2020-04-12
91
У спектакля «В городе Лжедмитрове» (премьера 20 марта в ДК имени Зуева) странный жанр и целых пять авторов. Это научно-фантастическая комедия о России, хотя...
Ян Шенкман12 марта 2019
ИНТЕРВЬЮКУЛЬТУРА
У спектакля «В городе Лжедмитрове» (премьера 20 марта в ДК имени Зуева) странный жанр и целых пять авторов. Это научно-фантастическая комедия о России, хотя слово «Россия» в целях безопасности там ни разу не произносят. Поставил ее Максим Виторган, пьесу написали Ярослав Свиридов, Сергей Белоголовцев, Сергей Петрейков и лидер «Несчастного случая» Алексей Кортнев, который сыграл главную роль в «Лжедмитрове». Мы попросили Кортнева прокомментировать несколько цитат из спектакля: о технократии, о продажной интеллигенции, о патриотизме, об эмиграции и о сценарии ближайшего будущего. Вышло мрачновато, местами апокалиптично, несмотря на то, что спектакль веселый.
«Атом триединый и неделимый, Протон, Нейтрон и сын их Электрон»
— Технократию в спектакле поженили с религией, и получилось почти по Сорокину — ядерное православие.
— Не православие, нет. Да и технократия сомнительная — не работает же у них ни хрена. В Лжедмитрове нет религии в подлинном значении слова — веруют не в Бога, а в коллайдер. Его построили еще при Берии в 1950-е. Но сейчас, когда умерли те, кто строил, никто уже не понимает, как им управлять и зачем он нужен вообще. Какая-то херня крутится, периодически что-то взрывается, но как это работает, неизвестно. Был построен Научно-исследовательский институт большого ядерного коллайдера, БЯКО.
А когда стало понятно, что НИИ БЯКО не справляется, он был преобразован в храм. Как у Тютчева: умом не понять, остается верить.
— Вполне реалистично, несмотря на то, что фантастика. Мы же помним, как батюшкиосвящали запуск ракет, как ГИБДДустраивала крестный ход.
— Можно было написать гораздо более похоже, гораздо горше и злее, а у нас это все-таки сказка. У нас и мэр Лжедмитрова — не Путин ни в коем случае, хотя у них много общего. И Антон, которого я играю, не Навальный, готовый организовать сопротивление власти. Наоборот, он слабый, разуверившийся в себе задрот, ходит по городу и только варежку разевает от удивления. Единственное, за что я могу любить своего персонажа — есть грань, переступить которую он не может. Пойти на коллаборацию, написать гимн, стать вице-мэром по культуре — да. Но одобрить убийство, открыть памятник Берии и потом нормально себя чувствовать — на такое он не способен.
— Не знаю, кого ты имел в виду, когда вывел в пьесе Вергилия Петровича, интеллигента, работающего «мерилом добродетели при мэрии», но догадываюсь, как среагирует либеральная публика: «А, ну это про Баронову в Russia Today,про Боякова, поддержавшего войну в Донбассе, про Макаревича в Совете по культуре при Думе».
— Давай только не будем про Макаревича, на него столько грязи вылилось и совершенно незаслуженно, на мой взгляд. Ему-то уж точно от них ничего не надо. Я абсолютно уверен, что он пошел туда, чтобы творить добро.
— Этому я как раз верю. Я не верю, что у него получится.
— Иногда получается, есть положительные примеры. Несколько лет назад Дума пыталась принять совершенно безобразный закон о концертной деятельности.
Алексей Кортнев на репетиции. Фото: Виктория Одиссонова / «Новая газета»
Мы пошли туда, я, Макаревич, еще человек десять артистов, поговорили с ними, и в итоге закон не приняли. А могли не ходить, могли проявить брезгливость.
И даже если б не получилось — все равно стоило. Как сказано в известном фильме, мы хотя бы попробовали.
— Тогда о ком это?
— Все мы, авторы пьесы — «болотные» персонажи, носившие белые ленточки, певшие песню «Шла Саша по шоссе» на митинге за Навального. Это о нас, обо мне, по крайней мере, уж точно. Я, извините, на приемы к Шойгу ходил, появлялся на центральном телевидении, два года назад вообще был штатным сотрудником НТВ. Причем все это уже после пения на площади и других оппозиционных шагов.
— А зачем? Кто тебя заставлял? Денег хотелось?
— И это тоже. Жизнь полна соблазнов, а я, увы, не святой. Но есть и другой момент. Я артист, пишу песни, хочу, чтоб люди их слушали. Какая у меня альтернатива? Уйти в подполье? Уехать из страны? Но тогда творческая единица по имени Алексей Кортнев перестанет существовать.
— Фраза убойная, и там целый ряд таких. Не боишься, что на тебя за это госпатриоты накинутся?
— Пусть кидаются, поговорим. Я вообще сторонник дискуссий.
— А где ты последнее время видел дискуссии? Ты же помнишь, как было с Серебряковым: никто с ним в полемику не вступал. Просто наорали, и все.
— Значит, наорут, потерпим. Ко мне десятки раз приставали с этими глупыми обвинениями: родину не любишь, не патриот.
— И что ты отвечал?
— Что люблю, и это абсолютная правда. Но если ты патриот своего тела, ты же не будешь скрывать от себя и от врача цирроз или перелом. Это опасно, ты просто умрешь, если сделаешь вид, что у тебя все ок. Надо пойти к доктору и сказать: «Доктор, у меня печень больная. Давайте что-то с этим делать. Я хочу жить, я хочу быть здоровым». А теперь давай доктором представим президента страны, человека облеченного высшими полномочиями.
Выходишь и говоришь: «Владимир Владимирович, у нас с печенью непорядок, давайте ее лечить».
Не буду же я сидеть и молчать, я не самоубийца.
«Жить — это забывать»
— Ключевая тема в спектакле. Он и открывается песней о том, что лучше не ковыряться в собственной памяти. Откуда вдруг такой страх перед прошлым?
— Страха нет, это сюжетный ход. Мой герой смог вырваться из Лжедмитрова, только благодаря своей способности забывать. Вырвался и прожил вдали от родного города двадцать пять лет. Другой вопрос, насколько счастливо. Уверен, что нет. Эмиграция не приводит человека к счастью, она даже не приводит к обновлению. Люди, которые уехали отсюда, бросили эту загнивающую, с их точки зрения, часть суши, все равно до конца своих дней живут ее проблемами.
— А назад все же не возвращаются. Как писал Мандельштам, нет возврата из бытия в небытие.
— Но ты не можешь забыть, что сам ты из небытия, что на родине-то у тебя небытие, что твои братья и сестры остались там. Вот это, мне кажется, пережить невозможно.
«Почти неотличимы от нормальных людей»
— Мэр говорит твоему герою: «Ты поехал искать себя и просрал все, что было. А я остался здесь, двадцать лет работал, город кормил». И это правда: он хоть и подлец, но реальные дела делает. Это главный аргумент, который нам всегда предъявляют. Противопоставить ему что-либо чрезвычайно трудно. Люди нашего с тобой круга постоянно кричат, что они против ужасной, безнравственной, преступной власти, но это, что называется, негативная повестка. А позитивная где?
— Нету. Как раз об этом спектакль. Была огромная проблема в течение всего периода написания. Нам говорили: «У вас нет финала». А что вы предлагаете? Чтобы Антон устроил в Лжедмитрове революцию? Взорвал город? Но ведь тогда погибнут люди, а людей жалко, да и не способен он на такое. Чтобы вывел их к солнцу, куда-то в другое место, где все живут счастливо? Но они не смогут там жить. Убери излучение — они сойдут с ума в тот же день.
Я не знаю, как расколдовать этот заколдованный мир, и никто не знает, по-моему. Мы спорили до хрипоты, в итоге сошлись на сказочном хеппи-энде: коллайдер взорвался, но никого не убило.
«Все разбрелись по свету, почти неотличимы от нормальных граждан, только попахивает от них немного».
— Концовка чисто набоковская, как в «Приглашении на казнь»: карточный домик разваливается, морок исчезает, как только человек перестает в него верить.
— Об этом говорится впрямую: купол не над городом, он у тебя на голову, как каска, надет. Сможешь его снять — значит, сможешь освободиться.
Михаил Идов: «Нельзя унижать юмором!» Интервью режиссера фильма «Юморист» — комедии о профессиональном шутнике в эпоху застоя
1984-й. Концертный зал «Дзинтари» в Юрмале. На сцене всенародный любимец Борис Аркадьев (Алексей Агранович): «Девушка, не хотите сфотографироваться с...
Лариса Малюкова28 февраля 2019
КОЛУМНИСТЫКУЛЬТУРА
1984-й. Концертный зал «Дзинтари» в Юрмале. На сцене всенародный любимец Борис Аркадьев (Алексей Агранович): «Девушка, не хотите сфотографироваться с обезьянкой?» Монолог «Бархатный сезон» принимается на ура. Который год. Этот хит зритель знает наизусть. Но снова и снова: «Бархатный сезон» давай!» На главную роль в негромкой, складной картине режиссер пригласил Алексея Аграновича, режиссера, продюсера, актера. Идов увидел его в «Гоголь-Центре» в спектакле «Обыкновенная история». Благодаря точной интонации, способу существования в кадре мрачный, сутулый хохмач оказывается в ряду неувядаемых «лишних людей», разрушающих привычные модели существования: Макарова из «Полетов во сне…», Зилова из «Утиной охоты», Служкина из «Географа…», пропившего глобус.
«Юморист», трейлер
Борис Аркадьев — вымышленный собирательный персонаж, в котором угадываются черты едва ли не всех знаменитых советских сатириков от Мишина до Арканова, от Жванецкого до Альтова. Мучимый творческой несостоятельностью, пересматривающий кассеты с «Околесицей» Эдди Мерфи. Гоняющийся за жизнью… по кругу, но так и не реализующий потенциала. Путающий понятия «разрешено» и «положено». Аркадьев — придворный шут, которого гложет тоска несвободы, все же лелеет чахлую надежду, что продолжает дело литературных поисков Чехова и Аверченко… И развлекает номенклатуру и доблестные органы бородатыми анекдотами про обезьянку. Хотел, правда, дать ей крамольное отчество Ильич… и то не разрешают. Кино о личностном кризисе, природе дозированного своеволия в эпоху развитого развала империи. И о том, можно ли умереть от смеха…
— Знаю, что идея фильма довольно долго зрела. Что послужило катализатором к написанию сценария?
— Сюжет сложился в 2014-м. После большого перерыва я приехал в Ригу. Гулял по Юрмале, возле концертного зала «Дзинтари», знаменитого еще в советское время. И вдруг увидел плакаты с теми же лицами, которые помнил с детства.
— Сейчас угадаю: Задорнов, Жванецкий, Измайлов, Хазанов…
— Да, этот «образный ряд», но не только юмористы: София Ротару, Лев Лещенко и далее. Из пятилетнего ребенка я успел превратиться в седеющего мужчину. Да и Латвия теперь другая страна. Сменились тысячелетия. А эти люди продолжают выступать «в том же месте, в тот же час». В этот зал меня водила моя бабушка. Просто поразила «петля времени», в которой обитают корифеи советского периода. Представители не андеграунда — тонкого слоя мифа, который мы в меру сил исследовали в фильме «Лето», а официальной культуры истекшей эпохи. Представители этой культуры продолжают столь же успешно существовать в нынешнее время. Так у меня какой-то пазл в голове сложился. Я записал краткий сюжет.
— Краткий сюжет вы сформулировали для себя как? Человек, вписанный в систему, где ему неуютно. Или пытающийся в силу дарования существовать отдельно. А у него не очень получается.
— Существует много фильмов на тему «художник и власть». Лучший из них, на мой взгляд, «Мефисто» — непревзойденный шедевр. Я его периодически пересматриваю. Смотрел и готовясь к этому фильму. Но есть и любимая мною «Жизнь других», которая в визуальном плане для меня и нашего оператора Александра Суркала была референсом. Там интересный взгляд на деятелей культуры со стороны органов, представитель которых выведен главным героем.
— У вас в фильме тоже есть вполне себе милый рядовой гэбэшник майор Никонов, опекающий «артиста Аркадьева» и даже пытающийся демонстрировать эту дружбу своей жене.
— Но фильм «Жизнь других» прекрасен тем, что именно у младшего чина Штази — свой ракурс, своя жизнь, взгляд на происходящее. В этой истории он и есть субъект, а представители богемы, за которыми он следит, — прежде всего, либерал, известный драматург Дрейман — объекты. Мы едва ли догадываемся, что у них в душе творится. Если говорить о теме «художник и власть», то мне интересно было бы сделать фильм о человеке, проблемы которого в нем самом. Все-таки и Советский Союз, и даже юмор — всего лишь антураж.
Борис Аркадьев мучается тем, что его любят не за то, за что он хотел бы. И тогда он начинает ненавидеть себя и людей, которые его «неправильно любят».
Ненавидеть, но не настолько сильно, чтобы отказаться от комфорта успеха, славы, всего, что составляет его статус. В этом плане фильм можно считать автобиографическим. И для меня, и для Алексея Аграновича, сыгравшего Аркадьева. Мне кажется, любой зритель может сочувствовать человеку, осознавшему, что оказался не на своем месте. Хотя, возможно, трагедия Аркадьева в том, что он как раз — на своем месте, просто не признает, что на большее не способен.
— А как для себя вы решили: он действительно талантлив? Или страдает от отсутствия подлинного дарования?
— Мы с Алексеем долго обсуждали этот вопрос. И решили, что он не без способностей, умеренно остроумен в быту…
— Но это же не история про удушение таланта.
— Конечно нет. В том то и дело! Про удушение творческим, рефлексирующим человеком самого себя. Это происходит в любое время при любом режиме.
— Поэтому в какой-то момент из него вылезает внутренний монстр, готовый смехом убить.
— В том числе и себя самого.
На премьере фильма «Юморист» Алексей Агранович, Михаил Идов, Виктория Толстоганова, Ксения Собчак. Фото: РИА Новости
— Мне кажется, Агранович не случайно перевоплотился в Аркадьева — роль сидит на нем, как влитая. Если даже вы не на него писали сценарий, ощущение, что характер героя подгоняли под сумрачный юмор и облик исполнителя.
— Это был чистый эксперимент. До этого я не был лично знаком с Лешей, что удивительно, зная его широчайший круг общения. Поэтому и не ощущал этого «контекстного шлейфа». Просто увидев на сцене «Гоголь-Центра» великолепного артиста в роли Адуева, понял, что в этом персонаже есть основополагающие стилевые моменты, которые мне нужны для Бориса Аркадьева. Познакомившись с ним, я подумал, что эти моменты и есть сам Леша. Он дозированно раздает одни аспекты своего «я» театру, другие — кино. Все что могу сказать: мне страшно повезло, что это его первая главная роль.
— Что же он привнес?
— То, что обозначается английским словом gravitas, приблизительно можно перевести, как личная значительность, вес, убедительность.
Он не вудиалленовский неврастеничный тип, скорее, носитель «альфа-еврейства». Эдакий мачизм, который, в отличие от других аспектов личности, сыграть невозможно.
Некоторые моменты сценария в исполнении практически любого другого артиста выглядели бы неправдоподобно. Например, когда с вечеринки он внезапно уходит с девушкой друга, практически не взглянув за весь вечер в ее сторону ни разу.
— Он просто говорит: «Пошли».
— К тому же внутри него самого есть и нерв, и сомнение, и уязвимость, выходящие наружу в главном эпизоде, который мы условно называем «разговор с Богом». Эту сложнейшую сцену Леша сыграл так здорово, что практически не было необходимости ее монтировать. Ключевая часть эпизода снята за два дубля длиной 6–8 минут.
— Почти театр.
— Но театр, снятый сверхкрупным планом. К тому же это еще не видимый глазу простого зрителя подвиг ассистента оператора по фокусу. Человек на таком приближении свободно движется по комнате, оставаясь все время в фокусе. Нисколько не умаляю достижений Леши… просто об этом никто никогда не скажет.
Сатирическую культуру. Сегодня она вроде бы корневым образом изменилась. Мы живем в эпоху постКВНа, нашей Раши, на Первом канале вечерами сдержанно шутит Ургант. Но по-прежнему видим те же лица не только на афишах зала «Дзинтари», но и на всех федеральных каналах. Для власти этот нескончаемый «голубой огонек» — символ стабильности. Но ведь и публика продолжает заполнять залы.
— Не хотел бы никого судить. Большая часть населения страны пережила и продолжает переживать турбулентные времена. В такие моменты хватаешься за привычное. Кроме того, ностальгируют по собственной молодости, проецируя память о собственной вирильности и энтузиазме на всю эпоху.
— Но среди поклонников условного «голубого огонька» есть представители новых поколений.
— Юмор — скоропортящийся продукт. Пять лет назад я написал телевизионный ситком, который лег на полку. Перечитывая сейчас, увидел, что он безнадежно устарел. Многие тонкие моменты остались во вчера. Поэтому не удивляюсь, что
человек не только пенсионного, но и моего возраста предпочитает пересмотреть Жванецкого или Петросяна, чем совершить над собой усилие и стать фанатом видеоблогера Данилы Поперечного, например,
или Александра Долгополова, Идрака Мирзализаде.
