Главный Маршал авиации Константин Вершинин

 

О телеграмме из Москвы полковнику Вершинину, начальнику Высших авиационных курсов усовершенствования летного состава, сообщили в разгар очередного летного дня. Было это в двадцатых числах сентября 1941 года. Собственно, назвать тот день очередным летным можно лишь с известной натяжкой. Два летних месяца того лета и начавшийся первый месяц осени вполне можно было принять за один бесконечно тянувшийся летный день: инструкторы и руководящий состав курсов, казалось, не уходили с аэродрома, все это время, от зари до зари потрясал окрестность рев моторов бомбардировщиков. Одни взлетали и уходили на исходный пункт маршрута и дальше на отработку задания по самолетовождению, затем на полигон для учебного бомбометания, другие, выполнив заданные упражнения, возвращались в зону аэродрома, вставали в круг и заходили на посадку.

С началом Великой Отечественной войны на курсы была возложена задача подготовки бомбардировочных полков для фронта. Центр через своих представителей‑инспекторов, членов различных комиссий, наезжавших для проверки хода и качества комплектования и переучивания частей, выдвигал только одно требование: быстрее! Как можно быстрее формировать, обучать и отправлять на фронт новые авиационные части!

Большую часть самолетов, которыми вооружались формируемые полки, составляли СБ – скоростные бомбардировщики, значительно меньшую – Пе‑2, фронтовые пикирующие бомбардировщики самой последней конструкции. Предпочтительнее, конечно, было бы иметь обратную пропорцию, ибо СБ прекрасная для своего времени боевая машина, созданная группой авиаконструкторов во главе с А. А. Архангельским и превосходящая лучшие отечественные и зарубежные образцы бомбардировщиков. К 1941 году, несмотря на модернизацию, она устарела. К тому же многие самолеты и моторы уже выработали установленный для них ресурс, а заменять их было нечем, приходилось ремонтировать отдельные детали и агрегаты своими силами, что называется, латать дыры. Случались поломки и отказы. В авиации за всякую аварию строго спрашивают, ну а в условиях начавшейся войны, когда каждый самолет на вес золота, тем более…

Прочитав на бланке телеграммы: «Немедленно прибыть в Москву», Вершинин встревожился. Вызывать в такое напряженное время начальника курсов без основательных причин не будут. Какие же могут быть причины? Поломки самолетов, случившиеся в последние месяцы при переучивании молодых летчиков? – эта мысль возникла сразу же.

В Москве, в штабе ВВС, Вершинин доложил о своем прибытии генералу Н. А. Соколову‑Соколенку. Генерал работал в главном управлении обучения, формирования и боевой подготовки. Вершинин знал его давно и поэтому, не вытерпев, спросил, не знает ли он, по какому делу вызывали.

– Может, снимут…

В ответ Соколов‑Соколенок развел руками и предложил:

– Давай‑ка, Константин Андреевич, доложим начальству о твоем прибытии и пока чайку попьем. Что замыслило о тебе начальство – я не знаю. А снять? Так ведь для этого в Москву вызывать необязательно.

Доложили П. Ф. Жигареву, бывшему однокурснику Вершинина по академии, возглавлявшему теперь Военно‑Воздушные Силы. Последующие часы тянулись невыносимо долго. Ответный звонок раздался к вечеру.

– Вершинин? – прозвучал в трубке голос Жигарева. – Решением Политбюро и Ставки Верховного Главнокомандования вы назначены командующим ВВС Южного фронта.

…Напутствий, которые затем были высказаны, Вершинин не запомнил. Соколов‑Соколенок жал руку, желал ни пуха ни пера… Теперь, когда кончилось томительное ожидание, напряжение спало, Вершинин остановил взгляд на стоявшем рядом небольшом чемодане, который прихватил с собой в Москву. Вспомнил, как собирала его в дорогу жена, Валентина Александровна, как волновалась, предполагая, что всякое может случиться. По ее мнению, основания для такого рода предположений имелись:

– Однажды тебя вызывали в Москву… Не забыл, наверное?

То, что она имела в виду, Вершинин, конечно же, помнил. Произошла эта история в последний предвоенный год. Пришел приказ, гласивший о том, чтобы к перелету в Москву была подготовлена большая группа самолетов для участия в предстоящих авиационных учениях.

В назначенный для перелета день погода позволяла выпустить экипажи в воздух. Начальник метеослужбы дал сводку, из которой следовало, что на маршруте ухудшения условий не ожидается. Полковник Вершинин, в то время помощник по летной подготовке начальника высших авиационных курсов усовершенствования, дал «добро» на взлет. Летчиков предупредил: при ухудшении погоды и понижении высоты облачности до 800 метров не лезть на рожон, вернуться на свой аэродром.

Только самолеты ушли на маршрут, начался дождь. Можно было еще передать команду ведущему группы о возвращении экипажей, но начальник курсов не разрешил этого, тем более что метеослужба прогнозировала летную погоду в районе Москвы. Кончилось все тем, что пять самолетов не вернулись на аэродром посадки. Правда, два экипажа, как установил вылетевший на поиски Вершинин, ночью приземлились вполне благополучно, но три потерпели аварию… Прибывший из Москвы следователь возбудил против Вершинина судебное дело. Окружной военный трибунал, рассмотрев обстоятельства происшествия, не признал за ним вины. Но в дисциплинарном порядке Вершинин все же понес тяжелое наказание: его освободили от занимаемой должности, понизили в звании и направили заместителем командира авиадивизии. Спустя четыре месяца, уже в 1941 году, его опять вызвали в Москву, где ознакомили с другим приказом, в котором было сказано о назначении Вершинина начальником тех же авиационных курсов.

Вспомнив сейчас волнения Валентины Александровны и усмехнувшись про себя, Вершинин с теплотой подумал о ней. Почти полтора десятка лет вместе прожили, всякое довелось повидать за эти годы… Константин Андреевич заторопился с возвращением, чтобы выкроить часок‑другой для прощания с родными, с товарищами по службе перед отправкой на фронт.

Утром следующего дня на самолете Ли‑2 Вершинин вернулся домой. На прощание с семьей действительно удалось выкроить не больше часа. Надо же было еще и сдать дела. Вскоре на том же самолете командующий ВВС Южного фронта отправился к месту назначения.

За плечами Вершинина к этому времени было уже 22 года военной службы, причем разделилась она на две равные половины – одиннадцать лет в пехоте и столько же в авиации. Первая вырастила из крестьянского парня образованного общевойскового командира, вторая – авиационного. И то и другое стало неразрывным целым в формировании военачальника.

Военная служба Константина Андреевича началась в июне 1919 года в запасном пехотном полку в Симбирске. Но не только солдатскую азбуку осваивал там Вершинин. Его сразу же включили в работу с людьми – поручили быть агитатором.

– Член партии, к тому же начальное образование имеешь. У нас таких немного, – объяснил комиссар.

Вершинин читал красноармейцам газеты, проводил беседы у карты, разъяснял решения партийной ячейки.

Ближе к осени маршевые роты из запасного полка начали отправлять на фронт. С волнением ожидал этого и Вершинип. Но комиссар полка предложил ему отправиться не на фронт, а на курсы красных командиров.

Вершинин растерялся. Стать кадровым военным? Нет, он не думал об этом. Считал, что и образование имеет недостаточное, чтобы избрать этот путь. Да и фронт, куда стремился побыстрее попасть, отодвинется на время, необходимое для учебы.

Комиссар предложил подумать, но на другой день снова пригласил его на беседу.

– Ты, Вершинин, коммунист, – сказал он, – проявил способности в изучении военного дела, активно помогал мне в воспитании красноармейцев. Кого же, как не тебя, посылать на курсы? Красной Армии сейчас нужны свои, советские командиры – выходцы из рабоче‑крестьянской среды.

Сомнения развеялись. Вершинин принял предложение. Через девять месяцев, к лету двадцатого года, окончил Симбирские пехотные курсы. Получил назначение командиром маршевой роты в запасном полку, который дислоцировался в районе Дорогобужа. В роте насчитывалось около трехсот красноармейцев. Молодой красном организовал занятия примерно по тому же принципу, который позже определялся в армии словами: «В условиях, максимально приближенных к боевым».

В начале октября 1920 года во главе своей роты Вершинин прибыл на Западный фронт. Военные действия против белопанской Польши вскоре прекратились. Однако еще длительное время пришлось вестп борьбу против банд Булак‑Балаховича. Разгромив его к концу ноябри, части дивизии, в которую входила и рота Вершинина, вели сторожевое охранение на берегу Березины и одновременно занимались боевой учебой.

В январе 1921 года Вершинину было доверено командование батальоном. Весной дивизия передислоцировалась в Орел. Благодаря тщательной подготовке к дальнему походу (из Лепеля в Орел передвигались пешим порядком) и люди, и оружие, и все батальонное имущество прибыли на новое место в полном порядке. Сам Вершинин, хотя по штатному расписанию в его распоряжении имелась лошадь, большую часть пути прошагал со своими красноармейцами. Ежедневно преодолевали километров по тридцать, а на привалах командир строго следил, чтобы чинили обувь, одежду, чистили оружие. Он и ого помощники находили время и для бесед с бойцами.

Вскоре Вершинину было приказано взять под командование усиленный батальон и отправиться в Тамбовскую губернию для борьбы с бандой Колесникова, которая, опираясь на кулачье, бесчинствовала в Острогожском, Павловском и Бутурлиновском уездах. В этом деле Вершинин проявил себя не только умелым, решительным командиром, но и дальновидным политиком. Он написал листовку, в которой разоблачались истинные цели кулацко‑эсеровских вожаков банды, их клевета на Советскую власть. Всем добровольно сдавшимся давалась гарантия в том, что они не подвергнутся наказанию. Через несколько дней вышли из леса и сдались первые трое. За ними – еще несколько. А потом, видя, что обещание командира Красной Армии соблюдается, члены банды стали сдаваться группами.

В конце июля Вершинина отозвали из батальона и направили на учебу в Высшую стрелковую школу командного состава «Выстрел». Спустя два года, в августе 1923‑го, окончив школу, получил назначение для дальнейшего прохождения службы в Одессу. Но тут встретился ему Лютов – добрый учитель и наставник, бывший начальник Симбирских пехотных курсов, на которых учился Вершинин. Этот в прошлом царский генерал, воспринявший Октябрьскую революцию как рождение новой России, а потому на совесть ставший служить Советской власти, хорошо запомнился Вершинину. Был он человеком высокообразованным, хорошим организатором и педагогом высокой профессиональной культуры. Не по возрасту строен, всегда аккуратно одетый, подтянутый, корректный, он завоевал среди командиров и курсантов высокий авторитет. Видно, и Лютову, в свою очередь, запомнился его прежний курсант.

– Краском Вершинин? Какими судьбами в столице? – спросил он и, услышав в ответ рассказ Вершинина о своей службе и учебе, одобрительно улыбнулся. – Значит, наука, полученная в Симбирске, пошла впрок, окрепла военная косточка. И растете быстро: рота, батальон, усиленный батальон. Теперь вот «Выстрел» окончили… Поедемте‑ка со мной в Симбирск.

– Зачем?

– Вы вот выучились. Надо и другим помогать.

Лютов возглавлял теперь 12‑ю Краснознаменную школу Приволжского военного округа. Туда он и оформил новое назначение Вершинину – командиром учебной роты.

Следующие пять лет военной службы Вершинина прошли в 12‑й Краснознаменной пехотной школе. Не одну сотню командиров, выходцев из народа, получила наша армия. Сам же Вершинин за эти годы приобрел твердые командирские навыки, овладел методикой воинского и политического воспитания. Это была пора возмужания.

В ноябре 1928 года Вершинин был назначен командиром батальона Казанской дивизии, которая дислоцировалась тогда в том же городе. К этому времени Вершинин стал не только зрелым командиром. Он вел активную общественную работу – был избран членом райкома партии, депутатом городского Совета.

Служба шла успешно. Старшие начальники, проверявшие состояние батальона, отмечали хорошую организацию в нем боевой и политической подготовки. Сам же комбат не был доволен собой. Он все чаще задумывался над своим будущим: понимал – нужно продолжить военное образование. На очную учебу проситься счел неудобным – дважды уже учился на курсах. Поступил на заочное отделение Военной академии имени М. В. Фрунзе. Окончил первый, самый сложный ее курс. К этому времени прошло уже десятилетие военной службы в пехоте. Все вроде бы сложилось хорошо: службу любил, учился увлеченно.

Жизнь, однако, распорядилась по‑своему. Короткий, но убедительный разговор в управлении кадров Наркомата обороны круто повернул судьбу Вершинина. С осени тридцатого года он продолжал учебу очно, но теперь уже в академии другого профиля – в Военно‑воздушной имени профессора II. Е. Жуковского!

Многим краскомам в то время неожиданно для них пришлось стать авиаторами. Партия исходила из положения, которое в основном руководящем документе для Вооруженных Сил – Полевом уставе – формулировалось словами: «Авиация – новое могущественное оружие войны. Оно быстро прогрессирует технически, расширяя базу и форму своего боевого употребления». Соответственно этому и принимались необходимые меры для создания н быстрого развития, как говорилось в постановлении ЦК ВКЩб) «О состоянии обороны СССР», Красной авиации. Одной из важнейших среди этих мер партия считала улучшение социального состава авиационных кадров. Вот почему многих командиров, в том числе и Вершинина, направили в авиацию вопреки солидному стажу службы в пехоте.

Вершинин стал слушателем командного факультета Военно‑воздушной академии, не имея до этого ни единого полета на самолете. Сейчас такое и представить себе невозможно: в академию приходят офицеры, имеющие теоретическую подготовку, практический опыт летной работы. Но для поколения Вершинина такое не казалось необычным: многое тогда нужно было начинать, как говорится, с нуля.

И вот пришли слушатели, с которыми учился Вершишш, на первую лекцию но курсу аэродинамики. Курс читал П. С. Пышнов, впоследствии геперал‑лейтенант‑инженер, заслуженный деятель науки и техники. Прежде чем начать лекцию, Владимир Сергеевич порекомендовал слушателям в качестве пособия одну из своих работ. Заглянули в нее слушатели, полистали. На лицах почти у всех явное замешательство: в книге сплошные чертежи и формулы – ничего не поняли.

Пышнов наперед знал, что реакция будет именно такой.

– Ничего, товарищи, – сказал он. – Постепенно одолеете эту науку… Правда, без настойчивости и упорства дело не пойдет.

По 10–12 часов работали слушатели в аудиториях, а вечерами тоже занятия – самостоятельная подготовка к очередному учебному дню. На Центральном аэродроме или на полевой площадке, неподалеку от Серпухова проходили летную практику – осваивали стрельбу по наземным и воздушным целям, учились вести воздушную разведку, корректировать с самолета огонь артиллерии. Академический курс обучения предусматривал, помимо командирской подготовки, получение слушателями специальности летчика‑наблюдателя.

В академии не хватало тогда учебных кабинетов и лабораторий, учебников и учебных пособий. Да и уровень общего образования далеко не у всех был одинаков, а многим слушателям просто недоставало нужных знаний.

Вначале Вершинин был недоволен переводом в авиацию. Свыкся с пехотой, справедливо считал, что многое уже освоил как общевойсковой командир и в этом именно направлении ему нужно совершенствоваться. А вскоре почувствовал – увлекла его авиация, хотя и страшила: нужно было изучать науки, о которых он раньше даже не слышал. Учился упорно, настойчиво и неожиданно для себя полюбил именно то, что его страшило.

Наставники и учителя, видя, с каким успехом овладевает Вершинин теоретическими дисциплинами, прочили ему путь в науку. Поначалу так и получилось. По окончании академии Вершинин и был назначен помощником начальника тактического отдела в Научно‑исследовательский институт ВВС РККА. Он пробыл на этойдолжности немногим более полугода, начиная с июня 1932 года, и так вспоминал об этом: «Ученые, конструкторы, инженеры и техники, летчики‑испытатели, окружавшие меня и моих товарищей, были опытными, высокообразованными людьми. Общение с ними доставляло не только моральное удовлетворение, но и повседневно расширяло мой кругозор, позволяло идти в ногу с развитием авиационной науки и техники, даже заглядывать в завтрашний день».

Однако, как ни заманчивы были перспективы работы в научно‑исследовательском институте, Вершинин рвался в войска, правда, теперь уже в другие – на аэродром. Почему? «Трудно ответить почему, – объяснял он сам. – Вероятнее всего, потому, что хотелось не только посмотреть, как несут службу авиаторы в строевой части, но и самому познать ее секреты, пройти эту ступень».

Военная авиация росла. Командиров‑авиаторов требовалось много. Поэтому в конце концов просьба Вершинина о переводе в войска была удовлетворена. В январе 1933 года он был назначен начальником оперативного отдела штаба авиационной бригады в Киевский военный округ. Но это была еще не строевая работа. В свободное от службы время Вершинин часто бывал на аэродроме – учился руководить полетами. Вскоре произошел случай, который ускорил переход Вершинина на строевую работу.

В авиабригаде ожидали прилета командующего ВВС округа Ф. А. Инганиуса, который хотел сам проверить выполнение приказа о борьбе с аварийностью. Среди авиаторов Феликс Антонович пользовался непререкаемым авторитетом. В гражданскую войну он прославился как летчик в боях против белогвардейцев под Казанью, в сражениях с авиацией Врангеля в Таврии, за что был награжден орденом Красного Знамени. В 1930 году он с группой летчиков выполнил один из первых дальних перелетов по маршруту Москва – Анкара – Кабул – Ташкент – Москва.

Как военачальник Инганиус был строг до придирчивости: в авиации все важно, мелочей она не знает. К прибытию командующего готовились тщательно. Предполагалось, что Инганиус сообщит о дне своего прибытия. А он явился неожиданно. В тот день полетами на Харьковском аэродроме, с которого летала авиабригада, руководил Вершинин. Он и заметил, что очередной самолет, совершивший посадку, не принадлежит к составу бригады. Посадку этот самолет произвел не чисто, с несколькими «козлами» – так именовалась в авиации частая в то время ошибка в пилотировании, которая влекла взмывание машины в воздух после приземления. Она зачастую становилась причиной поломок и аварий. Вершинин строго выговорил летчику:

– Куда ж ты смотришь? За такую посадку знаешь что бывает?

Напомнив некоторые положения из приказа о борьбе с аварийностью, он заявил, что сообщит о «козлах» командованию части, где служит летчик.

Прилетевший вопреки ожиданиям не стал оправдываться. С любопытством посмотрев на руководителя полетов, он сам спросил, а кто это делает ему выговор. Вершинин возмутился еще больше.

– Сначала ты доложи, кто такой? – повысил он голос.

Прилетевший неожиданно улыбнулся.

– Я – командующий ВВС округа Инганиус.

Он подал оторопевшему Вершинину руку и продолжал:

– Теперь, пожалуй, мне и делать нечего в бригаде.

На себе проверил: строго у вас дело поставлено, замечаете любую предпосылку к аварии… А кто вы?

Узнав, что перед ним начальник оперативного отдела штаба бригады, Инганиус удивился:

– А что, больше некому руководить полетами?

Вершинин рассказал, что командир бригады поручает ему это дело, поскольку у него уже есть некоторый опыт и желание перейти на самостоятельную командную работу.

Инганиус одобрил стремление Вершинина.

Видимо, не без рекомендации Инганиуса в феврале 1934 года Вершинин был назначен командиром эскадрильи Высшей летно‑тактической школы.

Эскадрилья насчитывала три десятка бомбардировщиков Р‑5. Освоившись с новыми обязанностями, Вершинин все же испытывал некоторое душевное смятение: он организовывает летную подготовку личного состава эскадрильи, а сам имеет профессию лишь летчика‑наблюдателя, управлять самолетом не умеет. Как‑то в разговоре с начальником школы он попросил разрешения научиться самому выполнять летные упражнения.

Начальник школы согласился, и Вершинин с шеф‑пилотом стал «подлетывать». Как ни знаком он был с авиацией, практические полеты показали, что быть летчиком куда сложнее и тяжелее, чем кажется, когда руководишь полетами. Раздумья привели к выводу: он не имеет морального права руководить летчиками, если сам не овладеет техникой пилотирования самолета. Это Вершинин и написал начальнику школы в рапорте с просьбой направить его на учебу в Качинское училище летчиков.

Просьбу удовлетворили. Немногим более чем за месяц Вершининосвоил весь курс переучивания на летчика. Факт редкостный! Сам он объяснял его помощью требовательных иотлично знающих дело инструктора, командиров звена и эскадрильи. И добавлял: «И еще, пожалуй, моим негласным помощником но овладению летной профессией в рекордно короткий срок был начальник ВВС РККА Яков Иванович Алкснис, который сам, не имея специального летного образования, за очень короткий промежуток времени освоил трехгодичную программу…»

Да, все это, конечно, так и было. Но было и главное – личное упорство и целеустремленность. Так складывался негласный, определявший всю деятельность Вершинина девиз: «Хорошо знать то, чего требуешь от подчиненных». Это впоследствии было одним из основных его качеств как выдающегося советского военачальника.

Возвратившись из Качи, Вершинин продолжал командовать эскадрильей вплоть до назначения в августе 1938 года помощником начальника по летной подготовке Высших авиационных курсов усовершенствования летного состава. К тому времени он уже летал самостоятельно на всех типах самолетов, имевшихся в распоряжении курсов, в том числе и на СБ.

Таким уже опытным летчиком и командиром был полковник Вершинин, назначенный в сентябре 1941 года командующим ВВС Южного фронта и летевший теперь к месту своего назначения.

Лев Толстой как‑то заметил: отправляясь в путь, человек в первой его половине думает о том, что он оставил дома, а во второй – о том, что его ждет на новом месте. Так было во времена дилижансов, почтовых троек и еще много раньше. То же самое наблюдается и сейчас, когда средства транспорта стали совершенно иными. Дело тут, конечно, не в них, а в психологии человеческой: отправившийся в путь в начале его еще полон пережитым при расставании, а затем его беспокойная мысль неизбежно устремляется в будущее.

Под ровный гул моторов летящего на фронт самолета Вершинин заново переживал свое прощание со школой, в которой проходила его служба с 1934 года, с друзьями и коллегами, с женой, дочками Леной и Инной. Затем мысли его сосредоточились на ориентировке, полученной в Москве, относительно состояния ВВС Южного фронта. Они были созданы на базе авиации Одесского военного округа и в первый день войны имели в своем составе 827 самолетов: 427 истребителей, 285 бомбардировщиков, 115 штурмовиков. Боевые машины новых образцов – истребители МиГ‑3 и бомбардировщики Пе‑2 – составляли менее пятой части самолетного парка. Все остальные самолеты были устаревших конструкций. Немецкий «мессершмптт» почти по всем тактико‑техническим параметрам, по вооружению превосходил наши истребители И‑16, И‑153 («Чайка»). Даже новейшие МиГи уступали ему, если бой завязывался на малых высотах. Из бомбардировщиков один только наш ДБ‑3 имел большую, чем немецкие «Хейнкели‑111» и «Юнкерсы‑88», дальность и бомбовую нагрузку, но в скорости и он уступал последнему. И численное превосходство – почти двойное – было на стороне врага: действовавший на юге 4‑й воздушный флот немецко‑фашистской авиации вместе с румынской авиацией насчитывал до 1300 самолетов.

Обстановка на Южном фронте, как и на всех других, в результате вероломного нападения фашистской Германии сложилась крайне тяжелой для советских войск, они вынуждены были отступать. Авиация Южного фронта в первые дни войны сосредоточивала свои усилия на прикрытии и поддержке сухопутных войск сначала на рубеже реки Прут, на подступах к Кишиневу, затем в районе Умани, Первомайска, Николаева. К моменту прибытия Вершинина на фронт ожесточенные оборонительные бои шли уже на рубеже Днепра.

Из той же ориентировки, полученной в Москве, Константин Андреевич узнал, что все силы ВВС Южного фронта по приказу командующего были брошены против прорвавшейся на юго‑восток танковой группировки фельдмаршала Клейста. Какие конкретно силы имелись теперь в распоряжении командующего ВВС Южного фронта – в этом Вершинину предстояло разобраться непосредственно на месте. Ясно было одно: они не увеличились, ибо потери не восполнялись. В пополнении самолетного парка остро нуждались все фронты, а выпуск самолетов к этому времени сократился ввиду эвакуации ряда авиационных заводов на восток.

Штаб ВВС Южного фронта Вершинин застал в селе Покровском, неподалеку от Запорожья. Его ближайшим помощником на длительное время руководства ВВС Южного фронта, затем 4‑й воздушной армии вплоть до июня 1944 года стал генерал А. 3. Устинов – начальник штаба. Александр Захарович уже до войны сложился в крупного авиационного штабного работника: был на ответственной должности в штабе ВВС, участвовал в боях на Халхин‑Голе. В канун фашистской агрессии Устинов занимал пост начальника штаба ВВС Одесского военного округа и в этой должности с первых же часов войны принял участие в руководстве боевыми действиями авиации будущего Южного фронта. Через несколько дней он был назначен начальником штаба ВВС 9‑й армии, за месяц до прибытия на фронт Вершинина стал начальником штаба ВВС Южного фронта.

Заместителем командующего по политчасти с момента сформирования управления ВВС Южного фронта был дивизионный комиссар В. И. Алексеев – опытный партийно‑политический работник. Пост начальника оперативного отдела был доверен майору К. Н. Одинцову, – инициативному и энергичному авиационному командиру.

Работникам штаба пришлось уже хлебнуть лиха. Управление ВВС Южного фронта, как выяснил Константин Андреевич в Москве, начало формироваться за несколько дней до начала войны. Вечером 21 июня работники Одесского военного округа, которым было поручено заниматься этим делом, разошлись по домам. Впереди был воскресный день со всеми его радостями. На рассвете всех их подняли по тревоге: война! Вечером того же дня оперативная группа штаба специальным поездом отправилась в Винницу, чтобы принять там под свое руководство воздушные силы 9‑й и 18‑й общевойсковых армий, а также нескольких авиадивизий, непосредственно подчиненных ВВС фронта.

Попав в водоворот войны на незнакомой для себя местности и направлении, командиры оперативной группы встретились с большими трудностями. В разгар ожесточенных боев им пришлось впервые столкнуться с незнакомыми для себя соединениями и частями, условиями их аэродромного базирования, тылового обеспечения, множеством других вопросов. И все ото делалось при отсутствии автотранспорта и своего узла связи. Последнее особенно осложняло положение – не было прямой связи с большинством соединений и частей. Скупыми, а порой и противоречивыми были данные об обстановке, а она менялась стремительно.

Слушая рассказы о том, как начинали свою боевую деятельность ВВС Южного фронта, Константин Андреевич с удовлетворением отмечал основное для себя: работники штаба ВВС Южного фронта – теперь это был его штаб – не растерялись в чрезвычайно сложной обстановке, сумели, приняв возможные по тем условиям меры, наладить связь с соединениями и частями, сделать непрерывным управление подчиненной авиацией, а значит, обеспечить более целеустремленный характер ее действий.

Обстоятельства сложились так, что на Южном фронте врагу не удалось уничтожить нашу авиацию, как он намеревался это сделать, первыми внезапными массированными ударами по аэродромам. В Одесском военном округе проводились авиационные учения. Соответственно их замыслу, большинство авиаполков перебазировались со стационарных на полевые аэродромы и были там рассредоточены и хорошо замаскированы. Поэтому тщательно спланированные и подготовленные первые удары врага по стационарным аэродромам фактически пришлись по пустому месту. Правда, большая часть из 23 самолетов, потерянных ВВС Одесского военного округа в первый день войны, сгорела на земле во время налетов противника. Однако враг не решил своими массированными действиями с воздуха даже малой доли той задачи, которую он ставил перед собой.

Больше того, итог первого боевого дня оказался явно не в его пользу – он потерял 22 июня 1941 года 40 своих бомбардировщиков и истребителей. На одну потерю нашей боевой машины почти две уничтоженных вражеских! За этими количественными характеристиками Вершинин видел нечто большее, а именно готовность и способность наших летчиков вступить и вести бой с врагом на равных, и даже при его превосходстве.

Хотя Константин Андреевич, до сего времени находившийся на аэродроме в тылу страны, не очень детально был информирован о фронтовых делах, о «безлошадниках» он уже был наслышан: так в начале Отечественной войны стали называть летчиков, которые, не успев подняться в воздух, уже потеряли свои боевые машины, сгоревшие на аэродромах. Конечно, это была большая беда – многие летчики в самый нужный момент оказались безоружными, самолетов на всех не хватало. Не менее тяжким был и моральный урон: чувство подавленности, появившееся у некоторых авиаторов как итог пережитого в первые дни войны, когда враг на их глазах, пользуясь подавляющим количественным превосходством, действовал нагло и безнаказанно.

События на южном участке советско‑германского фронта, чисто авиационные, с первого дня пошли в более благоприятном для нас русле. Здесь «безлошадников» было намного меньше. Находясь в полевых условиях, штаб ВВС округа заранее установил связь с частями и дал им нужные указания. Поэтому первый массированный налет авиации противника на наши аэродромы на рассвете 22 июня оказался малоэффективным. Находившиеся в готовности, наши истребители своевременно были подняты в воздух. Встретив врага, они смело вступали в бой. Благодаря мужеству и боевому мастерству первых летчиков‑героев, таких, как командир эскадрильи капитан А. Г. Карманов, командиры полков майоры В. П. Иванов, Б. А. Рудаков, летчик‑истребитель старший лейтенант А. И. Мокляк и многие другие, удалось более или менее организованно противостоять противнику в воздухе. Не менее важным было то, что наши летчики на собственном опыте или на примере своих боевых товарищей имели возможность убедиться с самого первого боя, с первого часа войны, что хваленые фашистские асы, встречая должный отпор, быстро теряют свою самоуверенность и наглость.

Этот высокий боевой настрой Вершинин справедливо расценивал как главное приобретение летчиков ВВС Южного фронта. Сохранить и приумножить его – вот задача, которую он поставил перед собой и своим штабом.

Уже вскоре подчиненные Вершинину командиры и штабные работники почувствовали, что новый командующий отнюдь не собирается заниматься мелкой опекой штаба в целом или кого‑либо из ответственных своих помощников. Для него превыше всего – суть решения конкретной проблемы, быстрота, оперативность и четкость выполнения задач, поставленных перед подчиненными, всестороннее знание обстановки в войсках фронта и в авиационных соединениях, что позволяло в любую минуту влиять на ход боевых действий. В рамках поставленной задачи командующий предоставлял исполнителям широкую самостоятельность, поощрял инициативу.

Вершинин тщательно изучил все, что было начато до него, и многое поддержал.

Горячее его одобрение получили создание и деятельность специальных групп и ремонтных команд, которые отыскивали, а затем собирали самолеты, совершившие вынужденную посадку на нашой территории. В то время это был один из важных путей восполнения потерь в технике, которые несли наши части. К концу августа в полках осталось по 10–12, а то и меньше самолетов. Иначе говоря, хорошо, если имелась в строю эскадрилья на полк. Вот тогда и родилась идея восстановления собственными силами подбитых и совершивших вынужденную посадку в нашем тылу самолетов. Она была претворена в жизнь благодаря изобретательности и трудолюбию инженерно‑технического состава ВВС фронта, возглавляемого П. В. Родимовым. Конечно, Вершинин знал, что в данном случае полевые авиационные ремонтные мастерские (ПАРМ), являющиеся центрами восстановительной работы, часто выходят за рамки своей компетенции. Им приходилось заниматься ремонтом такой сложности, который обычно считается возможным только в стационарных условиях, на заводе, но не в полевых мастерских. Регламентации по этому поводу имелись достаточно подробные и строгие. Но самолеты были нужны немедленно. И Вершинин не только разрешил отступить от принятых правил, но взял под контроль восстановительные работы. В итоге только за сентябрь 1941 года в частях силами ПАРМ и специально созданных бригад технического состава было восстановлено свыше 300 самолетов. О таком в то время нельзя было и мечтать.

Не возражал командующий и против разукомплектования неисправных машин – при отправке в ремонт с них снимали дефицитные агрегаты и приборы, а взамен ставили неисправные. В обычных условиях это бы рассматривалось как чрезвычайное происшествие. Но опыт показал, что подобная замена оправдана, поскольку позволяла быстро, непосредственно в полках в течение нескольких часов восстанавливать два‑три боевых самолета.

Не при Вершинине началось, но было им поддержано еще одно чрезвычайно важное дело: привлечение к выполнению боевых заданий в ночное время учебных самолетов У‑2. Его предшественник на посту командующего ВВС Южного фронта генерал‑майор авиации П. С. Шелухин принял такое решение, чтобы хоть как‑то компенсировать малочисленность авиации, особенно бомбардировочной.

Сначала бомбометание с У‑2 производилось примитивным способом, как говорили тогда летчики, «по сапогу», то есть без всякого прицела: когда цель оказывалась под передней кромкой нижнего крыла самолета, штурман в зависимости от высоты полета отсчитывал определенное количество секунд и сбрасывал бомбу. Расчет времени составлялся для наиболее часто применявшихся высот бомбометания (500–1000 м) и заучивался на память. Даже при этой методике точность бомбометания была весьма приличной. А после того как на У‑2 поставили специальные бомбодержатели и простейшие прицелы для бомбометания, она увеличилась еще больше.

Первые боевые испытания У‑2 были проведены 25 августа 1941 года. Цель – боевые порядки войск противника на правом берегу Днепра в районе Берислав (Каховка). Экипажи вылетали к ней с аэродрома, удаленного на 60–70 километров. Непосредственно в районе цели приглушали моторы и выходили на нее с планирования. Это обеспечивало внезапность налета. Весь полет в оба конца занимал до полутора часов, таким образом, в течение ночи каждый экипаж мог произвести по 3–4 боевых вылета, имея на борту до 200 килограммов бомб. Эффект от боевого применения У‑2 получался внушительный. Затем уже по инициативе Вершинина для ночного бомбометания была переоборудована довольно большая группа самолетов У‑2. И противник, вначале немало потешавшийся над русскими «фанерными самолетами», стал всерьез бояться «ночных призраков», которые неслышно подкрадывались к его позициям, засыпая их градом небольших бомб.

Так самолет, созданный еще в 20‑е годы талантливым советским конструктором Н. Н. Поликарповым в качестве учебного, превратился в боевой. Опыт его применения в ВВС Южного фронта получил распространение и на других фонтах. С конца 1941 года У‑2 стали поступать в массовом количестве на вооружение авиационных частей в качестве боевых самолетов легкомоториой ночной бомбардировочной авиации. С 1943 года эти самолеты стали называться По‑2 (по фамилии конструктора).

Первый месяц пребывания на фронте был для Вершинина чрезвычайно напряженным. Вероятно, потому, что войска Южного фронта все время отступали под натиском значительно превосходящих сил врага. Лишь к середине октября наши войска закрепились и заняли оборону на реке Миус. Части и соединения ВВС фронта перебазировались на аэродромы Луганской, Донецкой и Ростовской областей.

22 октября Вершинину было присвоено звание генерал‑майора авиации. Это означало, что его деятельность на посту командующего ВВС Южного фронта оценена положительно. Сам же Константин Андреевич был настроен самокритично. Он был убежден, что для преодоления превосходства вражеской авиации нужно много самолетов. «Но тут многое и от военного искусства зависит», – думал он. Постепенно у него созрела мысль: концентрировать имеющуюся авиацию для решения главных задач.

Контрнаступление под Ростовом и подготовка предстоявшей воздушной операции, ему сопутствовавшей, стали для Вершинина самым ответственным делом за все время пребывания на фронте. Перед авиацией Южного фронта в соответствии с директивой Ставки Верховного Главнокомандования ставились задачи: громить группировку Клейста, не допуская организованного отступления ее из Ростова, срывать подвоз противником боеприпасов и продовольствия, поддерживать с воздуха действия наших ударных сил – двух общевойсковых армий, а также кавалерийского корпуса, который обеспечивал их правый фланг, уничтожать немецко‑фашистскую авиацию, особенно на аэродромах.

Докладывая свои соображения о распределении имевшихся сил авиации командующему фронтом генерал‑полковнику Я. Т. Черевиченко, Вершинин предложил ему 95 процентов всех самолетов сосредоточить на направлении главного удара.

– Только так можно привлечь максимум авиационных сил к решению задач, поставленных в директиве Ставки. Противник ведь и сейчас превосходит нас в воздухе, – доказывал он.

Черевиченко довольно долго смотрел на лежавшую перед ним карту, затем сказал:

– Что ж, пожалуй, правильно. Основные силы надо отдать армиям, которые будут решать главные задачи. Правильно ты говоришь, Вершинин, надо авиацию сводить в более крупные группы.

В Ростовской наступательной операции ВВС Южного фронта за 16 летных дней произвели свыше 38 000 самолето‑вылетов, сбросили на врага 30 тысяч бомб разного калибра, 1000 реактивных снарядов, ими было уничтожено 76 самолетов противника (61 в воздушных боях и 15 на земле), разрушено 3 водных переправы, выведено из строя 90 орудий, 25 000 автомашин, 140 танков. Наши потери составили 32 самолета, из них в воздушных боях было потеряно всего 5.

Наступившее затем на Южном фронте недолгое затишье было использовано Вершининым для организации обобщения накопленного боевого опыта в изучении его всем летным составом. Делал он определенные выводы и для себя: концентрация авиационных сил и использование их на направлении главного удара вполне оправдались. Это было учтено и в высших командных инстанциях, где на основе опыта использования авиации в Ростовской наступательной операции, обобщенного под руководством Вершинина, рассматривался вопрос о создании на Южном фронте крупного объединения авиационных сил – 4‑й воздушной армии.

Зимой 1942 года ВВС Южного фронта активно участвовали в авиационном обеспечении нескольких частных наступательных операций, в том числе Барвенковской. Тогда же некоторым летчикам довелось встретиться в воздухе с новой модификацией немецкого истребителя.

Это был Ме‑109ф, превосходивший по своим качествам предшествующие конструкции. Изучив данные об этом самолете, Вершинин провел специальное совещание, на которое были приглашены лучшие воздушные бойцы.

– Сильная машина – ничего не скажешь, а ведь со слабинками, бить можно, – говорил он на совещании. – Но как бьем? Один так, другой эдак, третий иначе. А если «так», «эдак» и «иначе» объединить? Поучиться друг у друга да другим общий опыт передать.

Вершинин рассказал о «слабинках», которые он нашел в новом самолете противника. Участники совещания поделились своими впечатлениями. Состоявшийся обмен опытом позволил сформулировать четкие, конкретные рекомендации, которые стали достоянием всех летчиков и вскоре сказались на ходе воздушных боев.

Такие совещания Вершинин требовал проводить в соединениях и частях, нередко сам участвовал в них.

Наступило трудное лето 1942 года. Неудача наших войск под Харьковом осложнила обстановку на южном крыле советско‑германского фронта. Именно в это тяжелое время завершилось формирование 4‑й воздушной армии, осуществленное, как указывалось в приказе наркома обороны от 7 мая 1942 года, «в целях наращивания ударной силы авиации и успешного применения массированных авиаударов». В том же приказе говорилось: «Командующего ВВС Южного фронта генерал‑майора авиации К. А. Вершинина назначить командующим 4‑й воздушной армией, утвердив его одновременно членом Военного совета и заместителем командующего Южным фронтом по авиации».

Вершинин весь состав штаба ВВС Южного фронта определил на соответствующие места в штабе воздушной армии. На телефонный звонок из Москвы с предложением помочь кадрами он ответил: «Свои выросли, справимся».

Действительно, Вершинин имел все основания быть довольным своим штабом. Вместе с начальником штаба генералом А. 3. Устиновым он немало потрудился по улучшению работы всех штабных служб. Отделы штаба были усилены лучшими специалистами из частей и соединений, более мощным стал собственный узел связи, обеспечивающей бесперебойную связь с авиачастями. Хорошо работал оперативный отдел, тесно взаимодействовавший с разведотделом, службой связи и флагштурманом. Согласованными усилиями они обеспечивали непрерывность управления авиационными частями и соедиениями.

С преобразованием ВВС фронта в 4‑ю воздушную армию расширились права командования и штаба, а следовательно, возросли и обязанности, ответственность каждого на своем месте.

Испытания лета и осени 1942 года стали суровой проверкой для 4‑й воздушной армии и ее командующего. В условиях непрерывного отхода наших сухопутных войск сначала на рубеж реки Дон, а затем к предгорьям Кавказа действия авиации приходилось организовывать в чрезвычайно сложной обстановке. В первой половине июля в составе воздушной армии в строю было всего лишь около 200 самолетов. Соотношение сил сторон в авиации было 1 к 6 в пользу противника. К тому же армия находилась в непрерывном движении. Летный состав напрягал все силы, чтобы хоть в малой степени противостоять неизмеримо превосходящему ее 4‑му воздушному флоту противника, помочь своим сухопутным войскам организованно отойти на очередной оборонительный рубеж. Нередко летчики вылетали на задание под артиллерийским обстрелом, а тыловые подразделения оставляли аэродромы уже при непосредственной угрозе захвата их наступающими вражескими частями.

Управление армией в этих условиях крайне усложнилось. Однако командующий и его штаб сумели, хотя и с потерями, обеспечить организованное перебазирование подчиненных соединений и частей. В тех конкретных условиях это явилось свидетельством больших организаторских способностей Вершинина, слаженности и четкости работы его штаба.

Лишь к середине августа фронт стабилизировался на рубежах рек Терек и Баксан. Завязались тяжелые оборонительные бои в предгорьях Кавказа. Около пяти месяцев 4‑я воздушная армия сражалась в составе Северной группы войск Закавказского фронта за удержание подступов к Главному Кавказского хребту.

8 сентября 1942 года Вершинин был назначен командующим ВВС Закавказского фронта. Под его руководством объединялись 4‑я и 5‑я воздушные армии и авиация Черноморского флота. Хотя командовать 4‑й воздушной армией стал Н. Ф. Науменко – прежний заместитель командующего, Вершинин во многих случаях уделял ей больше внимания, чем другим, так как ее соединения и части действовали на главном направлении Закавказского фронта.

Много работал Вершинин в штабах общевойсковых объединений и соединений, где тщательно согласовывал вопросы взаимодействия авиации с другими родами войск. Этого он требовал и от командования авиационных армий и соединений. И потому, как это делалось, он во многом оценивал их работу.

– Мы для них, а не они для нас, – часто повторял он на совещаниях авиационных командиров. – А это не просто: установил связь, уточнил свою задачу и бомби или штурмуй. Надо знать замысел общевойскового командира, разобраться в его задаче. Тогда только поймешь, как наилучшим образом использовать свои силы.

Постоянный поиск нового, наиболее характерного в Соевом применении авиации в интересах наземных войск – одна из важнейшихчерт дарования Вершинина как выдающегося советского военачальника. Во многом именно поэтому выбор пал на Вершинина, когда потребовалось объединить под единым руководством две воздушные армии и авиацию Черноморского флота.

С каждымдном крепла оборона Кавказа, росли боевое мастерстволичного состава, слаженность в действиях различных родов войск. Выматывая противника, объединения и соединения Закавказского фронта все чаще стали наносить мощные контрудары. Противник был разгромлен у Сунженского хребта, затем у Элькотовских ворот. Сокрушительное поражение потерпела вражеская группировка, пытавшаяся захватить Орджоникидзе и прорваться к Грозному. В начале января 1943 года контрудары советских войск, оборонявших Кавказ, переросли в общее наступление.

В обороне и в наступлении наша авиация действовала исключительно активно. А горные условия для авиации особые. На большой скорости здесь маневрировать трудно: мешают горы. А если подняться выше, то снизится эффективность бомбометания и штурмовки. И все же наши летчики бомбили и штурмовали противника, причем точно.

Однако нужно было выбивать врага, прятавшегося в глубоких складках местности. Но как? Этот вопрос не находил ответа. И обидно было: укрывшийся где‑нибудь в ущелье, противник подчас оказывался неуязвимым для авиации.

Однажды при посещении одного из аэродромов Вершинин надолго остановился у бомбардировщика И‑153 («Чайка»). Эта машина во всех отношениях устарела, и летчики не любили ее главным образом за небольшую скорость. Но было у нее и достоинство – высокая маневренность. «Да ведь эта «Чайка» будто для гор придумана!» – осенило Вершинина. Приказал проверить: «Чайка» свободно облетала горы, забиралась в ущелья.

Вскоре в авиасоединония поступило распоряжение: максимально использовать «Чайки» для штурмовки и бомбежки вражеских войск в горах. Появились и асы этого дела. На тихоходных, но юрких «Чайках» они находили и штурмовали противника в таких местах, которые для других самолетов вообще были недоступны.

Северо‑западная группа войск Закавказского фронта была преобразована в самостоятельный Северо‑Кавказский фронт. Командующим ВВС нового фронта был назначен Вершинин. Под его руководством сосредоточивались, по сути, прежние авиационные силы, в том числе три воздушные армии и авиация Черноморского флота.

Наступил апрель 1943 года. Штаб ВВС Северо‑Кавказского фронта перебазировался из Тбилиси в Краснодар. Освободившись на какое‑то время от повседневной вереницы неотложных дел, за которыми некогда оглядеться, получив в связи с переездом небольшую передышку, офицеры штаба теперь особенно остро воспринимали весенние контрасты.

Весна на юге – это всегда ликование света, запахов, звуков. Она постаралась вовсю и на этот раз, обновляя землю, Но теперь земля была истерзана войной, страшные следы ее обнаруживались всюду.

Довоенный Краснодар хорошо был знаком многим авиаторам. Некоторые жили здесь постоянно и начинали свою летную биографию в Краснодарском аэроклубе. Другие были здесь курсантами авиационного училища или работали в нем преподавателями, инструкторами. И у всех в памяти сохранился нарядный южный город с залитыми солнцем улицами, живой, многолюдный… Теперь его нельзя было узнать. Тяжелые раны, нанесенные ему захватчиками, как и множеству других городов, поселков, сел и деревень на нашей земле, совершенно изменили город. Повсюду руины, чернеющие коробки с обугленными отверстиями окон, повисшими лестничными пролетами, груды битого кирпича и обломки на улицах, обгоревшие черные стволы деревьев, которые никогда уже не распустят листьев… И люди, те немногие оставшиеся люди, которым довелось пережить фашистскую оккупацию в родном городе, с печалью во взглядах, от пережитого такие же почерневшие, как обгорелые деревья, изможденные физически и духовно. От всего увиденного при встрече со знакомым городом еще сильнее разрасталось чувство гнева и ненависти к врагу, сеявшему вокруг смерть и разрушение.

Штаб ВВС Северо‑Кавказского фронта разместился в одном из пригородов Краснодара. По численному своему составу он походил скорее на оперативную группу. Начальником штаба был назначен полковник М. И. Дремин, начальником оперативного отдела полковник Б. А. Агеев. Другие обязанности в штабе были поручены еще нескольким офицерам. Партийно‑политическую работу во всех авиачастях фронта непосредственно организовывал и направлял заместитель командующего ВВС фронта по политчасти генерал Ф. Ф. Веров. Небольшой, но квалифицированный коллектив работников штаба сразу же после переезда в Краснодар дружно включился в дела, помогая командующему организовать управление авиационными частями и соединениями в развернувшихся на Кубани боевых действиях.

Каждый день порождал десятки неотложных вопросов, больших и малых. Вот, к примеру, вскоре после прибытия в Краснодар в штабе ВВС стало известно, что при перебазировании некоторые летчики и штурманы, впервые оказавшиеся в воздухе над разлившейся Кубанью, ошибочно принимали этот необъятный весенний разлив реки за море. Соответственно в курс полета вводилась поправка, фактически приводившая к отклонению на восток от заданного маршрута. Реальной становилась угроза потери ориентировки со всеми вытекающими последствиями. Уже были отмечены случаи посадки отдельных и даже групп самолетов на другие аэродромы вместо указанных.

– Не хватало еще, что мы начнем нести потери от весеннего паводка, – встревожился Константин Андреевич, когда ему доложили об этом.

Командующий приказал немедленно принять надлежащие меры. Прежде всего потребовал обратить внимание командиров авиачастей на то, чтобы на предполетных инструктажах летчиков и штурманов подробно знакомили с особенностями района полетов, приказал обеспечить четкую и бесперебойную работу радиосвязи.

Перемены в природе, связанные с наступлением весны, далеко не всегда были радостными. Из‑за распутицы многие аэродромы оказалось невозможно использовать до тех пор, пока грунт не подсохнет. На остальных приходилось размещать большее, чем следовало, количество самолетов. Скученность на аэродроме всегда препятствует делу. И не только потому, что затрудняет организацию летной работы. Возрастает угроза потерь при налетах вражеской авиации. Думы об этом не покидали командующего, и он требовал от своих помощников изыскивать все возможные средства для усиления противовоздушной обороны действующих аэродромов.

В тяжелом положении оказались тыловые подразделения и службы. Некоторые аэродромы находились в окружении залитых водой рисовых полей. В условиях, когда на фронте с каждым днем возрастало боевое напряжение, это обстоятельство переросло в проблему. Бездорожье не позволяло использовать ни автотранспорт, ни тракторы. И солдатам батальонов аэродромного обслуживания пришлось доставлять грузы на аэродромы на своих плечах. А много ли их доставишь таким образом? Между тем именно в марте, когда начался весенний паводок, Вершинин получил от командующего фронтом задачу – организовать переброску грузов в расположение 58‑й армии, действовавшей на правом крыле Северо‑Кавказского фронта. Выйдя в район Приазовских плавней, ее соединения в результате распутицы оказались отрезанными от баз снабжения и испытывали острую нехватку боеприпасов и продовольствия. Вершинин решил использовать для доставки самолеты По‑2, которые не нуждались в больших взлетно‑посадочных площадках. Однако нужно было доставлять грузы к этим площадкам. Но как? Выручила солдатская смекалка: появились небольшие плотики, на которых по залитым водой рисовым полям транспортировались грузы на аэродромы.

Однажды Вершинин, в который раз обсуждая с тыловиками вопрос о доставке к аэродромам необходимых грузов, как раз и услышал об этих плотиках. Заинтересовался, стал давать советы, касаясь таких деталей, которые немало изумили собеседников. Увидев недоуменные выражения их лиц, Константин Андреевич объяснил:

– Молодость вспомнил. Я ведь в юности плотогоном был.

Советы Вершинина действительно оказались полезными. «Плотогонный флот», как он шутя говорил, во многом помог транспортировке грузов по залитой весенней топью кубанской земле.

Для воспоминаний о прошлом иногда достаточно внешне схожей ситуации. Проверяя транспортировку грузов на плотах, Вершинин вспомнил себя почти еще юношей, когда довелось ему работать плотогоном.

Детство его прошло в небольшом селении Боркино (по современному административному делению оно находится в Санчурском районе Кировской области). Здесь он и родился 5 июня 1900 года в бедной крестьянской семье.

Когда‑то Боркино окружали сплошные леса, боры, от них, видно, и название селения пошло. Но в пору детства Вершинина лесов вокруг уже не было, и боркинцы испытывали нужду даже в дровах. Многодетная семья Вершининых, в которой было семеро, мал мала меньше, жила в постоянной бедности. Принадлежавший ей клочок пахоты да жалкая луговая полоска, сколько на них ни трудись, достатка в семье создать не могли. Мать Константина Вершинина, Афанасия Васильевна, совершенно не знала грамоты. И отец его, Андрей Галактионович, не обучался в школе, хотя и осилил грамоту: умел читать и кое‑как писать. Но был он хороший плотник. Этим его ремеслом и существовала главным образом семья.

Боркинские дворы поровну, двумя рядами, расположились вдоль большака Яранск – Царевококшайск (Йошкар‑Ола). Одна из немногих картин босоногого крестьянского детства навсегда запечатлелась в памяти: вместе со своими сверстниками ходил сюда Костя Вершинин «слушать, как идут» по проволоке, подвешенной на столбы, депеши. Детям казалось, что провода па телеграфных столбах полые, и тембр звучания их зависит от содержания телеграмм: то раздастся звук начальственно‑повелительный, то покорно‑просяший, то кротко‑печальный. Но чаще, сколько помнил Вершинин, приходилось бывать на большаке ребятишкам вместе со взрослыми: их брали, чтобы помогали вершить мирскую повинность – ремонтировать казенный тракт.

Хотя Константин Вершинин окончил церковноприходскую школу с похвальной грамотой и, по мнению учителя, проявил способности в учении, отец решил, что дальше будет учить сына своему ремеслу: семье нужны кормильцы. Стал одиннадцатилетний Костя Вершинин строгалем в плотницкой артели. Помимо основной обязанности – ошкуривания бревен, выполнял разные поручения артели, помогал хозяйке дома, готовившей для артельщиков еду. Так проходили дни и месяцы – в тяжком труде с рассвета до сумерек. Построила артель в то первое его трудовое лето дом богатею в соседнем селе. Вернулись отец и сын Вершинины домой с дешевенькими подарками для семьи. А потом снова на заработки – в отход, как тогда говорили.

К четырнадцати годам Константина Вершинина считали уже настоящим работником. А там началась первая мировая война, и вскоре остался он единственным кормильцем семьи: отца мобилизовали на фронт. Матери с шестью детьми было впору управляться только по дому. Его заработков не хватало и на хлеб. С другом отца он отправился к лесопромышленнику, нанялся на молевой сплав леса. Для частных предпринимателей, которые хищнически и беспощадно вырубали коренные лесные массивы, молевой сплав представлял собой наиболее дешевый способ транспортировки заготовленного леса. Для сплавщиков это был тяжелейший труд, сопряженный с большим риском и опасностью. Нередко они получали увечья. Хронические простудные заболевания – ревматизм, воспаление легких, а то и туберкулез – неизбежно сопутствовали их труду.

Пришлось Константину быть молевщиком, испытал ледяную купель, был плотогоном, лесорубом‑возчиком. Потом снова стал плотничать. Константин взрослел. А главное – крепли его гордость и сознание рабочего. Хорошей трудовой школой стала для него работа в Звениговском затоне (речка Звенига – левый приток Волги) на судоремонтном заводе.

Грянул Великий Октябрь. Летом 1918 года совсем рядом заполыхал огонь гражданской войны. Белогвардейский мятеж шел от Симбирска к Казани, Царевококшайску, Звенигову. В затоне было объявлено военное положение. Часть судов, вошедших в состав Волжской военной флотилии, на заводе переоборудовали и приспособили для ведения боевых действий. Молодой рабочий Константин Вершинин с интересом следил за переменами на заводе. Общение со старшими товарищами‑коммунистами все более приобщало к участию в общественной жизни. По просьбе земляков‑артельщиков он читал им вслух газеты. Особенно настойчиво просили его читать сообщения о состоянии здоровья Владимира Ильича Ленина после покушения на него правых эсеров.

Артель, в которой был Константин Вершинин, прикрепили к команде парохода «Ориноко». По корабельному расчету стал он подносчиком патронов к пулемету. Довелось ему на «Ориноко» участвовать в походе на Казань. Вместе с десантом, высаженным ночью 10 сентября, Константин тушил пожары, помогал ликвидировать последствия хозяйничанья в городе белогвардейцев. Артель незаметно распалась. А Вершинин, оставаясь подносчиком патронов на судне, в течение всего 1918 года продолжал работать плотником на восстановлении пострадавших от пожара цехов и других помещений Звениговского завода. 24 февраля 1919 года его приняли в члены партии.

Весной 1919 года, после VIII съезда РКП (б), решения которого призывали трудящихся на борьбу против белогвардейцев и интервентов, все больше рабочих уходило в Красную Армию. Возраст Вершинина подлежал мобилизации, но его, несмотря на все просьбы, не отпускали с завода – нужны были плотники. А у Константина одна мечта – самому с оружием в руках защищать революцию. Но как освободиться от брони? Лучшего не придумал – уехал в свое Боркино, оттуда и был призван в армию.

За многие годы службы в авиации Константин Андреевич хорошо усвоил истину – пренебрежение, просчет в любой кажущейся на первый взгляд мелочи неизбежно может обернуться неудачей в главном. В авиации нет мелочей – об этом он постоянно напоминал подчиненным и сам неуклонно следовал этому правилу. Вместе с тем для стиля Вершинина как военачальника характерным было умение выделить в любой проблеме главное и сосредоточиться на нем, не пренебрегая, однако, и второстепенным.

Глазное в ту весну 1943 года заключалось в том, что не только на земле, но и в небе война круто шла на перелом. Его надлежало закрепить и развить во что бы то ни стало.

Чтобы лучше понять характер развернувшихся на Кубани событий, следует вспомнить, что после сокрушительного разгрома под Сталинградом враг был окружен у берегов Волги, потеряв там 330 тысяч своих солдат и офицеров. Вслед за Сталинградом началось изгнание его и из пределов Северного Кавказа. Всю зиму 1943 года наши войска наступали. Пройдя с непрерывными боями от Терека 800 километров, соединения и части Северо‑Кавказского фронта в марте вышли в низовья Кубани.

Сталинградский разгром глубоко потряс фашистскую Германию. Но Гитлер и его генералы рассчитывали летом 1943 года взять реванш за поражение. Тотальная мобилизация дала возможность немецко‑фашистскому командованию восполнить понесенные потери, а отсутствие второго фронта в Европе позволило ему без особого риска бросить основную массу своих сил на советско‑германский фронт, чтобы летом осуществить там крупные наступательные действия. В связи с этим 17‑я армия противника получила приказ: любой ценой удержать низовье Кубани и Таманский полуостров как исходный плацдарм для будущего наступления, главным образом для сковывания здесь советских войск.

10 марта командующий группой армий «А» Клейст, командующий 17‑й армией Руофф и командующий воздушным флотом Рихтгофен на совещании в ставке Гитлера услышали из его уст задачу: «Желательно, чтобы Новороссийск был удержан нами и включен в состав таманского плацдарма, с одной стороны, из соображений политического влияния на тюрков, и, с другой стороны, в целях удержания русского Черноморского флота вдали от Крыма». 13 марта в приказе верховного главнокомандования вермахта, дававшем указания о ведении боевых действий на Восточном фронте в ближайшие месяцы, относительно группы армий «А» было сказано: «…задачей группы армий является – удерживать во что бы то ни стало таманский плацдарм и Крым». Спустя три дня командование группы армий доносило в ставку Гитлера свои взгляды по поводу перспектив обороны на Тамани: «Преимущества позиции: сковывание большого количества русских войск, ограничение возможностей к активным действиям русского флота, облегчение обороны Крыма, благоприятный политический эффект».

Отступая под ударами советских войск, противник отвел свои части на оборонительный рубеж восточнее станицы Крымская. Приазовские плавни в поймах рек Кубань, Вторая и Адагум сами по себе представляли сложные естественные препятствия для наступающих. Противник постарался, кроме того, всемерно укрепить занимаемые позиции в инженерном отношении, умело используя выгоды местности. В наибольшей степени укреплялся участок новороссийского побережья Черного моря до станицы Крымской. Через эту станицу проходили основные железнодорожные и шоссейные магистрали на Новороссийск, Анапу, Тамань и Темрюк. Главная полоса обороны – так называемая «Голубая линия» – состояла из развитой системы мощных опорных пунктов. Таким образом, немецко‑фашистское командование сделало все от него зависящее, чтобы прочно удерживать занимаемый район и отвлечь на себя как можно больше наших сил с центрального участка советско‑германского фронта.

Однако именно этого стремилось не позволить врагу Советское Верховное Главнокомандование. По его указанию войска Северо‑Кавказского фронта после непродолжительной подготовки начали новую наступательную операцию. Ожесточенные бои, не затихая, продолжались на земле Кубани. А в воздухе?

В планах немецко‑фашистского командования на авиацию возлагались большие надежды. С ее помощью противник рассчитывал в первую очередь сорвать начавшееся наступление советских войск. Он намеревался также непрерывными ударами авиации стереть с лица земли наш плацдарм под Новороссийском – небольшой, всего 30 квадратных километров, плацдарм, захваченный воинами 18‑й армии и моряками Черноморского флота в районе Мысхако (названный тогда «Малой землей»).

В свою очередь, Военный совет Северо‑Кавказского фронта потребовал от командующего ВВС организовать действия подчиненных ему 4‑й, 5‑й воздушных армии и ВВС Черноморского флота таким образом, чтобы напрочь закрыть небо для врага над нашими войсками. Это требование звучало в устах командующего фронтом в самой категорической форме. Единственное его обещание Вершинину: имея в виду, что сложившееся к началу апреля соотношение сил далеко не в пользу нашей авиации, просить Ставку о ее усилении.

«Усилить‑то усилят, – размышлял Вершинин, обдумывая конкретные мероприятия по выполнению требования Военного совета фронта. – Но насколько и когда? Действовать же нужно немедленно. Как? «Не числом, а уменьем», – вспомнились известные слова. И все же: как? Уменье требовалось не только и не столько от летчиков, а от авиационных командиров, прежде всего от него – командующего ВВС фронта. И Вершинин часами сидел над картой, изучал сводки, разведывательные данные.

Подумать было над чем. В общей сложности к тому времени в составе ВВС фронта было около 600 самолетов (250 – в 4‑й, 200 – в 5‑й воздушных армиях, 70 – в авиагруппе Черноморского флота и 60 самолетов группы дальней авиации). Противник же сосредоточил на стационарных аэродромах Крыма, а также на Таманском полуострове до 1000 самолетов 4‑го воздушного флота, что составляло 38 процентов всей его авиации на советско‑германском фронте. Для действий на Кубани он мог привлечь еще и часть бомбардировщиков (до 200 самолетов), находившихся в Донбассе и на юге Украины. Противостоять такому превосходству противника – это дело сложное. А нужно было сокрушать его.

Задачи были ясны. Их Вершинин и поставил перед своим штабом, командирами соединений и частей: завоевать господство в воздухе; надежно прикрыть свои сухопутные войска о