Тайттирия Упанишада (III. 1, 2)

 

Утверждение о божественной жизни на земле и бессмертном смысле преходящего существования не может иметь под собой основы до тех пор, пока мы не только распознаем вечный Дух в качестве обитателя телесного жилища, в качестве носителя этого изменчивого одеяния, но и примем Материю, из которой все сделано, в качестве пригодного благородного материала, из которого Он постоянно ткет свои одежды, периодически строит нескончаемую чреду Его обителей.

Однако этого еще не достаточно, чтобы предохранить нас от отвержения от жизни в теле, пока, следуя Упанишадам и постигая за видимостью сущностную тождественность этих двух крайних выражений существования, мы не сможем сказать на языке древних писаний “Материя также есть Брахман” и придать полную ценность широкомасштабной картине, посредством которой физическая вселенная описывается как внешнее тело Божественного Бытия. А также — так далеко разделенными кажутся эти два крайних выражения, — эта тождественность не будет убедительной для рационального интеллекта, если мы откажемся распознать серию восходящих выражений (Жизнь, Разум, Сверхразум и промежуточные планы, связывающие Разум со Сверхразумом) между Духом и Материей. Иначе эти два выражения должны казаться двумя непримиримыми противниками, связанными узами несчастливого супружества и видящими единственно приемлемое решение в своем разводе. Тогда их тождественность, представление одного в терминах другого, становится искусственным творением Мысли, противостоящим логике фактов, и возможно лишь в иррациональном мистицизме.

Если мы будем настаивать на существовании только чистого Духа и механической неразумной субстанции или энергии, назвав одно — Богом или Душой, а другое — Природой, то неизбежно придем к тому, что либо отвергнем Бога, либо отвернемся от Природы. Ибо дальнейший выбор, как для Мысли, так и для Жизни, станет императивным. Мысль придет к отрицанию одного как иллюзии воображения или другого как иллюзии чувств; Жизнь, остановившись на нематериальном, убежит от самой себя в отречение или само-забывающий экстаз, или же отвергнет собственную бессмертность и примет ориентацию, уводящую от Бога к животному. Пуруша и Пракрити, пассивно светящаяся Душа Санкхьи и механически активная Энергия не имеют ничего общего, даже если сравнивать с состоянием инерции; их антиномии могут быть разрешены только путем остановки инертно правящей Активности и установления незыблимого Покоя, на который была тщетно наложена бесплодная вереница образов. Неописуемое, неактивное “я” Шанкары и его Майя многих форм и имен — равным образом непримиримые и несовместимые сущности; их жесткий антагонизм может исчезнуть только при растворении множественной иллюзии в единственной Истине вечного Молчания.

Материалисту легче; он может, отрицая Дух, достичь более убедительной и простой постановки, настоящего Монизма, Монизма Материи или же Силы. Но он не может все время придерживаться этой жесткой постановки. В конечном итоге материалист также постулирует непознаваемое как инертное, отдаленное от известной вселенной в качестве пассивного Пуруши или безмолвного Атмана. Это бесцельное занятие и это всего лишь неопределенная отговорка, с помощью которой он пытается снять непреклонные требования Мышления или принести извинение за отказ расширить пределы исследования.

Поэтому человеческий разум не может остаться удовлетворенным, столкнувшись с этими бесплодными противоречиями. Он всегда должен искать полного утверждения; он может найти его только через светлое примирение. Чтобы достичь этого примирения, он должен подробно рассмотреть те ступени, которые наше внутреннее сознание накладывает на нас, и либо объективным методом анализа Жизни и Разума, как и Материи, либо путем субъективного синтеза и озарения, прийти в покое к окончательному единству без отрицания энергии выразительной множественности. Только путем такого полного и всеобъемлющего утверждения могут быть гармонизированы все многообразные и кажущиеся противоречивыми факты существования, и многократно конфликтующие силы, управляющие нашим мышлением и жизнью, раскроют центральную Истину, которую они здесь символизируют и по-разному исполняют. Только тогда наше Мышление, обретя свой истинный центр, перестав блуждать кругами, сможет заработать подобно Брахману Упанишад, станет установившимся и стабильным даже в своей игре и своем по мировому широком течении, и наша жизнь, зная свою цель, станет служить ей с безмятежной успокоенной радостью и светом, как и с ритмически переключающейся энергией.

Но когда этот ритм нарушен, человеку необходимо и полезно испытать по-отдельности каждую из этих двух великих противоположностей в их крайнем утверждении. Это естественный путь разума более совершенным образом подходить к утверждению того, что он утратил. На этом пути он может пытаться остановиться на промежуточных ступенях, сведя все сущее к выражениям первозданной Жизненной Энергии или ощущений или Идей; но эти исключительные решения всегда пронизаны атмосферой нереальности. Они могут на некоторое время удовлетворить логический рассудок, оперирующий только чистыми идеями, но они не могут удовлетворить ощущению реальности, присущему разуму. Ибо разум знает, что есть нечто “позади”, не являющееся Идеей; с другой стороны, он знает, что внутри есть нечто большее, чем витальное Дыхание. Либо Дух, либо Материя могут дать ему на время ощущение окончательной реальности; и в меньшей степени любой из промежуточных принципов. Поэтому разум должен идти к двум крайностям, прежде чем сможет плодотворно вернуться к целому. Ведь через самую свою природу, обслуживаемую чувством, которое может отчетливо постигать только части существования, и посредством речи, которая также может достичь отчетливости только тогда, когда она тщательно разделяет и ограничивает, приводится в движение интеллект, имея перед собой эту множественность элементарных принципов, чтобы искать единство, безжалостно сводя все в термины одного. И чтобы практически утвердить это одно, он пытается избавиться от остального. Чтобы постичь реальный источник их тождества, минуя этот процесс исключения, он должен либо перепрыгнуть через себя, либо замкнуть кольцо, но только лишь затем, чтобы найти, что все равным образом сводимо к Тому, кто избегает определения или описания и все же является не только реальным, но и достижимым. Но какой бы дорогой мы ни путешествовали, Тот всегда является концом, которого мы должны достичь, и мы можем избежать этого, только отказавшись завершить путешествие.

Поэтому хорошим предзнаменованием является то, что после многих экспериментов и многословных объяснений мы теперь должны признать, что стоим перед лицом этих двух крайностей, что были по-одиночке рождены в течении длительных и по большей части тщательных испытаний, и что каждое переживание в конечном итоге приводит к результату, который вселенский инстинкт человечества, этот завуалированный судья, страж и представитель вселенского Духа Истины, отказывается принять как правильный или удовлетворительный. В Европе и Индии отказ материалиста и отречение аскета, соответственно, стремились утвердить себя в качестве единственной истины и овладеть концепцией Жизни. Если в Индии результатом было величайшее накопление сокровищ Духа, — или некоторой их части, — но это также явилось величайшим банкротством Жизни; в Европе полнота богатств и триумфальное овладение мировыми мощностями и территориями привело к тому же банкротству в области Духа. А также интеллект, искавший разрешения всех проблем в одном выражении Материи, не нашел удовлетворения в полученном ответе.

Поэтому назревает время, когда мир вплотную подходит к новому всеобъемлющему утверждению в мышлении и во внутреннем и внешнем опыте и, как следствие, к новому богатому само-свершению в интегральном человеческом существовании как индивида, так и расы.

Из той разницы отношений Духа и Материи к Непознаваемому, которое они оба представляют, проистекает также разница эффективности материального и духовного отрицаний. Хотя отказ материалиста более настоятелен и непосредственно приносит плоды, более привлекателен для большей части человечества, он все же менее прочен и в конечном итоге менее эффективен, чем поглощающее и рискованное отречение аскета. Ведь отказ материалиста несет в себе собственное лекарство. Наиболее мощным его элементом является Агностицизм, который, допуская Непознаваемое за всем проявлением, расширяет границы непознаваемого до тех пор, пока он не постигнет то, что попросту является неизвестным. Он стартует с того, что физические чувства являются нашими единственными средствами Познания, и поэтому Разум, даже в самом немыслимом полете, не может выйти за их границы; он всегда должен оперировать исключительно с фактами, которые эти чувства поставляют или предлагают; и сами эти предложения должны всегда держаться привязанными к их источникам; мы не можем выйти за пределы этих чувств, не можем использовать их в качестве моста, ведущего нас в область, где вступают в игру более мощные и менее ограниченные способности, и где должен быть установлен иной тип исследования.

Эта деспотическая предпосылка выносит самой себе приговор в недостаточности. Она может поддерживаться лишь путем игнорирования всего того обширного поля данных и переживаний, которые противоречат ей, отвергая замечательные и полезные способности или пренебрегая ими, действующими сознательно или затемненно, либо, в худшем случае, скрытно во всем человеческом существе, и отказываясь исследовать супрафизические явления, кроме как в связи с провозглашенным отношением к материи и ее движениями и в связи с надуманной их подчиненностью материальным силам. Как только мы начинаем исследовать деятельность разума и сверхразума, самих по себе, без предвзятости, которая побуждает с самого начала видеть в них только подчиненные выражения Материи, то мы сразу же вступаем в контакт с массой явлений, полностью избегающих жесткой постановки, ограничивающего догматизма материалистической доктрины. В этот момент мы открываем, как наш расширяющийся опыт заставляет нас признать, что во вселенной существуют реальности, познаваемые за пределами чувств, и что в человеке присутствуют мощности и способности, которые скорее сами определяют, чем определяемы материальными органами, посредством которых они поддерживают контакт с миром чувств, — этой внешней оболочкой нашего истинного и полного существования, — и предпосылка материалистического Агностицизма исчезает. Мы готовы к более широкой постановке и всегда развивающегося исследования.

Однако прежде всего нам следует осознать громадную, неоценимую пользу, принесенную тем коротким периодом рационалистического Материализма, через который прошло человечество. Ибо в то обширное поле опыта, который теперь начинает приоткрывать пред нами двери, можно благополучно вступить только с интеллектом, натренированным до ясной простоты; использование незрелого разума само по себе ведет к наиболее опасным искажениям и блуждающим фантазиям, и в прошлом в действительности зародыши истины обволакивались такими пластами извращенных суеверий и иррациональных догм, что обретение истинных знаний становилось невозможным. Возникала необходимость вымести временно как саму истину, так и подделки под нее, чтобы очистить дорогу для нового старта и надежного продвижения. Рационалистическая тенденция Материализма оказала человечеству эту неоценимую услугу.

Ведь способности, лежащие за гранью чувств, лишь самим фактом вовлечения в Материю, фактом призвания работать в физическом теле, впрягаясь в одну упряжку с эмоциональными желаниями и нервными импульсами, ввергаются в путанную деятельность, где они скорее подвергаются опасности со стороны освещенной сумятицы, чем попадают в очищающую истину. Эта путанная деятельность особенно опасна тогда, когда человек с непросветленным умом и неочищенными чувствами пытается подняться в высшие сферы духовного опыта. В каких только областях эфемерных облаков и поблескивающего тумана или темноты, озаряемой вспышками, которые скорее ослепляют, чем освещают, он не должен потерять себя в этом столь опрометчиво преждевременном приключении! В приключении, действительно следующем пути, который избирает Природа в своем продвижении, — ведь она развлекается в ходе работы, — но все же опрометчивом и преждевременном для Разума.

Поэтому необходимо, чтобы грядущее Знание основывалось на ясном, чистом и дисциплинированном интеллекте. Необходимо также, чтобы интеллект исправлял свои ошибки, временами обращаясь к сдерживающему влиянию чувственных явлений, конкретной реальности физического мира. Прикосновение Земли всегда бодрит сына Земли, даже когда он ищет супрафизического Знания. Даже можно сказать, что в действительности супрафизическим во всей полноте можно овладеть только тогда — а подняться к нему мы можем всегда — когда мы прочно базируемся на физическом. “Земля -опора для Его ног” ^[1] — говорят Упанишады, когда бы они ни изображали “я”, проявляющееся во вселенной. Безусловно, верно то, что чем шире и надежнее мы делаем наше знание о физическом мире, тем шире и надежнее становится наш фундамент для высшего знания, даже для высочайшего, даже для Брахмавидья.

Поэтому, выходя из материалистического периода человеческого Знания, мы должны быть осторожны в том, чтобы поспешно не забраковать то, что мы покидаем, или отбросить хотя бы частичку достижений, прежде чем мы сможем заменить их более надежными и способными восприятиями и мощностями. Будет лучше, если мы с почтением и интересом проследим за работой, которую проделал Атеизм ради Божественного и восхитимся услугой, оказанной Агностицизмом в подготовке освещенного роста знания. В нашем мире ошибки всегда рукотворны и являются первопроходцами Истины; ибо ошибка — это в действительности полу-истина, спотыкающаяся в силу своей ограниченности; зачастую это Истина, которая надевает маски для того, чтобы незаметно подойти к своей цели. Что же, если так всегда могло быть, как это было в величайший период, который мы покидаем, — преданное рукотворение, трудная, добросовестная, рукотворно чистая, освещенная в своих пределах, полу-истина, но не опрометчивое и самонадеянное заблуждение.

Определенная разновидность Агностицизма является конечной истиной любого знания. Ведь в конце любого пути вселенная предстает только символом или явлением непознаваемой Реальности, которая транслирует себя здесь в различные системы значений, физических величин, витальных и чувственных оценок, интеллектуальных, идеальных и духовных ценностей. Чем более реальным становится Тот для нас, тем более он видится отдаленным от определения посредством мышления и за пределами всяческих формулировок. “Ни разум, ни речь не достигают того” ^р. И все же как можно преувеличить нереальность явлений, следуя Иллюзионистам,

так же можно преувеличить непознаваемость Непознаваемого. Когда мы говорим о Нем как о непознаваемом, мы в действительности подразумеваем, что Он ускользает от захвата нашим мышлением и речью, инструментами, действующими всегда при помощи ощущения разницы и выражающими посредством определения; но будучи непознаваемым при помощи мышления, Он достижим при верховном усилии сознания. Существует даже разновидность Познания, которая действует заодно с Тождественностью и посредством которой, в известной степени, Он может быть познан. Конечно, это Знание нельзя успешно воспроизвести в терминах мышления и речи, но когда мы достигаем его, то результатом является переоценка Того в символах нашего космического сознания, не только в одном, а во всем диапазоне символов, что ведет к радикальному перевороту нашего внутреннего бытия, и через внутреннее, нашей внешней жизни. Более того, существует также разновидность Знания, благодаря которому Тот действительно раскрывает себя под всеми этими именами и формами мира явлений, которые для обычного интеллекта только скрывают его. Это и есть тот высокий, но не высочайший процесс Познания, которого мы можем достичь, переступив пределы материалистической формулы и тщательно изучив Жизнь, Разум и Сверхразум в явлениях, характеризующих их, и не единственно в тех подчиненных движениях, при помощи которых они связывают себя с Материей.

Неизвестное не есть Непознаваемое ^Q; ему не требуется оставаться неизвестным для нас, если мы не выбираем неведение или не пребываем в рамках первых ограничений. Ведь всем вещам, не являющимся непознаваемыми, всем вещам во вселенной, соответствуют в той вселенной некие способности, с помощью которых можно познать эти вещи, и в человеке, этом микрокосме, эти способности всегда присутствуют и на определенной ступени получают возможность развиваться. Мы можем решить не развивать их; если они частично развиты, мы можем утратитьих, расхалаживаясь, или атрофировать их. Но, фундаментально, все возможное знание лежит в пределах возможностей человечества. И поскольку в человеке заложен Природой неистребимый импульс к само-реализации, то никакая борьба интеллекта, направленная на ограничение действия наших возможностей внутри заданных рамок, не может когда-либо взять верх. Когда мы исследуем Материю и откроем ее тайные возможности, то само знание, находившее удобство во временных ограничениях, должно закричать в нас подобно Узникам Вед: “Теперь вперед и проталкивайся также в других областях” ^[2].

Глава III

ДВА ОТРИЦАНИЯ

II. ОТРЕЧЕНИЕ АСКЕТА

Все это есть Брахман; это “я” есть Брахман и “я” четырехкратно. За границами отношений, без черт, немыслимое, в чем все покойно.

Мандукья Упанишада (Стих 2, 7.)

И все же существует запредельное.

Ибо по другую сторону космического сознания существует, достижимое для нас, сознание даже более трансцендентное, -трансцендентное не только по отношению к эго, но и к самому Космосу, — против которого вселенная кажется незначительной картинкой на необъятном фоне. То поддерживает деятельность вселенной, — или, возможно, только дозволяет ее; Оно охватывает Жизнь со всей Его необъятностью, — и либо отвергает ее с Его бесконечностью.

Если материалист оправдывает свою точку зрения тем, что считает единственной реальностью Материю, этот относительный мир единственной вещью, в которой до некоторой степени мы можем быть уверены, а Запредельное как полностью непознаваемое, если не несуществующее, считает его фантазией разума, абстракцией Мысли, отделившейся от реальности, также и Саньясин, очарованный Запредельным, оправдывает свой взгляд тем, что считает единственной реальностью чистый Дух, единственную вещь, не подверженную изменениям, рождению, смерти, а все остальное -порождением разума и чувств, фантазией, противоположной абстракцией своевольной Ментальности, отошедшей от чистого и вечного Знания.

С помощью какого подтверждения, логикой или переживанием, следует нам отстаивать одну из крайностей крайности, если одна из них не подкрепляется равно убедительной логикой, а вторая — равно законным опытом? Мир Материи подтверждается опытом физических чувств, которые, в силу того, что сами по себе не могут воспринять что-либо нематериальное или не организованное в грубую Материю, будут убеждать нас, что супрачувственное нереально. Это вульгарное или грубое заблуждение наших телесных органов, будучи выдвинутым в область философских рассуждений, не приобретает ни на йоту убедительности. Очевидно, что эти притязания лишены оснований. Даже в мире Материи существуют вещи, которые невозможно познать физическими чувствами. Кроме того, отказ от супрачувственного как обязательно от иллюзии или галлюцинации инспирируется этой постоянной чувственной ассоциацией реального с материально ощутимым, что само по себе есть галлюцинация. Предполагая везде то, что хочется утвердить, материалист тем самым замыкает порочный круг и не может обрести законность беспристрастного рассуждения.

Существуют не только супрачувственные реальности, а если наблюдаемое и опыт вообще являются критериями истинности, то существуют также супрафизические чувства ^[3], которые не только могут постичь реальности материального мира без помощи телесных органов-чувств, но и привести нас в контакт с другими реальностями, супрафизическими и принадлежащими другому миру — реальностями, включенными, скажем, в организацию сознательного опыта, подчиненному некоему иному принципу, а не грубой Материи, из которой, как кажется, сделаны наши солнца и земли.

Постоянно утверждаемая человеческим опытом и верой с момента возникновения мышления, эта истина, выражающаяся сейчас в том, что больше не нужно отдавать исключительного предпочтения тайнам материального мира, начинает подтверждаться новорожденными формами научных исследований. Все накапливающие доказательства, из которых наиболее очевидные и внешние известны под именами телепатии и родственных ей явлений, не могут более встречать сопротивления, кроме как со стороны разума, зажатого в блестящую оболочку прошлого, интеллекта, ограниченного, несмотря на свою проницательность, в силу ограниченности поля опыта и исследования, или со стороны тех, кто путает озарение и доводы с правоверным повторением формул, оставленных нам ушедшими веками, и ревностным сохранением мертвых или умирающих интеллектуальных догм.

Верно, что проблески супрафизической реальности, приобретенные в ходе методических исследований, были несовершенными и еще плохо-подтвержденными; ведь используемые методы все еще остаются грубыми и недостаточными. Но, по крайней мере, было найдено, что переоткрытые тонкие чувства являются истинными свидетелями физических фактов, лежащих за пределами диапазона телесных органов. Следовательно, нет никаких оснований пренебрегать ими как лживыми свидетелями при исследовании супрафизических фактов, лежащих за пределами области материальной организации сознания. Подобно всяческим свидетельствам, как свидетельствам самих физических чувств, их показания должны контролироваться, тщательно исследоваться и сортироваться разумом, правильно транслироваться и правильно связываться, а их поле, законы и процессы определяться. Но истина широчайшего диапазона опыта, чьи объекты существуют в более тонкой субстанции и воспринимаются более тонкими инструментами, чем инструменты грубой физической Материи, требует в конце концов того же статуса законности, как и истина материальной вселенной. Запредельные миры существуют: они имеют свой вселенский ритм, свои главные магистрали и образования, свои само-существующие законы и могучую энергетику, свои прямые и освещенные средства познания. И здесь, в нашем физическом мире и нашем физическом теле они упражняются по части своего влияния; здесь также они организуют свои средства проявления и направляют сюда своих посланников и своих свидетелей.

Но эти миры являются всего лишь каркасом для нашего опыта, а чувства — только удобными инструментами переживаний. Сознание же есть величайший основополагающий факт, вселенский свидетель, для которого мир является полем, а чувства — инструментами. К этому свидетелю взывают эти миры и объекты, убеждая в своей реальности, ведь как для этого мира, так и для многих других, как для физического, равно как для супрафизического, нет иного доказательства того, что они существуют. Утверждалось, что не существует никакой особенной связи между конституцией человечества и его точкой зрения на объективный мир, кроме как определяемой самой природой существования; все феноменальное существование состоит из наблюдающего сознания и активной объективности, и Действие не может происходить без Свидетеля, поскольку вселенная существует только в сознании и для сознания, наблюдающего и не имеющего никакой независимой реальности. В ответ на это утверждалось, что материальная вселенная наслаждается вечным само-существовани- ем; она была здесь до возникновения жизни и разума: она их переживет, если те исчезнут, и вечный бессознательный ритм солнц не нарушается их скоротечной борьбой и ограниченным мышлением. Эта разница, возникшая метафизически, тем не менее чрезвычайно важна для практики, поскольку она определяет целостный взгляд человека на жизнь, определяет цель, которую он будет преследовать, и поле его деятельности. Ибо ставится вопрос о реальности космического существования и, что еще важнее, вопрос о ценности человеческой жизни.

Если мы доведем до крайности материалистическое заключение, то придем к неважности и нереальности жизни индивида и расы, что логически оставляет нам выбор между лихорадочным усилием индивида урвать все, что можно от преходящего существования, “прожить свою жизнь”, и между беспристрастной и бесцельной службой расе и индивиду, хорошо зная, что последний является преходящей фикцией нервной ментальности, а предыдущая — только чуть более дольше живущей коллективной формой того же самого обычного нервного спазма Материи. Мы работаем или наслаждаемся под воздействием импульса материальной энергии, который ввергает нас в краткую иллюзию жизни или более благородную иллюзию этической цели и ментального совершенства. Материализм, подобно духовному Монизму, достигает Майи, которая есть и которой все же нет — есть, поскольку она существует и непреодолима, и нет, поскольку она принадлежит миру явлений и преходяща в своих работах. С другой стороны, если мы будем слишком подчеркивать нереальность объективного мира, то придем другой дорогой к аналогичному, но даже более резкому заключению — к фиктивному характеру индивидуального эго, нереальности и бесцельности человеческого существования, к возвращению в Небытию или лишенный связей Абсолют как к единственно рациональному выходу из бессмысленной неразберихи феноменальной жизни.

И все же этот вопрос не может быть решен путем логических рассуждений на основе данных обычного физического существования; ведь этим данным всегда недостает опыта, что не позволяет сделать окончательный вывод. Обычно мы не имеем никаких определенных переживаний космического разума или сверхразума, переживаний, не ограниченных жизнью индивидуального тела, а также, с другой стороны, не упираемся ни в какой прочный предел опыта, который оправдывал бы предположение, что наша субъективное “я” в действительности зависит от физической конструкции и не может ни пережить ее, ни расшириться за пределы индивидуального тела. Только при расширении поля нашего сознания или неожиданном приращении наших инструментов познания, может быть разрешен древний спор.

Расширение нашего сознания необходимо должно быть расширением от индивидуального к космическому существованию. Ибо Свидетель, если он существует, — это не индивидуально воплощенный разум, рожденный в мире, а то космическое Сознание, охватывающее вселенную и появляющееся в качестве имманентного Интеллекта во всей его работе, по отношению к которому либо мир существует вечно и реально в качестве Его собственного активного существования, либо из него он рожден и в нем он растворяется в акте познания или акте сознательной силы. Не организованный разум, а тот, кто безмолвно и вечно равным образом пропитывает живущую землю и живые человеческие тела, и по отношению к которому разум и чувства предстают несущественными инструментами, является Свидетелем космического существования и его Господином.

Возможность реализации космического сознания в человечестве медленно допускается современной Психологией, как некая возможность обретения более эластичного инструмента познания, хотя все еще классифицируемого как галлюцинация даже тогда, когда принимается его ценность и сила. В психологии Востока эта возможность достижения космического сознания всегда признавалось в качестве реальности и цели нашего субъективного прогресса. Сутью достижения этой цели является превышение пределов, наложенных на нас эго-ощущением, и, по крайней мере, сопричастность с само-знанию, а самое большее — отождествление с ним, несущим тайну всего живого и того, что кажется нам неодушевленным.

Входя в то Сознание, мы можем продолжать пребывать, подобно Ему, над вселенским существованием. Тогда мы начинаем осознавать — ведь все элементы нашего сознания и даже чувственного опыта начинают меняться — Материю в качестве единого существования, а тела’ в качестве ее образований, в которых единое существование физически разделяет себя на единичные тела и затем снова устанавливает физические связи между этими многочисленными точками своего бытия. Аналогично, мы получаем переживание того, что Разум и Жизнь также являются тем же самым существованием одного в его множественности, разделенного и объединяющегося в каждой области вновь, при помощи надлежащих средств. Можно двинуться еще дальше, и после прохождения многих связующих стадий, осознать сверхразум, чьи вселенские операции являются ключом ко всей низшей деятельности. А также мы не просто будем осведомлены об этом космическом существовании, но и будем сознательны в нем, получая его в ощущениях, но и осознанно вступая в него. В нем мы будем жить так, как и прежде жили в эго-ощущении, активными, все более и более соприкасаясь, даже объединяясь, с другими разумами, другими жизнями, другими телами, нежели чем с теми организмами, которыми мы называем себя, влияя не только на наше собственное моральное и ментальное бытие и субъективное бытие других, но даже на физический мир и его события, при помощи средств, более близких к божественным, чем наши эгоистические средства, которыми мы сейчас располагаем.

Для человека, соприкасавшего с космическим сознанием или жившего в нем, это сознание обретает реальность, причем даже большую, чем физическая реальность; реальность в себе, реальность в действии и работе. И как космическое сознание реально по отношению к миру, являющемуся его собственным тотальным выражением, так и мир реален по отношению к нему; но не в качестве независимого существования. Ведь в этом высочайшем и менее стесненном опыте мы постигаем, что сознание и бытие не отличаются друг от друга, а все бытие есть верховное сознание, все сознание есть само-существование, вечное в себе, реальное в своей работе и не предстающее ни фантазией, ни эволюцией. Мир реален именно потому, что существует только в сознании; ведь именно Сознательная Энергия в единении с Бытием создает его. Существование же материальной формы самой по себе, отделенной от само-озаренной энергии, принимающей форму, явилось бы противоречием истине вещей, фантасмагорией, кошмаром, невозможной ложью.

Ибо за вратами Трансцендентного стоит тот сущий совершенный Дух, описанный в Упанишадах, светлый, чистый, поддерживающий мир, но не активный в нем, не обладающий физической силой, без изъяна двойственности, без шрама разделения, единый, тождественный, свободный от всякой видимости связи и множественности, — чистое “я” Адвайтина ^р, неактивный Брахман, трансцендентное Молчание. И когда разум человека проходит через эти врата, проходит внезапно, без промежуточных переходов, он получает ощущение нереальности этого мира и единственной реальности Молчания, — это одно из наиболее мощных убедительных переживаний, доступных человеческому разуму. Здесь, при восприятии этого чистого “я” или Не-Бытия, стоящего за миром, мы получаем стартовую точку для второго отрицания, — другого полюса по отношению к материалистическому, однако более полному, более законченному, более опасному в своем воздействии на индивидов или общество, зовущего их в пустыню — к отречению аскета.

Именно это восстание Духа против Материи в течении двух тысячелетий, с тех пор как Буддизм нарушил баланс старого Арийского мира, все большее захватывало Индийский разум. Не так, чтобы это ощущение космической иллюзии целиком занимало мышление Индии; существовали также другие философские утверждения, другие религиозные стремления. Но ни малейшая попытка урегулирования отношений Духа и Материи не предпринималась даже наиболее крайними философами. И все жили под сенью величайшего Отречения, и конечным итогом жизни считались одеяния аскета. Эта общее представление о существовании распространилось вместе с Буддистской теорией цепей Кармы с вытекающей оттуда антиномией рабства и освобождения, рабства при рождении, освобождения путем прекращения рождения. Поэтому все голоса сливались в один великий хор — что не в этом мир двойственности можем мы найти наше небесное царство, а лишь в запредельном -то ли в радости вечного Вридавана ^[4], то ли в высоком блаженстве Брахмалоки ^[5], за пределами всех манифестаций в некоей невыразимой Нирване ^[6], то ли там, где весь разделенный опыт теряется в безмолвном единстве неопределяемого Существования. И в течении многих веков великая армия сияющих свидетелей, святых и учителей, имен, священных для памяти Индии и захватывающих ее воображение, рождала всегда одно и то же свидетельство и выпячивала всегда один и тот же возвышенный давний призыв — отречение единственного пути познания, принятие физической жизни как акта неведения, прекращение рождения как правильное использование человеческого рождения, призыв к Духу, отвращение от Материи.

В век разлада с аскетическим духом — а может показаться, что везде в мире час Затворничества прошел или проходит -легко приписать эту великую тенденцию к слабости витальной энергии в древней расе, изнуренной под тяжестью своей ноши, нелегкой доли в общем продвижении, истощенной многосторонним вкладом в копилку человеческих усилий и знаний. Но мы видели, что аскетическая тенденция соответствует истине существования, состоянию сознательной реализации, стоящему на самом верху наших возможностей. На практике аскетический дух является также бесценным элементом в человеческом совершенствовании, и даже невозможно избежать его самостоятельного утверждения до тех пор, пока раса не освободила свой интеллект и свои витальные привычки от подчинения настойчивому анимализму.

В действительности мы ищем большего и более полного утверждения. Мы постигаем, что в аскетическом Индийском идеале великая формула Вед “Один без второго” не была надлежащим образом прочитана в свете другой формулы, одинаково императивной: “Все это есть Брахман”. Страстное стремление человека вверх к Божественному не было должным образом связано с нисходящим движением Божественного, склоненного вниз, чтобы навечно охватить Его манифестацию. Его значение в Материи не было понято так же хорошо, как Его истина в Духе. Реальность, искомая Саньясином, была схвачена во всей своей высоте, но не в полном охвате и всесторонности, как у древних Ведантистов. Однако в нашем более полном утверждении мы не должны минимизировать долю чисто духовного импульса. Как мы видели, Материализм в значительной степени послужил целям Божественного; точно также мы должны осознать еще большую услугу, оказанную Аскетизмом Жизни. Мы должны сохранить истину материальной Науки и ее действенную пользу в достижении конечной гармонии, даже если многие, если не все ее формы должны быть разрушены или отброшены. И даже большую осторожность должны мы соблюсти при обращении с наследием Арийского прошлого, в действительности недооцененного и полу-забытого.

Глава IV

ВЕЗДЕСУЩАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Если кто-то знает Брахмана как Не-Бытие, он становится просто несуществующим. Если кто-то знает, что Брахман Есть, то его знают как реально существующего.

Тайттирия Упанишада (II.6)

Поскольку мы принимаем запросы чистого Духа проявить в нас абсолютную свободу и требования вселенской Материи быть матрицей и условием нашей манифестации, то должны мы найти истину, которая может полностью примирить эти кажущиеся антагонистическими термины и определить их должное место как в Жизни, так и в Мышлении, ни в чем не ущемляя их прав, ни в чем не отрицая суверенную истину, из которой даже ошибки, даже исключительные преувеличения постоянно черпают силу. Ведь где бы мы ни натолкнулись на крайнее утверждение, столь мощно взывающее к человеческому разуму, мы можем быть уверены, что стоим по соседству не с простой ошибкой, суеверием или галлюцинацией, а с неким величайшим скрытым фактом, требующим нашей верности и мстящим за себя при отрицании или исключении. Поэтому так трудно найти удовлетворяющее надлежащего решение; здесь кроется источник утраты окончательности, что порождает все пустые компромиссы между Духом и Материей. Компромисс является сделкой, соглашением двух конфликтующих мощностей; это не настоящее примирение. Истинное примирение всегда осуществляется путем взаимного охвата, ведущего к некоторого рода сокровенному тождеству. Поэтому именно через предельно возможное объединение Духа и Материи можем мы наилучшим образом прийти к примиряющей истине и достичь наиболее сильного основания для примиряющей практики во внутренней жизни индивида и в его внешнем существовании.

Мы уже обнаружили в космическом сознании ту точку встречи, где Материя становится реальной по отношению к Духу, а Дух — к Материи. Ведь в космическом сознании Разум и Жизнь являются посредниками и не являются более, как это видится обычной эгоистической ментальности, агентами разделения, разжигателями искусственного раздора между позитивными и негативными принципами одной и той же непознаваемой Реальности. Достигнув космического сознания, Разум, озаренный знанием, единожды охватывающим истину Единства и истину Множественности и обладающим формулой их взаимодействия, обнаруживает, что его диссонансы одномоментно объяснены и примирены божественной Гармонией; удовлетворенный, он соглашается стать агентом этого верховного единения между Богом и Жизнью, того единения, к которому мы стремимся. Материя раскрывает себя реализованному мышлению и облагороженным чувствам в качестве облика и тела Духа — Духа в его само-созидательном расширении. Дух раскрывает себя посредством тех же согласившихся агентов в качестве души, истины, сущности Материи. Дух и Материя признают и допускают друг друга в качестве божественного, реального и по сути единого. Разум и Жизнь раскрываются в этом озарении в качестве обликов и в то же время инструментов верховного Сознательного Бытия, при помощи которого Он расширяется и вселяется в материальную форму, и в этой форме Он раскрывает Себя Своим множественным центрам сознания. Разум достигает своего само-исполнения, когда становится чистым зеркалом Истины Бытия, выражающим себя в символах вселенной; Жизнь — когда она сознательно предоставляет свою энергетику совершенному само-оформлению Божественного в вечноновые формы и деятельность вселенского существования.

В свете этого представления можем мы постичь возможность божественной жизни для человека в мире, что одновременно оправдывает Науку путем раскрытии смысла жизни и постижимой цели космической и земной эволюции, и в то же время реализует путем преобразования человеческой души в божественную ту великую воображаемую мечту всех возвышенных религий.

А что же с тем безмолвным “я”, неактивным, чистым, само-существующим, само-наслаждающимся, которое является нам в виде постоянного оправдания аскета? Здесь также существует гармония, и здесь непримиримое противостояние также не должно быть освещенной истиной. Безмолвный и активный Брахман -это не две различные, противостоящие и непримиримые сущности, одна из которых отрицает, а другая подтверждает космическую иллюзию; они — это единый Брахман в двух состояниях, позитивном и негативном, и каждое необходимо для другого. Именно вне этого Молчания существует Слово, творящее миры на вековечные времена; ибо Слово выражает то, что скрывается в Молчании. Именно вечная пассивность служит подоплекой для совершенной свободы и всемогущества вечной божественной деятельности в неисчислимых космических системах. Ведь все становления этой деятельности черпают свою энергию и безграничное могущество изменения и гармонии из этого беспристрастного источника неизменного Бытия, при его согласии оплодотворять собственную динамическую Природу.

Человек тоже становится совершенным лишь тогда, когда открывает внутри себя то абсолютное спокойствие и пассивность Брахмана и поддерживает благодаря этому свободную и неистощимую деятельность с той же самой божественной толерантностью и божественным блаженством. Тот, кто обрел Спокойствие внутри себя, всегда может воспринять льющийся из молчания неиссякаемый поток энергии, работающей во вселенной. Поэтому неверно будет сказать, что по своей природе истина Молчания отвергает космическую деятельность. Кажущаяся несовместимость этих двух состояний является ошибкой ограниченного Разума, привыкшего к крайним положениям утверждения и отрицания и перескакивающего от одного полюса к другому, Разума, не способного достаточно широко и мощно постичь всеобъемлющее сознание — постичь так, чтобы включить единовременно оба положения в одном охвате. Молчание не отвергает мир; оно поддерживает его. Или, правильнее, оно поддерживает с равной беспристрастностью как деятельность, так и отход от нее, и утверждает такое примирение, благодаря которому душа остается свободной и спокойной даже тогда, когда она прибегает к какой-бы то ни было деятельности.

Но все же существует абсолютный отход, существует Не-Бытие. Из этого Не-Бытия, говорит древнее писание, возникло Бытие ^[7] . Затем оно снова должно погрузиться в это Не-Бытие. Если бесконечное вседозволяю- щее Существование допускает любую возможность преобладания и множественность реализации, то почему бы Не-Бытию в качестве, по крайней мере, первородного состояния и единственной неизменной реальности, не отрицать и не отвергать всю возможность реальной вселенной? Тогда бы Нигилизм некоторых Буддистских школ был бы верным аскетическим решением; “я”, подобно эго, стало бы только воображаемой конструкцией иллюзорно феноменального сознания.

Однако мы снова обнаруживаем, что попались в ловушку слов, введены в заблуждение резкими противопоставлениями нашей ограниченной ментальности с ее излюбленной опорой на словесные разделения, как будто бы они в совершенстве передавали окончательную истину и толкования нашего супраментального опыта на языке тех нетерпящих разграничений. Не-Бытие — это только слово. Когда мы исследуем ту сущность, которую это слово представляет, то не сможем быть более уверенными в том, что абсолютное несуществование имеет сколь-нибудь большие шансы, чем бесконечное “я”, оказаться нечто большим, чем воображаемой конструкцией разума. В действительности мы подразумеваем под этим Ничто нечто запредельное по отношению к последнему пределу, к которому мы можем подвести наше наиболее чистое понимание и наш наиболее абстрактный или тонкий опыт фактического бытия, каким мы его знаем или постигаем в этой вселенной. Это Ничто, следовательно, есть попросту нечто за пределами позитивного представления. Мы сооружаем фикцию “ничто” для того, чтобы превзойти методом полного исключения все то, что мы можем знать и в чем сознательны. В действительности, когда мы более близко рассматриваем Нигилизм некоторых философов, то начинаем понимать, что нулем является либо Все, либо неопределяемая Бесконечность, которая кажется разуму пустой, поскольку разум схватывает лишь конечные конструкции, но на самом деле является истинным Существованием ^р.

И когда мы говорим, что Бытие возникает из Не-Бытия, то понимаем, что говорим в терминах Времени о том, что находится за пределами Времени. Ибо какой может быть та претенциозная дата в истории вечного Ничто, когда из него было рождено Бытие или когда пробьет тот грозный час, в который вся реальность вернется в вечную пустоту? Сат и Асат, если их следует утвердить, должны быть постигнуты так, как если бы они существовали одновременно. Они допускают друг друга, даже если отказываются смешиваться. Оба, раз уж мы вынуждены говорить в терминах Времени, вечны. И кто убедит вечное Бытие в том, что оно в действительности не существует, а существует только вечное Не-Бытие? При таком отрицании всего опыта как мы найдем ответ, объясняющий весь этот опыт?

Чистое Бытие есть утверждение Непознаваемым Себя в качестве свободного базиса для всего космического существования. Мы называем Не-Бытием противоположное утверждение Его свободы от всего космического существования — свободы, скажем, от всех позитивных элементов фактического существования, которое сознание во вселенной может выработать для себя, — свободы даже от наиболее абстрактного, наиболее трансцендентного. Чистое Бытие не отрицает вселенную как реальное выражение Себя, но Оно отрицает Свое ограничение при всяком выражении чего бы там ни было. Не-Бытие допускает Бытие, точно также как Молчание дозволяет Деятельность. Путем этого одновременного отрицания и утверждения, не взаимно разрушительных, а комплиментарных друг другу, подобно всем противоположностям, одновременно становится реализуемым для пробужденной человеческой души само осознание сознательного Само-бытия в качестве реальности, и запредельного Непознаваемого — в качестве той же Реальности. Таким путем Будда смог достичь состояния Нирваны и одновременно могущественно действовать в мире, безличностно в своем внутреннем сознании и действуя как наиболее мощная личность, из тех, кого мы знаем, кто когда-либо жил и работал на земле.

Когда мы размышляем над этими вещами, то начинаем постигать, насколько ничтожны в своем само- утверждаемом насилии и насколько путанны в своем сбивчивом разграничении слова, которые мы используем. Мы начинаем также постигать, что ограничения, накладываемые нами на Брахмана, проистекают из узости опыта индивидуального разума, концентрирующегося на одном аспекте Непознаваемого и тотчас же перескакивающего к отрицанию всего остального или к пренебрежению им. Мы всегда стремимся слишком жестко перевести то, что мы можем постичь или узнать об Абсолюте, на язык нашей собственной специфической относительности. Мы утверждаем Единое и Тождественное путем страстного выделения и утверждения эгоизма наших собственных мнений и частного опыта в пику мнений и частного опыта других. Мудрее было бы ждать, учиться, расти, и — поскольку мы вынуждены в целях нашего само-совершенства говорить об этих вещах, не выразимых на человеческом языке — искать наиболее широкого, наиболее гибкого, максимально всеобъемлющего утверждения и основывать на нем наиболее значительную и наиболее исчерпывающую гармонию.

Затем мы постигаем, что сознание индивида может вступить в состояние, в котором относительное существование кажется растворенным, и даже “я” кажется неадекватным представлением. Можно войти в некое Молчание по ту сторону этого Молчания. Но это не целостное окончательное переживание, а также не единственная и все-исключающая истина. Ибо мы находим, что эта Нирвана, это само-угасание, хотя дающее абсолютный покой и свободу душе внутри, все еще согласуется на практике с бесстрастной, однако эффективной деятельностью снаружи. Эта возможность реализации полной неподвижности безличности и пустынного Покоя внутри, вместе с наружной работой вечных истин, Любви, Истины и Справедливости, возможно, была реальной сутью учения Будды — это превосходство над эго и цепями персональной работы, над отождествлением с изменчивой формой и идеей, а не мелкий идеал бегства от забот и страданий физического рождения. В любом случае, как только совершенный человек сможет сочетать в себе молчание и деятельность, так также полностью сознательная душа будет достигнет абсолютной свободы Не-Бытия, не теряя своей опоры на Существование и вселенную. Таким образом будет навечно воспроизведено в себе вечное чудо божественного Существования, воспроизведено во вселенной, что осуществляется пока еще всегда за ее пределами и даже, как это было, за пределами самого Существования. Противоположным опытом могла бы быть только концентрация ментальности в индивиде над Не-существованием, что приводит к забвению и персональному отходу от космической деятельности, по-прежнему и всегда происходящей в сознании Вечного Бытия.

Таким образом, после примирения Духа и Материи в космическом сознании, теперь уже в трансцендентном сознании мы постигаем примирение окончательного утверждения всего и его отрицания. Мы открываем, что все утверждения являются утверждениями статуса деятельности Непознаваемого; все соответствующие отрицания есть утверждения Его свободы как от этого статуса или деятельности, так и в этом статусе или деятельности. Непознаваемое является для нас Нечто верховным, чудесным и невыразимым, постоянно выражающим Себя нашему сознанию в виде неких формулировок и постоянно ускользающим от этих формулировок, созданных Им Самим. Оно делает это не как некий злонамеренный дух капризного волшебника, ведущего нас ото лжи к еще большей лжи и, следовательно, к окончательному отрицанию всех вещей, а как Мудрец — за пределами нашей мудрости, ведущий нас от реальности к невиданной доселе более глубокой и широкой реальности, пока мы не обретем глубочайшую и широчайшую реальность, на которую мы только способны. Вездесущая реальность — это Брахман, а не всепроникающая причина сохраняющейся иллюзии.

Если так мы примем позитивный базис для нашей гармонии -а на каком ином может быть основана гармония? — то различные концептуальные формулировки Непознаваемого, каждая из которых представляет истину за пределами концепции, должны быть поняты, насколько это представляется возможным, в их отношении друг к другу и в их воздействии на землю, не раздельно, не исключительно, утверждены не так, чтобы разрушить все остальные утверждения или преуменьшить их значимость. Настоящий Монизм, истинная Ад- вайта — это то, что принимает все вещи в качестве единого Брахмана и не стремится разделить Его существование на две несовместимые сущности, на вечную Истину и вечную Ложь, Брахмана и не-Брахмана, “я” и не- “я”, настоящее “я” и ненастоящую, но все же вечную Майя. И если будет истинным то, что только “я” существует, должно быть истинным также то, что все есть Я. И если это “я”, Бог или Брахман не является беспомощным состоянием, не ограниченной мощностью, не ограниченной персональностью, а является само-созидатель- ным Всем, то должна быть в нем также некая добрая, внутренне присущая причина для манифестации, для открытия, к которому мы должны приступить, предполагая некое могущество, некую мудрость, некую истину бытия во всем, что проявляется. Разногласие и видимое зло мира должны быть допущены в их сферах, но не приняты в качестве наших завоевателей. Глубочайший инстинкт человечества всегда здраво ищет мудрости как последнего слова вселенской манифестации, не как вечной насмешки и иллюзии, — тайного и окончательно победоносного блага, не все-творящего и непобедимого зла, — конечной победы и исполнения, не разочаровывающего отказа души от ее великого приключения.

Ведь мы не можем предположить, что единственная Сущность подчиняется чему-то внешнему или чему- то отличному от себя, поскольку такой вещи не существует. А также не можем мы предположить, что эта Сущность подневольно подчиняется некоей частности внутри Себя, частности, враждебной по отношению к целостному Бытию, частности, отрицаемой Ей и в то же время слишком сильной для Нее; ведь это только бы выразило на другом языке то же самое противоречие между Всем и нечто иным, отличным от Всего. Даже если мы скажем, что вселенная существует просто потому, что “я” в своем абсолютном беспристрастии одинаково допускает все вещи, безразлично взирая на все реальности и все возможности, то все же существует нечто, что желает манифестации и поддерживает ее, и это нечто не может быть чем-то иным, чем Всем. Брахман неделим во всех вещах, и что бы ни было желаемо в мире, оно в конечном итоге желаемо Брахманом. И только наше относительное сознание, встревоженное или сбитое с толку явлениями зла, неведения и боли в космосе, стремится освободиить Брахмана от ответственности за Себя и свои свершения, возводя некий противостоящий принцип, Майу или Мару, сознательного Дьявола или само-существующий принцип зла. Существует один Господин и “я”, а множество — только Его представители и становления.

Далее, если мир — это сон, иллюзия или ошибка, то это сон, порожденный “я” и желаемый им в его тотальности, и не только порожденный и желаемый, но и поддерживаемый и постоянно питаемый Им. Более того, это сон, существующий в Реальности, и материал, из которого он сделан, это та же Реальность, ведь Брахман должен быть материалом мира, как и его основой и содержимым. Если золото, из которого изготовлен сосуд, реально, то как мы можем предположить, что сосуд сам по себе — мираж? Мы видим, что все эти слова: сон, иллюзия являются уловками нашей речи, привычками нашего относительного сознания; они представляют определенную истину, даже большу’ю истину, но также и искажают ее. Подобно тому, как НеБытие оказывается нечто иным, чем простым нулем, так же и космическая Греза оборачивается нечто иным, а не простой иллюзией или галлюцинацией разума. Явление не есть иллюзия; явление — суть субстанциональная форма Истины.

Таким образом, мы стартуем с представления о вездесущей Реальности, в которой ни Не-Бытие с одной стороны, ни вселенная — с другой, не являются несовместимыми противоположностями; скорее, они — это различные состояния Реальности, прямое и обратное утверждения. Высочайшее переживание этой Реальности во вселенной показывает, что она является не только сознательным Существованием, а верховным Интеллектом и Силой и само-существующим Блаженством; и за пределами вселенной все же существует некое иное непознаваемое существование, некое предельное и невыразимое Блаженство. Тем самым мы подтверждаем предположение, что даже двойственности во вселенной, истолковываемые сейчас нашим чувственным и пристрастным пониманием, будучи истолкованными нашим освобожденными интеллектом и переживанием, также будут разрешены в этих высочайших выражениях. Но пока мы трудимся под напряжением двойственностей, это осознание должно, несомненно, постоянно поддерживаться актом веры, однако веры, которую Рассуждение, широчайшее и наиболее терпеливое отражение не отрицает, а напротив, утверждает. В действительности эта вера дана человечеству, чтобы поддержать его в его путешествии, пока оно не достигнет той стадии развития, когда вера обратится в знание и совершенное переживание, и Мудрость будет оправдана в своей работе.

Глава V СУДЬБА ИНДИВИДА

Через Неведение они перешагивают Смерть и посредством Знания наслаждаются Бессмертием... Через Не-Рождение они перешагивают Смерть и посредством Рождения наслаждаются Бессмертием.

Иша Упанишада (II. 11,14)

Вездесущая Реальность есть истина всей жизни и всего существования, будь то абсолютного или относительного, будь то телесного или нематериального, будь то оживленного или неживого, будь то интеллектуального или неразумного; и во всех бесконечно разнообразных и даже неизменно противостоящих само-выра- жениях, от противоречий, близких нашему обыденному опыту, до тех далеких антиномий, теряющихся за гранью Невыразимого, Реальность едина, и не является просто суммой или скоплением. Оттуда начинается все многообразие, в том все многообразие существует, туда же все многообразие возвращается. Все утверждения отрицаются только затем, чтобы вести к более широкому утверждению той же самой Реальности. Все антиномии противостоят друг другу для того, чтобы распознать единую Истину в противоборствующих аспектах и охватить их взаимное Единство на пути конфликта. Брахман есть Альфа и Омега. Брахман есть Один, помимо которого ничего более не существует.

Но это единство по своей природе неопределимо. Когда мы пытаемся постичь его разумом, то вынуждены пройти через неисчислимую чреду представлений и переживаний. И все же в конце мы обязаны отбросить даже самые величайшие представления, наши наиболее впечатляющие переживания, чтобы утвердить то, что Реальность превосходит все определения. Мы обретаем формулу Индийских мудрецов нети-нети “Не это, не то”; не существует опыта, способного вместить Его, не существует представления, при помощи которого Он может быть определен.

Непознаваемое, являющееся нам во многих ипостасях и атрибутах бытия, во множестве форм сознания, во множественном действии энергии, — это то, что Разум в конце концов может сказать о существовании, коим мы являемся, и которое мы видим во всем, что предстает пред нашим мышлением и чувствами. И именно через те ипостаси, те формы, ту деятельность должны мы достичь Непознаваемого и узнать его. Но если в опрометчивой спешке достичь Единства, которое наш разум может охватить и придерживаться его, если в нашей настойчивости ограничить Бесконечность нашим охватом мы отождествим Реальность с какой-либо одной определенной ипостасью бытия, какой бы чистой и вечной она ни была, с любым частным атрибутом, сколь общим и всеохватывающим он бы ни казался, с любой фиксированной формулировкой сознания, какой бы обширной она ни казалась, с любой энергией или деятельностью, сколь угодно неограниченной в своем применении, и если мы исключим все остальное, то наше мышление согрешит против Его непознаваемости и придет не к истинному единству, а к разделению Неделимого.

Эта истина, постигнутая в древние времена Ведантными Провидцами, оказалась настолько сильной, что выстояла даже после того, как они достигли коронного представления, постижимого опыта Сатчитананды в качестве высочайшего позитивного выражения Реальности для нашего сознания, и выстояла также тогда, когда они пришли к восприятию Асата, запредельного Не-Бытия, не являющегося окончательным существованием, чистым сознанием, бесконечным блаженством, все переживания которого предстают лишь выжимкой или деформацией. Если вообще можно сказать, что Сатчитананда состоит из существования, сознания и блаженства, то это описание лежит далеко за пределами самой высокой чистейшей позитивной формы, которой мы можем здесь обладать, и поэтому там существование, сознание и блаженство — нечто иное, чем то, что мы знаем здесь под этими именами. Буддизм, несколько произвольно провозглашенный теологами не-Ведант- ной доктриной, поскольку отвергал авторитет Писаний, все же возвращается к этому существенно Ведантному представлению. Единственно, позитивное синтезное учение Упанишад рассматривает Сат и Асат не как противоположности, разрушающие друг друга, а как последнюю антиномию, через которую мы можем поднять свой взор к Непознаваемому. И в операциях нашего позитивного сознания даже Единство должно придавать значение Множественности; ибо Множественность также есть Брахман. Именно посредством Видйи, Знания Тождества, мы знаем Бога без Авидьи, относительного множественного сознания, ночи тьмы и беспорядка Неведения. Однако если мы исключим поле того Неведения, если мы избавимся от Авидьи так, как если бы она была вещью несуществующей и нереальной, то само Знание станет разновидностью темноты и источником несовершенства. Тогда мы уподобляемся человеку, ослепленному светом, так что более не можем видеть поле, которое тот свет озаряет.

Таково учение — спокойное, мудрое и ясное наших самых древних мудрецов. Они имели терпение и силу для того, чтобы искать и познавать; также они обладали ясностью и смирением, чтобы допустить ограниченность нашего знания. Они осознали границы, где это знание должно перейти в нечто за пределами себя. И только позднее нетерпение сердца и разума, страстное влечение к окончательному блаженству или высокая властность чистого существования и острый интеллект стали искать Одно с отрицанием Множества, а потому восприняли дыхание высот, пренебрегая при этом сокровенными глубинами или чувствуя отвращение к ним. Но ровный глаз древней мудрости воспринял, что для реального познания Бога следует распознавать Его везде равным образом и без разделения, обдумывая и оценивая, а не руководствуясь противоположностями, через которые Он сияет.

Следовательно, должны мы отбросить резкое разделение частной логики, заявляющей, что поскольку Одно — реально, то Множество — иллюзия, и поскольку Абсолют — это Сат, единое существование, то относительное — это Асат и несуществование. И если во Множестве мы настоятельно распознаем Одно, то тем с благословением и откровением возвращаемся к Одному, утверждающему себя во Множестве.

Мы также должны предохранять себя от чрезмерной значимости, придаваемой нашим разумом частным точкам зрения, к которым он приходит при более мощных расширениях и переходах. Восприятие одухотворенного ума, свидетельствующее, что вселенная -это нереальная греза, не может иметь большего и какого-то абсолютного значения для нас, чем восприятие материалистического, говорящее, что Бог и Запредельное — иллюзорная идея. В одном случае разум, привыкший только к доказательствам чувств и связывающий реальность с материальными фактами, либо не приучен использовать иные средства познания, либо неспособен расширить представление о реальности до супра-физического опыта. В другом случае тот же разум, перескакивая к ошеломляющим переживаниям нематериальной реальности, попросту переносит ту же неспособность и сопутствующие ощущения грезы или галлюцинации в сферу опыта физических чувств. Но мы также воспринимаем ту истину, что эти два представления уродливы. Верно, что в этом мире форм, в котором мы находимся ради нашей само-реализации, ничто не становится полностью законным, пока им не завладеет физическое сознание и не проявит его на низших уровнях в гармонии с манифестацией на высочайших вершинах. Также верно, что представление о форме и материи, утверждающих себя в качестве само-существующей реальности, — иллюзия Неведения. Форма и материя могут быть законными лишь как форма и субстанция манифестации бестелесного и нематериального. Форма и материя по своей природе — суть акт божественного сознания, а по своей цели — суть представление статуса Духа.

Другими словами, если Брахман вошел в форму и представил Свое бытие в материальной субстанции, то лишь для того, чтобы насладиться само-манифестацией в образах относительного и феноменального сознания. Брахман находится в этом мире для того, чтобы представить Себя в ценностях Жизни. Жизнь существует в Брахмане, чтобы раскрыть Брахмана в себе. Поэтому значимость человека в этом мире состоит в том, что человек вносит в мир такое развитие сознания, в котором становится возможным его преображение при помощи совершенного само-раскрытия. Исполнить Бога в жизни — вот настоящая зрелость человека. Человек стартует с животной витальности и ее деятельности, но его цель -божественное существование.

Но как в Мышлении, так и в Жизни, истинным правилом само-реализации является последовательный охват. Брахман выражает Себя во множестве последовательных формах сознания, последовательных в их связи, даже если они сосуществуют в бытии и во Времени, и Жизнь в своем само-раскрытии также должна восходить в вечно новые области собственного бытия. Но если при переходе от одной области к другой, в пылу нового приобретения мы откажемся от того, что уже было дано нам, если при достижении ментальной жизни мы отбросим или принизим физическую жизнь, являющуюся нашим базисом, или если мы отвергнем ментальное и физическое при нашем влечении к духовному, то мы не осуществим Бога интегрально, а также не удовлетворим условиям Его само-проявления. Мы не станем совершенными, а только сместим поле нашего несовершенства или, самое большее, достигнем ограниченной высоты. Как бы высоко мы ни взбирались, даже к самому Не-Бытию, мы наносим себе вред, если забываем нашу базу. Не бросать низшее на произвол судьбы, а преобразовывать его в свете высот, которых мы достигли — вот истинная божественность природы. Брахман интегрален и одновременно объединяет множество состояний сознания; также и мы, проявляя природу Брахмана, должны становиться интегральными и все-охватывающими.

Помимо отвращения от физической жизни, существует и другое преувеличение аскетического импульса, и это преувеличение исправляется идеалом интегральной манифестации. Узел Жизни -это взаимосвязь трех основных форм сознания: индивидуальной, вселенской и трансцендентной или супракосмической. В ходе обычной жизнедеятельности индивид рассматривает себя как отдельное существо, включенное во вселенную, а то и другое -как зависящее от того, что одинаково превосходит как индивида, так и вселенную. Именно эту Трансцендентность мы сейчас называем Богом, который, таким образом, становится в нашем представлении скорее экстра-космическим, чем супра-космическим. Из этого разделения следует принижение и приуменьшение значимости как индивида, так и вселенной: перечеркивание как космоса, так и индивида путем достижения Трансцендентного будет главным логическим заключением.

Интегральный взгляд на единство Брахмана избегает этих заключений. Точно также, как мы приходим к заключению, что не должны отказываться от телесной жизни ради достижения жизни ментальной и духовной, так же мы можем достичь точки зрения, в которой сохранение индивидуальной деятельности больше не несовместимо с нашим пониманием космического сознания или нашим достижением трансцендентного и супракос- мического. Ибо Трансцендентность Мира охватывает вселенную, составляет одно с ней и не исключает ее, точно также, как вселенная охватывает индивида, составляет одно с ним и не исключает его. Индивид — это центр цельного вселенского сознания; вселенная — это форма и определение, населяемые полной присущностью Бесформенного и Неопределимого.

В этом заключается истинная взаимосвязь, сокрытая от нас нашим неведением или неправильным осознанием вещей. Когда мы приходим к знанию или правильному