В. Курочкин «»На войне как на войне» (1965) -

в центре – человек, оказавшийся в нечеловеческих условиях войны. Авторов упрекали в дегероизации подвига, пацифизме, преувеличенном внимании к страданиям и смерти, излишнем натурализме описаний.

В связи с «лейтенантской прозой» вспоминали Ремарка. «На Западном фронте без перемен» - откровенно о ранах в душах молодых людей после Первой мировой войны – «потерянное поколение».

Б. Окуджава «Будь здоров, школяр»: «вдруг, в 1960 году, он неожиданно для самого себя начал набрасывать цикл разрозненных заметок о своих ста днях на фронте. Психологически это объяснимо – из-под спуда вырывалось то, что он долгие годы держал в себе; оттепель раскрепощала, снимала табу. Вдруг удастся написать и о собственном военном опыте, честном, но негероическом, навеки разочаровавшем его в романтике всяческих экстремальностей? Писал не для печати – для аутотерапии: выбрасывал из себя мучительные воспоминания о собственной растерянности, об осознании уязвимости, о дикой и непреодолимой беззащитности, которую чувствовали на войне только самые молодые, помнящие домашнее тепло: «Твои лихие кони не смогут ничего. Ты весь как на ладони, все пули в одного».

Может, на дне души он и допускал, что эта вещь будет напечатана. Потому что напечатать ее было надо – она утешила бы многих. Всех, кто хочет жить и боится умереть, и считает это своим преступлением. Всех, кто готов отдать жизнь за Родину, но предпочел бы, если можно, не отдавать».

Он написал «Школяра» очень быстро – примерно за два месяца. С радостным чувством освобождения от давних страхов, от стыда, от преследовавших его до сих пор военных кошмаров (которые и потом никуда не делись). Вещь получилась, строго говоря, не о войне, то есть в ней почти нет атак, боев, героического сопротивления, а есть долгое и томительное ожидание боя, дождь, холод, бесконечные переезды с одной позиции на другую, изнурительная военная работа и чувство совершенной потерянности. Манера самая простая – хотя не обошлось без влияния «На Западном фронте без перемен»: то же сплошное настоящее время и не отпускающее, нарастающее чувство абсурдности всего; какой уж тут героизм. Думаю, именно эта ремарковщина (а Окуджава Ремарка ценил и часто в том признавался) возмутила советскую критику больше всего: еще одно, значит, потерянное поколение? Да ведь те воевали непонятно за что, а мы – за Родину!

Но о том, как воевали за Родину, написано достаточно. А о том, как мальчик с арбатского двора никак не может примириться с тем, что он смертен и более того – обречен (из мужчин поколения Окуджавы погиб каждый второй), еще не писали, во всяком случае с такой силой. Школяр не понимает творящегося вокруг. Он всем чужой. Никто ему ничего не объясняет. Он расцветает от любого человеческого слова, но этих слов почти не слышит. Каждый за себя. Взаимопомощи – минимум. Все время хочется есть и спать. «Школяр» написан короткими, рублеными фразами, разговорно, элементарно – но за этой простотой и ясностью тем острей чувствуется великая иррациональность войны, в которой ни солдаты, ни старшины, ни комбаты в равной степени не понимают ничего. Почему же не написать об этом честно – как все страшно и непонятно? Ведь школяры еще есть и будут, эта порода, слава богу, не переводится. И они попадают не обязательно на фронт, а на ту же целину, куда чуть не отправили в 1957 году самого Окуджаву (он показался неблагонадежным, и его миновала эта чаша). Или в армию. И чтобы им не было стыдно своей беспомощности и робости, должен найтись кто-то, кто не побоится во всем признаться: да, ребята, я был здесь, у меня такое было, ничего страшного, обтерпишься, «ты еще поживешь, дружок». Главное – не предать свое школярство, не стать бывалым. И постараться вернуться назад. Это почти невозможно, но ты попробуй – потому что ты сам по себе бесценен, неповторим, ты человек, ничего лучшего быть не может.

«Школяр» – не о трусости. Он об онтологической неспособности примириться с тем, что чудо человека расходуется так глупо, так бездарно, так ни для чего. Потом это будут называть абстрактным пацифизмом, но «пацифизм» – не совсем то слово. Проблема ведь не только в «мире во всем мире», а в роковом изъяне человеческой натуры – в неспособности к гармонической жизни, для которой все есть. (Д. Быков)

Ю. Бондарев «Горячий снег» (1965 – 1969) – своего рода полемика с «ремаркизмом»: «…мои герои борются и любят, любят и гибнут, не долюбив, не дожив, многого не узнав. Но они узнали самое главное, они прошли проверку на человечность через испытание огнем» - оптимистическая трагедия. Действие укладывается в одни сутки, в течение которых одна батарея отражает атаки танковой дивизии, рвущейся на помощь армии Паулюса, которая попала в окружение под Сталинградом. Этот частный эпизод войны стал переломной точкой, с которой началось победное наступление советских войск. Поэтому события разворачиваются как бы на трех уровнях: в окопах артиллерийской батареи, в штабе генерала и в ставке Главнокомандующего, где генералу перед назначением в действующую армию приходится выдержать труднейший психологический поединок с самим Сталиным.

Внутренний мир героев, преломление в нем опыта войны, изображение процесса нравственного выбора человека.

В некоторых книгах – романтизация образов.

Б. Васильев «А зори здесь тихие» (1969); «В списках не значился» (1975). Писатель обычно выбирает эпизоды незначительные с точки зрения глобальных исторических событий. Но в этих эпизодах проявляется высочайший дух тех, кто не побоялся выступить против превосходящих сил врага – и одержал победу. 5 девушек во главе со старшиной Васковым вступили в бой с 16 фашистами.

Символизация образов, философское осмысление ситуаций нравственного выбора.

В. Быков «Сотников» (1970), «Обелиск» (1972), «Знак беды» (1984).

Проблематика сформулирована самим писателем: «Я говорю просто о человеке. О возможностях для него и в самой страшной ситуации – сохранить свое достоинство. Если есть шанс – выиграть. Если нет – выстоять. И победить, пусть не физически, но духовно».