Все так хорошо знают историю своего рода?

Почему новое поколение белорусов знает польскую историю лучше российской. Белоруссия заново создает свою национальную историю, и соседней России в ней уделяется куда меньше внимания, чем Великому княжеству литовскому.

На фоне разговоров о необходимости укрепления союзнических отношений между Москвой и Минском, вплоть до возможности введения единой валюты, незамеченным остается факт, что Россия за все десятилетия новейшей истории так и не освоила приемы мирной колонизации постсоветского пространства. Между тем как Запад владеет ими в совершенстве: благотворительные фонды, миссионерская помощь, облегчение визового режима и, наконец, внедрение в сознание обывателей стойкого понимания того, что их государство испокон веку имело более тесные связи с Западом, нежели с Россией. В свое время технологию опробовала Украина, и вот уже полтора десятилетия по этому же пути идет Белоруссия, где школьная программа уделяет больше внимания польской истории, нежели российской. Именно школа становится опытным полигоном для внедрения новой картины исторического прошлого. «Огонек» поинтересовался подробностями у недавней белорусской школьницы, а ныне студентки МГУ Алены Тышкевич (имя изменено).

Как так получается, что польскую историю белорусы сегодня знают лучше российской?

Я бы не сказала, что лучше, скорее более детально. Наша школьная программа по истории сформирована так, что историю других государств мы проходим в курсе «Всеобщей истории», где России уделено столько же внимания, сколько и Франции, Англии или Польше. Но при этом отдельно мы изучаем еще и историю Белоруссии (так же, как и в России, «всеобщую историю» и «историю России»). Так вот в курсе отечественной истории куда больше внимания уделяется польской истории, нежели российской: длительное время Белоруссия была частью польских земель — напрямую или в составе ВКЛ…

ВКЛ?

Великого княжества литовского — наше средневековье. Помню, как в школе мы детально изучали жизнеописания литовских князей, штудировали биографии их самих, жен, любовниц, детей, друзей, митрополитов и т.д. Но, как я выяснила недавно, оставляли без внимания все, что не относилось напрямую к истории ВКЛ. Например, представителей тех же литовских дворянских и даже княжеских родов, выбравших служение Москве. Только в МГУ я узнала о Бельских, происходивших из рода Гедиминовичей и породнившихся с Рюриковичами, о Глинских, оказавшихся у московского трона благодаря матери Ивана Грозного, о Старицких, которые по женской линии происходили из рода Хованских — еще одних выходцев из ВКЛ и бывших главными соперниками Ивана IV за власть. А ведь были еще Мстиславские, Бабичевы, Пронские…

Но эта часть литовской истории почему-то в нашей школьной программе отсутствует. Равно как и полноценная история Киевской Руси

Мы детально изучаем историю только Полоцкого княжества, а его взаимоотношения с соседями по пути «из варяг в греки» сводятся в основном к рассказу о несчастливом замужестве княжны Рогнеды. Для того, кому пришлось учиться и по российским, и по белорусским учебникам истории, разница в интерпретации исторических событий и подборке фактов очевидна.

И в чем она?

Согласно белорусской подаче, наша страна, как правило, становилась на протяжении всей своей истории жертвой захватнической политики соседей — Польши или России. Скажем, захват Смоленска в начале XVI в. подается как результат агрессии со стороны Москвы, присвоившей исконные земли ВКЛ. Читая российский учебник истории, я узнала иную точку зрения: Василий III считал Смоленск своей вотчиной, захваченной, напротив, литовцами и поляками. Право так думать ему давал тот факт, что Смоленск был захвачен польско-литовским войском, смоленский князь и его наследник убиты, а младший сын князя Юрий Святославович бежал и присягнул на верность Москве. Но Василий III решился отвоевать «свое» только после внезапной смерти сестры Елены, ставшей к тому времени вдовой литовского князя Александра Ягеллончика и помехой в глазах его преемника Сигизмунда I. К тому же Москва дала приют главному сопернику Сигизмунда в борьбе за трон ВКЛ — Михаилу Глинскому. Все это привело к взятию Смоленска зимой 1513–1514 годов. Или, например, времена русской Смуты подавались нам в школе как история Люблинской Унии и принятия Статута ВКЛ 1588 года. Последний — как пример антипольских настроений и первая попытка создания правового государства, предпринятая под канцлером Львом Сапегой. И ни слова о том, что тот же Сапега был главой посольства ВКЛ и заключал мирные соглашения с Федором Иоанновичем и Борисом Годуновым, а потом он же готовил интервенцию в Москву, поддерживал обоих Лжедмитриев, а в его имении воспитывался лже-Ивашка I (якобы сын Марины Мнишек и Лжедмитрия II).

Кстати, про Лжедмитрия, Мнишеков и Годунова я тоже узнала лишь в Москве. Это не означает, что российский учебник лишен предвзятости и ангажированности в подборе фактов. На мой взгляд, в нем неоправданно мало внимания уделяется истории того же ВКЛ, а ведь этот период в общерусской истории крайне важен, потому что представляет собой альтернативный путь политического развития, принятый в северо-западной Руси и уничтоженный Москвой в XVI веке. Править историю — дело неблагодарное: правда рано или поздно всплывет. Мне родители рассказывали, что в годы советской власти историю Белоруссии тоже «чистили» — в школах не рассказывал, например, о Миндовге или Радзивиллах. Потом маятник качнулся в другую строну, и с момента обретения независимости белорусские школьники пишут доклады про родовые уездные города или семейные генеалогии аж до четвертого колена.

Все так хорошо знают историю своего рода?

Кто-то знает, но большинство придумывают. Мне, например, не известно, откуда мои пра-пра-пра родом, но знаю, что они из Радзивиллов, так что для итоговой работы я выбрала историю Городца — «родового гнезда». И этим путем, насколько мне известно, идут многие. Справедливости ради: в западной Белоруссии историю родов сохраняют лучше — в каждой второй семье есть предки поляки или немцы, а генеалогическое древо частенько возводят к XII или XIII векам. На востоке страны такое встречается реже. Что легко объяснимо: Белоруссия была долгое время разделена: западные земли находились в составе Польши, восточные — России. Не удивительно, что и сам белорусский язык образовался как смесь двух других — польского и русского. По-польски, как правило, говорила знать, элита, люди образованные, на белорусском — крестьяне и мещане. Был даже период, когда белорусский язык был запрещен в официальном общении и в литературе. В западных землях обучение на польском продолжалось даже после Второй мировой войны, так что, например, моим дедушке и бабушке пришлось переучиваться писать и читать на русском. На ЦТ (централизованном тестировании — аналог ЕГЭ) по белорусскому мне третьим вопросом выпала «Дудка белорусская» Франтишка Богушевича — произведение, написанное на польском про то, что белорусы не должны забывать родной язык. Так что, если с языком все так непросто, что уж говорить об истории! Наши школьные учебники, как и российские, регулярно переиздаются, но их содержание при этом особо не меняется.

Львиная доля белорусского научного сообщества, включая историков, давно и прочно ассоциирует себя с Европой, а не с Россией. А именно эти люди разрабатывают программы и пишут пособия.

С другой стороны, в Белоруссии сегодня действует немало польских фондов и частных школ, ориентированных на то, чтобы молодые белорусы получали «карту поляка» и ехали учиться в Польшу.