Глава 3. Проект «Шекспир»

 

Некоторое время назад в кинопрокат поступила англо-немецкая фильма «Аноним» про то, что «на самом-то деле» под маскою Шекспира скрывался граф Оксфорд. Англичане по этому поводу тут же устроили бучу (не тро­гайте, мол, наше британское всё), чем несказанно порадовали продюсеров и прокатчиков, не ожидавших такого подспорья в раскручивании картины. Любители прочитать десять новостных строк и обнаружить в них намек на краеугольный камень получили очередной повод блеснуть своей недюжинной эрудицией в области шекспировского вопроса, не забыв (по совету героя Евстигнеева) сказать «быть или не быть». Интеллектуалы, съевшие в области шекспироведения не одну собаку, в предвкушении очередной серии мыльной оперы «А был ли мальчик?» по мотивам богатого переругивания на тему в течение последних 400 лет, отточили перья и заготовили обли­чительные спичи. И т.д. и т.п. Собаки лают, караван идет. Один из самых грандиозных проектов человечества живет уже в нескольких измерениях и несколькими параллельными жизнями.

У этого проекта было много инкарнаций. Первая - в начале XVII века, вторая - со дня смерти лавочника Шакспера до выхода Первого фолио, третья - жизнь между Первым фолио и изданием Поупа, четвертая - после издания Поупа (которого, помнится, изрядно поносили за «авторскую» правку текстов), пя­тая - в XVIII веке и т.д., вплоть до нынешней, неизвестно какой уже по счету, классическо-коммерческой. А ведь есть еще и боковые ответвления, особенно интересна в контексте шекспирианы «внезапная и скоропостижная» смерть Сервантеса 23 апреля 1616 года, аккурат в один день с «Шекспиром».

Спору о том, кто написал произведения Шекспира, не десятилетие и даже не век. За это время одна часть интеллектуально продвинутой общественно­сти выдвинула пару-тройку десятков кандидатов на титул Великого Барда, а другая ее часть, чертыхаясь в адрес первой, призывала не искать заговор там, где его нет, и отстаивала права на пьедестал некоего Вилли Шакспера, актера и совладельца театра «Глобус», родившегося и умершего в Богом за­бытой деревне Стратфорд.

Аргументы обеих сторон спора известны, и вряд ли есть нужда повторять их в очередной раз. Проблема, однако, заключается в том, что обе партии (и стратфордианцы, и нестратфордианцы) пытаются решить вопрос авторства прямолинейно, выдвигая всякий раз лишь одного кандидата в гении. Конеч­но, среди исследователей были и есть те, кто признает наличие соавторов шекспировских пьес, однако практически никто не готов поделить славу выдающегося драматурга и поэта поровну между целой группой писателей той эпохи. Кто-то настаивает на том, что автором «Гамлета» и «Макбета» мог быть только Рэтленд (в крайнем случае - с супругой, дочерью Филиппа Сидни), для кого-то в качестве творца этих пьес милее Кристофер Марло, а кому-то изысканным гением, соединившим безумие, страсть и величие, видится граф Оксфорд. Сторонники же актера из Стратфорда, имея явные свидетельства участия Пиля, Марстона или Грина в написании пьес, тоже не спешат выплескивать славу Шекспира на этих драматургов. И получается презабавная картина. Все, вроде бы, понимают, что Шекспир - это не лицо, а маска, скрывающая истинного автора или авторов, но дальше этого пони­мания дело не идет.

Вот, например, Илья Гилилов, написавший блестящую книгу «Игра об Уильяме Шекспире», дает абсолютно беспристрастную оценку наследию Ве­ликого Барда:

Шекспировские произведения свидетельствуют не только о гениальном художественном мастерстве их автора, но также об огромном, ни с чем не сравнимом богатстве языка Шекспира. Его словарь насчитывает около 20 тысяч слов, то есть в два-три раза больше, чем у самых образованных и ли­тературно одаренных его современников и даже писателей следующих по­колений и веков (для сравнения, у Джона Мильтона, Фрэнсиса Бэкона - по 8 тысяч слов, у Уильяма Теккерея - 5 тысяч; в словаре таких французских писателей, как Виктор Гюго, Ипполит Тэн, живших через два столетия по­сле Шекспира, - примерно по 9 тысяч). Англичанин нашего времени, имеющий высшее образование, употребляет не более 4 тысяч, а малообразо­ванный провинциальный житель елизаветинской Англии обходился 1 тысячью или даже половиной того. Такой огромный разрыв говорит сам за себя - ничего подобного история мировой литературы не знает. Шекспир ввел в английский язык, как сообщает Оксфордский словарь, около 3200 новых слов - больше, чем Бэкон, Джонсон, Чапмен, вместе взятые.

Казалось бы, все ясно. 20 тысяч слов - это слишком много для одного и даже двух людей. 3200 неологизмов - невероятная цифра. Ее появление возможно, лишь если за дело берется артель, причем целенаправленно, не красного словца ради, а формирования языка для.

И еще из Гилилова:

В шекспировских произведениях насчитали 124 места, связанных с юриспруденцией, 172 - с морским делом, 192 места свидетельствуют о знании - и каком-то опыте - военного дела, слово «музыка» и произво­дные от него встречаются 170 раз. В те времена подавляющая часть таких знаний, такой эрудиции могла быть получена только в университете, от домашних учителей, от людей, лично участвовавших в военных походах. Напомню, что публичных библиотек до конца XVI века в Англии еще не было. Многое говорит об очень близком знакомстве Шекспира с при­дворным этикетом, титулатурой, родословными, языком самой высоко­родной знати и монархов. Именно в этой среде, где происходит действие большинства его пьес, Великий Бард чувствует себя наиболее уверенно. Статистики насчитали 196 мест в его произведениях, где проявилось зна­ние времяпрепровождения титулованных лендлордов, их игр и развле­чений, в том числе редких и дорогих, как охота с соколами, псовая охота, теннис; эти знания не могли быть обретены заочно. Ботаники обратили внимание, что герои Шекспира упоминают названия 63 различных трав, цветов и деревьев. Можно предложить читателям этой книги проверить себя: сколько разновидностей растительного мира они могут назвать...»

Позволю себе слегка развить мысль Гилилова. Совсем слегка. Такая эру­диция - это не только знания, полученные в университете, ибо никакой университет не научит морскому или военному делу, а также придворному этикету. Энциклопедизм Шекспира и его невероятный тезаурус абсолютно очевидно свидетельствуют, что произведения, выходившие под именем По­трясающего Копьем, - плод трудов группы людей. Самое забавное, что Гилилов, написавший абсолютно правильные слова о немыслимом кругозоре и словарном запасе Шекспира, после этого предлагает на роль Барда графа Рэтленда, писавшего в соавторстве с женой. При этом другие варианты даже особо и не рассматриваются.

В чем можно согласиться с Гилиловым почти на сто процентов, так это в том, что «Гамлет» был написан именно Рэтлендом или в соавторстве с ним. Иначе откуда бы взяться Розенкранцу с Гильденстерном, которые были одно­кашниками Рэтленда в Падуе, и описанию Эльсинора после поездки графа в Данию?! Впрочем, не стоит зацикливаться на частном вопросе авторства «Гам­лета». Гораздо важнее та информация, которую дает Гилилов параллельно.

Книга «Игра об Уильяме Шекспире» написана действительно виртуозно, поэтому позволю себе процитировать еще один кусочек:

Произведения Шекспира также свидетельствуют, что он владел фран­цузским, латинским, итальянским языками, мог читать на греческом, возможно, и на других языках. Напомню, что в «Генрихе V» 4-я сцена III акта написана целиком по-французски, так же как и разговор с пленным в 4-й сцене IV акта, а всего в этой пьесе около 100 строк на хорошем фран­цузском языке. Отдельные французские, итальянские, латинские слова и фразы присутствуют во многих пьесах. Сюжет «Гамлета» взят из «Траги­ческих историй» француза Бельфоре, переведенных на английский толь­ко через столетие; сюжеты «Отелло» и «Венецианского купца», включая многие детали, заимствованы соответственно из сборников итальянских новелл Джиральди Чинтио и Джованни Фьорентино, тоже появивших­ся на английском языке лишь в XVIII веке. Шекспир знал произведения Монтеня, Рабле, Ронсара, Ариосто, Боккаччо, Банделло. Сюжет «Двух ве­ронцев» взят из испанского пасторального романа Монтемайора, на английском языке до появления пьесы не печатавшегося.»

Думаю, нет смысла в тысячный раз повторять, что в деревне Стратфорд вряд ли можно было выучить все вышеуказанные языки, да еще в объеме, не­обходимом для почти дословного цитирования. Кроме того, есть указание Бена Джонсона на скудость знаний актера Шекспира в области латыни и греческого. О других языках никто даже не заикался. Еще неплохо было бы вспомнить о цене книг того времени и их количестве в библиотеках даже самых состоятель­ных господ. Неужели все, на что можно найти ссылки у Шекспира, находилось в одном-единственном месте? Кстати, заметим, у жителя Стратфорда (согласно его завещанию) с книгами отношения как-то не складывались.

Весьма знаменательно, что и сторонники «актерского» происхождения пьес не отрицают фундаментального вклада «других» авторов в шекспиров­ский канон. При этом их ничуть не смущает, что чуть ли не все произведе­ния были написаны «при участии» или «в соавторстве» с кем-либо.

Вот выдержки из издания Шекспира начала XX столетия (Шекспиръ / Под ред. С.А. Венгерова. С.-Петербургъ: Изд. Брокгаузъ-Ефрон, 1904. Серия «Библиотека великихъ писателей»).

Из статьи «Король Генрих Шестой» Евгения Аничкова:

В 1592 г. умирающий Грин в своем прощальном злобном памфлете «Грош мудрости, купленный за миллион раскаяния» предостерегает сво­их собратий драматургов против каких-то новичков. «О, не доверяйте им, восклицает Грин, потому что между ними есть один взлетевший вы­соко ворон, разукрашенный нашими перьями, с сердцем тигра, скрытым под шкурой актера...»

Малон, Колльер, Дайс, Кортене и Крейсиг считали авторами «Первой части борьбы» и «Истинной трагедии» - Грина или Марло, а Шекспиру приписывали только их дальнейшую переработку в пьесы, известные нам по изданию произведений Шекспира. Так же думает и новейший биограф Шекспира Сидней Ли, склоняющийся только скорее в сторону Грина и Пиля, как сотрудников великого драматурга.

Уже неплохо, правда? А кто настоящий автор, наука пока не в курсе. Лад­но, идем дальше.

Статья Роберта Бойля «Тит Андроник»:

Вероятно, нет пьесы, принадлежность которой тому или иному авто­ру возбуждала бы больше сомнений, чем «Тит Андроник».

Мнение критиков относительно «Тита Андроника» очень расходятся. Теобальд, Фармер, Стивенс, Дрек, Зингер, Дайс, Галам, Р. Кольридж и B.C. Уокер отказываются признать какое-либо участие Шекспира в этой пьесе. Мэлон и Стаунтон считают, что не будучи вполне автором, Шек­спир, однако, внес в него много своего.

Доказательства, что в «Тите Андронике» много заимствований из по­эмы Пиля, слишком многочисленны, чтобы можно было воспроизвести их все здесь.

По-моему, здесь открытым текстом сказано, что количество заимствова­ний уже не позволяет определить, где кончается Пиль и начинается Шек­спир. Или это одно и то же?

Статья «Два знатных родича»:

Эта драма впервые напечатана в 1634 г....

Затем, пьеса появилась во втором издании (in folio) соч. Бомонта и Флетчера 1679 года...

И здесь практически полная определенность. Остается добавить, что вплоть до середины XIX века эта пьеса издавалась в каждом издании Бомон­та и Флетчера, и только потом ее начали рассматривать как шекспировскую, и то - с большой натяжкой.

Следующая статья Роберта Бойля - «Эдуард III и его место в ряду сомни­тельных пьес Шекспира»:

В отличие от многих других сомнительных пьес, «Эдуарда III» никог­да не приписывали Шекспиру при его жизни. Первый, кто обратил вни­мание на нее, как на пьесу, относительно которой было основание ут­верждать, что в ней участвовал Шекспир, был Кепель, который в своих «Prolusions of select pieces of Ancient Poetry» (1760) напечатал ее с таким замечанием на заглавном листе: «Полагают, что написана Шекспиром».

Комментарии, как говорится, излишни. Приписками в окололитератур­ном цехе баловались всегда.

И, наконец, подытоживающий очерк С. Венгерова «Вильям Шекспир»:

...целых 20 пьес впервые были напечатаны в посмертном folio 1623 г.

Возникают, однако, весьма основательные сомнения относительно того, всецело ли принадлежат Шекспиру некоторые из них. По всей ве­роятности, в «Генрихе VI» он только приложил руку к чужому произ­ведению; «Тит Андроник», может быть, вовсе ему не принадлежит; видимо, в сотрудничестве с Вилькинсом написаны «Тимон Афинский» и «Перикл»; в «Троиле и Крессиде», вероятно, принимал участие Марстон, и, наконец, едва ли может быть сомнение относительно того, что в «Генрихе VIII» Шекспир принимал лишь самое незначительное участие, а большая часть этой весьма слабой пьесы написана Флетчером и, может быть, Мэссенджером.

Хорошенькое дело. Большая часть пьес (аж 20 штук из 37, приписанных мистеру Ш.) впервые увидела свет только после его смерти, причем не сра­зу, а только в 1623 году (актер из Стратфорда умер в 1616-м). А из осталь­ных - чуть ли не половина написана точно либо в соавторстве, либо вообще не им. Добавим к этому то, что стало известно позже о «Гамлете» и Рэтленде, а также некоторые веселые «чисто случайные» пересечения с Бэконом, Ок­сфордом, Марло и прочими. И что же после этого остается?

А остается то, что было всегда. Остается проект «Шекспир», название ко­торого весьма условно, хоть и символично для Англии. Грандиозное меро­приятие, авторами и исполнителями которого были самые одаренные и талантливые фигуры своего времени.

Каковы были цели сего масштабного проекта?

Их было несколько.

Во-первых, создание новой, британской идеологии. Как это выглядело на деле? Очень просто. Единственным СМИ эпохи Ренессанса был театр. Где еще можно собрать большое количество народа, чтобы донести до него должным образом сформулированную информацию? Только там, где есть зрелища. Но во время казней, например, ничего, кроме приговора, не про­чтешь, да и занимает это от силы минуту-другую, а в театре есть возмож­ность на протяжении часа-двух-трех скармливать ничего не подозревающе­му плебсу любую наживку, и он будет с радостью глотать ее, переваривать и думать, что ему показывают жизнь, как она есть. Метод работы ровно тот же, что и у современных СМИ. Главное, чтобы актеры уверенно и громко декламировали. И тогда плебс узнает всю правду о Генрихе Шестом, Ричарде Третьем, Юлии Цезаре и Перикле. Особенно важна информация об англий­ских монархах и древней истории Англии. Одновременно на подготовлен­ную почву упадут древние хартии и рукописи, в общем и целом подтверж­дающие то, о чем идет речь в пьесах.

Во-вторых, создание и внедрение нового языка. Как вы помните, Гилилов назвал уникальную цифру: посредством Шекспировых усилий в язык во­шло 3200 новых слов!!! А весь вербальный запас Теккерея, жившего сильно позже и вязавшего не самые косноязычные тексты, состоял из 5000 слов! Способен ли один человек, пусть и гениальный, выполнить такую адскую задачу - придумать 3200 неологизмов? Конечно нет. Перед нами целена­правленная, многолетняя работа группы высоколобых по созданию нового английского языка. Для чего? Для того, чтобы он хоть как-то соответство­вал параллельно ваяемой истории острова. Кстати, говоря о новых словах, Гилилов забыл еще об одной важной составляющей языка - идиомах (или фразеологизмах). Так вот, большая часть английской идиоматики (чуть ли не половина) - это Шекспир и Библия короля Якова. Время создания пьес Шекспира и упомянутого варианта перевода Библии совпадает - это начало XVII века. Неплохое подспорье для 3200 неологизмов, внедренных группой Ш., не так ли?

В-третьих, совместив новый язык с новым видением истории острова, новая английская династия фактически решила все проблемы с легитими­зацией Великобритании как суверенного государства и закрепила свои при­тязания на ее трон. ShakesРR удался на славу.

И все получили свое: Стюарты - независимую Британию, интеллектуалы - моральное удовлетворение и денежные компенсации, зрители - театр, в кото­ром они же и были актерами, как им недвусмысленно намекнули в одной пьесе, а родившийся в Стратфорде мелкий лавочник Шакспер получил... бессмертие, в котором он сам вряд ли нуждался.

 

Глава 4. Томас Кид

 

Нам говорят: это крупнейший драматург елизаветинской эпохи, предтеча Шекспира. И еще говорят: его «Испанская трагедия» изменила театр, после нее немыслимы стали плоские, банальные сюжеты, свойственные незре­лому английскому ренессансу. И «все знают», что первый «Гамлет» вышел из-под пера именно этого автора. А уж в скольких пьесах он должен был бы числиться соавтором - просто не сосчитать! Ну, и по последним аген­турным данным, приписываемая Уильяму нашему Шекспиру хроника про правление Эдуарда III написана при непосредственном участии этого уни­кального писателя...

Итак, встречайте, господа: ТОМАС КИД!

Непревзойденный, умопомрачительный и таинственный. Интеллектуал и тонкий знаток латыни, переводчик творений Торквато Тассо и Робера Гарнье. Знакомец Бена Джонсона и товарищ Кристофера Марло, однокашник Эдмунда Спенсера и Томаса Лоджа. Человек, обвиненный в атеизме и поте­рявший из-за этого все: доходное место, внимание сильных мира сего и, в конечном счете, саму жизнь. Томас Кид умер в возрасте 35 лет в Лондоне и был забыт на долгих два века, пока некий Томас Хокинс в 1773 году случайно не обнаружил имя Кида в книге An Apology for Actors (1612 года издания). И лишь через сто лет (в конце XIX века) немецкие и английские литературо­веды «заново открыли миру» несправедливо забытого драматурга. С тех пор слава Кида только увеличивалась, и сегодня уже никого не удивляет постановка вопроса, кто внес больший вклад в «Гамлета» или «Эдуарда III» - Кид или Шекспир.

Вот это перипетии! Вот это сюжет! Сам мистер Кид, мастер сложных комбинаций, позавидовал бы такому лихому повороту в исследовании его творчества. Впрочем, мог ли он предвидеть, что о нем будут говорить как... о литераторе?

Ведь все, что известно доподлинно о человеке по имени Thomas Kydde, это что он был сыном лондонского стряпчего, был крещен 6 ноября 1558 года, а похоронен 15 августа 1594-го. Еще о Киде известно, что он написал некое письмо, в котором отрицал приписываемые ему атеистические взгля­ды. Все. Точка. «А как же “крупнейший драматург”, “Испанская трагедия”, “друг Марло” и прочее?», - спросите вы. А вот как...

Проблема авторства и... наличия пьес

Литературно Томас Кид был чудовищно плодовит. Он написал целых... нет, пардон, целую одну пьесу! Вернее, написал-то он, конечно, ну очень много, но до нас дошла лишь «Испанская трагедия». Все остальное, как вы­яснилось при ближайшем рассмотрении, лишь приписывается Томасу Киду, о чем честные исследователи его творчества радостно и сообщают (хотя чему тут радоваться, не очень понятно). А что же «Гамлет»? Ведь Кид, ка­жется, заподозрен в причастности? О «Гамлете» и других «анонимных» тво­рениях Кида поговорим особо и чуть позже, а пока сконцентрируемся на единственной, как нас уверяют, точно написанной Кидом пьесе - «Испан­ской трагедии», которая так изменила театр.

Итак, что известно об «Испанской трагедии»? Впервые напечатана в 1592 году. Правда, остался лишь один экземпляр, но, положим, и этого достаточ­но, чтобы подтвердить авторство Кида. А ведь есть еще масса сохранивших­ся книг из изданий 1594, 1599, 1600, 1602 и т.д. годов. Казалось бы, все ясно и очевидно. Вот только есть одна немаловажная и редко упоминаемая исто­риками театра и литературы деталь: все указанные публикации пьесы были анонимными, то есть имени автора на них попросту нет! Как нет его, между прочим, и на последующих изданиях «Испанской трагедии», вплоть до 1612 года. Заметим, что и в 1612 году ничего сверхъестественного не произошло: Кид не вышел из могилы, чтобы заявить свои права на пьесу, да и ближайшие родственники драматурга вроде бы ни на что уже не претендовали. В 1612-м всего лишь вышла книга Томаса Хейвуда An Apology for Actors, в которой он приписывает «Испанскую трагедию» Киду. И все! Никакого текстуального или стилистического анализа, никаких доказательств, никаких ссылок на дру­гих авторов. И вот, на основании одного-единственного кивка в сторону Кида главная новаторская пьеса елизаветинской эпохи записана за ним! Заметим, что и после книги Хейвуда никаких бронебойных свидетельств причастности Кида к «Испанской трагедии» не появилось. Да и современники не обратили никакого внимания на хейвудовские откровения, и в 1615 году «Испанская трагедия» вышла в тираж такой же анонимной, как и раньше.

Лишь в XIX столетии немецкие ученые, сравнив ее текст с «Корнелией», заявили об абсолютно очевидном лексическом и стилистическом сходстве этих двух произведений. Но весь юмор в том, что «Корнелия» не является текстом Кида, это перевод пьесы Робера Гарнье! Поэтому с таким же успе­хом можно говорить о том, что «Испанская трагедия» написана Гарнье. По­чему бы и нет?! Да и то, что Кид «перевел» Гарнье, совершенно не очевидно. Ведь этот «перевод» точно так же всего лишь приписывается Киду, причем на весьма сомнительных основаниях.

Начать с того, что пьеса Гарнье вышла без имени переводчика, и случи­лось это в 1594 году, то есть как раз в год смерти Кида. А в 1595-м (то есть Кида уже нет в живых) выходит «перевод». То ли безымянный, то ли с бук­вами «Т. К.». Можно ли, основываясь на таких весомых уликах, однозначно записать Кида: а) в переводчики Гарнье и Тассо (там тоже были буквы «Т. К.»); б) в авторы «Испанской трагедии», которая по стилю похожа на «Корнелию» Гарнье, переведенную анонимом?

Причем заметим, что сходство это уловлено немецкими, а не английски­ми учеными через 300 лет после выхода всех указанных произведений в свет.

 

Гамлет, Солиман и другие dramatis personae

Считается, что Кид был автором первого «Гамлета». Того, который до нас не дошел: ни книгой, ни строчкой, ни обрывком текста. Но на которого якобы открыто намекает Нэш в предисловии к «Манефону» Роберта Грина. Некоторые исследователи, очевидно изучившие наследие Нэша вдоль и по­перек, доходят до того, что приписывают ему упоминание «Испанской тра­гедии» и самого имени Кида.

С тем, что на самом деле писал Нэш, можно ознакомиться практически в любой библиотеке, да и в Интернете Préfacé to Greenes Menaphon под за­головком То the Gentlemen Students of Both Universities, совсем не редкость^[1].

Ни именем Кида, ни «Испанской трагедией», ни сближением Кида с «Гам­летом» тут и не пахнет. Зато отвратительно смердит чьей-то подпорченной репутацией. И «аромат» этот на удивление притягателен для любителей создавать пышные, местами даже костюмированные и пропитанные духом эпохи научно-исторические сюжеты.

Что касается еще трех пьес, время от времени фигурирующих в списке творений Кида, то и о них можно сказать лишь одно: и «Король Лир» (не путать с шекспировским), и «Арден из Февершема», и «Солиман и Перседа» написаны самым модным автором XVI века по фамилии Anonymous. Ни одно из этих произведений не ассоциировалось с Кидом ни в XVI, ни в XVII, ни в XVIII веках. И только немецкая историческая дальнозоркость XIX века рождения позволила установить связь между неким жителем Лондона и ря­дом драматических произведений бурного елизаветинского века.

 

Жизнь в веках

Если человек не создает себе биографию, ее запросто могут соорудить другие. Это даже может стать делом их жизни. И потом про них тоже кто-нибудь напишет. Или даже помянет добрым словом.

Томасу Киду, сыну лондонского стряпчего, повезло. Не так, как за­штатному актеру Ш. из Стратфорда, но все же. Его имя пригодилось историкам театра и литературы, исследователям Англии XVI века и куль­турологам. Жизнь Томаса описана и увековечена. И сегодня уже никого не удивляет, что мистера Кида определяют настоящим автором некото­рых шекспировских произведений. Ведь мог же, мог! Такой же титан, мо­гучий человечище эпохи Великих Умов. Гений, не оставивший ни единой рукописи. Автор, не числящийся автором. Драматург, о котором не гово­рили в театре. Соавтор Шекспира на доверии. Английский голем немец­кого производства.

Итак, встречайте, господа: ТОМАС КИД.

I’m not KIDDING.

 

Глава 5. Англосаксонская Хроника (АСХ)

 

Нет, это я не о себе, любимом, собрался писать, а об Англосаксонской Хро­нике (сокращенно - АСХ). Приобретя русский перевод сего документа с комментариями специалистов, я с новыми силами принялся за старое  - с го­ловой погрузился в изучение как самого текста, так и сопутствующих ему пояснений. Очень хороший перевод, кстати сказать, и достаточно разверну­тые во все стороны комментарии. Плюс, что приятно, есть в книге отдель­ный отрывок, посвященный обнаружению манускриптов АСХ. Там и про XVI век, и про компанию Сесила - Паркера - Новелла - Джослина, и про прочие архивно-интимные подробности.

Но сейчас хотелось бы поговорить не про сам документ, ибо и так ясно, что он слеплен по «щучьему велению, королевскому хотению», а про фак­тический материал, в этом документе подсвеченный. В принципе, АСХ, как и прочие источники по истории саксонской Англии, подталкивает читате­лей к мысли, что жили-были на островах кельты, которых облагородили римляне, а потом пришли англосаксы, и началась на островах совсем дру­гая жизнь. Но главное - давно дело было, очень давно. И вообще: Англия успела впитать в себя все лучшее, что было в Европе. От кельтов получила высокую духовность, от римлян- дураков города и дороги, от саксов - язык и знать, от викингов – пиратство -военно-морское дело и, наконец, от фран­цузов - латынь, спорт и представления о прекрасном (то есть искусство, архитектуру и прочие приятные в быту мелочи). Вот для этого, собственно, и необходима богатая на события и древняя история, если кто спросит.

На бумаге (или пергаменте) все, конечно, выглядит чудовищно правдо­подобно, как будто летописец лично наблюдал высадку на остров отрядов Цезаря или собственноручно конспектировал выступление Кнута Великого на местном вече (витане, на англской мове). А вот в реальности... как было на самом деле, мало кто знает. Но вот что доподлинно известно, так это то, что кельты отчего-то пользовались монетами с надписью СUNА (СUNО), а правителей их звали Будица, Беленое, Тугодум и т.д. Римляне исчезли с острова как-то очень по-английски, прихватив с собой водопровод, цен­тральное отопление и канализацию. Викинги умудрились стрясти с Англии столько серебра, сколько в ней никогда не было, и не оставить о себе ника­ких воспоминаний, кроме французского языка, а вот саксы...

О саксах разговор особый. И как раз по мотивам АСХ.

По легенде, прибыли, значит, эти самые немцы в 449 году от Р. X. в Бри­танию, подмяли под себя местных и, освоившись на острове, решили, что он им по всему подходит. С тех пор и жили, особо не тужили, пока не до­стали их своими свинскими набегами невменяемые даны, но это уже было лет через 500. А за полтысячелетия много чего произошло: привилось на Альбионе христианство, сформировались англосаксонские королевства, развился английский язык, было написано законодательство и т.д. и т.п. Ко­роче, любой культур-мультурный, цивилизованный человек должен знать, что Англия - это вам не занюханная Европа и не дикая Азия. Тут все было сделано по уму, с саксонской (читай: германской) педантичностью, римской (античной) прямотой линий и французским юмором.

Вот только слишком быстро перелистывают обычно страницы, пове­ствующие о прибытии на остров храбрых саксов, и не обращают внимания на некоторые детали, а ведь именно они всегда доносят самое интересное. В той же АСХ, например, очень точно указано место, откуда прибыли саксы. Находится этот медвежий угол в нынешней Германии и называется... нет, не Саксония, как можно было бы подумать. Родина переселенцев - Ангельн (это малюсенький кусочек нынешнего Шлезвиг-Гольштайна), откуда, соб­ственно, и происходит название Англия. Но это только присказка. Сказка, как вы понимаете, впереди.

Чем вообще знаменита область Ангельн? Да практически ничем, кроме того, что дала миру англичан. Зато по соседству находится более чем инте­ресная местность со схожим названием - Анхальт. Для русского человека вопрос, что это за зверь такой, Анхальт, - легкий. Анхальт-Цербст - родина Екатерины Великой, одной из самых значимых фигур отечественной истории. Почему именно Анхальт-Цербстская принцесса удостоилась внимания русского императорского дома? Вопрос, вроде бы, тоже не самый сложный. Вся эта так называемая германская область издревле была славянской, при­чем выдавили славян оттуда настолько поздно, что у сочинителей истории Европы не осталось даже малюсенького временного зазора для разведения топонимики и имен местных правителей, из-за чего случались прелюбопыт­ные казусы. Так, Берлин (не Анхальт, конечно, но тоже очень близко), воз­никший в XIII веке (когда Германия уже давно была под рукой немецкой знати), отчего-то называется славянским именем, хотя должен был бы стать каким-нибудь -бургом или -дорфом. А город на другом берегу Шпреи, ко­торый потом слился с Берлином, в том же XIII веке получает имя Кельн, то есть назван по-латински. Отсюда, кстати, возникает законный вопрос: а кем же были «немецкие» маркграфы? Не римскими ли военачальниками, про­двигавшими христианство в языческие массы? И не это ли были реальные «Крестовые походы», совпадающие, кстати, по времени с другими подоб­ными мероприятиями в других областях не подконтрольного «римско-ави­ньонскому папе» мира?

Так вот, возвращаясь в Анхальт и Ангельи времен, внезапно решивших переселиться саксов, мы натыкаемся... э-э-э... как бы это помягче сказать? Ну, не совсем на немцев. Живут себе люди (венды и ободриты) на реке со славянским именем Лаба (ныне Эльба) в селениях Росток (ныне Росток), Любич (ныне Любек), Березин (ныне Брезен), Козельск (ныне Кёзелиц), Рагузин (ныне Рагёзен), Грибов (ныне Грибо), Полянск (ныне Поленцко) и т.д. (можно набрать сотни подобных топонимов), живут, не тужат. И вдруг по какой-то причине снимаются с насиженных мест и двигают на остров бриттов. Зависнув по ту сторону моря, эмигранты чувствуют резкие при­ступы тоски по оставленной родине (модного слова «ностальгия» тогда еще не было - до французов и их языка еще пилить и пилить) и называют новые места... правильно, по старой памяти. И Эльба, которую покинули и которая вывела в результате к острову бриттов, становится Эльбионом. Или Альбио­ном, как стали писать потом. А Ангельн стал Англией. Потом на территории Англии появились реки Северн, Волга, Выра и пр. А в англосаксонском язы­ке оказалось поразительно много славянских корней, в том числе и в самых важных для Средневековья областях деятельности (военном деле, налогах, торговле и др.).

А на территории Шлезвиг-Голштинии (с ее Ангельном), Анхальта, Сак­сонии и прочих «немецких» мест обитания отчего-то аж до XIII века звучит славянская речь. С точки зрения ТИ, ситуация просто анекдотичная: в V веке «англосаксы», живущие на землях со славянской топонимикой и говорящие, судя по всему, на одном из славянских наречий, захватывают Британию и приносят туда... германский язык, как это сейчас называют. Проходит пять-шесть веков, но на территории, где жили «англосаксы», упорно продолжа­ют говорить по-славянски и давать населенным пунктам славянские имена. И так продолжается вплоть до ХIII-ХIV веков, то есть до эпохи «дранг нах Остен», «крестовых походов» против восточных «поганцев».

Вот и сдается мне, что дело было не совсем так, как пытаются изло­жить в традиционных историографиях.

Похоже, что заселение Англии беженцами из Саксонии, Анхальта и Ангельна - это как раз и есть последствие давления Рима на славянскую «Гер­манию». Точно таким же следствием давления на славян стал отход их на территорию нынешних Украины и России и смешение славянских племен с местными финно-уграми, скифами, тюрками и т.д., в результате чего появи­лась Древняя Русь. Очевидно, одним из этапов папского шествия по Европе стали и альбигойские Крестовые походы, и многочисленные войны в Евро­пе XII-XIV веков. И вот как раз за свою отменную службу папскому делу реальные «германцы» (то есть те самые дойче-дуйцы-дети войны) получали земли, оставленные славянами и галлами. А другие бравые парни зачищали в то же самое время Пиренейский п-ов от арабо-еврейского контингента, называя это богоугодное дело Реконкистой. Славяне вынуждены были сдать почти всю Центральную Европу и откатиться на восток, арабы и евреи ушли из Испании и Португалии, галлы остались только в топографии и античной истории. И образовалась Римская империя. Германской нации. Подобное к подобному. Кстати, до сих пор криминальных авторитетов первой величи­ны во всем мире называют крестными папами или отцами, а исполнителей их воли братвой (это практически точный перевод слова hermano с испан­ского). История помнит своих «героев»! Папский секретариат был идейным вдохновителем мероприятия, а «чисто конкретные» дети (дойче) были ис­полнителями, зачищавшими поляну. Кстати, говорящие на немецком швей­царцы - до сих пор самая преданная стража Ватикана. Папа знает, на кого можно опереться, ежели что.

И на десерт - про славное имя англов. Angel на немецком до сих пор оз­начает удочка, Angler - рыболов. Современное русское уда, несмотря на все отличия, является близким родственником этих слов (см. словарь Фасмера, статья «Уда») через соответствие угол/angle/unkus. Сие означает, что англы - это просто рыбаки. Мирные, тихие, спокойные. Которых просто-напросто вынудили покинуть насиженные места и отправиться куда глаза глядят. То есть за море. В будущую Англию. Которую они, конечно же, не завоевывали, а полегоньку обживали и обустраивали. Наивно надеясь, что до островов на окраине мира папистам не будет никакого дела.