Конфликт дворянства с Союзом

Историю пребывания дворян в Союзе, их отношений с организацией можно изложить подруобно — материала достаточно, сведения разбросаны по документам разных лет. Попытаемся обобщить данные, чтобы определить наиболее существенные тенденции.

Начнем с организационных основ Союза, отраженных в его уставах. Сразу же можно сделать вывод: несостоятельной оказалась концепция союза союзов, то есть объединения союза городов, дворянского общества и князей в индивидуальном порядке. Союзные структуры сохранило только городское объединение, а для дворян пришлось ввести индивидуальное членство. [78]

Произошло это после швейцарской войны 1499 г. (подробнее см. главу 2). Дворянское Общество оказалось не в состоянии выплачивать свою долю расходов на содержание войска. Города стали ориентироваться не на союз с дворянской корпорацией, а на объединение с князьями и «сильнейшими дворянами», для которых Устав 1500 г. предусматривал имущественный ценз для вступления — 200 гульденов годового дохода. Но и с тех, кто входил в Союз, получить деньги полностью никогда не удавалось. С 1488 по 1522 г. число дворян внутри организации постоянно уменьшалось³¹³.

Однако нельзя заключить, что выход дворян был свободным. С самого начала их положение было двойственным, в Союз они вступали не вполне добровольно, а по велению императора для поддержания состояния ландфрида. В январе 1513 г. Аугсбургский съезд Союза, ссылаясь на императорский мандат от 3 апреля 1512 г. потребовал вступления графов, господ и других дворян. Посредником на переговорах с ними был Максимилиан, вступивший в контакты с верхушкой швабского дворянства и просивший Союз принять графов, а также Трухзеса фон Вальдбурга³¹⁴. В 1522 г. предстояло продление Союза. В 1520 г. на союзном съезде часть дворянства заявила о нежелании вступать в объединение. Съезд 1521 г. объявил условием продления обязательную уплату взносов всеми членами Союза. На городском же съезде было принято окончательное решение: императора просили санкционировать продление Швабского союза без того, чтобы он добивался вступления тех дворян, которые выбыли из него³¹⁵. Верх взяли не принципы ландфрида, а реальные возможности участия сословий в деятельности Союза. Прежде всего это были финансовые возможности.

Среди тех, кто входил в организацию, наблюдалось социально-правовое расслоение. Традиционная структура, которая встречалась в уставах дворянских обществ XV в., уступала место другой, институциональной по происхождению, противопоставлявшей графов и господ рыцарству. Устав 1512 г. предоставил дворянской курии Союза столько же голосов, сколько княжеской и городской — семь. Они делились между прелатами, графами и господами, рыцарями и благородными кнехтами (нетитулованными дворянами)³¹⁶. В 1522 г. дворяне Союза заседали по двум куриям. Первую образовали прелаты, графы и господа, вторую — рыцарство. То же наблюдается и в имперских институтах: в 1517 и 1522 гг. состоялись первые крейстаги, на которых швабские графы и господа имели отдельное от рыцарства представительство³¹⁷.

Все это касается той части дворянства, что оставалась в Союзе, дворянства как субъекта этой организации, как ее члена. Но существовало и дворянство, бывшее объектом союзной политики, развивавшееся вне Швабского союза, в конфликте с ним.

Этот конфликт явился частью более крупного конфликта, который, в свою очередь, стал проявлением политического кризиса, бывшего частью Реформации. [79]

Среди многочисленных жалоб и петиций начального этапа Реформации дворянству принадлежит петиция, составленная на дворянском съезде в Швейнфурте в начале 1523 г., то есть после франконского дворянского восстания 1522 г. Этот документ заслуживает подробного изложения.

Большинство статей петиции касалось княжеской власти. Графы, господа и другие дворяне, говорилось в жалобе, больше всех пострадали от недавних событий — заговора Башмака и восстания Бедного Конрада, но они же являются наиболее угнетенным имперским сословием. Князья создают собственные тайные союзы, без сомнения, направленные против императора и блага германской нации, поэтому графы, господа и рыцарство собрались, чтобы обсудить, как им защищать свои интересы. С точки зрения собравшихся дворян, лучше всего было бы распустить все союзы³¹⁸.

Князья лишали их владений и привилегий. Дворяне постепенно теряли права на разбор внутридворянских тяжб — такие дела велись теперь советниками и служащими князей. На Рейне, во Франконии, Вестфалии и на Везере обычным стал захват ленов, присвоение князьями доходов с этих владений.

Это был протест против ограничения частной власти представителями публично-правового порядка. Дворяне страдали, по утверждению жалобы, не только от захвата владений. В Тюрингии, Мейссене, Кобурге князья вводили дополнительные поборы с дворянских крестьян, в частности, десятина вином теперь должна была выплачиваться как непосредственному сеньору, так и князю. Кроме того, князья обвинялись в порче монеты, в введении новых, незаконных таможен (особенно в Вюртемберге и Бранденбургских землях).

Территориальное подданство все более ограничивало возможности дворянской службы. Авторы жалобы указывали на лишение дворян имущества за службу другим князьям, в том числе и императору. Дворяне протестовали против действий карательных военных отрядов князей, за которыми они не признавали права преследования³¹⁹.

Дворянство терпело убытки, говорилось в различных пунктах жалобы, от произвола нотариев палатного суда, от княжеского суда, «день за днем проникающего в низшую юрисдикцию дворян», от имперской опалы³²⁰.

Не меньшее возмущение вызывало у дворян и право non appellando. В результате императорских пожалований, указывалось в жалобе, князья и города получили неограниченную власть, поскольку запрещены апелляции по искам, не превышающим 400–600 гульденов. «Дворяне и другие бедные люди» не имеют доступа ни к императорской защите, ни к защите имперских институтов³²¹.

Статьи 61–66 жалобы были посвящены Швабскому союзу. Суть их сводилась к следующему. Действия Союза противоречат общему и имперскому праву: на словах борясь против нарушений земского мира, руководство организации [80] само постоянно выступает в качестве нарушителя. Особенно страдают от этого дворяне, у которых по решению судей Союза отнимают имущество по обвинению в разбое. Судиться же с Союзом дворянину невозможно — дела вершат ученые юристы, решающие все не в пользу дворян³²².

Если располагать только одним источником — Швейнфуртской петицией, то можно заключить, что на рубеже 1522–1523 гг. в Германии существовало единство дворянского сословия, основывавшееся прежде всего на общности ценностей, связанных с частноправовым порядком. Разумеется, многие стороны зарождавшегося территориального режима, будущего княжеского абсолютизма, были чужды всем дворянам.

Но единства, сословной солидарности все же не было. Швейнфуртский съезд последовал за восстанием Франца фон Зиккингена, и рейхстаг предупредил собравшихся дворян, что поддержка участников восстания сделает невозможными переговоры³²³. Кажущимся было и единство дворян всех земель — отдельно в Швейнфурте собирались франконцы, выступившие особенно решительно против Швабского союза и, в первую очередь, против пургации — процедуры в суде организации, в ходе которой нарушитель земского мира признавал себя виновным и давал клятву не повторять более совершенное преступление³²⁴.

На протяжении десятилетий дворянский разбой занимал существенное место в деятельности Союза. Право на пургацию — унизительную процедуру, которая противоречила тем нормам, которые существовали в дворянском обществе XV в., — Швабский союз получил в качестве императорской привилегии, а до этого он создал карательный отряд и последовательно преследовал все проявления дворянского насилия. Последним актом Союза стала карательная экспедиция во Франконию, предпринятая уже после съезда силами швабских дворян³²⁵.

Дворянство против дворянства, несмотря на, казалось бы, единодушие на Швейнфуртском съезде. Что стояло за этим разъединением? Для ответа на этот вопрос придется обратиться к той части истории сословия, которая имеет имена, — к деятельности таких лиц, как Франц фон Зиккинген и Гёц фон Берлихинген.

С этими людьми связывается романтическая традиция в истории Реформации. Гёц был известным рыцарем–разбойником, а Франц пытался выступить в роли вождя низшего дворянства, был одним из организаторов дворянских объединений, целью которых была самопомощь дворян разных земель и которые являлись отчасти преемниками сословных обществ XV в. Зиккинген стал вождем франконского восстаний дворян 1522 г.

При исследовании социальных движений средневековья, в частности, связанных с Реформацией, современные политические критерии — число участников, масштаб событий, ясность программных требований и проч. — не вполне применимы. Если рассматривать рыцарское восстание 1522 г. во [81] Франконии, исходя из таких критериев, то оно выглядит не очень значительным. Восстание началось как частный конфликт, после того как архиепископ Трира посягнул на права одного из приближенных Франца фон Зиккингена — Хартмута фон Кронберга. В восстании участвовало небольшое число дворян, и оно вскоре было подавлено. Не была сформулирована ясная программа, требования участников остались расплывчатыми и частными.

Следует, видимо, обратиться к тому, что побудило дворян к восстанию, что определило положение дворянина и что изменялось в этом положении, то есть к внутригрупповым отношениям, связям, нормам. Речь идет о хрониках, содержащих сведения о жизни Франца фон Зиккингена, и о дворянских мемуарах XVI в. — автобиографии Гёца фон Берлихингена и биографии братьев фон Фрундсбергов. Нельзя сказать, что эти источники неизвестны ученым. Они анализировались в научной биографии Гёца, автор которой указал на то, что жизнь его героя и Георга фон Фрундсберга — два «пути наверх», возможные тогда для дворянина, два варианта социальной мобильности³²⁶. Но любой источник допускает разные подходы.

Употребление термина «мемуары» — модернизация жанра повествований, хотя и не столь уж грубая. Любые воспоминания, в современном понимании, стремятся создать некий образ, в той или иной степени соответствующий социальной нормативности, которая, однако, может очень широко варьироваться. Произведения XVI в. построены по-иному, в них приоритетна нормативность, а не индивидуальность, поэтому они отражают лишь поведение героев, а точнее, их наиболее существенные (опять же относительно определенных норм) поступки. Это обусловливает фрагментарность повествования, отсутствие внимания к переживаниям, к внутренней жизни персонажей. Распространение подобного жанра (указанные произведения далеко не единственные) в Германии эпохи Реформации весьма симптоматично. Общественные изменения, затрагивающие и нормы повседневного поведения, порождали интерес к отдельному человеку, но пока еще преимущественно как к члену корпорации.

Как уже говорилось. к концу XV в. положение дворянина обусловливалось разнородными связями — прежние вассально-ленные переплетались с новыми, клиентельными, территориальное подданство рассматривалось отчасти как личное покровительство, срочные, договорно-наемные отношения заключались преимущественно с дворянами из территориальных клиентел. И все же есть смысл допытаться вычленить вассально-ленные связи и определить, какие нормы поведения ассоциировались с ними.

Образ жизни Гёца фон Берлихингена вовсе но означал, что он был человеком неимущим, напротив, этот дворянин был состоятельным, и его доходы складывались не только из «разбойничьего предпринимательства». Некоторую часть владений он держал в качестве ленов в общей сложности от десяти разных господ — князей, графов, епископов, монастырей³²⁷. Связи с [82] ленными господами, даже опосредованные другими отношениями, не потеряли в его глазах значения. Представляясь, Гёц сообщал не только имя своего капитана, но и то, чьим ленником был последний³²⁸. Будучи ленником графа Георга фон Вертхейма, Берлихинген считал себя вправе рассчитывать на его помощь³²⁹. Но в целом ни повседневное поведение, ни реальное социальное положение не определялись принадлежностью к вассалам какого-то одного человека.

Франц фон Зиккинген держал лены от пфальцграфа³³⁰. Но он имел все основания считать себя имперским деятелем. Причислить его отношения с императорами Максимилианом I и Карлом V к какому-то определенному тину связей, существовавших в то время внутри господствующего слоя, вряд ли возможно, Франц не входил ни в швабскую клиентелу, положение которой во многом приближалось к территориальному подданству, ни в группу графов и господ, имевших доступ на рейхстаги.

Отношения Зиккингена с Максимилианом соответствовали образу императора–рыцаря, который тот стремился создать. Это касалось и поведения императора, и покровительства, подчас внешнего, кое он оказывал некоторым дворянам и в целом сословию. Показательно, что политическая акция, предпринятая на основе прежних, традиционных отношений с дворянством, сорвалась. Максимилиану не удалось в 1507 г. создать на основе швабского дворянского Общества Орден Св. Георгия, союз для крестового похода против турок³³¹. Критику со стороны Гуттена вызывала приверженность Максимилиана «писцам», которым он платил исправнее, чем воинам, то есть усиление бюрократических элементов и ослабление традиционных начал в политике императора³³². Но, как показывает Швейнфуртская петиция, для дворян «императорская защита» оставалась надеждой против произвола тех, кто был носителем писаного права, олицетворял новую государственность, новые нормы, новую дисциплину.

В 1519 г., когда зашла речь об оформлении императорской службы — договорных отношений, которые заключались на определенный срок, сопровождались точным указанием прав и обязанностей и подразумевали личное покровительство императора, — Зиккинген усмотрел препятствие для этого акта в ленной зависимости от пфальцграфа, хотя Максимилиан и обещал договориться с последним³³³. Правда, это не мешало дворянину служить французскому королю или самому себе, имея значительное число приближенных, последовавших за ним в 1522 г.

В обоих случаях относительная свобода и самостоятельность поведения дворянина сочетались с признанием значимости вассального подчинения, которое подразумевало в качестве нормы повседневную независимость ленников. Это своего рода взаимная обусловленность. Гёц фон Берлихинген позднее также отказался от перехода на императорскую службы, усмотрев в этом шаге препятствия для осуществления собственных планов³³⁴.[83]

Дворянин–вассал противопоставлялся в какой-то мере дворянину–наемнику, который был одновременно и дворянином–клиентом. Разумеется, нельзя забывать о том, что в традиционной иерархии отношения с императором, хотя бы и как с одним из князей, имели особое значение. Но существовало другое противопоставление: дворянина–вассала — дворянину–подданному. Это лучше всего прослеживается в судьбе Франца фон Зиккингена.

В 1519 г. Швабский союз решил покончить с его разбоями, но речь шла не о войне с дворянином, а о войне с пфальцграфом — человек, находившийся под покровительством, не рассматривался как равноправный противник³³⁵. Определяющим был не характер ленного подчинения, а статус ленного господина, Франц, считавший себя вассалом, был для княжеско-городского объединения подданным, и с этим статусом связывались иные, нежели у него самого, представления о нормах дворянского поведения. Под сомнение ставилось право на частную войну (Fehde), освященное той же традицией, что и отношения с сюзереном, бывшее важнейшей частью понятия чести, и, как уже говорилось, по существу признававшееся Обществом Щита Св. Георгия в XV в. Лучше всего представления о справедливой частной войне прослеживаются в автобиографии Гёца фон Берлихингена.

Законная частная война являлась ответом на оскорбление (которым было, в частности, покушение на владельческие права) или вызывалась необходимостью защитить людей, входивших в одну социальную общность с Берлихингеном. К последним могли относиться бюргеры, находившиеся под покровительством родственника Гёца; дворяне, служившие князю, которому некогда служил автор мемуаров (так представлена им знаменитая распря с Нюрнбергом)³³⁶.

В том, что касалось права на войну, никаких принципиальных различий между собой, князьями, городами, Гёц не видел. Ему приходилось бросать вызов курфюрсту Майнцскому, епископу Бамбергскому, Нюрнбергу³³⁷. Он и они были равносубъектны. И этому нисколько не противоречит постоянно проявляемый дворянином пиетет по отношению к князьям, которым он служил, признание своей подчиненности им. Эта подчиненность не унизительна, напротив, она соответствует положению дворянина, которое, в свою очередь, подтверждает право на войну, а значит и на равенство в делах чести. То, что с нашей точки зрения оценивается как неравенство, обусловливало равноправие в пределах определенного социума.

В документах Швабского союза почти все войны, инициаторами которых выступали дворяне, квалифицируются как разбой. Последний осуждался и дворянской традицией — достаточно вспомнить турнирные регламенты 80-х годов XV в. и произведения Ульриха фон Гуттена³³⁸, но не имел ничего общего с частной войной. Швабский союз, превращаясь в публичноправовой институт, в принципе отказывался от подобных различений, сила выводилась [84] из сферы частного права. Отношения дворян со Швабским союзом предстают как нормативный конфликт.

В записках Берлихингена подчеркивается бескорыстие, добровольные и бесплатный характер службы³³⁹. Точных денежных расчетов в мемуарах нет, все цифры условны, поскольку выплаты имеют ценность не сами по себе, а как свидетельство почета, взаимного уважения. Декларируемое отношение к деньгам не соответствует ни той роли, которую они, как об этом уже говорилось, играли во внутригрупповых отношениях, ни реальному, довольно высокому, имущественному статусу Гёца.

Современник Зиккингена и Берлихингена Георг фон Фрундсберг связал судьбу с Карлом V и позже стал командующим императорской пехотой. Биография братьев фон Фрундсбергов содержит иную концепцию жизни дворянина. Одним из прав Гёца было право выбора господина, исходя из представлений о должном. Так, он считал себя обязанным не воевать против пфальцграфа, поскольку служил какое-то время под началом Франца фон Зиккингена³⁴⁰. В жизнеописании фон Фрундсбергов утверждается, что они служили всегда одному господину. Участие в войнах Швабского союза, проводившихся вопреки воле Максимилиана, даже в мелких частных акциях, к которым император не имел никакого отношения, мотивируется приказом монарха. Отличаются и описания выплат. Безусловно, в биографии фон Фрундсбергов они выполняют ту же функцию, что и в сочинении Берлихингена, — подтверждение социального статуса. Но они гораздо подробнее, включают точный перечень владений и рент, полученных от Максимилиана и Карла V, и оттого приобретают самостоятельную ценность³⁴¹.

Таким образом, к 20-м годам XVI столетия стала очевидна трансформация сословия — средневековое дворянство превращалось в дворянство Нового времени, добровольно, под влиянием обстоятельств или под давлением интегрируясь в новую систему отношений власти–подчинения.

³¹³ Klüpfel. l. I. S. 17, 81–84, 350–363, 367–370, 374, 388, 400–401, 545; II. S. 41, 60–62, 87, 89, 92, 109–117, 136–140, 231–232, 243–244, 330–331; Lünig. III. Cont. 1. Fort. 2. No. XXVII, XXIX, XXXIIX, XLV–XLVII.

³¹⁴ Klüpfel. II. S. 57, 65, 77–78.

³¹⁵ Ibid. S. 190–191, 204–205.

³¹⁶ Lünig. III. Cont. 1. Fort. 2. No. XLV, XLVI.

³¹⁷ Klüpfel. II. S. 136–140, 221–223, 231–232. Jäger H. Reichsstadt und Schwäbischer Kreis. Göppingen, 1975. S. 15–17.

³¹⁸ RTA JR III. No. 113. Art. 1–2.

³¹⁹ Ibid. Art. 14, 15.

³²⁰ Ibid. Art. 16, 31, 50.

³²¹ Ibid. Art. 22.

³²² Ibid. Art. 61–66.

³²³ RTA JR III. No. 112.

³²⁴ Ibid. No. 116 A.

³²⁵ Lünig. III. Cont. 1. Fort. 2. No. XLV; Klüpfel. II. S. 59–63, 67, 69–73, 74, 77, 83, 86,98–99, 106, 111, 112–117, 121, 129.

³²⁶ Ulmschneider H. Götz von Berlichingen. Sigmaringen, 1974. S. 246.

³²⁷ Ibid. S. 202–204; Anhang 3. S. 274–279.

³²⁸ Berlichingen. 1963. S. 24.

³²⁹ Ibid. S. 69.

³³⁰ Münch. 111. S. 5–7.

³³¹ Klüpfel, l. S. 480–481; Lünig. 111. Cont. 1. Fort. 2. No. XLIII, XLIV.

³³² ДПП. С. 235.

³³³ Münch. III. S. 208–209.

³³⁴ Berlichingen. 1963. S. 86–87.

³³⁵ RTA JR I. No. 29, 100.

³³⁶ Berlichingen. 1963. S. 34, 39, 42, 46, 47, 60–61.

³³⁷ Ibid. S. 21, 39, 42, 46, 88.

³³⁸ Burgermeister. 1721. 3. 55.

³³⁹ Ibid. S. 21, 88.

³⁴⁰ Ibid. S. 54–55.

³⁴¹ Reissner. S. 18–20, 23–24, 42.

Графская оппозиция

Деятельность некоторых графов на рейхстагах до сих пор остается в тени других событий. А между тем графская оппозиция имеет свою историю, связанную с историей Швабского союза. Еще в 1498 г. графы фон Зонненберг и фон Монтфорт протестовали против передачи части низшей и высшей юрисдикции из их графств и владений Швабскому союзу. Речь шла о значительных сеньориальных комплексах, включавших «низший и высший суд» над «благородными людьми, бюргерами, другими подданными». По мнению графов, устав ограничивал применение или силы против «злодейских деяний», что противоречило «естественному, писаному и неписаному праву» и создавало такое положение, когда крестьянин мог отказаться подчиняться сеньору. [85] В конце выдвигалось требование создать в Союзе графскую курию и признать графов особым сословием империи³⁴².

Жалоба 1498 г. пронизана нетерпимостью к любому вмешательству в частную власть. Это объединяет ее со Швейнфуртской петицией. Не менее важна и тенденция к объединению в группу с определенным статусом.

Именно такие требования выдвигались графами и господами на рейхстагах в начале 20-х годов XVI в. Для того, чтобы пояснить причины образования графской оппозиции, надо охарактеризовать социальную структуру имперских органов, оформившихся в первые годы царствования Карла V.

Положение различных элементов внутри политической системы Карла V определяли отношения императора с господствующим слоем той или иной страны. Они, в свою очередь, были обусловлены социальной структурой этого слоя, исторически сложившимися особенностями политического положения различных социальных групп внутри него. При избрании императором Карл V обязался соблюдать все имперские законы и обычаи, особенно Золотую Буллу Карла VI, а также проводить политику, отвечающую интересам немецкой нации³⁴³. Обязательства императора воплотились в решениях Вормсского рейхстага 1521 г. об организации имперского регимента и имперского суда.

Постановление о регименте содержало перечисление светских князей и князей духовного звания, входящих в состав регимента по очереди. Был предусмотрен порядок ротации, которая должна была обеспечить присутствие в регименте пяти постоянных членов (штатгальтера Фердинанда и четырех императорских советников), курфюрстов, князей, графов и прелатов, представителей городов и людей, назначенных курфюрстами и округами (в последних решающее слово также оказывалось за князьями)³⁴⁴.

Стремление курфюрстов, считавших себя выразителями интересов всех князей империи, были сформулированы в послании герцога Фридриха Саксонского и архиепископа Майнца Карлу V³⁴⁵, а также в письме пфальцграфа Фридриха маркграфу Казимиру Бранденбургскому³⁴⁶. Князья были едины в том, что император должен постоянно присутствовать в Германии, а также провести реформу регимента, отвечавшую их интересам. Последнее было осуществлено.

Присутствие императора в пределах германских земель должно было служить не только гарантией нового политического порядка. Князья империи были заинтересованы также в гарантии своих предвыборных сделок с Карлом. Подкуп курфюрстов, совершенный внуком Максимилиана, не сводился к выплате им единовременных взяток. Речь шла об установлении ежегодных рент.

Рента в 6 тыс. гульденов была утверждена архиепископу Трира еще в 1518 г. Став императором, Карл подтвердил это решение³⁴⁷. Но обещание императора не выполнялось — к 1525 г. Карл задолжал архиепископу 24 тыс. гульденов³⁴⁸. Чтобы сохранить поддержку курфюрста, император расширил [86] в первой половине 20-х годов владения Трирского архиепископства, передав ему некоторые имперские аббатства, отдельные приходы, таможенные права³⁴⁹. В 1530 г. Карл окончательно решил вопрос о выплате рент архиепископам Майнца и Трира. Последний должен был получать 6 тыс. гульденов в год от Вельзеров³⁵⁰. Ренту курфюрсту Майнцскому (10 тыс. гульденов) должен был выплачивать Антверпен³⁵¹. Это решение было принято в иной политической обстановке, в период формирования двух конфессионально-политических лагерей, но оно явилось продолжением политики, проводившейся Карлом в первой половине 20-х годов и отвечавшей интересам князей, укреплению территориальной власти.

Реформа отдала в руки князей и имперские институты. Они получали доступ не только к высшим судебным органам, но и к органам управления. Разумеется, применительно к средневековью деление власти на судебную, исполнительную и законодательную условно. В данном случае речь может идти только о влиянии курфюрстов на некоторые стороны жизни империи, в частности, на распределение имперских финансов, утверждение императорских пожалований. Некоторые документы свидетельствуют, что в 20–30-е годы XVI в. Карл и Фердинанд практиковали передачу ежегодных налогов с имперских городов целиком или частично своим приближенным. Эти акты утверждались курфюрстами так же, как и пожалования замков, таможенных привилегий³⁵².

Таким образом, легитимация территориального устройства становилась одной из важнейших функций империи, что делало противоречие «князья — империя» неабсолютным.

Принятие Вормсского матрикула показало, что в рамках империи графы и господа выделяются в особую группу, обязанную вместе с князьями и городами платить деньги на содержание регимента. Отдельно в матрикул была внесена рыцарская корпорация — Общество Щита св. Георгия, взнос которой не был определен³⁵³.

Решению вопросов политического устройства империи предшествовали переговоры между графами и господами, участвовавшими в рейхстаге, и Большим и Малым комитетами, в которые входили князья, определявшие, по существу, результаты собраний. Жалобы, поданные на имя курфюрстов и князей, содержали протесты против вмешательства церковных судов в светскую сеньориальную юрисдикцию и против антидворянской политики городов. Отдельно на рейхстаге выделилась наиболее решительно настроенная группа — франконское дворянство, которое подавало жалобы самостоятельно. Предложения курфюрстов и князей передать дело в палатный суд были отвергнуты — дворяне выразили недоверие к этому органу, а потом обратились непосредственно к императору³⁵⁴.

Дворянство осталось недовольно результатами рейхстага. Сразу же после принятия матрикула последовала подача императору двух жалоб, в которых [87] указывалось, что новый побор разорителен для графов и господ. Дворяне подчеркнули также, что следствием их разорения станет невозможность нести службу Карлу³⁵⁵.

Главной задачей императора была, однако, мобилизация всех возможных денежных ресурсов. Именно так определил император цели своей политики в Германии и Нидерландах в письмах Маргарите, правительнице Нидерландов, летом 1522 г³⁵⁶. Два года спустя в письме брату Фердинанду Карл назвал деньги «нервом и силой войны»³⁵⁷.

Весной 1522 г. швабские графы и господа выступили отдельно. Они составили жалобу, чтобы подать ее на предстоящем II Нюрнбергском рейхстаге. Первым главным требованием дворян было предоставление им права голоса на рейхстагах. Два других касались платы на содержание регимента и палатного суда — графы и господа просили о сокращении их взноса, а также о некотором повышении платы члену регимента от дворян. Примечательно, что дворяне опустили в окончательной редакции жалобы пункт о церковном суде. Лояльным было их отношение к чрезвычайному налогу на войну с турками — сообщалось, что швабское дворянство согласилось выплатить его, но пока не собрало необходимых средств. Ответственным за сбор назывался граф Ганс фон Монтфорт³⁵⁸.

Таким образом, к 1522 г. среди дворянства, имевшего доступ на рейхстаги, наметилось разделение по землям. Отдельно друг от друга выступили франконские и швабские дворяне, причем последние отказались в своей жалобе от упоминаний о церковном суде, который, как известно, был главным объектом критики в жалобе немецкой нации Вормсскому рейхстагу 1521 г.

Между тем восставшие дворяне созывали съезд в Швейнфурте как общегерманский³⁵⁹. А во всех документах рейхстага собрание в Швейнфурте характеризуется, как съезд франконцев. Последнее означало, что для тех, кто составлял рейхстаг, исключались любые формы дворянской организации, кроме земельной.

На III Нюрнбергском рейхстаге (1524 г.) позиция графов формировалась вокруг главных вопросов: о представительстве и о взносе на содержание имперских органов. Свидетельств, относящихся к дворянам, в документах рейхстага не так уж и много по сравнению с теми, что относятся к деятельности городов, точнее, данные о дворянах не имеют массового, систематического характера, концентрируются вокруг определенных лиц. События восстанавливаются во многом благодаря заметкам графа Георга фон Вертхейма, франконского дворянина, фигуры не менее примечательной и интересной, чем Берлихинген и Зиккинген.

Граф Георг был противником дворянского разбоя. Подобно тому, как граф фон Эттинген в первые годы XVI в. стал командиром карательного отряда Швабского союза, фон Вертхейм пошел на службу регименту и вел с ним тяжбу из-за неправильной выплаты жалования³⁶⁰. После разгрома дворянского [88] восстания он принимал участие в организации Швейнфуртского съезда. На III Нюрнбергском рейхстаге граф выступил как защитник нового вероучения и одновременно вел переговоры о создании графской курии.

Позиция графа фон Вертхейма объяснялась прежде всего стремлением укрепить статус графов империи. Это было необходимо с точки зрения дворянско-княжеских отношений, — граф Георг обвинял епископа Вюрцбурга, с которым он соперничал за влияние во Франконии, в том, что тот хотел уничтожить его вольности и превратить в подданного, хотя он и был графом империи³⁶¹. Очевидно, что фон Вертхейм видел в имперском статусе гарантии независимости от епископа.

Однако считать такие взгляды и устремления общими для всех дворян нельзя. Если судить по запискам фон Вертхейма, от графа Бернхарда фон Золма он получил ответ, что тот представляет только графов из Веттерау. Что касается швабских графов и господ, то фон Шварценберг и Трухзес фон Вальдбург отказались присоединиться к графу Георгу, указав на то, что равенство голосов повлечет и равенство взносов на содержание регимента и суда между дворянами и князьями³⁶².

Представления о непосредственном подчинении, его значении и об отношении к нему дворян дают документы предыдущего — II Нюрнбергского рейхстага, регулировавшие выплаты на содержание имперских органов и на турецкий поход.

Постановление различало графов и господ, за которых платили покровительствовавшие им князья, и тех, кто платил сам. Последних было большинство, и в их число входили швабские графы и господа. По существовали области, где за всех дворян и прелатов платили князья (Саксония и Бранденбург), а также сферы влияния князей Юго-Запада, где выделялся австрийский дом. Некоторые дворянские роды были связаны с епископами Вюрцбурга, Трира, Кельна. Наконец, несколько человек отказались платить, потому что «ничем от империи не владели» и непосредственно ей не подчинялись³⁶³.

В данном случае облагались не столько лица, сколько владения, впрочем, никакого единства в классификации податных единиц не было — подобно другим документам, постановление фиксировало сложившуюся практику. Во всяком случае ясно, что к началу 20-х гг. XVI в. германский Юго-Запад был местом, где дворян, непосредственно подчиненных империи, оставалось больше всего.

Очевидно также, что за это положение надо было платить. Прагматизм дворян (пусть и немногих), отказавшихся от непосредственного подчинения, сопоставим с прагматизмом швабских господ, воздержавшихся от борьбы за голос на рейхстагах.

Произошло и конфессиональное разделение. После окончания рейхстага группа швабских графов и господ (граф фон Монтфорт, Трухзес Фон Вальдбург, фон Фрундсберг, фон Бентцнау), епископ Аугсбурга, а также бургомистры [89] Вангена и Изни, собравшись в Лейткирхе, заявили о поддержке решения, предписывавшего выполнить Вормсский эдикт³⁶⁴.

Конфессиональный выбор этих швабов в какой-то мере объясняется их отношениями с Габсбургами, но позиция графа Георга не допускает упрощенного объяснения. Его заявление на рейхстаге строилось не вокруг пунктов Жалобы немецкой нации — о церковном суде, аннатах и проч. Оно отчасти соприкасалось с тем, что было тогда главным в выступлениях городских правителей.

К 1524 г., когда в имперских городах Реформация достигла серьезных успехов, Карл V предпринял новое наступление. Частью его явились решения III Нюрнбергского рейхстага об обязательной исполнении Вормсского эдикта прежде всего в том, что касалось запрета на печатание и распространение реформационной литературы, а такие на публичные выступления. Городские представители протестовали и покинули Нюрнберг, не подписав постановления рейхстага³⁶⁵.

Протестовал и граф Георг, защищая право каждого проповедовать и читать Священное Писание³⁶⁶. Но при этом по отношению к Габсбургам и империи он оставался лояльным, более того, к 1528 г. он стал вождем объединения франконских дворян, с которыми начади налаживать связи эмиссары Габсбургов³⁶⁷. Это были первые шаги к формированию земельных рыцарских округов, которые стали основой для конституирования имперского рыцарства в середине XVI в.

Граф Георг явил пример личной позиции, причем его конфессиональный выбор не был тождествен выбору политическому. Он соотносил себя не только с дворянским сословием, но и со всей христианской общиной. Одно не противоречило другому, как не противоречило его сближение с Габсбургами его приверженности учению Лютера. Как видим, события той эпохи, особенно поведение некоторых заметных деятелей не допускают ни узко социального, ни узко конфессионального объяснения. Сосуществование различных нормативных (правовых и этических) систем, необходимость выбора социального поведения порождали напряженность, которая порой разряжалась в актах социального отчаяния вроде дворянских и крестьянских восстаний. Но были и другие способы решения проблем.

В Швабии усиливались связи дворянской верхушки с Габсбургами³⁶⁸. Обобщение актового материала Крестьянской войны показывает, что швабские графы и господа действовали преимущественно как представители Габсбургов, как их эмиссары и клиенты³⁶⁹.

Безусловно, находят подтверждение выводы Пресса о том, что Габсбурги с помощью Швабского союза доместицировали дворян этой земли, и о том, что после периода активности дворян в 20-е гг. XVI в. началось их развитие уже в рамках территории³⁷⁰. Но не только в этом итоги исследования. Кажется возможным толковать их и по-другому. [90]

В свете дворянских выступлений 20-х годов можно более широко посмотреть на проблему феодально-сеньориальной реакции. Напомним, что удалось констатировать очень высокую цену (в буквальном смысле слова, в деньгах) сеньориальной юрисдикции, тенденцию к интенсификации феодальной эксплуатации, к совмещению прав личного, судебного и земельного сеньора в одних руках. В то же время и из дворянских жалоб, и из дворянских жизнеописаний, а еще раньше, в XV в., и из уставов дворянского Общества можно сделать вывод о теснейшей связи сеньориальных прав с представлениями о чести. Сеньориальные владения, безусловно, образовывали основу социального статуса дворянина. Гёц фон Берлихинген, имевший несчастье на короткое время (хотя, как он утверждал, не совсем по своей воле) примкнуть к восставшим крестьянам, оказался весьма в незавидном положении по отношению к своему сословию, но вовсе не был деклассирован, отчужден и отринут. Вторую половину своей жизни он провел в тяжбах с соседями, борясь за свои права над отдельными владениями.

Очевидно также, что наступление княжеского абсолютизма, режима динамичного, отрицавшего статику сословного общества, приводило к серьезному ущемлению и ограничению сеньориального статуса. Начальную стадию этого процесса удалось наблюдать в данной работе. Швабский союз сыграл значительную роль в эволюции дворянства. Он стал носителем новой нормативности и новых ценностей. Обобщая это, можно сказать, что по отношению к дворянству Союз выполнил функции катализатора происходивших социальных процессов.

³⁴² Klüpfel, I. S. 260–264.

³⁴³ RTA JR I. No. 387.

³⁴⁴ RTA JR II. No. 101.

³⁴⁵ Lanz. I. No. 31.

³⁴⁶ RTA JR I. S. 120. 30–44.

³⁴⁷ Looz-Korswarem. 1964. No. 36.

³⁴⁸ Ibid. No. 236.

³⁴⁹ Ibid. No. 9, 233, 236.

³⁵⁰ Ibid. No. 27.

³⁵¹ Lanz. 1. No. 144, 145.

³⁵² Looz-Korswarem. 1964. No. 80, 85–87, 90–93, 102–105.

³⁵³ RTA JR II. No. 56.

³⁵⁴ Ibid. No. 26 A-C, I-Q.

³⁵⁵ Ibid. No. 57, 58.

³⁵⁶ Lanz. 1. No. 34, 36, 40.

³⁵⁷ Ibid. NO. 48: largent est le nerf et force de laguerre.

³⁵⁸ RTA JR III. No. 111. 35. Art. 7.

³⁵⁹ Münch. III. S. 37: sie werden in betrachtung das es nit allein diesem Land, sonnder allen graven, freihern, und ritterschaft gantzer deutschen Nation mit der Zeit beschwerlich furfallen and zu gentzlich Unterdrückung reichen aecht.

³⁶⁰ RTA JR IV. No. 123.

³⁶¹ Ibid. No. 95.

³⁶² Ibid. s. 179. Anm. 1.

³⁶³ RTA JR III. No. 50.

³⁶⁴ RTA JR IV. No. 153.

³⁶⁵ Ibid. No. 113, 258, 261, 263, 266.

³⁶⁶ Ibid. No. 112, 145, 258, 261, 263, 266.

³⁶⁷ RTA JR VII,1. R. 388–393.

³⁶⁸ Ibid. S. 877; Lanz. l. No. 52, 55, 115.

³⁶⁹ Baumann. Akten. No. 41–46, 48, 50–55, 57, 59, 65, 74, 83, 84, 87–89, 92, 94–96, 98. 103–105, 109, 111, 116, 123, 128, 129–131, 139, 152, 157, 163, 174, 179, 181, 189. 204, 205; Klüpfel. II. S. 271–185.

³⁷⁰ Press. Kaiser Karl V. S. 18; Idem. Adel, Reich und Reformation. S. 343.