Абсолютная и относительная истина, или об эклектицизме Энгельса, открытом А. Богдановым

Открытие Богданова сделано им в 1906 году в предисловии к III книге "Эмпириомонизма". "Энгельс в "Анти-Дюринге", - пишет Богданов, - высказывается почти в том смысле, в каком я характеризовал сейчас относительность истины" (с. V) - т. е. в смысле отрицания всяких вечных истин, "отрицания безусловной объективности какой бы то ни было истины". "Энгельс неправ в своей нерешительности, в том, что он сквозь всю свою иронию признает какие-то, хотя жалкие, "вечные истины"" (с. VIII). "Только непоследовательность допускает здесь эклектические оговорки, как у Энгельса..." (с. IX). Приведем один пример опровержения энгельсовского эклектицизма Богдановым. "Наполеон умер 5 мая 1821 года", - говорит Энгельс в "Анти-Дюринге" (глава о "вечных истинах"), разъясняя Дюрингу, чем приходится ограничиться, какими Plattheiten, "плоскостями" довольствоваться тому, кто в исторических науках претендует на открытие вечных истин. И вот Богданов следующим образом возражает Энгельсу: "Что это за "истина"? И что в ней "вечного"? Констатация единичного соотношения, которое, пожалуй, уже для нашего поколения не имеет никакого реального значения, не может служить исходной точкой ни для какой деятельности, никуда не ведет" (с. IX). И на стр. VIII: "Разве "Plattheiten" можно называть "Wahrheiten"? Разве "плоскости" - истины? Истина - это живая организующая форма опыта, она ведет нас куда-нибудь в нашей деятельности, дает точку опоры в жизненной борьбе".

Из этих двух цитат достаточно ясно видно, что вместо опровержения Энгельса Богданов дает декламацию. Если ты не можешь утверждать, что положение "Наполеон умер 5-го мая 1821 г." ошибочно или неточно, то ты признаешь его истинным. Если ты не утверждаешь, что оно могло бы быть опровергнуто в будущем, то ты признаешь эту истину вечной. Называть же возражением такие фразы, что истина есть "живая организующая форма опыта", - значит выдавать за философию простой набор слов. Имела ли земля ту историю, которая излагается в геологии, или земля сотворена в семь дней? Неужели от этого вопроса позволительно увертываться фразами о "живой" (что это значит?) истине, которая куда-то "ведет" и т. п.? Неужели знание истории земли и истории человечества "не имеет реального значения"? Ведь это же просто напыщенный вздор, которым Богданов прикрывает свое отступление. Ибо это есть отступление, когда он взялся доказать, что допущение вечных истин Энгельсом есть эклектицизм, и в то же время только шумом и звоном слов отделывается от вопроса, оставляя не опровергнутым, что Наполеон действительно умер 5-го мая 1821 года и что считать эту истину опровержимой в будущем нелепо.

Рассмотрим данный пример более детально. Мы видим последовательное столкновение трех позиций. Богданов весьма бесталанно пытается спекулятивным образом опровергнуть Энгельса, после чего Ленин вскрывает спекулятивный характер доводов Богданова. Давай те же рассмотрим рассматриваемую тему по существе, попытаясь оставить в стороне личности и спекуляции.

Мы имеем суждение "Наполеон умер 5 мая 1821 года".

           Александр I умер тогда то

           Рамзес - правил тогда то

Почему данные суждения истинны для своего времени? Они истинны, поскольку весь комплекс исторических источников - нарративных, документальных, изобразительных и т.п. говорит нам об этом. Используя все возможные методы и приемы познания мы можем убедиться в соответствии нашего представления и изучаемого предмета.

На основании этих сведений мы делаем вывод: "Наполеон умер 5 мая 1821 года" и т.п.. Почему данный суждения объективны? Поскольку проведенная нами проверка делается по правилам, по законам и не зависит от нас. Она истина не только для любого проверяющего, но даже и независимо от этого проверяющего.

 Возможно ли в будущем найти новые сведения, источники и документы которые изменят наши представления об изучаемом объекте? На этот вопрос есть два ответа:

Нет, нам достоверно известно когда Наполеон умер, и никакие новые сведения не пошатнут нашу уверенность. - тогда мы механические материалисты признающие раз и навсегда познаваемость мира и невозможность пересмотра однажды установленных вечных истин. В таком случае самым передовым методом познани будет последовательное ссумирование “вечных истин” и методами формальной логики получения из них всевозможных следствий.

Подобная практика неизбежно скатывается в том или ином виде в религиозную догматику, и будет столь же неизбежно разбиваться реальной практикой. Поскольку объективную реальность не интересуют наши представления, она живет по своим законам. Человек может лишь познать их. Таким образом, по мере нового опыта, механический материалист неизбежно скатится в идеализм, когда зазор между его знаниями и новым опытом полученным от объективной реальности станет существенным.

Рисунок

Да, вполне возможно, что мы заблуждаемся. Если наш новый опыт покажет нам, что наши представления неверны, то мы пересмотрим их, независимо от того, насколько гармоничны и доказательны они нам казались в рамках прошлого опыта. Именно такой подход ведет к последовательному развитию и изучению окружающего мира.

Характерными примерами тут может быть Ламаркизм в биологии, ньютоновская физика, флогистон и теплород в термодинамике, учение о мировой революции в общественных науках. Все эти положения, кажущиеся чрезвычайно обоснованными для своего времени, при появлении нового опыта были пересмотрены и отброшены.

Именно при таком подходе к познанию перед исследователем постоянно встает задача по переосмыслению известного нам в свете нового опыта. Анализ корректного способа решения данной задачи на примере поступательного развития человеческих знаний, послужил основанием для понятия “диалектическое снятие”.

 Не в идеалистическо-геглевском понимании.

 

Энгельс говорит здесь о "плоскостях"? Потому, что он опровергает и высмеивает догматического, метафизического материалиста Дюринга, который не умел применить диалектики к вопросу об отношении между абсолютной и относительной истиной. Быть материалистом значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств. Признавать объективную, т. е. не зависящую от человека и от человечества истину, значит так или иначе признавать абсолютную истину. Вот это "так или иначе" и разделяет материалиста-метафизика Дюринга от материалиста-диалектика Энгельса. Дюринг направо, налево, по сложнейшим вопросам науки вообще и исторической науки в частности, бросал словами: последняя, окончательная, вечная истина. Энгельс его высмеял: конечно, - отвечал он, - вечные истины есть, но неумно употреблять большие слова (gewaltige Worte) относительно простых вещей. Чтобы двинуть материализм вперед, надо бросить пошлую игру со словом: вечная истина, надо уметь диалектически поставить и решить вопрос о соотношении абсолютной и относительной истины.

Иначе говоря Энгельс сумел нащупать, или вывести, понимание неприминимости больших слов (gewaltige Worte) к простым вещам. То есть всякий раз когда мы имеем дело с практически достоверной, на сегодняшний день истине, нам не нужно пользоваться громкими заявлениями о гениальном открытии на все времена. Мы просто работаем с полученным нами суждениями, до тех пор пока не убедимся в их недостоверности. И все.

Фиолосовские тетради ссылка

Относительная истина

 

"Мы приходим к вопросу, - пишет Энгельс в начале указанной главы (отд. I, гл. IX) "Анти-Дюринга", - могут ли продукты человеческого познания вообще и если да, то какие, иметь суверенное значение и безусловное право (Anspruch) на истину" (S. 79 пятого немецкого издания). И Энгельс решает этот вопрос следующим образом: "Суверенность мышления осуществляется в ряде людей, мыслящих чрезвычайно несуверенно; познание, имеющее безусловное право на истину, - в ряде относительных (релятивных) заблуждений; ни то ни другое" (ни абсолютно истинное познание, ни суверенное мышление) "не может быть осуществлено полностью иначе как при бесконечной продолжительности жизни человечества".

"Мы имеем здесь снова то противоречие, с которым уже встречались выше, противоречие между характером человеческого мышления, представляющимся нам в силу необходимости абсолютным, и осуществлением его в отдельных людях, мыслящих только ограниченно. Это противоречие может быть разрешено только в таком ряде последовательных человеческих поколений, который, для нас, по крайней мере, на практике бесконечен. В этом смысле человеческое мышление столь же суверенно, как несуверенно, и его способность познавания столь же неограниченна, как ограниченна. Суверенно и неограниченно по своей природе (или устройству, Anlage), призванию, возможности, исторической конечной цели; несуверенно и ограниченно по отдельному осуществлению, по данной в то или иное время действительности" (81).[*87]

"Точно так же, - продолжает Энгельс, - обстоит дело с вечными истинами".[№67]

Это рассуждение чрезвычайно важно по тому вопросу о релятивизме, принципе относительности наших знании, который подчеркивается всеми махистами. Махисты все настаивают на том, что они релятивисты, - но махисты русские, повторяя словечки вслед за немцами, боятся или не умеют ясно и прямо поставить вопрос об отношении релятивизма к диалектике. Для Богданова (как и для всех махистов) признание относительности наших знаний исключает самомалейшее допущение абсолютной истины. Для Энгельса из относительных истин складывается абсолютная истина. Богданов - релятивист. Энгельс - диалектик. Вот еще не менее важнее рассуждение Энгельса из той же самой главы "Анти-Дюринга".

"Истина и заблуждение, подобно всем логическим категориям, движущимся в полярных противоположностях, имеют абсолютное значение только в пределах чрезвычайно ограниченной области; мы это уже видели, и г. Дюринг знал бы это, если бы был сколько-нибудь знаком с начатками диалектики, с первыми посылками ее, трактующими как раз о недостаточности всех полярных противоположностей. Как только мы станем применять противоположность истины и заблуждения вне границ вышеуказанной узкой области, так эта противоположность сделается относительной (релятивной) и, следовательно, негодной для точного научного способа выражений. А если мы попытаемся применять эту противоположность вне пределов указанной области, как абсолютную, то мы уже совсем потерпим фиаско: оба полюса противоположности превратятся каждый в свою противоположность, т. е. истина станет заблуждением, заблуждение - истиной" (86).[№68] Следует пример - закон Бойля (объем газов обратно пропорционален давлению). "Зерно истины", заключающееся в этом законе, представляет из себя лишь в известных пределах абсолютную истину. Закон оказывается истиной "лишь приблизительно".

Итак, человеческое мышление по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания. "Абсолютную истину, - говорит И. Дицген в "Экскурсиях", - мы можем видеть, слышать, обонять, осязать, несомненно также познавать, но она не входит целиком (geht nicht auf) в познание" (S. 195). "Само собою разумеется, что картина не исчерпывает предмета, что художник остается позади своей модели... Как может картина "совпадать" с моделью? Приблизительно, да" (197). "Мы можем лишь относительно (релятивно) познавать природу и части ее; ибо всякая часть, хотя она является лишь относительной частью природы, имеет все же природу абсолютного, природу природного целого самого по себе (des Naturganzen an sich), не исчерпываемого познанием... Откуда же мы знаем, что позади явлений природы, позади относительных истин стоит универсальная, неограниченная, абсолютная природа, которая не вполне обнаруживает себя человеку?.. Откуда это знание? Оно прирождено нам. Оно дано вместе с сознанием" (198). Это последнее - одна из неточностей Дицгена, которые заставили Маркса в одном письме к Кугельману отметить путаницу в воззрениях Дицгена.[№69] Только цепляясь за подобные неверные места, можно толковать об особой философии Дицгена, отличной от диалектического материализма. Но сам Дицген поправляется на той же странице: "Если я говорю, что знание о бесконечной, абсолютной истине прирождено нам, что оно есть единое и единственное знание a priori,[*88] то все же и опыт подтверждает это прирожденное знание" (198).

Из всех этих заявлений Энгельса и Дицгена ясно видно, что для диалектического материализма не существует непереходимой грани между относительной и абсолютной истиной. Богданов совершенно не понял этого, раз он мог писать: "оно (мировоззрение старого материализма) желает быть безусловно объективным познанием сущности вещей (курсив Богданова) и несовместимо с исторической условностью всякой идеологии" (книга III "Эмпириомонизм", стр. IV). С точки зрения современного материализма, т. е. марксизма, исторически условны пределы приближения наших знаний к объективной, абсолютной истине, но безусловно существование этой истины, безусловно то, что мы приближаемся к ней. Исторически условны контуры картины, но безусловно то, что эта картина изображает объективно существующую модель. Исторически условно то, когда и при каких условиях мы подвинулись в своем познании сущности вещей до открытия ализарина в каменноугольном дегте или до открытия электронов в атоме, но безусловно то, что каждое такое открытие есть шаг вперед "безусловно объективного познания". Одним словом, исторически условна всякая идеология, но безусловно то, что всякой научной идеологии (в отличие, например, от религиозной) соответствует объективная истина, абсолютная природа. Вы скажете: это различение относительной и абсолютной истины неопределенно. Я отвечу вам: оно как раз настолько "неопределенно", чтобы помешать превращению науки в догму в худом смысле этого слова, в нечто мертвое, застывшее, закостенелое, но оно в то же время как раз настолько "определенно", чтобы отмежеваться самым решительным и бесповоротным образом от фидеизма и от агностицизма, от философского идеализма и от софистики последователей Юма и Канта.

Тут есть грань, которой вы не заметили, и, не заметив ее, скатились в болото реакционной философии. Это - грань между диалектическим материализмом и релятивизмом.

Мы - релятивисты, возглашают Мах, Авенариус, Петцольдт. Мы - релятивисты, вторят им г. Чернов и несколько русских махистов, желающих быть марксистами. Да, г. Чернов и товарищи-махисты, в этом и состоит ваша ошибка. Ибо положить релятивизм в основу теории познания, значит неизбежно осудить себя либо на абсолютный скептицизм, агностицизм и софистику, либо на субъективизм. Релятивизм, как основа теории познания, есть не только признание относительности наших знаний, но и отрицание какой бы то ни было объективной, независимо от человечества существующей, мерки или модели, к которой приближается наше относительное познание. С точки зрения голого релятивизма можно оправдать всякую софистику, можно признать "условным", умер ли Наполеон 5-го мая 1821 года или не умер, можно простым "удобством" для человека или для человечества объявить допущение рядом с научной идеологией ("удобна" в одном отношении) религиозной идеологии (очень "удобной" в другом отношении) и т. д.

Диалектика, - как разъяснял еще Гегель, - включает в себя момент релятивизма, отрицания, скептицизма, но не сводится к релятивизму. Материалистическая диалектика Маркса и Энгельса безусловно включает в себя релятивизм, но не сводится к нему, т. е. признает относительность всех наших знаний не в смысле отрицания объективной истины, а в смысле исторической условности пределов приближения наших знаний к этой истине.

Богданов пишет курсивом: "Последовательный марксизм не допускает такой догматики и такой статики", как вечные истины ("Эмпириомонизм", III книга, с. IX). Это путаница. Если мир есть вечно движущаяся и развивающаяся материя (как думают марксисты), которую отражает развивающееся человеческое сознание, то при чем же тут "статика"? Речь идет вовсе не о неизменной сущности вещей и не о неизменном сознании, а о соответствии между отражающим природу сознанием и отражаемой сознанием природой. По этому - и только по этому - вопросу термин "догматика" имеет особый характерный философский привкус; это излюбленное словечко идеалистов и агностиков против материалистов, как мы уже видели на примере довольно "старого" материалиста Фейербаха. Старый, престарый хлам - вот чем оказываются все возражения против материализма, делаемые с точки зрения пресловутого "новейшего позитивизма".