Кирилловское подворье 4 страница

Прибавимъ также, что Москва рѣка прежде называлась Смородиною, по всему вѣроятію, заимствуя это свѣдѣніе изъ народной пѣсни о злосчастномъ добромъ молодцѣ, какъ это увидимъ въ нижеслѣдующемъ изложеніи. «Имя Москвы, разсуждаетъ авторъ, производятъ нѣкоторые отъ Мосоха; однако, того ни какимъ доводомъ утвердить невозможно и кажется то вѣроятнѣе, что Москва имѣетъ имя отъ худыхъ мостковъ, которые на семъ мѣстѣ по болотамъ положены были… Въ семъ, отъ чего сей городъ воспріялъ свое имя, преимущество есть равное, отъ Мосоха ли или отъ мостковъ; но то удивительно, что худые мостки цѣлому великому Государству дали имя». О худыхъ мосткахъ авторъ въ другомъ мѣстѣ разсуждаетъ, что Москва-рѣка, протекая чрезъ Московскія воды, имѣла мостки, гдѣ ломалися оси, колеса и дроги, ради чего при мосткѣ чрезъ Неглинную поселилися и кузнецы, отчего и понынѣ мостъ черезъ ту рѣку называется Кузнецкимъ мостомъ. Отъ сихъ мостковъ главная рѣка получила наименованіе, а отъ рѣки и городъ [26].

Такъ подлинныя Рукописныя Сказанія пополнялись новыми уже печатными домышленіями.

Сумароковъ писалъ о первоначаліи Москвы, по всему вѣроятію, въ отвѣтъ ходившимъ въ его время вопросамъ и запросамъ со стороны любопытствующаго общества. Его писанія и составили основу для объясненій первоначальной Исторіи Москвы.

Сама Императрица (Екатерина II), повидимому, очень желала знать наиболѣе достовѣрную и обстоятельную исторію о первоначаліи города и потому именнымъ указомъ повелѣла Надворному Совѣтнику Михаилу Ильинскому написать Историческое описаніе о началѣ города Москвы, какъ и по какимъ причинамъ она основалась, кѣм и когда Престолъ туда перенесенъ? И отчего сей городъ получилъ тогда свое возвышеніе. Пребываніе въ немъ митрополита, (вообще) дѣла по церкви, въ Москву стекаясь, не были ли главнѣйшею причиною какъ умноженія силы сего города, такъ и соединенія княжествъ?»

Въ отвѣтъ на эти вопросы сочинитель представилъ «Опытъ историческаго описанія о началѣ города Москвы», небольшую книжку въ 100 стр. въ 1/8 д. л. М. 1795 г., въ которой, основавшись на исторіяхъ Татищева и Щербатова и на нѣкоторыхъ лѣтописцахъ, изобразилъ собственно политическую Исторію города, довольно разсудительно очерченную. За свой трудъ онъ получилъ Всемилостивѣйшую награду-тысячу рублей, которые были препровождены княземъ Потемкинымъ къ митрополиту Платону для передачи автору.

Между тѣмъ, писанія Сумарокова повторялись во всѣхъ сочиненіяхъ, касавшихся этого предмета, конечно, съ различными варіантами и новыыи домыслами.

Тогдашній не менѣе знаменитый критикъ историческихъ сочиненій генералъ-маіоръ Болтинъ, разбирая Исторію кн. Щербатова, сказавшаго, что кн. Святославъ Ольговичъ былъ призванъ кн. Юрьемъ въ Москву, писалъ слѣдующее:

«Святославъ Ольговичъ пріѣзжалъ къ Георгію въ село Кучково, а не въ Москву, и не для свиданія, но яко званый гость на свадьбу къ его сыну. На семъ мѣстѣ, гдѣ нынѣ Москва, было тогда село Кучково, прозванное такъ по имени его владѣльца, Тысяцкаго кн. Юрія, Кучки. Въ самое сіе время кн. Юрій пріѣхалъ въ село Кучково, онаго Кучку за нѣкоторое его преступленіе казнилъ, жену жъ его (уже не дочь) выдалъ за сына своего Андрея, приглася на свадьбу и сказаннаго Святослава Ольговича, бывшаго на то время въ области Смоленской. Между тѣмъ кн. Юрій, полюбя мѣстоположеніе села Кучкова, опредѣлилъ быть тутъ городу и при себѣ положилъ ему основаніе, однако жъ сей новозаложенный градъ остался при старомъ имени и долго потомъ назывался Кучковымъ».

Въ другомъ мѣстѣ Болтинъ пишетъ, что кн. Юрій, построивъ городокъ, «однако жъ отъ дѣтей Кучковыхъ его не отнялъ, и они владѣли имъ до самаго того времени, какъ за убійство кн. Андрея, у котораго супругою была ихъ сестра, они были казнены. И во все то время городокъ сей назывался прежнимъ своимъ именованіемъ Кучково. Послѣ казни дѣтей Кучковыхъ переименованъ по имени рѣки Москвою и болѣе, можетъ быть, для того, чтобъ названіе цареубійцъ Кучковъ изъ памяти истребить, подобно, какъ Яикъ прозванъ Ураломъ» (Критическія примѣчанія на первый томъ, стр. 190, на второй томъ, стр. 183).

Подобныя, уже отъ учености, сказанія продолжались и въ новѣйшее время. Бѣляевъ (Ив. Дм.) по поводу разсматриваемыхъ здѣсь старыхъ сказаній представилъ цѣлую обстоятельную не малаго объема повѣсть «О борьбѣ земскихъ бояръ съ княжескою властію».

Онъ говоритъ, что «Кучко былъ богатый бояринъ и могущественный землевладѣлецъ въ здѣшнемъ краѣ, по словамъ преданія, не только не думавшій признавать княжеской власти, но и прямо въ глаза поносившій князя Юрія Влад. Долгорукаго. Таковое отношеніе Кучка къ Юрію прямо говорить, что Кучко былъ не дружинникъ князя, а старинный земскій бояринъ, по всему вѣроятію, древній колонистъ Новгородскій, принадлежащій къ роду первыхъ насельниковъ здѣшняго края, пришедшихъ сюда изъ Новгорода еще до приглашенія Рюрика съ братьями» [27]. Далѣе разсказываетъ авторъ, что пришелъ въ этотъ край кн. Юрій и началъ заводить новые, собственно княжескіе порядки, «началъ строить города и приглашать поселенцевъ изъ Приднѣпровья и другихъ краевъ Русской Земли и тѣмъ стѣснять полное приволье здѣшнихъ старожильцевъ, особенно богатыхъ земскихъ бояръ, изстаринныхъ Новгородскихъ колонистовъ. На эти стѣсненія и новости, вводимыя поселившимся здѣсь княземъ, земскіе бояре, не привыкшіе ни къ чему подобному, конечно, отвѣчали или глухимъ неповиновеніемъ, или явнымъ сопротивленіемъ и даже оскорбленіемъ князя…

«Народное преданіе, конечно, не безъ причины указало на села и слободы боярина Кучка, какъ на главное гнѣздо боярскаго сопротивленія княжеской власти, и олицетворило это сопротивленіе и боярскую надменность въ миѳѣ боярина Кучки.

«Но здѣшніе бояре, слишкомъ самонадѣянные и гордые, не были въ силахъ дать надлежащее сопротивленіе князю и даже не имѣли достаточныхъ укрѣпленій, за которыми бы могли успѣшно обороняться; и потому, какъ и слѣдовало ожидать, при первой же встрѣчѣ они потерпѣли пораженіе, и Степанъ Ивановичъ Кучко за свою дерзость поплатился головой; а князь Юрій Влад., управившись съ нежданнымъ противникомъ, въ самыхъ имѣніяхъ Кучка построилъ княжій городъ, чюбы такимъ образомъ утвердить за собой и своимъ потомствомъ ту самую мѣстность, гдѣ встрѣтилъ сильнѣйшее сопротивленіе своей власти». Вотъ въ чемъ заключалась вся борьба земскихъ бояръ съ княжескою властью! (Русскій Вѣстникъ 1868 г. Мартъ).

И это баснословіе также поступило въ оборотъ сказаній о первоначаліи Москвы. Въ книгѣ «Москва. Историческій очеркъ» (М., 1883 г.) оно помѣстилось въ сокращеніи на первыхъ страницахъ.

Къ числу новѣйшихъ сказаній должно отнести и увѣреніе историка Д. И. Иловайскаго, что Москва-городъ основалась именно тамъ, гдѣ на Москвѣ-рѣкѣ существовалъ нѣкогда каменистый порогъ. «Около средины своего теченія (ближе къ устью?), говоритъ авторъ, извилистая рѣка Москва въ одномъ изъ своихъ изгибовъ преграждается небольшимъ каменистьмъ порогомъ. Вода съ шумомъ бѣжитъ по этому порогу и только въ полую воду покрываетъ его на значительную глубину. Этотъ-то небольшой порогъ (нынѣ подлѣ храма Спасителя, подъ бывшимъ Каменнымъ мостомъ) и послужилъ первоначальною причиною къ возникновенію знаменитаго города. Выше порога рѣка по своему мелководью только сплавная, а ниже его она судоходна». Описывая далѣе судоходство по рѣкамъ въ Москву, авторъ указываетъ, что «Окою суда спускались до устья Москвы, поднимались вверхъ по этой рѣкѣ и доходили до помянутаго порога. Здѣсь путники опять покидали суда и сухопутьемъ отправлялись въ стольные города Ростовъ, Суздаль и Владиміръ…» [28].

Этотъ порогъ въ дѣйствительности существуетъ и донынѣ. Онъ состоитъ изъ нѣсколькихъ рядовъ деревянныхъ свай, набитыхъ въ разное время по случаю устройства Каменнаго моста. Русло Москвы-рѣки на самомъ дѣлѣ течетъ надъ сплошнымъ пластомъ горнаго известняка, который въ иныхъ мѣстахъ обнаруживается на днѣ рѣки, но пороговъ нигдѣ не устроиваетъ. Если возможно было набить въ дно рѣки деревянныя, хотя бы и короткія по длинѣ, сваи, то это прямо указываетъ, что до пласта горнаго известняка остается еще значительный слой песковъ и глинъ, лежащихъ надъ этимъ пластомъ.

По поводу всѣхъ изложенныхъ выше рукописныхъ преданій и печатныхъ домышленій можно сказать словами автора книги: Москва или Историческій Путеводитель (М., 1827 г., ч. I, стр. 1), что «Достовѣрныя лѣтописи не сообщаютъ намъ никакихъ точныхъ извѣстій ни объ основателѣ Москвы, ни о времени ея начала, почему важное сіе событіе и остается подъ завѣсою темныхъ догадокъ, основанныхъ на разныхъ сохранившихся до нашихъ времень «невѣрныхъ повѣстяхъ», не говоримъ о новѣйшихъ повѣствованіяхъ, въ родѣ повѣсти о земскихъ боярахь, или о томъ, что у Каменнаго моста существовалъ каменистый, а на самомъ дѣлѣ только деревянный порогъ.

Самое событіе, передаваемое рукописною легендою, что князь Юрій казнилъ боярина Кучку, подвергается большому сомнѣнію, такъ какъ оно явилось для доказательства, что и Третій Римъ, Москва, тоже основанъ на пролитой крови. По всѣму вѣроятію, это такой же вымыселъ, какъ и борьба земскихъ бояръ съ княжескою властью.

Такимъ образомъ, остается болѣе цѣннымъ народное преданіе о князѣ Даніилѣ, которое въ сущности есть спутанный пересказъ истинннаго событія-убійства Кучковичами князя Андрея Боголюбскаго.

О Москвѣ — Третьемъ Римѣ стали толковать, что эту легенду придумали сами Москвичи, вдохновляемые своею нѣвежественною гордынею. Это такъ же вѣрно, какъ и сказаніе о происхожденіи имени Москвы отъ Мосоха, которымъ упрекали Москвичей тоже въ качествѣ ихъ непомѣрной гордыни и круглаго деревенскаго невѣжества.

Легенда, а вѣрнѣе сказать, народная мысль въ Москвѣ, какъ о Третьемъ Римѣ, возникла и стала распространяться во всемъ Православномъ мірѣ еще со времени Флорентинскаго Собора (1439 г.), когда второй Римъ, знаменитый Царьградъ, въ лицѣ своего императора и главныхъ своихъ представителей, промѣнялъ свое православное первенство на чечевичную похлебку врагу Восточной церкви, Риму первому, а теперь папскому Риму, и когда этотъ папскій Римъ узналъ, что Православная крѣпкая сила еще существуетъ, именно въ далекой и дотолѣ почти совсѣмъ незнаемой Москвѣ, непоколебимо отринувшей недостойную Флорентинскую сдѣлку, на которую второй Римъ — Царьградъ такъ безславно согласился.

Всѣ православные народности Востока, Греки и Славяне, въ это же время узнали, что единственнымъ защитникомъ и поборникомъ Православія явилась далекая Москва, прославленная на соборѣ уже могущественнымъ государствомъ, о чемъ для своей же пользы долженъ былъ разсказывать и самый измѣнникъ Православію, Исидоръ, хотя сама по себѣ Москва еще только зарождалась настоящимъ Государствомъ. Затѣмъ погибель Второго Рима отъ завоеванія Турками уже окончательно утвердила въ понятіяхъ Православныхъ народностей, что далекая Москва остается единственнымъ могучимъ Государствомъ, способнымъ охранять Восточную вѣру отъ всякихъ находящихъ напастей.

По крайней мѣрѣ, всѣ упованія вѣрующихъ въ одной Москвѣ находили точку опоры, въ одной Москвѣ чувствовали непобѣдимую Православную силу, къ покровительству которой и потекли всѣ обездоленные и разоренные отъ Турецкаго владычества или притѣсненные отъ Папы. Съ той поры Москва явилась щедрою благотворительницею для угнетенныхъ народностей, особенно для Грековъ, не перестававшихъ появляться въ Москвѣ за милостынею.

Очень естественно, что люди, потерявшіе свой Римъ, обращали свои упованія на Москву, какъ на новый Третій Римъ и могли высказывать эту простую мысль Московскимъ книжнымъ людямъ.

Къ тому же и ходъ событій очень благопріятствовалъ распространенію и укрѣпленію такой мысли. Послѣ брака Ивана III на Греческой Царевнѣ Софьѣ Москва на самомъ дѣлѣ явилась наслѣдницею второго Рима, т.-е. исчезнувшаго Византiйскаго Царства. Бракъ былъ устроенъ Папою въ видахъ привлеченія Русской Церкви къ подчиненію Папской Церкви, но онъ послужилъ только къ новому возвеличенію Москвы въ глазахъ всего Православнаго міра.

Прибывшіе съ царевной греки развѣ не могли помышлять о Москвѣ, какъ о настоящемъ Третьемъ Римѣ, въ виду разраставшейся политической силы Московскаго Государства, крѣпкаго охранителя Православной Церкви.

Какъ бы ни было, но въ Москвѣ съ того времени стали ходить толки и разсужденія о значеніи двухъ Римовъ, древняго и новаго — т.-е. Цареградскаго; новымъ назвалъ его самъ царь Константинъ, строитель Византіи. Ходили толки и о наслѣдствѣ, кто будетъ наслѣдникомъ и возстановителемъ этого новаго Цареградскаго Рима, завоеваннаго теперь Турками. И такъ какъ Московскій Государь являлся теперь единымъ на всемъ Христіанскомъ Востокѣ независимымъ Православнымъ Государемъ, то простая мысль уже прямо указывала, что такимъ наслѣдникомъ и возстановителемъ православнаго Рима можетъ быть и должна быть только одна Москва. Другого могучаго представителя и охранителя Восточнаго Христіанства теперь не было. Это сознаніе вырастало у всѣхъ покоренныхъ Турками православныхъ народностей. Оно принесено было и въ Москву и такимъ образомъ и въ Москвѣ между книжными людьми воцарилась мысль о Третьемъ уже Московскомъ Римѣ.

Въ первой четверти ХVІ ст. въ Псковскомъ Елеазаровомъ монастырѣ жилъ старецъ Филофей, человѣкъ сельскій, какъ онъ писалъ о себѣ, учился только буквамъ, а Еллинскихъ борзостейне текохъ, а риторскихъ астрономій не читалъ, ни съ мудрыми философами въ бесѣдѣ не бывалъ, учился только буквамъ благодатнаго закона, т.-е. книгамъ св. Писанія.

Несмотря на такой скромный отзывъ о своей особѣ, старецъ однако, судя по его писаніямъ, принадлежалъ къ образованнѣйшимъ книжникамь своего времени.

Онъ написалъ обширное посланіе къ жившему во Псковѣ (1510–1528 г.) царскому дьяку Мих. Мунехину о звѣздочетцахъ въ отвѣтъ на вопросъ дьяка, какъ разумѣть приходящія отъ Латынъ астрономическія гаданія, предсказывавшія, что въ тотъ 1524 г. послѣдуетъ премѣненіе всего видимаго міра.

Разрѣшая этотъ вопросъ, на основаніи Бытейскихъ книгъ, и опровергая кощуны и басни Латинскихъ астрономовъ, старецъ касается и вѣроисповѣдныхъ различій съ Латинствомъ, а также и о перемѣненіи въ судьбахъ царствъ и странъ, что не отъ звѣздъ это приходитъ, но отъ Бога.

Обращаясь затѣмъ къ своей современности, старецъ пишетъ, что Греческое Царство раззорилось и не созиждется, потому что греки предали Православную Греческую Вѣру въ Латынство; что если стѣны и столпы и полаты Великаго древняго Рима не плѣнены, зато души ихъ отъ дьявола были плѣнены опрѣсноковъ ради; что вмѣсто Римской и Константинопольской церкви нынѣ въ богоспасаемомъ градѣ Москвѣ Православная церковь едина во всей вселенной паче солнца свѣтится; что Моск. Государь теперь во всей поднебесной единый христіанамъ царь и браздодержатель Святыхъ Божіихъ Престоловъ св. Вселенскія церкви. «Всѣ христіанскія царства преидоша въ конецъ и снидошася во едино царство нашего государя, по пророческимъ книгамъ, то есть Россійское Царство. Два убо Рима падоша, а третій стоитъ, а четвертому не быти… Христіанскія царства потопишася отъ невѣрныхъ, токмо единаго нашего Государя царство, благодатію Христовою, стоитъ. Подобаетъ Царствующему держати сіе съ великимъ опасеніемъ и не уповати на злато и богатство изчезновенное, но уповати на Вседающаго Бога.

То же самое старецъ писалъ и къ самому вел. князю и первоназванному царю Василію Ивановичу.

«Стараго убо Рима Церковь пала невѣріемъ Аполлинаріевой ереси, второго Рима Константинова града Церковь агаряне сѣкирами и оскордами разсѣкоша. Сія же нынѣ третьяго новаго Рима державнаго твоего царствія Святая Соборная Апостольская Церковь во всей поднебесной паче солнца свѣтится.

«Вѣдай и внимай, благочестивый царь, что всѣ царства Православной Христіанской Вѣры снидошася въ твое единое царство; Единъ ты во всей поднебесной христіанамъ Царь». Эти самыя рѣчи потомъ въ 1589 г. повторены и въ рѣчи къ царю Ѳеодору Ив. отъ Константинопольскаго патріарха Іереміи при установленіи въ Россіи патріаршества [29].

Такимъ образомъ, идея о Третьемъ Римѣ въ Москвѣ не была праздною мыслью какихъ-либо досужихъ книжниковъ, но представляла крѣпкое убѣжденіе всего духовнаго чина Русской Церкви, и старецъ Филофей высказывалъ только укоренившееся уже въ сознаніи Русскаго высшаго духовенства мнѣніе о первенствѣ Русской Церкви во всемъ Восточномъ Православномъ мірѣ, именно по тому поводу, что Московскій Государь оставался единымъ державнымъ представителемъ въ Православномъ Христіанствѣ.

Послѣ того, какъ распространились такія мысли о Третьемъ Римѣ въ Москвѣ, явилась надобность доказать, что Третій Римъ-Москва и по своему зачалу не отдаляется отъ двухъ своихъ собратій, а точно также основанъ на пролитіи крови, о чемъ и толкуеть приведенное сказаніе о зачалѣ Московскаго Царства.

Уподобленiе шло дальше: Второй Римъ Царьградъ въ древнихъ писаніяхъ по своему мѣстоположенію нерѣдко прозывался Седмихолмнымъ и Седмихолмiемъ.

И по нашей лѣтописи извѣстно, какъ Царь Константинъ Великій сооружалъ Царьгородъ. Пришедши въ Византію, онъ увидѣлъ на томъ мѣстѣ седмь горъ; и повелѣлъ горы рыть, равнять мѣсто для будущаго города. Потомъ повелѣлъ размѣрить мѣстность не три угла, на всѣ стороны по семи верстъ. Во время работъ внезапно вышелъ изъ норы змій и поползъ по размѣренному мѣсту. Но въ тотъ же часъ съ высоты упалъ на змія орелъ, схватилъ его, полетѣлъ на высоту и исчезъ тамъ изъ глазъ на долгое время. Потомъ онъ упалъ вмѣстѣ со зміемъ на то же мѣсто— змій его одолѣлъ. Собравшіеся люди убили змѣя и освободили орла. Царь былъ въ великомъ ужасѣ передъ этимъ явленіемъ. Созвалъ книжниковъ и мудрецовъ и разсказалъ имъ явившееся знаменіе. Мудрецы, поразсудивши, объяснили царю, что эта мѣстность будущаго города назовется Седмохолмный и прославится и возвеличится во всей вселенной… Орелъ есть знаменіе христіанское, а змій знаменіе бесерменское; а что змій одолѣлъ орла — это значитъ, что бесерменство одолѣетъ христіанство; а что христіане змія убили, а орла освободили, это значитъ, что напослѣдокъ опять Христіанство одолѣетъ бесерменство и Седмохолмнаю возмутъ и въ немъ вцарятся.

Такъ былъ построенъ Новый (второй) Римъ. Онъ погибъ отъ бесерменства. Но явился Третій Римъ, который, по сказанію, какъ христіанская сила, необходимо долженъ побѣдить бесерменскую силу.

Объ этомъ сталъ мыслить и сталъ питать надежду, что такъ и совершится, почти весь угнетенный бесерменствомъ Христіанскій Востокъ, именно въ то время, когда сталъ усиливать свое могущество любезный намъ Третій Римъ. До нашихъ дней, замѣчаетъ лѣтописецъ ХVІ ст., Греки хвалятся государевымъ царствомъ благовѣрнаго царя Русскаго и надежду на Бога держатъ.

Въ томъ же Цареградѣ объявились сами собою предсказанія, что побѣду надъ бесерменствомъ исполнитъ никто иной, какъ именно русскiй родъ. Очень естественно, что нашъ лѣтописецъ воспользовался этими гаданіями цареградскихъ христіанъ и внесъ въ лѣтопись ихъ же свидѣтельство, что если исполнились предсказанія (Мефодія Патарскаго) о погибели Цареграда, то исполнится и послѣднее предсказаніе, какъ пишутъ, что «Русскій родъ Измаилита побѣдятъ и Седмохолмнаго пріимутъ и въ немъ вцарятся (П. С. Л. VIII, 126, 143. Никон. V, 222–227).

Таковы были ходячія легенды о Седмохолмномъ. Ясное дѣло, что по зтимъ легендамъ и Третьему Риму, славному городу Москвѣ, надо быть также Седмохолмному.

Топографическое расположеніе Москвы въ дѣйствительности представляетъ какъ бы очень холмистую мѣстность, гдѣ легко обозначить не только семъ, но и болѣе разнородныхъ холмовъ. Повидимому, эта мысль о семи московскихъ холмахъ уже ходила въ народѣ съ того времени, какъ было составлено приведенное выше сказаніе о Третьемъ Римѣ. Одинъ изъ иноземныхъ путешественниковъ въ Москву, Яковъ Рейтенфельсъ, еще въ семидесятыхъ годахъ ХVІІ ст. упоминаетъ уже о семи холмахъ и пишетъ, между прочимъ, что «Городъ (Москва) расположенъ на семи среднихъ по высотѣ холмахъ, кои тоже не мало способствуютъ наружной его красотѣ«. Другой путешественникъ Эрколе Зани (1672) тоже повѣствуетъ, что городъ «заключаетъ въ своей окружности семь холмовъ» [30].

Иностранцы едва ли могли сосчитать Московскіе холмы, не очень явственные и для тутошнихъ обывателей, а потому несомнѣнно они записали только ходячее свѣдѣніе у тогдашнихъ грамотныхъ Москвичей, которые очень хорошо знали свои урочищныя горы, напр., Красную горку возлѣ университета, Псковскую гору въ Зарядьѣ, Гостину гору у Николы Воробино, Лыщикову гору на Воронцовѣ, Вшивую при устьѣ Яузы и т. д. и по этимъ горамъ могли насчитать полныхъ семь горъ или семь холмовъ. Однако, намъ не встрѣтилось никакихъ указаній на такое старинное перечисленіе Московскихъ холмовъ.

Въ наше время толки о семи холмахъ особенно настойчиво были проводимы извѣстнымъ историкомъ Москвы Ив. М. Снегиревымъ.

Въ разысканіи московскихъ семи холмовъ принимали участіе естествоиспытатель Фишеръ фонъ-Вальдгеймъ, журналистъ Сенковскій, историкъ Погодинъ.

Вѣроятно, при содѣйствіи Снегирева естествоиспытатель Фишеръ въ мѣсторасположенiи города нашелъ именно семь холмовъ, маковицы которыхъ, т. е. самыя высокія мѣста, онъ указываетъ— для перваго холма колокольню Ивана Великаго. Другія маковицы находятся: для второго холма на Покровкѣ церковь Успенія Богоматери, для третьяго-Страстной монастырь, для четвертаго-Три горы, для пятаго-Вшивая горка; для шестого-Лафертово, т. е. Введенскія горы, и, наконецъ, для седьмого холма мѣстность отъ Нескучнаго до Воробьевыхъ горъ.

Погодинъ вмѣсто Трехъ Горъ указывалъ возвышенность отъ Самотеки и Трубы къ Сухаревой башнѣ. Сенковскій насчиталъ девять холмовъ, полагая Три Горы за три холма.

По мнѣнію Снегирева вообще «Москва составляетъ такую котловину, коей дно усѣяно холмами съ ихъ пригорками» [31].

Таковы новѣйшія сказанія собственно о мѣсторасположеніи Москвы. По этому поводу мы приводимъ здѣсь наши наблюденія, изложенныя въ критическомъ разборѣ сочиненія Снегирева по изданію г. Мартынова.

Москва, дѣйствительно, лежитъ «на горахъ и долинахъ», но эти горы и долины образовались собственно отъ потоковъ ея рѣкъ и рѣчекъ. Въ сущности же, въ общемъ очертаніи Москва, большею частію занимаеть ровную мѣстность, что замѣчали и иностранные путешественники еще въ XVI ст. Въ ея чертѣ нѣтъ даже такихъ переваловъ, какіе находятся, напр., въ ея ближайшихъ окрестностяхъ подъ именемъ «Поклонныхъ горъ». Горы и холмы Москвы суть высокіе берега ея рѣкъ; долины и болота— низменные, луговые ихъ берега; такимъ образомъ, эти горы будуть горами только въ относительномъ смыслѣ. Кремль — гора въ отношеніи къ Замоскворѣчью, такъ какъ мѣстность Ильинки или Варварки — гора въ отношеніи къ низменному Зарядью; Маросейка въ отношеніи къ Солянкѣ (Кулижкамъ); но и Кремль, и Ильинка, и Маросейка суть ровныя мѣста въ отношеніи къ Срѣтенкѣ, Мясницкой и т. д. Потокъ Москвы-рѣки, какъ и всѣхъ почти мелкихъ рѣкъ Московской области, въ своемъ извилистомъ теченiи, безпрестанно поворачивая въ разныхъ направленіяхъ, образуеть почти при каждомъ болѣе или менѣе значительномъ поворотѣ обширные луга, долины, которые нерѣдко своимъ общимъ видомъ, окруженные высокими берегами, представляютъ дѣйствительныя котловины. Въ отношеніи такихъ-то котловинъ высокіе берега, разумѣется, становятся горами.

Мѣсторасположеніе Москвы и состоитъ изъ такихъ горъ и долинъ; въ этомъ и заключается общая характеристика ея топографіи, но это же самое не даетъ точнаго основанія представлять мѣстность Москвы «котловиною, усѣянною на ея днѣ холмами».

Ровная мѣстность, на которой, главнымъ образомъ, расположена Москва, бѣжитъ къ Москвѣ-рѣкѣ съ сѣвера отъ Дмитровской и отъ Троицкой (Ярославской) дороги.

Оттуда же, съ сѣвера, отъ боровой лѣсистой стороны къ югу, въ Москву-рѣку текутъ — Неглинная посрединѣ; къ востоку отъ нея-Яуза, а къ западу-рѣчка Прѣсня. Приближаясь къ городу, эта ровная мѣстность начинаетъ распредѣляться потоками упомянутыхъ трехъ рѣкъ на нѣсколько возвышеній, т. е. возвышеній лишь относительно русла этихъ потоковъ, относительно тѣхъ небольшихъ долинъ, которыя ими промыты.

Главныя, такъ сказать, становая возвышенность направляется отъ Троицкой и Міусской заставы сначала по теченію рѣчки Напрудной (Самотека), а потомъ Неглинной прямо въ Кремль; проходитъ Мѣщанскими черезъ Сухареву башню, идетъ по Срѣтенкѣ и Лубянкѣ (древнимъ Кучковымъ полемъ) и вступаетъ между Никольскими и Ильинскими воротами въ Китай-городъ, а между Никольскими и Спасскими воротами-въ Кремлъ, въ которомъ, поворачивая нѣсколько къ юго-западу, образуетъ при впаденіи въ Москву-рѣку Неглинной, — Боровицкій мысъ, — срединную точку Москвы и древнѣйшее ея городище, гдѣ, на мѣстѣ нынѣшней Оружейной полаты, противъ разобранной церкви Рождества Іоанна Предтечи на Бору, первой на Москвѣ, были найдены даже курганныя серебряныя вещи: два витыя шейныя кольца (гривны) и двѣ серги, что, разумѣется, служитъ свидѣтельствомъ о незапамятномъ поселеніи на этомъ же Боровицкомъ мысу или острогѣ.

Съ восточной стороны эта продольная возвышенность, образуя посрединѣ, въ Земляномъ городѣ, между Сухаревой башней и Красными воротами или между Срѣтенкою и Мясницкою Дебрь или Дербь (Никола Дербенскій) съ ручьемъ Ольховцемъ, постепенно скатывается къ Яузѣ, сходя въ иныхъ мѣстахъ, въ верхней сѣверной части, почти на-нѣтъ, а въ иныхъ, по нижнему теченію Яузы, образуя довольно значительныя взгорья, особенно подлѣ Маросейки въ Бѣломъ-городѣ и подлѣ Зарядья въ Китай-городѣ, и, выпуская отъ себя въ Яузу, въ верхней части нѣсколько рѣчекъ и ручьевъ: прежде Р ыбенку, текущую черезъ Сокольничье поле, потомъ Чечеру, на которой Красный прудъ, съ ручьями Ольховцемъ и Кокуемъ, теперь уже забытымъ, текущимъ въ Чечеру съ сѣвера изъ Елохова (Ольхова), потомъ ручей Черногрязку и, наконецъ, ручей-Рачку (на которомъ Чистый прудъ), текущій черезъ Кулижки и впадающій въ Москву-рѣку подлѣ устъя Яузы.

По сторонамъ этого ручья Рачки возвышенность образуетъ въ Земляномъ-городѣ береговое взгорье: Воронцово, Воробино, Гостину гору, а въ Бѣломъ-взгорья древняго урочища Боръ и Сады у Ивановскаго монастыря, впереди которыхъ къ Яузѣ лежитъ обширная низменность Кулижка и Васильевскій лугъ (гдѣ Воспитательный домъ). Въ Китай-городѣ таже возвышенность образуетъ Псковскую гору, по которой идетъ улица Варварка съ низменностью урочищъ: Мокрое, Болото (Зарядье). Затѣмъ возвышенность съ той же стороны дѣлаетъ по Москвѣ-рѣкѣ Кремлевское береговое взгорье съ низиною впереди къ рѣкѣ, называемою Кремлевскимъ Подоломъ.

Другая часть той же сѣверной ровной возвышенной мѣстности идетъ въ городъ отъ сѣверо-запада, отъ дорогъ Дмитровской и Тверской, почти параллельно правому берегу Неглинной, который спускается къ рѣкѣ, вообще, довольно покато. Съ западной стороны этой возвышенности, также отъ сѣвера, течетъ Прѣсня, съ ручьями, опуская мѣстность постепенно къ Прѣсненскимъ прудамъ.

Та же мѣстность, приближаясь съ западной стороны къ Москвѣ-рѣкѣ по сю сторону Прѣсни, образуетъ крутые берега въ Дорогомиловѣ (горы Варгуниха, Дорогомиловская, Бережки), которые, идя дальше, постепенно понижаются къ Дѣвичьему монастырю. За Прѣснею тѣ же берега дѣлаютъ урожище Три горы, съ новымъ Ваганьковымъ.

Проходя по Занеглименъю, эта же возвышенность дѣлится у Бѣлаго-города на двѣ вѣтви Сивцевымъ вражкомъ и Черторьею (по Пречистенскому бульвару). Одна вѣтвь, восточная, въ Бѣломъ-городѣ образуетъ урочище Красную горку (Уииверситетъ) и Островъ (Воздвиженка), а при впаденіи въ Москву-рѣку Черторьи— мысъ, гдѣ теперь новый храмъ Спасителя и гдѣ найдены арабскія монеты половины IX вѣка. Другая, западная вѣтвь, въ Земляномъ городѣ, образуетъ возвышенность Пречистенки и Остоженки, за которыми на юго-западъ уходитъ въ Дѣвичье поле и въ Москворѣцкіе луга за Дѣвичьимъ монастыремъ къ Воробьевымъгорамъ.