Вооруженные силы стран Латинской Америки в условиях перехода от авторитаризма к демократии

Для правоавторитарных режимов традиционная, массо­вая и основная опора власти — вооруженные силы, в первую очередь офицерский корпус. Сами латиноамериканские пра­воавторитарные режимы характеризуются цепкой традицией каудилизма. Всю историю Латинской Америки пронизывает культ цезаризма, вождизма. Идеологический аппарат правоавторитарных режимов наделял диктаторов, власть кото­рых порой измерялась десятилетиями, сверхчеловеческими чертами. В условиях правоавторитарных режимов одна из концепций лидерства — меритократия (концепция «элиты заслуг») — трансформировалась в так называемое харизма­тическое лидерство. Культивируя невежество и покорность массы, паразитируя на её мифологическом сознании, идей­ные оруженосцы диктатора наделяли его ролью мессии, приписывали его власти полубожественное начало и маг­нетические свойства. Так, гаитянский диктатор Дювалье-старший был наречен «великим электрификатором душ», а доминиканский диктатор Трухильо — «помазанником Божь­им». Но одновременно их стремились наделить концент­рированными чертами «простого человека», биологическими качествами 100-процентного «мачо» (от испанского слова «самец») — носителя якобы импонирующей латиноамери­канской аудитории всесокрушающей грубой мужской силы. Атрибутами культа личности диктатора стали воздвигнутые в его честь прижизненные конные статуи и штампованные бюсты, портреты па денежных купюрах и названные его именем города.

Обобщенный образ вереницы латиноамериканских временщиков-диктаторов (от мексиканца Порфирио Диаса до Анастасио Сомосы и Альфредо Стресснера) великолепно создал в романе «Осень патриарха» Габриэль Гарсиа Маркес.

Каудилизм как абсолютная власть, незыблемая иерар­хия, неписаный свод морально-этических норм и образ жизни старше по возрасту милитаризма как системы, не просто орудия олигархических кланов, но самого мощного автоном­ного института и главного тормоза на пути создания пра­вового государства и гражданского общества. Перефразируя крылатые слова Маяковского, каудилизм и милитаризм — близнецы-братья. Каудилизм мог щеголять в цивильном платье, но чаще — в военном мундире. Недаром поговорка гласит: в латиноамериканских странах последнее воинское звание — это звание президента.

Типология латиноамериканского милитаризма система­тизирована в вышедшей в 1995 г. в Сантьяго монографии «Возможна ли демократия в Латинской Америке? Очерк о военных и о политике». Ее автор — Альберто Сепульведа Альмарса — известный современный чилийский ученый, профессор Института политических наук Университета Чили и Дипломатической академии.

По оценке А. Сепульведы Альмарсы, вооруженные силы в Латинской Америке неизменно представляли не имевшую противовесов, наиболее мощную структуру давления на общество. Под латиноамериканским милитаризмом он имеет в виду участие военных во внутренней политике независимо от того, поддерживают они правящие режимы или наме­реваются их свергнуть.

Рождение независимых государств не сопровождалось созданием централизованной военной структуры, и это бла­гоприятствовало анархии. Рвались традиционные связи, и только харизматический лидер оказывался способным силой сплотить разобщенные районы страны. С середины XIX в. харизматических и агрессивных каудильо сменяет заинтере­сованная в стабильности олигархия. Растущий национализм, а также пример Европы побудили руководителей государств создавать вооруженные силы в качестве оплота собственной власти. Военные усмиряют провинциальных каудильо, а со второй половины XIX в. участвуют в двух крупных войнах: разгроме Парагвая Тройственным союзом (Аргентина, Бра­зилия, Уругвай) и в Тихоокеанской войне, завершившейся победой Чили над Боливией и Перу. Для защиты границ и решения в свою пользу территориальных споров создаются профессиональные армии при содействии европейских стран. Почин сделала Чили, пригласив германских инструкторов и насадив в армии прусскую систему. Чилийские военные мис­сии приглашаются в Парагвай, Эквадор и Сальвадор. Арген­тина также пользуется услугами германских военных совет­ников, Бразилия и Перу — французских. В Центральной Америке профессионализация армий осуществлялась под контролем США. Вводится всеобщая воинская повинность, создаются военные училища, некоторые их питомцы продол­жают учебу в Европе. Офицерский корпус, за исключением элитарного ВМФ, рекрутируется за счет среднего класса.

Длительный период военные находились вне политики. Милитаризм как система утверждается в 20-х гг. и достигает апогея в 70-е гг. Он возникает в кризисный момент, когда армия выступает в роли арбитра, носительницы общенаци­ональных интересов раздираемого конфликтами общества. Профессиональная армия становится автономным государст­венным институтом со своей системой иерархии, ценностных установок, законодательством. Людей в погонах отличают такие понятия, как дисциплина, верность присяге, патрио­тизм, честь. После Первой мировой войны весомым факто­ром латиноамериканской действительности становятся США, предпринявшие интервенции в Центральную Америку и на Карибы. Кризис 1929 г. способствовал вмешательству воен­ных в политику. Однако вдохновители и участники большин­ства путчей оказались неспособными сформировать устой­чивые политические системы. Единственное исключение — захват в 1933 г. на Кубе власти сержантом Батистой, ко­торый, отправив большинство офицеров в отставку, заменил их сержантским составом. По мнению Сепульведы Альмарсы, непрофессионализм военных — одна из причин победы кубинской революции.

В период между 1930 и 1960 гг. господствует такой новый феномен, как популистский милитаризм. Его олице­творением стали Рафаэль Трухильо в Доминиканской Рес­публике, клан Сомосы в Никарагуа, Хуан Доминго Перон в Аргентине, Жетулио Варгас в Бразилии, Маркос Перес Хименес в Венесуэле, Мануэль Одриа в Перу, Густаво Рохас Пинилья в Колумбии. Популистский милитаризм — продукт борьбы средних городских слоев с традиционной земельной олигархией, которая велась с привлечением маргиналов и при поддержке армии. В отсутствие структурированных по­литических партий опорой популистских военных лидеров сделались профсоюзы, например в Аргентине и Бразилии. Апелляция к городским низам сопровождалась безудержной социальной демагогией. Большинство диктаторов популист­ского толка поддерживались США.

В годы Второй мировой войны, используя в качестве предлога угрозу нацистской агрессии, США под флагом «кон­тинентальной солидарности» резко усилили военно-полити­ческое присутствие в Латинской Америке. Пентагон осущест­вил тотальную милитаризацию латиноамериканских стран, взял под контроль их вооруженные силы, включая подготов­ку офицерского корпуса, поставки оружия и снаряжения. Была создана цепь американских военных баз. Подлинные мотивы «континентальной стратегии» Пентагона были обна­ружены уже после окончания Второй мировой войны. Целью милитаризации латиноамериканских стран явилось их во­влечение в холодную войну против Советского Союза, пре­вращение армий в жандармскую силу для подавления осво­бодительного движения. Этой задаче отвечали навязанный латиноамериканским странам и подписанный в 1947 г. в Рио-де-Жанейро Межамериканский договор о взаимной по­мощи, а также инструмент Пентагона — Межамериканский совет обороны. Популистский милитаризм облегчил переход от традиционного аграрного общества с господством латифундизма к преобладающей власти городской буржуазии, однако был неспособен модернизировать архаичные общественные структуры. На ином витке истории утверждается власть нового поколения военных лидеров. С середины 60-х гг. до конца 80-х правит бал десаррольистский милитаризм (от ис­панского слова «десаррольо» — «развитие»). Он возник как реакция на кубинскую революцию и страх перед ее распро­странением в масштабе континента. Вооруженные силы ориентируются на антиповстанческую борьбу, им придаются полицейские функции. Под руководством американских ин­структоров меняются структура армии, ее оснащение. Появляются рейнджеры — спецназ, «черные береты». С начала 60-х гг. в военных концепциях США, рассчитанных на Ла­тинскую Америку, акцент был смещен с внешних факторов на внутренние. Доктрина «защиты полушария», являвшаяся в период холодной войны составной частью глобальной докт­рины «массированного возмездия», выдвигала перед латино­американскими военными в качестве главной задачи со­вместную с США борьбу против «международного коммуниз­ма». США заменили доктрину «защиты полушария», которую они целиком взяли на себя, доктриной «внутренней безопас­ности». Ее вариант — доктрина «превентивной внутренней войны» — предусматривал проведение прежде всего в сель­ской местности «профилактических» карательных операций.

Разработанная Пентагоном концепция «военного стаби­лизатора» в тот период рассматривала правоавторитарные режимы в качестве единственных выразителей общенацио­нальных интересов, способных объединить антагонистичес­кие общественные силы и консолидировать неустойчивость латиноамериканских государств. Латиноамериканским воен­ным внушается тезис об их решающей роли в общественном развитии с целью модернизации отсталых социально-эконо­мических структур.

Диаметрально противоположной является концепция «сивилизма», приоритета гражданской власти, которая сво­дит роль вооруженных сил к узкопрофессиональной сфере, далекой от политики. Ее сторонники, ссылаясь на неизменно консервативное мировоззрение военных, утверждают, что вооруженные силы должны быть «аполитичными» и их место только в казарме.

Под лозунгом искоренения «подрывных элементов» и модернизации экономики на базе развитого капитализма с привлечением технократов из США в Бразилии, Аргентине, Боливии, Чили, Уругвае к власти приходят военные-«десаррольисты» — последнее поколение вершивших государственную власть милитаристов.

В отличие от погрязшего в коррупции «мачо»-«популиста» его антипод «десаррольист» — безупречный службист-экс­перт, добропорядочный семьянин с моральным кодексом ев­ропейского буржуа XIX в. Он не харизматический каудильо, а «член корпорации». Между тем, «десаррольисты» с «на­значаемой демократией» были функционально неспособны создать стабильную политическую систему. Возникли и противоречия с Западом из-за практиковавшихся «десаррольистами» массовых репрессий, включая пытки и убийства инакомыслящих, а также из-за ядерных амбиций Аргентины и Бразилии. Пришедшие к власти генералы-«десаррольисты» ратовали за деполитизацию всей общественной жизни. Они интегрировались е финансово-промышленным комплексом в роли его партнеров, выступали в качестве руководите­лей министерств, банков, государственно-монополистических объединений и частных корпораций. Цель — достижение экономической модернизации общества. Концепция модер­низации или развития проявилась прежде всего в попытках военных внедрить в экономику технократические методы управления.

По мнению генералов-«десаррольистов» социальные пе­ремены должны быть эволюционно-последовательными, дабы население приспособилось к новой политической системе. По оценке военных, только вооруженные силы как законопо­слушный институт могут обеспечить мир и социальный поря­док, а затем уже технократы и крупные предприниматели — национальные и иностранные — создадут современную эко­номическую систему. По мере достижения государством ка­тегории экономически развитого военные уступают власть гражданскому правительству. Согласно этой концепции, военный режим — мост между традиционным и современным обществом. Порой, однако, и «дессаррольизм» не более чем камуфляж для захвата власти и ее сохранения давним диктаторским методом. Такова политика трех чередовавших­ся последних военных хунт (1976-1983) в Аргентине. Как отмечает аргентинский политолог Фернандо Сабсай в моно­графии «Идеи и каудильо», завершившей его пятитомное сочинение «Аргентинское общество», глава первой военной хунты генерал Хорхе Рафаэль Видела (1976-1981) захват власти и «процесс национальной реорганизации» мотивировал целью «искоренения анархии и подрывных сил в об­ществе, где полностью отсутствуют этические и моральные нормы, царит безответственность в управлении экономикой, проявляющаяся в развале производства, процветают спеку­ляция и всеобщая коррупция». Тогда же генерал Видела заявил: «Учитывая, что страна находится на краю пропасти, вмешательство вооруженных сил — единственная возмож­ная альтернатива». Но генерал Видела не технократ, а типичный «горилла», малограмотный милитарист. Известен случай, когда в годы диктатуры его спросили в одном из интервью о любимой книге. После долгих раздумий генерал ответил: «Книга по чтению в первом классе».

Через два года после крушения военных хунт свершился «латиноамериканский Нюрнберг», приговоривший генерала Виделу к пожизненному тюремному заключению. Но через пять лет преступник был амнистирован президентом Менемом. В 1998 г. бывшего главаря военной хунты федеральный суд привлек к уголовной ответственности за преступления, не подлежащие амнистии. Обнаружились документальные свидетельства о том, что у женщин, попадавших беременны­ми в тюрьмы и концлагеря, после родов отбирали младенцев и отдавали их на воспитание в семьи офицеров и граждан­ских сторонников правящего режима. Одна из таких траге­дий легла в основу сценария «Официальной истории» — единственного аргентинского фильма, получившего «Оскара».

Переход от военных режимов к гражданской власти осу­ществлялся в разных странах примерно по одной схеме. Достигался компромисс, в соответствии с которым военному режиму «прощались» его преступления в обмен на восста­новление представительной демократии. Военные возвраща­лись в казармы, однако сохраняли механизмы контроля за деятельностью общества. Исключение составила Аргентина, где военным после позорного поражения в мальвинской вой­не было невозможно диктовать свои условия. С другой сто­роны, предпринимались попытки, например, Пиночетом, со­хранить власть конституционными методами. Эта попытка, однако, была отвергнута в 1988 г. в ходе плебисцита. Были и попытки со стороны леворадикальных сил «отлучить» воен­ных от политики, ограничить их функции узкопрофессио­нальными задачами.

Между тем процесс демократизации невозможен без при­влечения военных, их адаптации к условиям правового госу­дарства. Хотя конституции большинства латиноамерикан­ских государств декларируют невмешательство армии в политику, практика исключает подобное формальное огра­ничение. Отказ от аполитичности армии не противоречит гражданскому контролю над ней, дабы в зародыше пресечь бонапартистские, преторианские амбиции. Как отмечает ав­тор исследования «Армия и политика в Андских странах» Сергей Бабуркин, проблема эффективного гражданского контроля — одна из фундаментальных проблем современного этапа политического развития латиноамериканского регио­на — остается нерешенной. А это, в свою очередь, предопре­деляет потенциальную, а порой и реальную, нестабильность военно-гражданских отношений и оставляет возможность для быстрых сдвигов в характере, содержании и формах поли­тического поведения вооруженных сил. Однако но мере развития демократического процесса вооруженные силы от­ходят от позиции стоящего над обществом арбитра и при­нимают правила игры системы представительной демокра­тии. Но это не исключает возможности при возникновении кризисных ситуаций вмешательства армии либо ее части в политический процесс в антиконституционных целях.

Показательна эволюциядоктрины национальной без­опасности — сердцевины всей совокупности взглядов воен­ных о их роли в обществе. Мыслящих представителей офи­церского корпуса приобщали и приобщают к общественным дисциплинам в «мозговых центрах» — Высшей военной школе Бразилии, именуемой «Сорбонной», Высшем центре воен­ных исследований Перу, Высшей академии Аргентины. Цели доктрины национальной безопасности во всех странах иден­тичны: способность обеспечить оборону страны в случае внешней угрозы, внутренний мир, необходимость экономи­ческого развития как единственного средства достижения обществом безопасности.

В эпоху холодной войны военные режимы выдвинули концепцию «неразрывной связи безопасности и развития». Наиболее системно эту концепцию разработали в Бразилии военные и их главный идеолог генерал Голбери ди Коуту э Силва. Сочинения генерала Голбери, собранные в книгу «Геополитика Бразилии», стали настольной книгой бразиль­ских военных в период холодной войны. По мнению бразиль­ского генерала, все, что угрожает стабильности установлен­ного порядка, должно быть уничтожено. Даже развитие, хотя оно и важно, стоит на втором месте после безопасности. И только военные достаточно подготовлены, чтобы опреде­лять нужды безопасности и, следовательно, все стороны на­циональной политики во имя реализации главной задачи — создания «новой и великой Бразилии». Следует подчеркнуть, что, в отличие от военных режимов других латиноамерикан­ских стран, бразильский старался не афишировать национа­листические лозунги. Узкий национализм военных режимов других стран осуждался с позиции шовинистического нацио­нализма, провозгласившего своей целью превращение Бра­зилии в великую державу. Именно этот лозунг занял глав­ное место в идеологическом арсенале бразильских правящих кругов.

Проявлением «нового национализма», бразильским вари­антом доктрины «идеологических границ» стал призыв Гол­бери к «интеграции» южноамериканских стран под эгидой Бразилии. «Антагонизм между христианским Западом и коммунистическим Востоком все еще определяет мировое положение, — писал Голбери. — Мы готовимся к тотальной войне, и орудием стратегического действия является инте­грация всех сил... Самоопределение и абсолютный сувере­нитет народа являются принципами логичными, моральны­ми и тем не менее ирреальными... Символ нашей эпохи — символ интеграции». Голбери руководствовался идеей о при­надлежности Бразилии к «западной цивилизации», которую он истолковывал как объединение государств, выступающих единым фронтом против «агрессивности международного ком­мунизма». Объявляя Латинскую Америку одним из наиболее уязвимых районов мира с точки зрения такой «агрессии», Голбери домогался укрепления обороноспособности региона, придавая особое значение экономической модернизации с помощью государственно-монополистических методов.

Генералу Голбери принадлежит авторство геополитичес­ких концепций, претендовавших утвердить лидирующее по­ложение Бразилии в Южной Америке, се «предопределенную миссию» в регионе. Отстаивая такие геополитические аргу­менты, как географическое положение страны, обширные природные и людские ресурсы, Голбери не только обосно­вывал с их помощью тезис о лидирующей роли Бразилии в защите западной цивилизации в Латинской Америке, но и выдвигал гегемонистские притязания на осуществление политической опеки над соседними странами. Впоследствии, однако, генерал Голбери явился одним из авторов внешнеполитической доктрины ответственного прагматизма, которая, по существу, ознаменовала отход страны от автоматического равнения на Запад, в первую очередь на США. Доктрина ответственного прагматизма стимулировала развитие Брази­лией равноправных отношений с другими государствами ре­гиона, прежде всего с традиционной соперницей Аргентиной.

Гражданское правительство Бразилии трансформирова­ло доктрину национальной безопасности в концепцию нацио­нальной обороны, источник которой уже не военная элита, а высшая исполнительная власть. В 1996 г. президент Бра­зилии Фернанду Энрики Кардозу изложил новую концепцию национальной обороны. Она отвечает требованиям правового и демократического государства, учитывает изменившуюся обстановку в мире. Вооруженные силы не должны вмеши­ваться в политическую жизнь страны, искоренять неугодную идеологию и искать «подрывные элементы». Их задача — обеспечение национального суверенитета и территориальной целостности страны, поддержание мира и международной безопасности. Залог обновления вооруженных сил — процве­тающая экономика, передовая наука и техника, образованные кадры. Инициированный президентом и разработанный начальником его военной канцелярии документ после рас­смотрения обеими палатами Национального конгресса при­нял силу закона.

Чтобы оценить президентский шаг, следует учесть, что на протяжении десятилетий Бразилия была своего рода кон­тинентальным полигоном для отработки и реализации наибо­лее жестких военных доктрин — как пентагоновских, так и доморощенных. В обстановке конфронтации с Советским Союзом американская доктрина «защиты полушария» гарантировала «ядерный зонт» над южными соседями США, а им поручила борьбу с собственными и прокубинскими «подрыв­ными силами» в соответствии с доктринами национальной безопасности и «превентивной внутренней войны». Местным военным внушали мессианские представления о себе как о носителях надклассовых харизм. Неслучайно бразильские «гориллы» оказались причастными к организации военных путчей в соседних странах.

Современная военная политика Бразилии приобретает самостоятельность. Вместе с Аргентиной и большинством дру­гих государств континента отвергнута новая стратегическая установка США на приспособление вооруженных сил латино­американских стран преимущественно к полицейским функ­циям — борьбе с наркобизнесом и терроризмом. Новая концепция национальной обороны была бы невозможна без процесса демократизации в Бразилии. Мужественный посту­пок президента — создание в 1996 г. Государственной юри­дической комиссии, расследующей преступления военного режима 1964—1985 гг. Впервые оглашены документальные свидетельства о пытках и казнях политзаключенных.

Память о преступлениях военных режимов достаточно актуальна для Латинской Америки. В начале 1998 г. бразиль­ская общественность была повергнута в шок сообщением о том, что при проведении опроса среди курсантов военного училища в городе Порту-Алегри победила группа, назвав­шая своим кумиром Гитлера. За него отдали голоса почти 10% молодых офицеров выпуска 1995 г. Результаты иссле­дований оказались столь ошеломляющими, что о них не решались говорить. Гитлеру проиграли Иисус Христос, Жан­на д’Арк, национальный герой в борьбе против португаль­ского колониального владычества Тирадентис. Президент Бразилии Фернанду Энрики Кардозу воспринял это сообще­ние «с удивлением и возмущением». Оно стало предметом острых дискуссий в министерстве образования, где обвинили преподавателей истории училища, «не сумевших донести до молодых умов трагические уроки Второй мировой войны». Известный бразильский историк Десиу Фрейтас объясняет результаты опроса исключительно социальными причинами. По его мнению, общество столкнулось с протестом, построен­ным в гротеске. Молодежь больше не верит в псевдодемокра­тию, которая «несет нарастающую безработицу, неуверенность в завтрашнем дне, отсутствие какой-либо перспективы и, как следствие, безысходность и отчаяние». Бразильцы — отнюдь не исключение. В этом смысле интересны данные, полученные социологической службой «Америка интерпрайз институт». Результаты проведенного опроса в 18 странах по­казывают, что 52% бразильцев, 80% перуанцев, 63% чилий­цев, 70% парагвайцев и 78% венесуэльцев считают, что авто­ритаризм — «не обязательно зло».

Характерна эволюция политической жизни Венесуэлы с самыми давними в Южной Америке институтами граждан­ской власти. За короткий срок наиболее процветающая в регионе страна пережила наибольший кризис и обнажила беспредел коррупции и разложения верхов. Ответ электо­рата, прежде всего трудовых слоев населения, — победа на президентских выборах 1998 г. организатора проваливше­гося путча в 1992 г. отставного подполковника Уго Чавеса. В неизменном красном берете местного спецназа он поклялся «построить новую Венесуэлу». Победа Уго Чавеса — предостережение лидерам всех латиноамериканских стран, уверо­вавших, что демократия автоматически исключает военных из политической жизни.

Рецидивы авторитарного прошлого в общественной жиз­ни латиноамериканских стран обычно связывают с именем чилийского военного диктатора генерала Аугусто Пиночета. Опасен не столько он, сколько пиночетизм. Под этим явле­нием автор имеет в виду стремление реакционной части гене­ралитета внедриться в правовое государство и установить име­нем конституции контроль над его властными структурами.

 Разумеется, нельзя игнорировать тот факт, что Чили — латиноамериканский лидер практически по всем основным экономическим показателям. Однако в Чили рыночные от­ношения существовали задолго до узурпации власти хунтой. Но кроме разумно избранной модели, ориентированной на производство экспортной продукции, чилийская экономика своим ростом обязана таким факторам, как выгодная внешнеторговая конъюнктура, широкая помощь со стороны миро­вых финансовых центров, жесткая регламентация трудовой деятельности, когда профсоюзы были разогнаны, а забас­товки карались.

К тому же чилийские теоретики и практики аргумен­тированно доказывают, что экономические успехи были до­стигнуты не благодаря, а вопреки режиму «сильной руки». Уже в 1997 г. «Вашингтон пост» констатировала: «Психо­логический ущерб, нанесенный Чили в годы пребывания Пиночета у власти, перевешивает выгоды, которые получили в основном представители высших классов». В свою оче­редь, американский журнал «Форин афферс» писал: «Чем больше присматриваешься, тем труднее становится постро­ить модель из опыта Чили. Военное правительство, помимо того что оно носило репрессивный, недемократический ха­рактер, не следовало ясному плану или графику реформ и приняло в ходе их осуществления много непоследователь­ных, ведущих к обратным результатам и почти катастрофи­ческих решений». Авторитетная Корпорация экономических исследований для Латинской Америки обнародовала доклад с сопоставлением макроэкономических и производственных показателей в год передачи власти гражданскому правитель­ству и в последующий период. В 1990 г. экономический рост составил 2,1%, в 1993 г. — 7%. Соответственно, показатели инфляции 25 и 12%, безработицы — 17 и 5%. 10 лет спустя после путча безработица затронула третью часть трудоспо­собного населения, экономический подъем начался только в 80-х гг., причем подъем чередовался со спадом. Как под­черкнул председатель Конфедерации производства и торгов­ли Чили Хосе Антонио Гусман, развитие «новой экономики», открытой и ориентированной на экспорт, осуществляется «динамично и стабильно» только с 1990 г. Несмотря на очевидные достижения, Чили — все еще бедная страна. Почти каждый второй чилиец находится за чертой бед­ности. Множество людей лишены крова, отчуждены от знаний.

Закон об амнистии осво­бодил военных от ответственности за пытки и убийства. Согласно современным опросам, 70% чилийцев запомнят Пи­ночета как безжалостного диктатора. Самое тяжелое преступление генерала Пиночета — свер­жение 11 сентября 1973 г. конституционного правительства, которому он присягал. Тогда родился его наиболее памятный афоризм: «Демократию необходимо время от времени купать в крови». Тот бесспорный факт, что политика президента Альенде была неэффективной, отнюдь не аргумент в пользу путча. В канун 25-й годов­щины военного переворота в Чили Пиночет сделал сенсаци­онное признание. В интервью чилийскому журналу «Косас» он впервые согласился с тем, что именно его голос записан на магнитофонной ленте, зафиксировавшей приказ о физи­ческой ликвидации президента Альенде. В начале 1998 г. чилийские журналисты Патрисиа Вердуго и Моника Гонса­лес выпустили в эфир запись, которая, как они уверены, получена из достоверных источников. Запись зафиксировала диалог генерала Пиночета и адмирала Патрисио Карвахаля 11 сентября 1973 г. «Они предлагают провести перегово­ры», — докладывал Карвахаль Пиночету, имея в виду защит­ников президентского дворца Ла Мопеда. «Никаких перего­воров, только полная капитуляция, — ответил Пиночет. — Остается в силе предложение вывезти его (Альенде) из стра­ны. А в полете самолет падает». Глава военной хунты Аугус­то Пиночет развязал «внутреннюю войну» против собствен­ного народа и организовал длившийся почти 17 лет самый беспощадный в истории страны террор. По сей день всплы­вают имена его жертв из числа так называемых «пропавших без вести». Преступления остаются безнаказанными.

Сетью террора генерал Пиночет опутал все Западное полушарие и закинул ее даже за его пределы. Вместе со своими единомышленниками — главарями военных режи­мов ряда южноамериканских стран — он в рамках операции «Кондор» уничтожал активных политических противников. Наибольший резонанс в мире вызвало убийство в центре Вашингтона бывшего министра иностранных дел и посла в США Орландо Летельера и его секретаря — гражданки США. Автор этих строк провел независимое журналистское расследование и публично сделанные выводы позднее под­твердились. В США осудили киллеров, в том числе экс-агента ЦРУ и кубинцев-антикастровцев, и потребовали выда­чи заказчиков — руководителей тайной полиции ДИНА.

За год до убийства Летельера было организовано в Риме покушение на бывшего вице-президента Чили, одного из основателей ХДП Бернардо Лейтона. В Буэнос-Айресе вместе с супругой был уничтожен генерал Карлос Пратс. Именно его сменил Пиночет на посту главкома сухопутных сил. Совесть армии, генерал Пратс не признал противоправный режим и эмигрировал. Почти четверть века спустя всплыли новые обстоятельства его гибели. Пиночет поспешил зая­вить, что генерал Пратс «имел много врагов». Это не так. Его единственным врагом был узурпатор. Расследовавший «дело Пратса» судья из Аргентины вынес вердикт: вина за преступление лежит прежде всего на Пиночете. Не зря в 81-ю годовщину со дня его рождения, шумно отмеченную во всех чилийских казармах, представители христианско- демократической молодежной организации удостоили име­нинника «диплома» с таким посвящением: «За умелое руко­водство самой кровавой диктатурой и за самые чудовищные преступления».

В Чили время отсчи­тывают часы, заведенные еще диктатурой. По действующей конституции 1980 г. президент не вправе смещать или на­значать командующих тремя видами вооруженных сил и корпуса карабинеров. Это функция подвластного военной верхушке Совета национальной безопасности. По конституции только военные — гаранты демократии — продолжали сохра­нять право цензуры на телевидении и в кино. Военные до 1997 г. назначали часть сенаторов, а генерал Пиночет сохра­нял свой пост главкома сухопутных сил до марта 1998 г. Конечно, он предпочел бы на закате диктатуры стать реген­том, как Франко в Испании, но только Чили — не монар­хия. Таковы условия национального примирения, позволив­шие конституционному правительству прийти к власти.

Потому главную задачу своей администрации прези­дент Эдуардо Фрей видел в проведении конституционной реформы. Даже основная правооппозиционная Партия на­ционального обновления (ПНО) вынуждена была поддер­жать инициированный президентом компромиссный вариант конституционной реформы. В качестве компенсации прекра­щены судебные дела по фактам нарушения прав человека в годы правления хунты, тем более что в стране, как в теат­ре абсурда, действует принятый еще Пиночетом «закон об амнистии». Однако после восьмимесячного обсуждения в сенате правительственный законопроект был провален голо­сами пожизненных назначенцев и их единомышленников. Потерпела неудачу благая цель разорвать пуповину, связы­вающую прежний военный режим с нынешней политической системой.

Президент Эдуардо Фрей оказался заложником компро­мисса — амнистия в обмен на конституционную реформу. Но если дарована амнистия за преступления, которым нет срока давности, то конституционная реформа провалена поборниками амнистированных. Конечно, политические страс­ти во многом гасятся показателями весомых экономических достижений. Для чилийского общества не актуальна россий­ская дилемма: колбаса или свобода. Пока чилийцы имеют то и другое. Но реформа конституции закрепила бы уве­ренность в завтрашнем дне.

О сложности переходного периода в Чили свидетельст­вует разразившийся в начале 1998 г. внутриполитический кризис, пожалуй, наиболее острый после восстановления в стране демократии. Как всегда, в центре скандала, ибо такую форму принял кризис, неугомонный генерал Аугусто Пино­чет. По сработанной им самим конституции он должен был покинуть пост главкома сухопутных сил не позднее 11 марта 1998 г., поставив латиноамериканский рекорд по продол­жительности пребывания в строю: 65 лет в армии.

Однако правительство и армейское руководство догово­рились, что Пиночет выйдет в отставку 26 января, и все было готово к торжественной церемонии отправки на покой последнего на континенте «динозавра». Был назван преемник Пиночета. В конце 1997 г., в 82-ю годовщину своего рождения, Пиночет в последний раз позировал перед телезри­телями в мундире единственного в стране четырехзвездного генерала. При прощании на зеленовато-голубые глаза генера­ла навернулись слезы. Но неожиданно генерал закапризни­чал: в канун прощальной церемонии он объявил, что никогда не уточнял конкретного срока своей отставки.

Причина устроенного Пиночетом скандала проста как армейский сапог. По пиночетовской конституции экс-прези­дент после не менее чем шестилетнего мандата пожизненно оседает в сенате. Соотечественники Пиночета напомнили ему, что в сенат может попасть только всенародно избранный бывший президент, но никак не узурпатор. Потому нижняя палата парламента приняла резолюцию о том, что присутст­вие Пиночета в сенате не будет способствовать националь­ному примирению и выставит Чили в неприглядном виде в глазах мировой общественности. Застрельщиками антипиночетовской кампании стали руководители ХДП — основы правящей коалиции. Попутно парламентская фракция ХДП пригрозила генералу привлечением к судебной ответствен­ности после его ухода на пенсию «за высказывания, поступки и действия после 11 марта 1990 г., которые являются по­сягательством на честь страны и национальную безопас­ность». Ведь от ответственности за правонарушения, совер­шенные до 11 марта 1990 г., то есть до момента передачи власти гражданскому правительству, освобождаются пред­ставители государственной власти или генералитета, но от­нюдь не пенсионеры. В ответ Пиночет начал шантажировать своих недругов неким компроматом.

Демократические силы твердо решили преградить гене­ралу путь в сенат. В нижней палате парламента прошли беспрецедентные прения, названные политическим и истори­ческим процессом. Суть его свелась к осуждению Пиночета и предложению фракции ХДП о проведении плебисцита но вопросу упразднения института пожизненных сенаторов. Пиночета даже называли «клонированной копией» рвавше­гося любой ценой в сенат римского императора Калигулы. Президент Эдуардо Фрей, несмотря на бескомпромиссность своей партии, занял примирительную позицию, помятуя о властных функциях армии. И все же уход Пиночета от руководства вооруженными силами, пусть даже с мандатом пожизненного сенатора, имеет знаковый смысл, выходящий за пределы Чили. Отставку бывшего диктатора газета «Ва­шингтон пост» прокомментировала так: «Через 10 лет, за которые произошел решительный региональный поворот к демократии, его военная отставка, тем не менее, рассмат­ривается как уход целой эпохи не только для Чили, но и для всей Латинской Америки».

Проверенная историей истина, что тирана при жизни мо­жет постигнуть возмездие, подтвердил 17 октября 1998 г. арест Пиночета в Лондоне по требованию испанского суда, располагающего доказательствами о причастности бывшего диктатора к пыткам и казням граждан Испании. Арест бывшего диктатора расколол, как никогда, его противников и почитателей, показав, что пиночетизм жил, жив и будет жить.

Если пиночетизм живуч, то вспоенная контрабандой и особенно наркобизнесом мафия поистине бессмертна. Наи­более наглядный пример — смычка мафии и военщины в Парагвае, где после свержения в 1989 г. последнего южноамериканского диктатора Альфредо Стресснера пере­ходный период отмечен печатью непрерывного кризиса. Происшедшие в 1996 г. события в парагвайской столице Асунсьоне напомнили о том, что не устарело сравнение поли­тической жизни латиноамериканских государств с опереттой, где мажорный аккорд — «пронунсиамиенто», а герой-любов­ник — глава очередной военной хунты. Там взбунтовался «сильный человек» — главком сухопутных сил генерал от кавалерии Лино Овьедо. За семь лет до этого он, бывший соратник Стресснера, ворвался в бункер диктатора и аре­стовал его. Гражданская власть резонно побаивалась попу­лярного главкома сухопутных сил и отправила его в отстав­ку, посулив пост цивильного министра обороны, но вместо этого упрятала в тюрьму на десять лет по обвинению в попытке организации путча. В Парагвае слухи о генераль­ском заговоре витали давно, и их связывали с недовольством военной верхушки первым за многие десятилетия граждан­ским президентом Хуаном Карлосом Васмоси, который прибрал к рукам ранее принадлежавший армии прибыльный сбор от пользования мостом, связывающим Парагвай с Бразилией. Через мост шла лавина контрабанды.

Милитаристские амбиции неизменно подхлестывались ростом вооружений, который принял характер гонки в эпоху военных диктатур. По темпам роста военных расходов страны Латинской Америки опережали развивающиеся и многие индустриальные государства. По данным на 1980 г. Стокгольмского международного института по исследованию проблем мира, закупки вооружений странами Латинской Америки возросли за период с 1970 по 1979 гг. на 55%, в то время как в мировом масштабе увеличение таких закупок составило в среднем 17,5%. Международный институт стратегических исследований в Лондоне отмечал, что с 1975 по 1979 гг. Аргентина увеличила военные расходы с 1 млрд. до 1,8 млрд. долл., Бразилия — с 1,2 млрд. до 2 млрд., Венесуэла — с 494 млн. до 706 млн., Колумбия — с 102 млн. до 215 млн. долл. Рост военных расходов усиливал сопер­ничество между милитаристскими кругами различных стран, провоцировал напряженность в отношениях между ними, обострял территориальные претензии.

Традиционно латиноамериканские страны черпали во­оружения из арсеналов США. Ограничения на высокотех­нологическое оружие были введены в 70-х гг. президентом Джимми Картером в качестве санкции за разгул милитариз­ма и произвол военно-диктаторских режимов. Американские государственные деятели усматривали две линии в отношени­ях истеблишмента в США к латиноамериканским военным. В соответствии с концепцией реализма (ее выразителями считают Ханса Моргентау и Генри Киссинджера), правоме­рен любой режим, который верно служит США, а интере­сы государства выше морали. Другая, моралистская, или миссионерская, концепция (ее наиболее известные сторон­ники — президенты Вудро Вильсон и Джимми Картер) ис­ходит из приоритета американских моральных ценностей как универсальных и подлежащих экспорту в другие страны.

Президент Билл Клинтон в 1997 г. снял ограничения на продажу современных вооружений южным соседям США. Казалось, сейчас самое неподходящее время перевооружения Латинской Америки. Ушли со сцены военные диктатуры — ненасытные пожиратели вооружений. Экономическая интег­рация сближает латиноамериканские страны друг с другом. В русло политического урегулирования переводятся былые вооруженные конфликты на почве взаимных территориаль­ных претензий. Еще никогда отношения между латиноаме­риканскими странами не были столь доверительными и солидарными. Благоприятен внешний фон. Привязанный к Пентагону креольский милитаризм неизменно ссылался на советскую и кубинскую угрозу и прокоммунистические повстанческие движения. Сейчас все эти страхи — область мифологии.

Новая геополитическая реальность породила в США и новые концепции о современной функции латиноамерикан­ских вооруженных сил. В верхних эшелонах власти США наметились два подхода к пределам допустимости перево­оружения Латинской Америки. Отрицательную позицию за­няли председатель сенатской комиссии по иностранным делам Джесси Хелмс и бывший госсекретарь Уоррен Крис­тофер. Последний, выступая в сенате, заметил, что гонка вооружений нарушит неустойчивое равновесие между лати­ноамериканскими странами, подорвет демократический процесс в условиях становления гражданского общества с неукрощенными амбициями военных, их претензиями на вмешательство в политическую жизнь своих стран.

Даже в Аргентине, где военные после позора Мальвин­ской войны наиболее законопослушны, они выходят из-под гражданского контроля. Там в 1996 г. со скандалом ушел в отставку министр обороны Оскар Камиллион в связи с незаконной продажей вооружения Эквадору, находившемуся в конфликте с Перу, и Хорватии через американскую по­средническую компанию «Хайтон трейд», которая к тому же жульнически получила все деньги, но оружие недопоставила. Аргентинское правительство приняло нелегкое решение о полном запрете продажи оружия за рубеж. Буэнос-Айрес выступил наиболее активно против снятия Вашингтоном эмбарго на продажу современного вооружения, ссылаясь на ограниченность в Бразилии и Чили гражданского контроля за действиями военных. В частности, по аргентинской вер­сии, приобретение Бразилией и Чили американских истре­бителей Б-16 изменит нынешнее соотношение сил в воздухе.

Решающее значение для определения путей развития вооруженных сил латиноамериканских стран в контексте позиции США имела состоявшаяся в конце 1995 г. в модном аргентинском курортном городе Барилоче у подножия Кор­дильер 21-я конференция командующих и начальников штабов сухопутных сил 24 государств Западного полушария. Конференция представителей армий американских государств была учреждена в 1960 г. как постоянный консультативный орган. Упомянутая конференция генералов с повесткой «Новые вызовы американским государствам и их последст­вия для безопасности и защиты континента» впервые не обсуждала способы искоренения коммунизма. В центре вни­мания оказались вопросы взаимной безопасности, сотрудни­чества в борьбе с наркобизнесом и терроризмом. Впервые нищету, безработицу и внешние долги называли вслух как факторы социальной нестабильности, чреватой взрывом. Но о способах решения этих проблем, равно как и о контурах новой континентальной доктрины национальной безопасно­сти, мнения разошлись.

США в последние годы стремятся перепрофилировать вооруженные силы своих соседей на борьбу с наркобизнесом и терроризмом, побудить их сократить военные бюджеты и признать не на словах, а на деле верховенство гражданской власти. Об этом недвусмысленно было заявлено на первой в истории встрече министров обороны всех государств Запад­ного полушария, кроме Кубы, которая проходила в 1995 г. в Уильямсберге (штат Вирджиния) под председательством министра обороны Уильяма Перри. По разным мотивам се­вероамериканская идея не нашла поддержки в среде воен­ных ведущих стран региона. Бразилия и многие другие государства видят опасность в наделении армий полицей­скими функциями. Еще в Уильямсберге бразильцы не до­пустили превращения Межамериканского совета обороны со штаб-квартирой в Вашингтоне в военную структуру ОАГ. Было высказано опасение, что создание центра вооруженных операций может позволить США вмешиваться в дела «бед­ных латиноамериканских родственников».

Попытки модифицировать традиционные функции лати­ноамериканских армий отражают смену вех в самом Пен­тагоне, поиски новой стратегической доктрины, иной по­веденческой модели в постсоветском мире с единственной сверхдержавой. Перед встречей в Барилоче министерство обороны США огласило документ с изложением своей буду­щей стратегии в отношении Латинской Америки, сопроводив его комментарием: «Латинская Америка не представляет военной угрозы для США. Единственная угроза — это та, что вытекает из распространения возможной внутренней нестабильности».

Разрабатываемые в Пентагоне сценарии — как любые с имперским посылом — грешат упрощением реалий. Они же диктуют подозрительным латиноамериканским военным куда большую осторожность. К тому же у них мощный патрон-союзник. В США ВПК лоббирует в пользу перево­оружения Латинской Америки, прежде всего продажи само­летов. Президента Клинтона вынуждают (не без успеха) разделить аргументацию ВПК: хотя доля США на латино­американском оружейном рынке ведущая, она составляет 22%; с 1990 по 1995 г. военная помощь США сократилась в 22 раза; запретом на продажу вооружений США лишаются рабочих мест н способствуют зарубежным конкурентам.

Более чем сомнительно, что ныне латиноамериканские страны могут тратить на приобретение оружия не более 2 млрд. долл. в год. Реальность, как будет сказано ни­же, иная. Закупаются в основном современные танки, ибо большинство стран располагают машинами времен Второй мировой войны. Правительства и общественность латино­американских стран в целом высказываются против гонки вооружений. Призыв к их свертыванию наиболее отчетливо прозвучал в ходе состоявшейся в мексиканском городе Кан­куне в 1998 г. встречи рабочей группы по ограничению и контролю над обычными вооружениями Группы Рио-де-Жанейро (в этот консультативный форум входят южно­американские государства, Мексика, Панама и в порядке ротации по одной стране Центральной Америки и Карибского бассейна с ежегодным саммитом). В резолюциях встре­чи говорится, что безопасность региона основывается не на его милитаризации и гонке вооружений, а на экономическом развитии в сочетании с утверждением большей социальной справедливости, укреплением правового государства и демо­кратических институтов.

Были отмечены успехи в области безопасности, которые достигнуты в первую очередь благодаря таким региональным соглашениям, как Договор Тлателолко о нераспространении ядерного оружия в Латинской Америке и Межамериканская конвенция о запрещении незаконного производства и оборо­та огнестрельного оружия. Подчеркнута необходимость обсуж­дения некоторых механизмов, которые могут быть созданы для укрепления взаимного доверия, обеспечения прозрачнос­ти в том, что касается инструментов безопасности, упомянута в числе этих мер возможность составления реестра вооруже­ний, имеющихся в Латинской Америке и Карибском бассей­не. Было обращено внимание на потребность в выработке адекватной системы проверки декларируемых уровней во­оружений и получения информации о закупках военного снаряжения, его внутреннем производстве, военных расходах и арсеналах. Участники встречи заявили, что правительства региона должны «добиться принятия согласованных обяза­тельств о запрещении или ограничении производства и передачи обычных вооружений в соответствии с заранее установленными критериями, как в случае противопехотных мин и других видов оружия, применение которых имеет чрезвычайно жесткие последствия». МИД Мексики пояснил, что проведение подобных встреч направлено на то, чтобы превратить Латинскую Америку в зону мира и избежать бессмысленной траты ресурсов на закупку вооружений, ко­торые не являются гарантией мира для стран региона.

В переходный период конституционные правитель­ства унаследовали от военных режимов вариант концеп­ции внутренней безопасности — «негативную концепцию мира», которая, с одной стороны, интерпретирует мир как отсутствие конфликтов, а с другой — предусматривает угрозу применения силы против гражданских акций, например демонстраций. Образчик подобного подхода — использова­ние «негативной концепции мира» силовыми ведомствами Венесуэлы. Так, по оценке начальника полиции федерально­го округа генерала Рафаэля Дамиани, «в системе представительной демократии и в правовом государстве юридический и этический подходы совпадают: если общественный порядок нарушен, его нужно восстановить силой, иначе говоря, с помощью репрессий». При этом под нарушением обществен­ного порядка имеются в виду уличные манифестации и другие акции, присущие гражданскому обществу. В соответст­вии с разработанной генералом Дамиани «шкалой наруше­ний общественного порядка» нулевая отметка соответствует «социальному соглашению», а отметка 8 — «гражданской войне».

В учебнике «Внутренняя безопасность» Высшей военной школы Венесуэлы указывается: «Задача преодоления, нейт­рализации и ослабления любого противостояния или наси­лия, совершающегося внутри национальных границ, требует заранее спланированных мер, которые и можно определить как внутреннюю безопасность». При таком подходе не нарушающий конституционные нормы конфликт как обяза­тельное условие плюрализма становится угрозой обществу и государство отдает предпочтение не переговорам, а полицей­скому или военному сдерживанию. «Негативная концепция мира», по существу, исповедуется российскими властями, силой пресекающими несанкционированные гражданские действия, если даже они носят форму мирных демонстраций или пикетирования, их участники — женщины, а цель — столь элементарное в любой стране мира требование, как своевременная выплата зарплаты.

Существует, однако, противоположная тенденция, про­являющаяся в участии военных в акциях протеста. В начале 1999 г. впервые в истории Мексики группа военных провела в столице манифестацию против нарушения прав человека в армии и несправедливых наказаний в отношении солдат и офицеров. Было объявлено о создании в армии «Патрио­тической организации просвещения народа». Зачинщиков арестовали и предъявили обвинение в «мятеже, подготовке заговора и неподчинении». Наблюдатели обращают внима­ние на тот факт, что акция произошла в сложный для мексиканской армии период. Военные потерпели неудачи в борьбе с контрабандой наркотиков и вооруженными груп­пировками, действующими в стране. Вскрылись факты кор­рупции среди армейских чинов и их связей с наркобизнесом.

Личный состав вооруженных сил, прежде всего его офицерский корпус, из поколения в поколение воспитыва­ется в духе патриотизма. Другой вопрос, что нередко он замешан на чувстве национального превосходства над дру­гими народами, особенно соседними (извечный этнопсихо­логический предрассудок, свойственный не только латино­американцам: всему дурному мы обязаны соседям, всему достойному — только себе); шовинизме в таких странах, как Бразилия и Аргентина; ксенофобии военно-полицейских диктатур, бичевавших «прогнившую западную демократию» в отместку за критику Западом массовых репрессий, не говоря уже о граничащем с расизмом третировании «цвет­ных», особенно аборигенных индейских народностей. Ныне офицерский корпус сухопутных сил рекрутируется в значи­тельной степени за счет представителей низов, включая ме­тисов. Элитарными остаются авиация и особенно военно-морской флот.

Концепция военного авангардизма наиболее полно про­явилась в деятельности левоцентристского правительства ге­нерала X. Веласко Альварадо (1968—1975) — в плане «Инка» и программной декларации «Идеологические основы перуан­ской революции». Однако «перуанский феномен» с его пат­риотической основой, хотя и получил распространение в ряде других государств континента, не стал устойчивой тен­денцией общественного развития. Наоборот, лозунг о месси­анской роли военных духовно вооружал «спасителей нации» с целью свержения конституционных режимов с 60-х гг. в ряде государств Латинской Америки.

Тогда, три десятилетия назад, дискуссии о роли военных Латинской Америки носили для нас умозрительный характер и получили общественный резонанс лишь как элемент пропа­гандистской войны с Соединенными Штатами. Ныне латино­американские уроки стали для многих наших радикалов, апеллирующих к режиму «сильной руки», руководством к действию. Латиноамериканский опыт свидетельствует, что обращение к силовым методам решения конфликтов в гражданском обществе неизбежно вызывает цепную реакцию его милитаризации со всеми вытекающими из этого последствиями. Однако куда большую и более реаль­ную опасность представляет попытка разыграть армейскую карту ультрарадикалами из лагеря оппозиции. Их главный аргумент — бедственное положение армии.

Латиноамериканские реалии опровер­гают ностальгические утверждения апологетов военных дик­татур о том, что предпосылкой экономического процветания может быть власть «сильной руки». Ведь только неспособ­ность военных режимов решить проблемы бедности и эко­номической модернизации сделала возможным переход к демократическому развитию.