Штрафы под звёздным небом

Каждый день Николая Ивановича похож на предыдущий. С первыми лучами солнца он идёт доить корову, после топит печь в избе и идёт заниматься другими животными. Сейчас в хозяйстве Барканова, помимо коровы, имеются телёнок, лошадь, овцы и куры. Помимо обязательной кормёжки животные постоянно требуют внимания от хозяина.

- Когда молодой был, животины у меня было побольше, - медленно поглаживает Николай Иванович стоящую в загоне лошадь. - Сейчас уже силы не те. Меня хватает только на этих, - окидывает он руками свой небольшой двор. У забора диким лаем заливается крупная дворняга с добрыми глазами по кличке Малыш.

Жизнь крестьянская - всегда жизнь бок о бок с животными. Отношения складываются по-разному. История этих отношений - у Барканова на лице. Когда Коле было восемь лет, его лягнула лошадь - остался небольшой шрам на подбородке, но злой памяти или страха - не осталось.

Внешность человека часто может рассказать вам о роде его занятий. И тут за Барканова говорят его мозолистые руки - большие и крепкие, будто каменные. Руки этого с виду худощавого человека лучше любых слов говорят о том, что вся его жизнь была неизменно связана с тяжёлым физическим трудом - километры выкошенных полей и сотни часов с топором или пилой не могут пройти бесследно.

В деревне без работы остаться в принципе невозможно. Если, конечно, не увлекаться поисками зелёного змия на дне бутылки. Каждый день сельский быт подкидывает всё новые и новые задачки - то забор повалился, то сарай сгнил, то в колодце водорослей уже - как в азиатском супе. Зима же ставит перед деревенскими самую трудную задачу: дом обогреть. В феврале прошлого года Барканов запряг в сани лошадь и двинулся в ближайший лес - за дровами. Десять часов работы (с перерывами на отдых) хватило ему, чтобы свалить 16 старых, уже покосившихся, небольших деревьев серой ольхи и две берёзы. Барканов положил их на сани и повёз к дому...

Николай Иванович не спеша раскидывал дровишки у себя во дворе под звёздным небом. Неожиданно его похлопали по плечу.

- Я оборачиваюсь. Смотрю - менты стоят, - вспоминает Барканов. - Я спрашиваю - мужики, что за дела? Они отвечают, мол, незаконно ты, дед, лес рубил. Разрешения у тебя нет, а без него не позволено.

Николай Иванович всегда был искренне уверен, что этот участок в ста метрах от его дома принадлежит к сельскохозяйственным землям, и, по его мнению, он имеет полное право рубить там деревья. В суде Барканову заявили, что земли - федеральные, а сельскохозяйственными не были никогда. Но у него на руках имеется карта, на которой эта земля числится как сельскохозяйственная с подписью восьми экспертов.

Участок, где от топора пенсионера пало несколько деревьев, числится как квартал, выдел и защитная полоса, поэтому рубить там было запрещено всегда. Суд постановил оштрафовать Николая Ивановича на 10 тысяч рублей, а также взыскать с него компенсацию в размере 35 235 рублей.

Кстати, ещё недавно коров у Барканова было две. Но вторую пришлось после суда продать: с пенсии не расплатишься.

- Какая защитная полоса? Вы чего? - хрипит, разводя руками, Барканов в большой комнате своего дома. За его спиной красуется аккуратно наряженная новогодняя ёлка, на столе журнал «Новый мир» ещё советского времени. - Да всю жизнь в эти леса ходили мужики из соседних деревень заготавливать дрова. Пятнадцать или двадцать лет назад сюда даже из Холма за дровами приезжали. И траву нашу летом косили - для себя тоже. И никто не возмущался - всегда наши предки так жили, никому ни для кого не жалко было. А сейчас они просто решили меня затравить.

- Кто они?

- Люди из лесничества.

- А что случилось-то?

- Ой, - вздыхает Николай Иванович, - это очень долгая история. Но я вам её расскажу.

- Дед наш зубастый, вот и хочет всем правду доказать, - кричит из кухни жена Барканова Лидия Алексеевна. И немножко посмеивается.

Рядом с нами на полу разлёгся толстый лощёный кот и собрался внимательно слушать. Хотя он эту историю, наверно, слышал тысячу раз.

Запах гари

Николай Иванович решительно готов идти на тот злополучный участок, где чуть менее года назад рубил деревья. Единственное, что вызывает у него опасения, судя по пристальному взгляду - это мои кеды.

- В такой обуви туда нельзя, промокнешь весь, - предостерегает Барканов.

- Да ладно уж...

- Никакого ладно, жди здесь, - командует он и быстрым рывком скрывается в доме.

Стою смирно, никого не трогаю. Николай Иванович приносит здоровенные валенки.

- На, - говорит, - надевай. С такими не пропадёшь.

И правда. О холоде Барканов знает не понаслышке. После трёх лет армии в 60-е его завербовали на строительство ГЭС в сибирском городе Братске. Больше десяти лет своей молодой жизни он отдал этому предприятию, занимаясь строительством восьмиэтажных бетонных панелек.
- Бывало, идёшь на работу, дальше, чем на два метра, ничего не видно - туман сплошной. На улице - минус 53, и от дыхания льдинки звенят, - рассказывает Николай Иванович. - Но ничего, наше дело молодое было, - вздыхает он. - Вертелись, крутились. Иногда проснёшься, выглянешь из палатки - а мы тогда в палатках жили - и думаешь: «Господи, как же красиво». А потом шли на объект и по дороге видели, как строятся большие и красивые коттеджи. Для партийных чиновников. А Братск ведь тогда был окутан лагерями. На дворе 59-й год, все расконвоированные тянулись туда. И вот - наша плотницкая бригада демобилизованных тащила лиственничный брус по трапу на второй этаж, а зэки, худые и измождённые, его в дело пускают.

- Да уж, весёлое строительство...

- А в семидесятом году, - Барканов переходит на шёпот и говорит значительно медленнее, - сынишку моего в Братске током убило... Первенца... Старшие отвели на стройку... Взял в руки электрод... 600 вольт... - пауза. - Из морга я вышел совершенно другим человеком.

Начальство Барканова заметило. Дальше были командировки в Москву, работа бригадиром. Его бригада, говорит, была лучшей на объекте. Даже квартиру предлагали в столице, но Николай Иванович отказался. Вернулся в Братск - и сдавал по крупному объекту в год и восемь маленьких в придачу. На всю страну гремит Олимпиада-80 - а в Сибири в магазинах кроме хлеба и кальмара нет ничего. Тогда-то Барканова и потянуло в родные места. Захотелось осесть на той земле, которую возделывали несколько поколений предков. За спиной уже был строительно-технологический институт и северный стаж. На жизнь, короче, хватало. Но Барканов тогда и думать не мог, что страны, ради которой он надрывал спину на масштабных стройках, скоро не станет.

- И в 93-м Госдума издаёт указ об урезании 10% северных выплат. Ну, думаю, всё - приехали, - улыбаясь, рассказывает пенсионер. - Ведь в 91-м у колхозников, по сути, отобрали всю землю - косить было негде, ничего не осталось. Ни ферм, ни самого колхоза. Холмские всё к рукам прибрали. А я на всё это смотреть не мог, у меня вот тут болело, - показывает на сердце. - И я решил идти в депутаты.

Политических стратегий у Барканова тогда было ровно две - говорить и требовать. Общался он преимущественно с односельчанами. Убеждал их, что дальше так жить нельзя и вопрос с колхозной землёй надо скорей решать, ведь без земли все деревенские с голоду слягут. Требовать же предпочитал с властей, так как их считал виноватыми в развале деревни. Различные пленумы, советы и прочие депутатские сборы дали свой результат - ведь за Николаем Ивановичем стояло реальное народное недовольство. Землю бывшим колхозникам вернули в пользование. Довольный Барканов отложил депутатские полномочия и снова занялся крестьянской работой.

- И вот проходит совсем немного времени, - вспоминает Николай Иванович, - я сижу вечером дома, разбираю прессу. Мне тогда только пришёл «Московский комсомолец» и «Литературная газета». Я их ещё с Сибири выписываю и до переезда сюда уже оформил подписку на это место. Сижу, читаю. Все в доме спят. И вдруг чувствую запах гари. Я вышел на улицу посмотреть и вижу - горим. Я всех быстро разбудил, документы собрал. Вся семья выбежала на улицу. Дом пытались потушить, но не смогли, - в голосе Барканова слышатся всхлипы. - Я до сих пор уверен, что нас тогда подожгли.

Тот запах гари Барканову до сих пор чудится в его беспокойных снах.

Чувство страха и неуверенности в завтрашнем дне охватило тогда не только Баркановых, но и всех жителей Новичков. Тогда в деревне жило около 15 семей, и все они не смогли позволить себе бросить соседей в беде. Кто помог одеждой, кто еду приносил, кто-то пожить пускал. А деньги тогда, по словам Барканова, уже начали считать миллионами.

- Я пришёл в холмскую администрацию за положенной по закону компенсацией, - говорит Николай Иванович. - В магазинах ценники миллионные, а в законе прописана выплата на восстановление жилья в размере 9 800 рублей.

Барканов говорит, что сначала не поверил в такое формальное отношение государства к своим гражданам и долго всматривался в эту цифру, пытаясь увидеть там дополнительные нули. Но тщетно.

- И знаете, на что мне хватило этих денег? - улыбаясь, спрашивает Николай Иванович. Только улыбка эта какая-то невесёлая. - На половину велосипеда, на котором я потом ездил очень и очень долго.

И в этой истории двухколёсный транспорт играет не последнюю роль.