Оценки государственного строя думской монархии в правой публицистике, 1906-1917 гг

Тема 3.

(лекция)

 

Модернизация российского общества привела к формированию в начале ХХ века центрального народного представительства – Государственной думы Российской империи. Самодержавная монархия стала «дуалистической». Страна двигалась по пути к конституционному строю. Однако век российского парламентаризма оказался недолгим и закончился вместе с крушением монархии в 1917 году.

Деятельность новых государственных учреждений, созданных в России после революции 1905 года, находилась под пристальным вниманием идеологов консерватизма.

В новых условиях былое единодушие правых авторов уходит в прошлое. Разброс мнений по поводу обновлённого государственного строя Российской империи достаточно велик: от призывов к упразднению Думы до требований расширить её компетенцию.

Так, В.А. Грингмут расценивал издание Манифеста 17 октября 1905 года как предательство национальных интересов России. Принципиальные противники представительства – В.А. Грингмут, К.Н. Пасхалов, В.П. Мещерский, А.С. Вязигин, Б.В. Никольский – считали недопустимым сам факт существования Думы, независимо от степени её влияния на политическую жизнь страны. Даже очень умеренный проект «булыгинской думы» В.А. Грингмут воспринял как «шаг в непроглядный мрак будущего». Аналогично оценивал Б.В. Никольский доклад П.Д. Святополк-Мирского о необходимости реформирования системы государственного управления, назвавший его задним числом «взрывом по всем нашим историческим швам и рубцам». Развитие народного представительства расценивалось как угроза национальной безопасности страны.

Будучи вынужденным мириться с фактом существования представительства, редактор «Гражданина» на страницах своего издания развернул целую кампанию за ограничение полномочий Государственной думы.

Автор «Русского знамени» Б.В. Никольский предлагал уже после издания Манифеста 17 октября 1905 г. ограничится созывом временных комиссий из народных представителей. Состав каждой комиссии должен был зависеть от характера обсуждаемого вопроса. В революционных условиях повторялись предложения царских бюрократов сорокалетней давности.

Позиция лидеров правых партий была двойственна: с одной стороны, они заявляли о незыблемости самодержавия в новых условиях, с другой, признавали факт существования Думы, в работе которой принимали активное участие. А лидер Союза русского народа Н.Е. Марков даже высказывал пожелания, «чтобы Дума имела те права, которые ей благоугодно было дать Самодержцем Всероссийским. Он призвал Думу к законодательным трудам, и посему мы поддерживаем всецело и работаем в Думе законодательную работу». Среди лидеров правых партий только А.И. Дубровин был последовательным противников представительства и считал участие правых в работе Думы свидетельством принятия ими традиций парламентаризма.

Однако ставшее фактом приспособление правых партий к парламентским формам борьбы отразилось в следующих словах Н.Е. Маркова: «Можно быть недовольным 3-й, 4-й Думой, 20-й, разгоните их, выберите настоящую, русскую, но как учреждение Государственная дума необходима: без этого России не существовать».

Л.А. Тихомиров считал новую систему управления страной крайне противоречивой, неустойчивой и нуждающейся в усовершенствовании. Созданный Основными законами политический строй не удовлетворял ни одну из политических сил в стране от социал-демократов до «черносотенцев», за исключением, разве что, октябристов. Манифест 17 октября он рассматривал как необоснованную уступку антимонархическим силам и явно тенденциозно заявлял, что ко времени издания Манифеста революция пошла на спад и в принятии документа, ограничивавшего самодержавие, не было никакой необходимости.

А.С. Вязигин видел причину внутриполитического хаоса не в сохранении неограниченной монархии, а в её трансформации в конституционную.

Г.Г. Замысловский подчёркивал, что «русская конституция» (Основные законы 1906 г. – К.Т.) ограничила не императора, а бюрократию.

Н.О. Куплеваский, напротив, разделял позицию П.А. Столыпина: «Российская империя может быть названа монархией представительной, наш государственный строй может быть назван конституционным в том смысле, что в нем признается необходимым участие представителей народа в отправлении функций государственной власти, самодержавный – в том смысле, что Самодержавный Государь может … его отменить и установить другие его формы». Консерваторы пытались смириться с существованием Думы, но надеялись, что рано или поздно представительство будет ликвидировано.

В отличие от большинства соратников по консервативному лагерю, достаточно позитивно оценивали третьеиюньскую систему «националисты» (ВНС). М.О. Меньшиков, стараясь избегать конституционной терминологии, признавал «представительный строй бесповоротно введённым в России». В отличие от реакционеров, неограниченность царской власти трактовалась М.О. Меньшиковым не как возможность единоличного принятия решений, а как право контролировать и по необходимости вмешиваться в законотворческий процесс.

С.Ф. Шарапов политический строй «думской монархии» однозначно связывал с ненавистным ему конституционализмом и засилием бюрократии. Речь не шла об опасности ограничения царской власти. Напротив, симпатизирующий славянофилам автор сетовал, что разбуженная революцией 1905 года гражданская инициатива была задушена правительством П.А. Столыпина, создавшим марионеточный парламент.

Таким образом, отсутствие единства в оценках третьеиюньской системы указывает, с одной стороны, на разнообразие мнений и подходов консервативных авторов к проблеме народного представительства, что, в свою очередь, было нехарактерно для консерватизма первых лет ХХ века с его критикой земского и городского самоуправления. Однако, с другой стороны, разброс мнений свидетельствует о расколе в стане консерваторов, их неспособности выработать общие принципы дальнейших действий.

Правая публицистика 1905-1917 гг. заявляла, что никакие изменения государственного строя не поколебали основ самодержавия. Раз царь своей волей издал Основные законы, то есть сам санкционировал создание новой системы управления, то возникшие представительные учреждения не способны ограничить свободу своего создателя.

Князь В.П. Мещерский называл Думу и обновлённый Государственный совет «поверенными» царской власти, а лидеры «черносотенных» партий В.М. Пуришкевич и Н.Е. Марков сравнивали Думу с «судом присяжных», который помогает власти принимать важнейшие решения, следуя провозглашённому ей курсу.

Л.А.Тихомиров писал, что царь «создавал Государственную Думу как учреждение, обязанное содействовать его Державной воле, в им указанных целях, и давал выборным права только для исполнения их обязанностей». Правовую основу «думской монархии» – Основные законы 23 апреля 1906 года – консерватор называл источником политической анархии и хаоса.

В свою очередь, С.Ф. Шарапов главное свидетельство этого видел в желании законодателя ограничить законодательные прерогативы самодержца. В результате, появились три законотворческие инстанции – царь, Дума и Госсовет, враждующие между собой. А Л.А. Тихомиров вообще был склонен считать Основные законы 1906 года нелегитимными, верно подмечая, что эта «конституция» не была никем санкционирована – ни Земским собором, ни оппозицией, ни самодержавием, ибо оно не имеет право само себя ограничить.

Ожесточённые споры в среде российских консерваторов вызывал вопрос о разграничении полномочий между императором и представительными учреждениями – Думой и Госсоветом. При любом решении данной проблемы власть царя подлежала ограничению. М.О. Меньшиков предлагал, чтобы в стабильной ситуации Дума работала в соответствии с Основными законами, а в случае столкновения представительства с верховной властью последнее слово оставалось за императором. Но даже такой порядок делал политическую систему крайне неустойчивой, ибо парламент стремился реализовать предоставленные ему «Учреждением Государственной Думы» от 20 февраля 1906 года законодательные полномочия.

Консерваторы не смогли выработать принципы управления в системе «думской монархии» ещё и потому, что не испытывали оптимизма по поводу её дальнейшей судьбы. В унисон с утверждениями «охранителей» пореформенной эпохи консервативные идеологи начала ХХ века считали, что в России единственным источником законодательства является воля самодержца. Более того, они запрещали самодержавию готовому пойти (и, в итоге, пошедшему) на уступки под натиском революционных сил, вносить изменения в традиционную систему управления государством и оказывались «б о льшими роялистами, чем сам король».

Приемлемым для большинства российских монархистов вариантом народного представительства выступала законосовещательная Дума, создание которой предусматривалось в проекте А.Г. Булыгина (6 августа 1905 года). Дума должна была своим присутствием лишь укреплять пошатнувшееся положение монархии. Неслучайно Л.А. Тихомиров заявлял, что представительство следует «выращивать непременно при самодержавии». Однако стремление ограничиться законосовещательным представительством подчёркивает неспособность российских консерваторов правильно оценить ситуацию в стране. Ведь проект «булыгинской думы», по сути, оказался мёртворождённым в условиях резкого подъёма революции.

Так же, как накануне революции 1905 г., российские консерваторы периода «думской монархии» опасались, что представительство постепенно эволюционирует в аналог европейского парламента.

В.А. Грингмут обвинял Думу в содействии развитию в стране институтов парламентаризма и конституционализма. С ним был полностью солидарен К.Н. Пасхалов, считавший неприемлемым существование в России представительства, основанного на партийном принципе.

Л.А. Тихомиров предостерегал, что занятая борьбой с правительством, раздираемая межпартийными противоречиями Дума превратилась в чуждый политическому строю России элемент партийно-парламентской системы.

Монархисты обращали внимание своих читателей на следующие недостатки парламентаризма как модели представительства западных стран.

Демократический принцип всеобщего избирательного права требовал от каждого члена общества участия в политической жизни. Однако отдельный человек, занятый своим узкопрофессиональным делом, не в состоянии проникнуть во все тонкости многочисленных социально-экономических и политических вопросов.

Л.А. Тихомиров также указывал, что «требование от народа выражения воли по множеству вопросов, в которых он ничего не понимает, приводит массу в такое состояние, в котором она просто не захотела бы оставаться». Поэтому народ передоверяет решение общественных проблем своим представителям, для которых политика становится профессией. Так в демократическом обществе формируется новый правящий класс – «сословие политиканов». Это «сословие» представляет собой совокупность партийных деятелей, в своей политике отстаивающих интересы не тех слоёв населения, которые их избрали в парламент, а определённых групп элиты, стоящих за этими партиями. А поскольку «политическая деятельность либерально-демократического строя не требует людей умных, честных, независимых» и приветствует лишь «практическую ловкость дельца, беззастенчивость, безразборчивость в средствах, эластичность убеждений», то и говорить о высоком моральном, интеллектуальном и профессиональном уровне партийных деятелей не приходится.

Политики на Западе, соглашался с Л.А. Тихомировым П.Е. Казанский, не обладают необходимым для правителей нравственным авторитетом и лишены уважения граждан. Чтобы сохранить власть, они пытаются сформировать благоприятное для них общественное мнение. Получается, что партии не представляют волю народа, а формируют её в своих целях.

В.А. Грингмут указывал, что европейские политики манипулируют сознанием избирателей в своих партийных интересах. Поэтому создаётся такая ситуация, когда народ оторван от власти.

Л.А. Тихомиров, развивая мысль своего кумира, отмечал, что класс политиканов «живёт не народной, а кружковой жизнью, его традиции – его собственные, а не национальные, и он вечно занят борьбой за власть, постоянно принужден думать о том, как захватить народ, сорвать его голоса, правдами-неправдами притащить его к себе, а не самому прийти к нему и слиться с ним духовно». Правительство, создаваемое на партийной основе, ответственно перед партиями и в своей деятельности отстаивает не общенациональные интересы, а интересы различных групп элиты. Народ чувствует этот произвол, но его гнев политики сдерживают таким обстоятельством, как «кучи показываемых будто бы им самим поданных бюллетеней». Выбрав в парламент своих представителей, далее народ уже не может влиять на принятие государственных решений. Законы принимаются «политиканами» от имени всего общества, но направлены на защиту корыстных интересов правящего класса.

Подобная система народного представительства, по мысли теоретика консерватизма, не может существовать долго. Ведь, во-первых, она не основывается на доверии народа, а во-вторых, постоянные смены курсов и правительств заложены в саму суть этого строя. Поэтому «либеральный демократизм принужден постоянно сам поддерживать организацию народной воли, которой совершенно основательно не может реализовать, он вечно обещает кисельные реки, вечно заставляет народ думать, что виновата не система, а люди». В результате, когда недовольство общества властью достигает предела, происходит очередная смена правительства, «тот, кто вчера был героем, становится изменником», новое правительство функционирует до тех пор, пока в результате безответственной политики не исчерпает кредита народного доверия и, тем самым, не подготовит почву для нового государственного переворота. По словам консерватора, «этой сменой лишь держится система, своими собственными теориями преграждающая себе возможность доразвиться до какого-либо прочного строя».

Либерально-демократическая система народного представительства, утверждали монархисты начала ХХ века, исчерпала себя, превратившись в фиктивную власть «политиканствующего сословия». Логическим результатом кризиса либерализма, подчеркивал С.Ф. Шарапов, стало формирование и распространение социалистических идей. Западный парламентаризм как форма организации представительных органов власти оказался неэффективен. Это полностью доказывает опыт Государственной думы России.

Необходимо заметить, что выделение недостатков социально-политического строя либеральных демократий составляет, пожалуй, наиболее сильную и непротиворечивую часть общественно-политической доктрины российского консерватизма. Критика консерваторами парламентаризма не претерпевала принципиальных изменений, начиная со славянофилов 1830-1840-х гг., вплоть до мыслителей русского пореволюционного зарубежья. Причём, идейные разногласия представителей российского консерватизма различных направлений не оказывали влияния на их взгляды относительно слабых сторон либеральной демократии.

Консерваторы начала ХХ века с неприязнью относились не только к чрезвычайно радикальным I и II Думам. Соглашаясь с В.П. Мещерским и С.Ф. Шараповым, Л.А. Тихомиров считал III Думу опаснее двух предыдущих. У первых, крайне оппозиционных Дум не было шанса на существование и вреда они не успели принести. А вот третья Дума опасна тем, что она действует в рамках закона, но при этом, своей деятельностью всячески подрывает самодержавие, способствует развитию институтов западного парламентаризма на русской почве.

С.Ф. Шарапов также был непримиримым противником третьей Думы. Он видел в ней институт либеральной демократии, наделённый всеми недостатками партийного представительства. Идеолог отстаивал принципы земского беспартийного самоуправления, при котором депутаты занимаются решением конкретных вопросов на местах и не отвлекаются на политические баталии.

М.О. Меньшиков, напротив, считал III Думу достаточно работоспособной и предлагал бороться не с представительством вообще, а с его недостатками: «Реакционеры кричат: долой парламент! Мне кажется, следует кричать: долой парламентские недостатки!». Однако в условиях радикализации общества парламент, выражающий настроения этого общества, в любом случае, становился соперником власти.

В.В. Шульгин был склонен идеализировать третьеиюньскую систему, ратуя лишь за то, чтобы со временем в Государственной думе укрепляли свои позиции монархисты различных оттенков – от крайне правых до октябристов. В этом он видел непременное условие постепенной эволюции партийной Думы в некий аналог Земского собора, лишенного негативных проявлений парламентаризма.

Критиковали консерваторы и избирательный закон 11 декабря 1905 года (на основе которого проходили выборы в первую и вторую Думы) и даже закон 3 июня 1907 года, которые, по их мнению, сформировали неудовлетворительный состав представительства. Главные претензии к авторам законопроектов сводились к следующим положениям:

1) слабо проведён сословный принцип выборов;

2) не было создано ограничений для партийного характера представительства;

3) избирательными правами наделены представители практически всех этнических и конфессиональных групп Российской империи, включая евреев.

Так, главный недостаток третьей Думы М.О. Меньшиков видел в её составе: «Чернь, революционеры, инородцы присутствуют в третьей Думе, и именно производимому ими брожению нужно приписать неуспех нашего парламента».

Консерваторы были недовольны составом третьей Думы даже притом, что он не отражал реального соотношения между сословиями и социальными группами. Так, дворяне, составлявшие 1,5 % населения страны, избирали половину депутатского корпуса третьей Думы, в то время как крестьяне (85% населения) – только 22%. Состав IV Думы был ещё более цензовым. Несмотря на это, накануне выборов в IV Думу Л.А. Тихомиров призывал скорректировать избирательный закон 3 июня 1907 года, так как рост оппозиционных настроений в обществе к 1912 году, по его верному замечанию, «чрезвычайно усилился». 

Недостатками избирательного законодательства консерваторы объясняли формирование «в высшей степени слабого законодательного корпуса». Они подчёркивали, что думские депутаты в массе своей не способны к плодотворной парламентской деятельности, оппозиционны режиму, разделяют русофобские взгляды. Консервативная печать, не без основания, указывала, что многим депутатам нет дела до общегосударственной пользы. Они используют думскую трибуну лишь для отстаивания личных и клановых интересов, подчас противоположных интересам национальным.

Кроме того, некоторые авторы указывали, что в действующем законодательстве не определён правовой статус депутата Думы, то есть непонятно, имеет ли вообще он право представлять чьи-либо интересы. Л.А. Тихомиров также считал недопустимым то обстоятельство, что депутаты не ответственны перед своими избирателями и, кроме того, в законах не прописана ответственность членов Думы за свои действия. Идеолог призывал отменить депутатскую неприкосновенность, объясняя это сомнительной репутацией многих народных избранников.

Заимствуя методы консервативной печати рубежа XIX-ХХ вв., публицисты периода «думской монархии» знакомили своих читателей с многочисленными примерами продажности, некомпетентности депутатов Думы, что должно было само по себе свидетельствовать о несостоятельности представительства. Так, «Московские ведомости» Л.А. Тихомирова (возглавлявшего редакцию с 1909 по 1913 гг.) раскрывали перед читателями порочность третьей Думы, которая проявлялась и в таких частных случаях, как:

- отказ Н.А. Хомякова от председательства в Думе как выражение мелочных своекорыстных межфракционных склок и скандалов;

- осуждение депутатами министра народного просвещения А.Н. Шварца, посетившего Думу с отчётом о деятельности своего ведомства;

- запрос кадетов об отмене Положения о чрезвычайной охране 1881 года сразу после покушения на П.А. Столыпина;

- отказ Думы ассигновать средства на модернизацию военного флота и т.д.

Приводя многочисленные примеры издержек, негативных проявлений работы первого российского парламента, действительно имевших место, консерваторы ставили резонный вопрос о соответствии нарождающегося парламентаризма реальным потребностям и историческим традициям страны. Однако ставка на силовые методы борьбы с Думой, отсутствие объективного анализа сложившейся социально-экономической и политической ситуации, призывы вернуться к прежним порядкам вновь делали критику консерваторами обновлённого государственного строя России малоэффективной. Они стремились не замечать положительных результатов деятельности парламента. Пожалуй, только «националисты», в том числе и М.О. Меньшиков, постепенно переходивший на позиции буржуазного национализма, отмечали, что работа Думы важна для реализации свободы слова, а также позволяет ввести общественно-политическую борьбу в законные рамки.

Противники Думы отмечали её превращение в бюрократическое учреждение, ещё больше увеличившего пропасть между верховной властью и народом. Князь В.П. Мещерский сетовал, что «все новые учреждения – Государственная Дума, обновлённый Государственный Совет, новый Совет Министров – все вместе увеличили средостение между Царём и народом до размеров небывалых в продолжение двухсот лет новой истории России». С одной стороны, бюрократия стремилась подчинить своему влиянию центральное представительство, с другой, многие думские деятели усвоили себе стиль поведения, установки представителей высшей бюрократии.

Консерваторы периода «думской монархии», как и в преддверии революции 1905 г., критически оценивали участие интеллигенции в работе представительных учреждений. Авторы указывали на такие черты сознания большинства представителей российской интеллигенции, как неспособность к практическим действиям в процессе создания системы представительства, преобладание нигилистических настроений, негативное отношение к религии и монархии, слабое знание специфики российского социума, некритичное отношение к западным (либеральным и социалистическим) моделям переустройства российского общества. Всё это, утверждал Л.А. Тихомиров, делает интеллигенцию разрушительным фактором в процессе модернизации и адаптации российского самодержавия к условиям начала ХХ века. По словам консерватора, историческая трагедия российской интеллигенции «состоит именно в том, что она по рассудку, по книжным своим идеалам оторвана от отечества, а по внутренней психологии всё-таки связана с тысячелетней историей его». Вследствие этого противоречия интеллигенция в России оказалась не только «бесплодна», но превратилась в дестабилизирующий фактор социально-политической системы. По данному вопросу Л.А. Тихомиров писал, что «разрушительна её работа, которая ей теоретически кажется освободительной, практически же не освобождает, а только подрывает, разрушает, деморализует народ».

Консерваторы с удовлетворением заявляли, что широким народным массам принципы демократии и парламентаризма чужды. Дума стремительно теряет поддержку общества, возлагавшего на неё оказавшиеся несбыточными надежды на разрешение социально-политических противоречий.

 Критикуя партийный характер народного представительства в России, правые верно указывали на главную причину отсутствия поддержки думского парламентаризма в широких слоях населения. По их утверждению, политические партии России – это аморфные образования, не обладающие широкой социальной базой и поддержкой в обществе. Они, скорее, представляют объединения различных групп политической и финансово-промышленной элиты, интеллигенции и оторваны от народа. Ни одна политическая партия (даже правая), в случае своей победы (в Думе или после падения монархии), не способна взять на себя ответственность за управление государством. Российские политические партии начала ХХ века не способны стать эффективными институтами государственного управления и в условиях крупного социального катаклизма обречены на провал. 

Однако, верно отмечая отсутствие широкой социальной базы российского парламентаризма, консерваторы упускали из внимания тот факт, что и старый порядок, апологетами которого они в той или иной степени являлись, стремительно терял сторонников во всех слоях общества. Только в последние годы существования Российской империи консерваторы с разочарованием, а подчас и негодованием, отмечали огромную пропасть между идеалом монархии и представителями правящей династии.

О кризисном состоянии российского консерватизма в преддверии революции 1917 г., его неспособности выработать план дальнейшего развития страны, свидетельствует, на наш взгляд, эволюция взглядов на народное представительство двух значительных фигур отечественной консервативной мысли, чьи подходы обладали немалым реформаторским потенциалом, – Л.А. Тихомирова и М.О. Меньшикова. Первый, по сути, перешёл в стан реакционеров, второй – постепенно склонялся к либеральным принципам, скорректированным националистическими лозунгами.

Так, Л.А. Тихомиров уже к концу 1906 года отходит от проекта «Монархической государственности», предусматривавшего, как отмечалось выше, создание законодательной Думы, действующей в единении с самодержавием. Предложения консерватора, содержавшиеся в работе «Самодержавие и народное представительство» (1907), значительно умереннее, чем в «Монархической государственности» (1905). В частности, в 1907 году автор уже выступил за предоставление законодательного приоритета Государственному совету. Л.А. Тихомиров соглашался с попыткой представить Госсовет в качестве противовеса Думе, которая, в свою очередь, получала лишь законосовещательный статус. Должна была возрасти зависимость Думы и её депутатов от верховной власти.

А в передовицах «Московских ведомостей» за 1909-1913 гг. их новый редактор уже выступал с предложениями предоставить императору право утверждать любой закон без одобрения Думы и Госсовета. При этом следовало отменить 87-ю статью Основных законов. Тем самым, процедура принятия законов лишь волей императора становилась легитимной. Следовало восстановить законодательную монополию царя, чтобы его личные решения смогли проходить по всем статьям, а не по одной только 87-й.

М.О. Меньшиков же, напротив, ещё в 1909 году стал утверждать, что в новых условиях самодержавие стало пережитком прошлого, препятствием на пути исторического развития России. Он писал, что «Дума гораздо более национальна, чем приказный строй с безответственностью бюрократии».

В результате, чтобы сделать идеологию более гибкой и применимой к практике, следовало пересмотреть или вовсе отказаться от некоторых краеугольных оснований консервативной доктрины (М.О. Меньшиков). И наоборот, желание сохранить чистоту идеологии обернулось стремлением подогнать действительность под отвлечённый идеал (Л.А. Тихомиров и реакционеры).

Заметим, что изменения, произошедшие в политических воззрениях консерваторов, оставшихся после 1917 года в Советской России, также свидетельствуют о кризисе консервативной мысли. Исторические уроки 1917-1920 гг. не стали поводом к развитию идеологии отечественного консерватизма. Одни авторы (В.В. Шульгин, В.М. Пуришкевич) остались принципиальными противниками идей народовластия, широкого самоуправления, всеобщего избирательного права. Другие (М.О. Меньшиков) предпринимали неудачные попытки синтеза концептуальных подходов консерватизма и социализма.

Л.А. Тихомиров после социальных катаклизмов периода революции и гражданской войны вовсе прекратил научные поиски в социально-политической области. Крушение российской монархии, историческое фиаско монархической идеи приобретали во взглядах Л.А. Тихомирова апокалипсические черты.

В. М. Пуришкевич после 1917 г. оставался ярым приверженцем идеи восстановления российской монархии. Только теперь, в новых исторических условиях, Романовы не могли рассчитывать на российский престол. В письме М.А. Волошину в недавнем прошлом верноподданный Николая II писал, что «эта скверная немецкая династия … уже давно потеряла всякие права на престол». Восстановить самодержавие в России, по утверждению В.М. Пуришкевича, должна была жесткая диктатура, имевшая своей социальной базой все патриотически настроенные антибольшевистские силы.

Однако исторические реалии внесли свои коррективы в лозунги и предложения В.М. Пуришкевича. Программа задуманной им «Всероссийской Народно-Государственной партии» предусматривала развитие местного самоуправления в форме церковных приходов, а также говорила о необходимости создания центрального представительства, состоящего как из выборных от народа, так и назначаемых верховной властью. При этом ущемлялись права национальных меньшинств России, особенно евреев.

Открыто провозгласив монархические и националистические лозунги, В.М. Пуришкевич оказался в оппозиции «непредрешенческой» политике лидеров Белого движения. В январе 1920 г. жизнь Пуришкевича оборвалась от сыпного тифа.

После октября 1917 г. консервативная риторика политических предложений М.О. Меньшикова явно идет на спад. Имевший место постепенный переход идеолога ВНС на позиции буржуазного национализма после прихода большевиков к власти сменился попытками переосмысления социалистических принципов общественного устройства. Вряд ли можно согласиться с А.С. Орловым, который считает, что содержанием изменений политических взглядов М.О. Меньшикова в 1917-1918 гг. является эволюция от консерватизма к социализму. Данное обстоятельство, вероятнее всего, следует трактовать как свидетельство кризиса социально-политических воззрений Меньшикова, не сумевшего скорректировать свою политическую программу сообразно новым социальным реалиям. А это, в свою очередь, подтверждает неспособность российского консерватизма в целом адаптироваться к новым историческим условиям.

Проблема народовластия в 1917-1918 гг. не получила сколько-нибудь заметного внимания со стороны бывшего идеолога ВНС. Единственное, что отмечал автор по данному вопросу, это возможность развития народного представительства в условиях социализма. При этом, выводы М.О. Меньшикова полны противоречий. С одной стороны, он утверждал, что октябрьская революция и социализм предоставили широкие возможности для самоорганизации масс, развития представительных институтов, местного самоуправления, расширения избирательных прав. С другой стороны, автор отмечал, что диктатура пролетариата несовместима с принципами широкого народовластия, а «социализм есть возвращение ко всеобщему рабству». Законченного решения данной проблемы М. О. Меньшиков представить не успел. 20 августа 1918 г. он был расстрелян большевиками.

Подводя итог изучению взглядов российских консерваторов начала ХХ века на проблему создания в стране органов народного представительства, необходимо отметить следующее.

Реалии начала ХХ столетия внесли свои коррективы в политическую программу российского консерватизма, которые отразились и в подходах идеологов к проблеме создания представительных учреждений.

В отличие от периода, предшествовавшего революции 1905 г., консерваторы в новых условиях уделяли значительно большее внимание теоретической разработке проблемы отношений власти и общества. Если сторонники реакции продолжали видеть самодержавие единственной движущей силой исторического развития, то их более умеренные соратники подчёркивали, что самодержавие и народное представительство вполне могут успешно сосуществовать. Понимая необходимость расширения социальной опоры власти, вовлечения граждан в управление страной, эти идеологи указывали, что представительные учреждения должны стать надёжным инструментом взаимодействия власти и общества. Однако устанавливать правила этого взаимодействия должно было государство. Поэтому радикализирующееся общество на эти условия было уже не согласно. Рецепты консерваторов не соответствовали реальным потребностям страны.

В начале ХХ века отечественная консервативная мысль в лице отдельных своих представителей признала необходимость создания представительства от всех сословий и социальных групп российского общества. Призывы ограничить состав представительства исключительно дворянами несколько поутихли на фоне размывания сословного строя. Однако монархисты оставались сторонниками сословно-корпоративной организации общества. Не без оснований они продолжали утверждать, что порядок, при котором человек включён в какую-либо сословно-профессиональную корпорацию и защищён ею, лучше положения незащищённого индивида-«атома» в гражданском обществе. Вместе с тем, консервативные авторы продолжали делить социальные слои на «высшие» и «низшие». Допускать представителей от всех социальных групп к участию в политической жизни страны на паритетных началах они считали неприемлемым. Приверженность идеологов социальной иерархии делала консервативную программу слабовосприимчивой к социально-экономическим противоречиям.

Резко негативное отношение консерваторов к вопросу о наделении избирательными правами инородцев создавало питательную среду для роста сепаратистских настроений в национальных окраинах, особенно в Польше, Финляндии, Прибалтике, на Кавказе.

Российская консервативная мысль начала ХХ столетия пополнилась самостоятельными проектами народного представительства. Некоторые консерваторы признали необходимость создания в стране центрального представительства и даже наметили его общие контуры.

Однако развитие событий вновь опережало идейные поиски консервативных идеологов. Главным результатом первой российской революции стало обновление государственного строя Российской империи. Фактически в стране был создан двухпалатный парламент, включавший в себя законодательную Государственную думу и обновлённый Государственный совет. Сложившийся в 1905-1907 гг. статус-кво подвергся резкой критике консерваторов. Главный мотив этой критики заключался в том, что Дума и Госсовет стали выступать соперниками самодержавия, что представительству, которое не признаёт законодательных прерогатив абсолютной монархии, в России нет места. И снова родовые черты отечественной консервативной мысли (отсутствие научного анализа социально-политических процессов, излишнее морализаторство и ссылки на религиозные догматы, невнимание к практическим аспектам реализации социально-политической программы, пристрастие к идеальным схемам общественного устройства) не позволили идеологам представить конструктивной оценки сложившегося государственного строя, которая кроме критики предусматривала бы ещё возможность его совершенствования.

Сделать консервативную программу более применимой к практике можно было только в случае пересмотра некоторых её принципиальных положений. Однако отечественные консерваторы последних лет существования Российской империи на такой шаг не решились.

Радикализация общественных настроений, стремление Думы играть роль оппонента самодержавия, дестабилизация общественного порядка не стали поводом к развитию социально-политической доктрины российского консерватизма. Неприятие складывавшегося положения в стране, напротив, влекло за собой своеобразную радикализацию взглядов консервативных идеологов, делало их «революционерами справа», готовыми на любые меры для возвращения России к дореформенным порядкам. Те же из них, кто считали реформы неизбежными, покидали лагерь монархистов и переходили на иные идеологические позиции.

Таким образом, накануне крушения монархии российский консерватизм не смог выработать оптимального плана по выводу страны из затянувшегося кризиса и проиграл борьбу своим более успешным конкурентам – либерализму и социализму. После 1917 года в своей стране консерватизм оказался под запретом и продолжал существовать уже в рамках идейного поля пореволюционной эмиграции.