
Налет на корабли был долгим, массированным. Но немецкой воздушной армаде снова не удалось выполнить задачу. При отражении налетов 4 и 5 апреля советские летчики и зенитчики сбили 26 бомбардировщиков. Замаскированные под береговые постройки и причалы корабли остались в строю, продолжалась их усиленная подготовка к выходу в море.
Не менее важным, чем судоремонт, было решение оперативно‑тактических вопросов, связанных с предстоящими боями. Как лучше выполнить их? Командующий пригласил командира дивизиона подводных лодок капитана 2‑го ранга В. А. Егорова.
– На мой взгляд, выходить можно весной, – говорил комдив. – Минная обстановка улучшится, так как часть мин сорвется и будет унесена льдами.
– Какие трудности вы предвидите в использовании наших сил? – спросил Трибуц.
Егоров взял со стола остро отточенный карандаш, обвел им малые глубины у побережья.
– За этой зоной надо следить особенно внимательно, – заметил он. – К ней уже в прошлом году прижимались транспорты противника.
Командующий понял основную, пока еще не высказанную мысль: подводные лодки не всегда могут атаковать на малых глубинах, и это была одна из главных трудностей борьбы с вражескими конвоями.
– Пустили утку, – продолжал комдив, – будто Балтийский флот приказал долго жить, затонул… а сами боятся его. С небольших глубин кто их сможет выгнать? Пока берег в их руках – никто. Ну разве в какой‑то мере авиация. Говорю командирам: неделями выжидайте свой трофей, потому что рано или поздно любому конвою приходится менять глубины во время перехода.
Командующий и флотский командир советовались также по вопросам управления кораблями с берега, взаимодействия разнородных сил флота. Предложения опытного подводника были учтены при разработке штабом оперативных планов.
В апреле сорок второго Трибуца вызвал Н. Г. Кузнецов. Первый вопрос: как прошла зима? Командующий флотом рассказал о героизме ленинградцев, о ходе ремонта, не скрывая трудностей.
– Люди работают, не имея ни одного спокойного часа, под постоянным воздействием противника, – говорил он, – сейчас даже выход из Невы через Морской канал будет опасным боевым походом и потребует прикрытия батарей и обязательно авиации.
Трибуц развернул карту. Нанесенная на нее обстановка показывала, что противник удерживал южное побережье залива до пригорода Ленинграда Урицка, на севере – до старой государственной границы и мог обстреливать город и корабли.
– Некуда выдвинуть даже посты воздушного оповещения, и поэтому налеты вражеских самолетов здесь будут внезапными. А противник подтянул к городу большое количество бомбардировщиков, а в Стрельну и Петергоф – истребители для их прикрытия.
Трибуц рассказал о резком усилении врагом противолодочной обороны – дополнительных сетевых и минных заграждениях, усилении средств наблюдения, постановках мин с надводных кораблей, подводных лодок и самолетов.
– Трудновато придется! – заметил Кузнецов. – Как думаете действовать?
– Противодействие противника будем преодолевать с помощью авиации, тральщиков, катеров‑охотников от пирса и до выхода в нашу маневренную базу на Лавенсари. А затем – скрытый самостоятельный переход подводных лодок… Их действия рассчитываются на максимальную автономность. На авиацию флота возлагаем задачу заставить корабли противника уходить с мелководья дальше в море, где их смогут атаковать подводные лодки.
Кузнецов расспрашивал о многом, вникал в детали и в целом одобрил действия и планы командования флотом. Обещал помочь горючим. Оно было получено к началу навигации.
В апреле 1942 года на заседании Военного совета флота Трибуц выступил с докладом об обстановке на море, подчеркнул значение умелых тактических решений и изучения организации противолодочной обороны противника. Командиры соединений подводных лодок доложили о ходе подготовки к выходу в море.
Но вот настало время вступать в бой главным силам. Командование флота тщательно подготовило наступление подводников через вражеские минные поля и противолодочные заграждения. Три эшелона подводных лодок один за другим в течение навигации должны были прорваться в открытое море.
На основе изучения особенностей противолодочной обороны противника, тактики его действий Трибуц принял решение: выход и возвращение в базу каждой лодки планировать как операцию, тральщикам очищать от мин фарватеры, катерам‑дымзавесчикам задымлять их, береговой обороне подавлять батареи врага, авиации прикрывать с воздуха переходы. На остров Лавенсари последнюю точку, откуда выходили и куда возвращались лодки, – для обеспечения их действий Трибуц послал командира дивизиона Полещука.
В начале июня в плавание вышла подводная лодка Щ‑304, построенная в тридцатые годы на собранные комсомольцами страны средства. В течение трех суток корабль под командованием капитана 3‑го ранга Я. П. Афанасьева прошел четыре линии минных заграждений, передал по радио разведывательные данные и, торпедировав крупный транспорт, открыл счет балтийских подводников в их наступлении на втором году войны.
Первым всегда труднее. Они прокладывают дорогу другим, встречаются с неизвестным, добывают бесценный опыт. За Щ‑304 прошли другие корабли. Нелегко пришлось многим лодкам, но, казалось, через непреодолимые препятствия шли они к победе. Подводная лодка под командованием Осипова потопила пять вражеских судов. Два крупных транспорта противника уничтожила подводная лодка под командованием И. В. Травкина. Многое перенесли экипажи: бомбежки глубинными бомбами и кислородное голодание, скрежет минрепов по стали корпусов лодок, когда каждую секунду может грянуть взрыв, и отсутствие горячей пищи (это после многомесячной суровой блокады!). Корабль Травкина имел такие повреждения, что Трибуц приказал ему вернуться в базу досрочно.
Командующий, члены Военного совета приехали встречать героев в Кронштадт. Ранним утром 8 августа на пирсе выстроились шеренги моряков. Оркестр заиграл встречный марш. Победителей ласково приветствовало солнце.
Первым к командующему подошел командир Щ‑406 Осипов. В кожаной куртке, с рыжими бакенбардами, он был похож на летчика прошлого десятилетия. Выслушав рапорт, командующий обнял командира корабля.
– Вы настоящий подводник, – сказал Трибуц. Потом он расцеловал командира Щ‑303 Травкина.
Тот докладывал о потоплении транспортов, а командующий рассматривал бледные, осунувшиеся лица краснофлотцев и командиров. Его взгляд остановился на вмятинах на корпусах, пробитой взрывами глубинного боя надстройке на лодке Травкина.
Вскоре командиров ряда подводных кораблей пригласили в Смольный на Военный совет Ленинградского фронта. По разложенным на столе картам И. М. Вишневский, Е. Я. Осипов, И. В. Травкин и С. П. Лисин доложили о боевых подвигах и победах. Когда выступили командиры, Жданов и Трибуц говорили о том, что враг сообщил о потоплении тридцати русских подводных лодок в Балтийском море. Выходило, что присутствующих «дотопили» уже по нескольку раз.
– Каждый транспорт врага, потопленный в Балтийском море, лишает фашистские войска, блокирующие Ленинград, свежих резервов, срывает разбойничьи планы гитлеровцев взять город штурмом. Так и передайте своим товарищам, – сказал на прощание Жданов.
Командующий флотом был доволен. Дерзкие, умелые действия семи лодок первого эшелона получили высокую оценку руководства. Подводные корабли показали себя как мощный род сил нашего флота, способный вести самостоятельные боевые действия с длительным отрывом от баз.
Готовя выход второго эшелона подводных кораблей, Трибуц решил расширить район действий и на север, и на юг Балтики, бить врага там, где он не ждал удара. Было разработано несколько вариантов перехода и возвращения кораблей.
Первым вышел подводный минный заградитель Л‑3 («Ленинец‑3») под командованием П. Д. Грищенко. Трибуц решил послать лодку именно такого типа потому, что она обладала высокими мореходными качествами, имела мощное вооружение: торпеды и трубы для постановки мин. Эти лодки могли выходить далеко в открытое море.
Лодка прорвалась на меридиан Берлина и поставила мины (позже стало известно, что на них подорвались два транспорта и шхуна) и затем, атаковав конвой, одним залпом торпед потопила два транспорта. Однако Л‑3 была обнаружена противолодочными силами противника. Ее долго преследовали и бомбили вражеские корабли. Оказались поврежденными компас и радиостанция, с лодкой никак не могли связаться береговые радисты. Кончился расчетный срок пребывания корабля в море, и кое‑кто из работников штаба предложил доложить в Ставку о гибели Л‑3. Командующий флотом не согласился. Он верил в мастерство экипажа, талант командира – флегматичного внешне, но настойчивого, терпеливого Грищенко. Приказал в любое время суток докладывать о первой же весточке с лодки. И вот ночью позвонил командир соединения подводных лодок А. М. Стеценко и, радуясь, не по‑уставному доложил:
– Живы! Все в порядке! Запрашивают перед входом в Финский залив. Семь побед!
Да, в этом походе экипаж Л‑3 потопил семь крупных транспортов и боевых кораблей. Командующий представил к наградам всех его матросов, старшин и командиров орденами и медалями.
Подводная лодка Щ‑309, которой командовал И. С. Кабо, одновременно атаковала транспорт и эскадренный миноносец. Командир выпустил торпеды в эсминец, затем в находившийся за ним транспорт. Результат стрельбы с лодки наблюдать не могли, но слышали два взрыва. Лодка ушла от преследования и вернулась в Кронштадт, а между тем о ее потоплении сообщил противник.
В победах подводников был и труд моряков катеров‑тральщиков, обеспечивавших безопасные переходы, и труд авиаторов, наносивших удары по подстерегавшим наши подводные корабли дозорам противника, отгонявших его авиацию от мест всплытия лодок.
Высокие морально‑боевые качества, готовность к подвигу и выучка подводников создавали на кораблях особую атмосферу мужества и стойкости. Трибуц записал в рабочей тетради после доклада командира подводной лодки «Леит» А. М. Матиясевича: «Свыше десяти часов на грунте в отравленном воздухе. Это выше человеческих возможностей. А экипаж работал, и не все имели кислородные приборы…»
Произошло это так. Подводная лодка потопила два вражеских транспорта. Но, заметив перископ, на «Леит» помчался сторожевой корабль, надеясь таранить лодку. Она стала уходить на глубину, вокруг уже стали взрываться глубинные бомбы. От сотрясения корпуса в аккумуляторной яме замкнуло контакт. Возникла искра. Громыхнул взрыв. Над головой тридцать метров воды и вражеские противолодочные катера, а в лодке пожар. Помещения стали заполняться удушливым дымом.
Когда Матиясевич докладывал о происшедшем, Трибуц с удивлением смотрел на него. Он многое повидал в гражданскую и в Отечественную войны, но о таком слышал впервые. Он представил сорванные взрывом люки аккумуляторных батарей, вздутый горбом палубный настил, разбитую радиорубку, клубящийся дым, которому некуда уходить из лодки, и тугую струю воды, хлещущую под огромным давлением из сорванного клапана шахты лага.
Отличная выучка, мужество моряков победили огонь и воду. Когда лодка всплыла, вражеских катеров вблизи не оказалось.
Чтобы усилить удары по врагу, Трибуц решил, не ожидая возвращения лодок второго эшелона, послать в море корабли третьего. Перед развертыванием 16 лодок этого эшелона в середине сентября собрался Военный совет флота, куда были приглашены командиры ряда соединений. Командующий откровенно сказал о трудностях предстоящих походов: об усилении противолодочной обороны противника в Финском заливе, о бдительной охране конвоев, возросшей активности вражеской авиации. С учетом этого он приказал изменить места встреч подводных лодок, возвращавшихся из похода, рекомендовал командирам лодок использовать плохую погоду, чтобы сделать штормовую Балтику союзником, всплывать при сильной волне, когда противник возвращает противолодочные корабли в базы.
Чтобы дезориентировать врага, Трибуц дал указание тральщикам в светлое время суток работать на второстепенных фарватерах, а действительное траление вести ночью. Особое внимание он обратил на мероприятия по активизации легких сил и авиации флота в борьбе против кораблей врага.
Боевые действия третьего эшелона лодок у вражеских берегов нанесли значительный ущерб транспортному флоту противника. 24 октября 1942 года «Правда», оценивая успехи балтийских подводников, писала: «…В сложных условиях ведет свою изумительную борьбу Краснознаменный Балтийский флот. Его корабли в трудных условиях наносят врагу страшные по своей силе удары, достают его в самых потаенных местах».
Шли ко дну торпедированные транспорты с оружием и боеприпасами, с горючим и продовольствием, с танками и солдатами. Не могли перевозить грузы многие суда, потому что при появлении советских подводных лодок получали приказ укрыться в портах до особого распоряжения, а его часто приходилось ждать очень долго.
В кампании 1942 года подводники флота уничтожили и повредили 60 транспортов и несколько боевых кораблей. Несмотря на привлечение крупных сил и средств, противник так и не добился решающего успеха в борьбе с нашими подводными кораблями. Советские подводники нарушали перевозки войск и техники для вражеской группы армий «Север» и стратегического сырья в Германию, оказав этим существенную помощь войскам фронта и флоту, оборонявшим Ленинград.
После провала попыток захватить Ленинград штурмом Гитлер надеялся голодной б
