Глава 9. Мышление новичка

Впервые я прочитал «На дороге» Керуака во время подготовки к чемпионату мира среди шахматистов в возрасте до восемнадцати лет, проходившему в венгерском городе Сегеде летом 1994 года. Видение мира Джека Керуака электрическим разрядом прошло по моим венам. Его способность находить чистую радость в самых обычных и рутинных делах открыла для меня новый мир. Растущий груз шахматных проблем на моих плечах никуда не делся, но теперь я видел падающий осенний лист или проливной дождь, вспенивающий реку Гудзон, и этого было достаточно, чтобы прийти в экстатический восторг от красоты природы. По дороге в Венгрию меня переполняла обновленная страсть к жизни.

В течение двух недель на турнире я играл вдохновенно. В финальном туре мы сошлись в борьбе за титул с российским чемпионом Петром Свидлером. Уже тогда он был невероятно мощным игроком, а сейчас один из ведущих гроссмейстеров международного класса; но, садясь за стол, я ощущал непоколебимую уверенность в своих силах. Вероятно, Свидлер почувствовал это, поскольку по истечении всего лишь получаса игры предложил мне ничью. Все, что мне оставалось сделать, чтобы разделить с ним шахматную корону, — это пожать руку, тем более что трудно сказать, кто победил бы на тай-брейке. Пожать руку! Но, подчиняясь своей привычке стремиться к абсолютной победе, я отклонил предложение, сделал попытку выиграть и в конце концов проиграл в последние минуты партии.

Тем вечером я предпринял отчаянный рывок через всю Восточную Европу, чтобы встретиться со своей девушкой в курортном местечке в Словении. Она была чемпионом своей страны по шахматам среди женщин и собиралась принять участие в большом турнире. Рюкзак на спине, керуаковская «На дороге» в кармане и бесконечные пересадки с трамваев на автобусы, попутные машины — все это с невероятной, неослабевающей энергией. В конце концов я оказался в маленьком городке Птуй и вряд ли когда-то смогу забыть, как Кити шла мне навстречу по длинной грязной дороге в красном, казавшемся необыкновенно мягким сарафане, колыхавшемся от малейшего дуновения ветра. Подойдя ближе, она склонила голову на плечо; в ее красоте было что-то суровое и сдержанное. Меня пронизал озноб.

Наши отношения не отличались стабильностью, и следующие два дня до самого моего отъезда мы непрерывно спорили; наконец я отправился в обратный путь — измученный, с разбитым сердцем и раздражением в душе. Пришлось пересечь опустошенную войной Хорватию, прежде чем я попал в Венгрию и смог сесть на самолет домой. Я закончил читать «На дороге» где-то в ночи посреди Австрии; струи дождя хлестали по крыше старенького вагона, пока поезд рвался вперед сквозь ночь. Храп пьяного русского на соседней полке смешивался с криками и смехом цыганских детей из соседнего купе. Я чувствовал себя очень странно. Только что я потерял титул чемпиона мира и свою первую юношескую любовь, не спал почти шесть дней, но еще никогда не ощущал такой полноты жизни.

Тремя неделями позже я стоял на углу улицы в бразильском городе, куда приехал, чтобы представлять США на чемпионате мира по шахматам для юношей моложе двадцати одного года; вдруг прямо передо мной возникла Кити, улыбаясь и заглядывая мне в глаза. Мы рассмеялись — нашим приключениям не суждено было закончиться. Уж такая у меня жизнь.

Прочитав «На дороге», я переключился на «Бродяги Дхармы» — фантастическую историю Керуака, в которой он описывает отношение бит-поколения к дзен-буддизму. Думаю, это был первый случай моего увлечения (хотя и несколько эксцентричного) философией дзен-буддизма. Мне очень нравились гедонистические экскурсы и мятежная мудрость Гэри Снайдера[14]. Очень хотелось уехать в горы и жить там в обществе одних только птиц. Вместо этого я отправился в Центр шамбалы на Манхэттене и занялся изучением медитации. Сфокусировавшись на дыхании и усевшись со скрещенными ногами на пол, я пытался максимально успокоиться и расслабиться. Иногда удавалось обрести мир в душе, но по большей части я кипел желанием избавиться от терзавших меня переживаний.

Именно в те времена блужданий по Европе, когда я сорвался с места и отправился в Словению, мне попался «Дао дэ дзин» — старинный китайский трактат, как считается, написанный таинственным мудрецом Лао-цзы в VI веке до нашей эры. Я уже говорил о том, как в эти годы отношение к шахматам становилось все более углубленным и менее соревновательным. Большую роль в этой трансформации сыграло мое увлечение философией даосизма.

Изучая «Дао дэ дзин», я чувствовал, как наконец-то выходит на поверхность все то, что я чувствовал, но не мог облечь в слова. Мне очень хотелось обуздать свою резкость, умерить амбиции и сделать шаг в сторону от материального[15]. Лао-цзы фокусировался на внутренней сути вещей, а не их внешних проявлениях. Мудрость «Дао дэ дзин» направлена на снятие внутренних ментальных ограничений, умение выявлять ложные интеллектуальные построения и определять их назначение, а затем и избавляться от них. Это имело смысл с эстетической точки зрения, поскольку я уже сталкивался с философией «изучения цифр, чтобы забыть о цифрах». Мое понимание процесса обучения сводилось к тому, что следует найти отклик в сердце для того, что изучаешь, а уже после этого изучать технические аспекты. Было очень волнующе найти мысли, созвучные моим собственным; в последующие годы это сыграло огромную роль в моей жизни. Но для восемнадцатилетнего парня самым главным на тот момент было то, что эта философия помогла мне разобраться в собственных амбициях и научиться отличать по-настоящему важные вещи от тех, которые только преподносятся как самые важные.

Вернувшись в США после путешествия по Европе, я решил больше узнать о философии Древнего Китая. В октябре 1998 года по рекомендации друга нашей семьи я пришел в студию тайцзицюань Вильяма Чена. Тайцзи — это медитативное и боевое направление философии даосизма, а Вильям Чен — один из величайших современных мастеров. Такое сочетание действовало неотразимо.

Думаю, особенно меня поразила тем осенним вечером в студии тайцзи идея о том, что победить — это не главное; главное — просто жить. Каждый из двенадцати занимавшихся в додзё[16] людей, казалось, прислушивается к каким-то спокойным внутренним мыслям. Группа слаженно двигалась, мягко скользя в каком-то неуклюжем танце. Инструктор Вильям Чен двигался впереди всех, дирижируя медитацией. Ему уже исполнилось шестьдесят четыре года, но ему можно было дать любое количество лет между сорока и восьмьюдесятью. Он принадлежал к тем людям вне возраста, которые обладают внутренней энергией дикой гориллы. Он двигался медленно, как будто находясь в толстом облаке. Глядя на него, я подумал, что каждый нерв его тела пульсирует какой-то странной электрической энергией. Рука Чена двигалась сквозь пустое пространство, как будто сотканная из тончайших воздушных нитей, точно и совершенно — ничего лишнего. Его грация казалась воплощенной простотой. Я впал в транс. Необходимо было узнать об этом больше.

На следующий день я пришел в студию на свой первый урок. Помню, едва ступив на пол спортивного зала, я почувствовал, как кожу от волнения покалывают иголочки. Вокруг занимающиеся разогревались, имитируя удары кулаками в спину; позже я узнал, что это упражнение называется цигун. Я старался повторять упражнение за ними, но очень скоро плечи заныли от боли. Затем в комнату вошел Чен, и сразу стало тихо. Он мягко улыбнулся, занимая свое место перед учениками. Затем медленно закрыл глаза, сделал глубокий вдох и обратил взор внутрь себя, восстанавливая внутреннее равновесие. Его тело при этом продолжало мягко и текуче двигаться. Это потрясало. Его ладони то замирали, то опять двигались вверх; даже самое простое движение в исполнении этого человека выглядело совершенным. Он руководил нашими попытками освоить начальные позы тайцзи. Я старался выполнять его указания со всей возможной тщательностью. Потрясение от совершенства и интеллектуальности движений Чена сочеталось с чувством полнейшего замешательства. Его грация казалась инопланетной. Я чувствовал себя зажатым и неловким.

Через десять минут Чен разделил класс на группы и поставил меня в пару с более опытным учеником, терпеливо объяснявшим мне базовые принципы механики тела в тайцзи. Мы повторяли несколько базовых движений снова и снова; мой наставник советовал расслабить тазобедренные суставы, дышать диафрагмой, расслабить плечи и спину. Расслабить, расслабить, расслабить.

Я и не догадывался, что мое тело настольно напряжено. После многих лет сидения за шахматной доской осанка требовала серьезной корректировки. Советчик объяснил, что голова должна двигаться так, как будто ее подвесили на нить за темя. Это имело смысл. В течение нескольких следующих месяцев я освоил шестьдесят базовых движений, необходимых для медитации.

Я был новичком, ребенком, учащимся ползать, но вселенная уже не давила всей своей тяжестью на мои плечи. Шахматы не имели никакого смысла на паркетном полу комнаты для занятий тайцзи. Тут не было телекамер, фанатов, удушающего давления. Каждый вечер я посвящал несколько часов занятиям медитацией. Медленно, но уверенно поначалу враждебный язык тела становился естественным, частью меня самого. Предыдущие попытки заниматься медитацией были хаотичными — я напоминал комок нервов, выплескивающих свое напряжение наружу. Сейчас же мои внутренности как будто кто-то нежно массажировал, в то время как сознание счастливо плыло сквозь пространство. Когда мне удавалось усилием воли расслабить ту или иную часть тела, возникало удивительное чувство физического освобождения.

В пальцах ощущалось легкое покалывание. Я всячески экспериментировал с этими ощущениями и понял, что в состоянии глубокого расслабления могу сфокусироваться на любой части своего тела и почувствовать те ощущения, которые раньше оставались незамеченными. Это было очень интересно.

С самых первых дней в студии я активно общался с Вильямом Ченом. Его стиль обучения отличался неприметностью и основывался главным образом на силе личного примера. Казалось, он живет на другой волне, погруженный в более совершенную реальность, и передает информацию посредством невидимых сигналов. Он говорил мягко, двигался совершенно и учил тех, кто готов был учиться. Мудрые советы высказывались невзначай, очень тихим голосом, и вы могли следовать им или нет — казалось, его это мало волновало. Меня поражало, как много его мягких рекомендаций пропускалось мимо ушей.

В группе новичков обычно занималось от трех до двадцати человек в зависимости от дня недели или погоды. Я больше всего любил снежные или дождливые вечера в субботу или воскресенье, когда большая часть учеников предпочитала оставаться дома. Тогда в зале были лишь Чен и один-два наиболее усердных ученика — практически занятие превращалось в частный урок.

Но чаще в зале находилось около десятка начинающих, и каждый отрабатывал наиболее трудные для него упражнения и совершенствовал отдельные движения. Мастер Чен обычно стоял перед большим зеркалом и, демонстрируя упражнения, мог видеть всех своих учеников. Он улыбался и отпускал шутливые реплики по поводу неизменных пререканий между его дочерью и сыном. Он достаточно жесткий человек: никаких комплиментов или прочувствованных призывов. Он ни в коем случае не ожидал преклонения перед учителем, обычно считающегося неотъемлемой частью обучения боевым искусствам в Китае. «Если это могу сделать я, значит, сможете и вы» — вот его любимое высказывание.

Чен очень напоминал мне Юрия Разуваева, моего похожего на Йоду тренера по шахматам из России, всячески побуждавшего меня следовать своим собственным путем. Чен так же хорошо понимал чувства учеников, хотя его проницательность проявлялась в более материальных вопросах. Делая упражнения в классе, я иногда чувствовал, что у меня что-то не получается. Он мог наблюдать за моими движениями с другого конца зала, потом покачать головой и направиться ко мне. Затем он в точности воспроизводил мою позу, указывал на излишне напряженную ногу или часть спины и на собственном примере демонстрировал, что следует делать, чтобы добиться расслабления. И всегда оказывался прав. Способность Чена в мельчайших деталях воспроизводить чью-то позу или движения просто поражала. Он читал движения тела, как опытный шахматист читает позицию на шахматной доске. Огромную часть учения тайцзи составляет умение преодолевать физические ограничения с тем, чтобы тело и разум могли действовать в унисон. Если в какой-то части тела ощущается напряженность, ум сосредотачивается на ней, и взаимодействие нарушается. Чен всегда мог сказать, к чему прикован мой ум.

С течением времени, лучше узнавая друг друга, мы стали взаимодействовать намного тоньше. Учитель мог заметить даже небольшой изъян в моем душевном или физическом состоянии, например психологическую боязнь двигать плечом, и с другого конца комнаты мог мгновенно заглянуть мне в глаза, воспроизвести мою позу, внести в нее минимальные корректировки, а затем опять вернуться к своему предыдущему движению и продолжить демонстрацию для учеников. Я следовал полученному указанию и немедленно чувствовал облегчение, как будто кто-то снял с моей спины тяжелый камень. Чен мог бросить в мою сторону еще один взгляд, чтобы убедиться, что я заметил его рекомендацию, а мог больше не обращать на меня внимания. Учиться чему-то может только тот, кто к этому готов. Поразительно, как много учеников просто не замечали этих тонких рекомендаций, поскольку целиком сосредотачивались на своем отражении в зеркале или считали время до окончания урока. Чтобы усваивать эти уроки, требовалось полностью сосредоточиться, поэтому во многих отношениях занятия тайцзи представляют собой освоение искусства концентрации. При том что этот метод очень хорошо подходил мне, он же служил прекрасным средством отсеивания из группы тех учеников, которые не были настроены на серьезные занятия. Я видел многих, кто скучал на самых интересных занятиях только потому, что желал, чтобы ему все разжевывали и клали в рот; тончайших уроков Чена они просто не замечали.

На этом этапе занятий тайцзи ключевое значение имеет координация дыхания и мышления. Эта взаимосвязь вообще критически важна для тайцзицюань, поэтому, я думаю, имеет смысл остановиться на ней подробнее.

Многие мастера боевых искусств в Китае обучают своих учеников традиционному форсированному способу дыхания. Основанием для этого служит рассуждение о том, что китайская школа создала собственный уникальный метод контроля дыхания, которого следует придерживаться с религиозным почтением. Но у Вильяма Чена своя точка зрения на этот счет: дыхание должно быть естественным. Точнее говоря, в вопросе о дыхании следует вернуться к тому, что считалось естественным, пока на нас не повлияли годы блужданий по бурному миру и усвоения всевозможных вредных привычек. У меня уж точно таковых было множество.

В направлении тайцзи, культивируемом Ченом, экспансивные (вперед или вверх) движения делаются на вдохе, в результате чего просыпаются и тело, и ум, заряжаются энергией, приходят в оптимальную форму. Он приводит пример с жестом вперед, чтобы пожать руку человека, которым вы искренне восхищаетесь, или потягиванием после освежающего сна, или жестом согласия с чьей-либо мыслью. Обычно такие позитивные моменты жизни ассоциируются с вдохом — в тайцзи мы «дышим кончиками пальцев». На выдохе тело расслабляется, теряет энергию, как с последним выдохом перед засыпанием.

Чтобы представить себе это на практике, вытяните руки ладонями вперед, указательные пальцы слегка раздвинуты, плечи расслаблены. Теперь вдохните, одновременно медленно раздвигая пальцы в сторону и мысленно переходя от средних пальцев к указательным, а затем к большим. Ваше дыхание и мысль должны отозваться дрожью в самых кончиках пальцев. Этот вдох должен быть медленным, мягко проталкивающим кислород прямо к вашему dan tien — точке, считающейся энергетическим центром человеческого организма и расположенной примерно шестью сантиметрами ниже пупка, — а затем перемещающим энергию от dan tien к кончикам пальцев. Закончив вдох, мягко выдохните. Расслабьте пальцы, отключите мысли, расслабьте бедра, позвольте всему телу соскользнуть в мягкую и спокойную концентрацию. Когда выдох завершен, вы зарядитесь новой энергией. Повторяйте это упражнение в течение нескольких минут и понаблюдайте, как будете себя чувствовать.

Мой опыт говорит, что если эти принципы дыхания объединить с движениями тайцзи, то получается нечто вроде накатывания волны на сонный пляж: вода встречается с песком, мягко стелется по нему (вдох), затем скатывается обратно в море (выдох). Большинство людей фокусируются на энергетической волне в первой части упражнения, но меня глубоко привлекает и фаза отката волны.

Чен считает, что в настоящее время большим препятствием для спокойного, здорового существования являются постоянные отступления от естественного способа дыхания. Промелькнувшая мысль, звонок мобильного телефона или гудок проезжающей мимо машины прерывают выдох и заставляют остановиться и непроизвольно вдохнуть. Затем в мозгу мелькает еще одна мысль, и опять мы останавливаемся посредине вдоха. Дыхание становится неглубоким и не может полностью вывести из организма углекислый газ. В результате клетки не получают достаточно кислорода. Медитация в тайцзи помимо прочих функций выполняет задачу насыщения клеток кислородом.

Независимо от того, был ли тому виной непрекращающийся стресс или несовершенный способ дыхания, но уже в течение нескольких первых месяцев занятий тайцзи качество моей жизни существенно улучшилось. Поразительно, насколько развитие способности обращать свой взор внутрь себя изменило мир вокруг. Неприятные ощущения и боль исчезли в результате небольшого усовершенствования осанки и манеры двигаться. Если я чувствовал напряжение, то делал несколько упражнений тайцзи и успокаивался. Весьма неожиданно появился внутренний механизм для противодействия стрессу.

В более глубоком смысле эти занятия помогли связать воедино мою разваливающуюся жизнь. Всю жизнь я был атлетически сложенным парнем, занимавшимся интеллектуальным видом спорта. В детстве вся моя жизнь подчинялась любви к шахматам, и эта страсть была настолько всепоглощающей, что душа и тело служили единой цели. Позднее, на этапе отчуждения от шахмат, выяснилось, что мои физические инстинкты действуют вопреки интеллектуальной подготовке. Я оказался заперт в интеллектуальной западне, как тигр в клетке. Теперь я учился искусству систематически складывать блоки своей жизни воедино. В начале 1999 года мастер Чен пригласил меня заняться туйшоу. Я и понятия не имел, как это мягкое приглашение изменит мою жизнь.