Глава двадцать вторая

– Или ты мне не все рассказала, или что-то здесь не то, – задумчиво проговорила Эмилия, когда выслушала мой рассказ.

Мы с ней лежали в своих постелях и обсуждали события минувшего дня.

Я и сама не заметила, как постепенно стала рассказывать Эмилии обо всем, что со мной случалось. И если бы кто-то смог подслушать наши разговоры, не зная о нашем возрасте, непременно решил бы, что старшая из нас Эмилия. Она судила обо всем куда более здраво, чем я, и делала из моего рассказа более основательные выводы.

Мне, как оказалось, и в самом деле не хватало задушевной подруги. Или человека, с которым я бы не боялась откровенничать. Отчего-то я была уверена: что бы со мной ни случилось плохого, Эмилия никогда не станет злорадствовать. И мне уже не хотелось думать о том, как бы к этому отнеслась моя мама...

– Что-то не то, я и сама чувствую, но только пытаюсь собрать все в кучу, как эта куча странным образом расползается в разные стороны, и когда я уже готова схватить за хвост истину, она куда-то исчезает...

– Это бывает, – согласилась Эмилия. – Но бывает, когда ты бьешься над разгадкой один, а нас-то ведь двое.

Двое! С некоторых пор это слово стало звучать для меня музыкой. Конечно, я не придумала ничего нового, поняв, что человек не может жить один и сам с собой общаться. Когда это еще я выйду замуж, но ведь никто не пообещает, что с будущим мужем мне захочется откровенничать, а вот с Эмилией у меня это получилось будто само собой.

– Первое: откуда у того, кто прятался в оружейной комнате, появилась в руках вещь, принадлежавшая Джиму Веллингтону? Неужели только для того, чтобы бросить ее в твой подсвечник?

– В самом деле, – согласилась я, – об этом событии я почему-то забыла. И как ты предлагаешь это узнать?

– Спросить у того же Джима. Может, теперь, когда в доме нет исправника, он наконец признается?.. Второе: почему Ромодановскому понадобилось себя увечить? Он хотел таким образом отвести от себя подозрения, но в чем? Если в убийствах, то от этого его все равно не перестали подозревать... Его ранение почти ничего не изменило.

– Погоди! – Я встала с кровати и зажгла свечу. – Как бы я завтра чего-нибудь не забыла. Надо мне записать все, что ты говоришь. Сейчас я схожу в библиотеку...

– Ты хочешь пойти в библиотеку? Одна?

– Но ты же сама сказала, что мне теперь нечего бояться.

– Я пойду с тобой, – решительно сказала сестра; она взяла в руку подсвечник, а мне кивнула на все еще стоявшую у кровати шпагу.

Но никто нас в коридоре не подстерегал, никто из своей комнаты не вышел, так что мы спокойно прошествовали из моей комнаты до библиотеки и обратно. А потом мы вместе с Эмилией разбирали каждое происшествие, употребляя все, что известно о нем.

К нашей встрече, назначенной на вечер, я подготовилась самым серьезным образом. Записала вопросы, на которые должны были ответить гостившие у меня мужчины. И испытала необычное возбуждение от того, что именно сегодня все встанет на свои места. Я наконец все узнаю, а также – когда собираются мои гости отбыть из Дедова восвояси.

Не то чтобы я так уж этого хотела, но я все время чувствовала себя как-то неуверенно, неопределенно, словно чего-то от обоих ждала.

– Я тоже буду поблизости, – сказала Эмилия, – так что время от времени ты сможешь под благоприятным предлогом выходить в кухню, зная, что твои тылы прикрыты.

Тылы! Я умилилась той решительности, которую проявляла моя сестра. Все-таки она была очень похожа на нашего отца, к сожалению, только он сам об этом не знал.

Итак, долгожданный вечер настал. Эмилия поставила на стол десерт, как и штоф с ликером, а мужчины вместе со мной расселись вокруг.

– Я рад вас обоих видеть, – медленно проговорил Джим, ставя на стол бутылку из темного стекла. – Простите, Анна, но ваш ликер – это не для меня. А вот старое доброе виски... Оно греет душу и веселит кровь... Владимир, налить тебе?

– Налей, – согласился Зимин.

Я разочарованно вздохнула: вот еще одна моя ошибка. Чего вообще я решила, будто все мужчины, так же как мой отец, любят этот напиток?

Веллингтон налил в рюмки себе и поручику, потом, чокнувшись, они выпили. Точнее, выпил поручик, а Джим сделал вид, что отпил глоток, а на самом деле лишь поднес бокал к губам и вроде незаметно отставил от себя. Правда, я сделала вид, что ничего не заметила. Кто знает, почему не пьет Джим? Может, он хочет сначала серьезно поговорить. Это русские пьют до того, как решат свои дела, а англичане, возможно, рюмкой скрепляют свой договор.

Впрочем, это я уже, как всегда, домыслила. Но кое-что я все же помнила. И не забыла после маленькой рюмочки ликера, которую налил мне Зимин. Задать вопросы я еще успею. Пока нужно выслушать Веллингтона.

Он обвел нас глазами и сказал:

– Давайте начнем с меня. То есть раз уж мы решили именно сегодня выяснить все то, что не укладывается в картину преступления, происшедшего в деревне Дедово, фамильном имении князей Болловских, так и станем выяснять.

– Как торжественно! – нарочито восхитился Зимин.

– А ты против?

– Отнюдь. Предоставляю тебе право расставлять свои войска в любом порядке. Когда еще нам представится такая возможность: посидеть за столом втроем и не спеша поговорить о жизни?..

– Тебе уж точно не представится, – заявил поручику Джим.

– Но почему? Думаешь, я по службе слишком занят, чтобы иметь возможность вот так, не спеша, проводить время, встречаясь со старшими друзьями?

– Вот уж не думал, что ты и Анну причислил к своим друзьям. А мне казалось...

– Раз кажется, значит, привидение, – рассмеялся Зимин.

– Наверное, ты прав: для лирических отступлений нынче не время. Надо сказать, в какой-то момент я даже пожалел, что связался с ними. Жадные, нечестные и, главное, непослушные, каждый себе на уме, и каждый старался урвать не то чтобы кусок побольше, а хотел бы вообще ни с кем не делиться...

– С кем это с ними? – выхватила я из слов Веллингтона одну странную фразу. Собственно, вся его речь была странной. Я ничего не понимала, а Зимин смотрел на него во все глаза и делал такие движения ртом, будто хотел что-то сказать, но у него никак не получалось.

– С Хелен и с Кириллом, – спокойно пояснил он. – До встречи со мной каждый из них промышлял сам по себе, потому они и пытались все время соскочить с поводка, а Хелен вознамерилась даже спрятать от меня черную жемчужину, мне принадлежащую.

– Ты же говорил, она принадлежала радже, – выговорил наконец Зимин, отчего-то словам Джима не удивляясь.

– Жемчуг – это такая вещь, которая может принадлежать каждый раз другому человеку... Но погоди, не перебивай меня. Разве ты не хочешь узнать, как все было на самом деле?

– Очень хочу, – скривил в улыбке рот Зимин.

– Так вот, когда я понял, что Хелен не собирается отдавать мне жемчужину, я разозлился. Причем на нее не действовали никакие угрозы, и я уже решил ночью провести у нее в комнате обыск, предварительно усыпив ее хлороформом.

– Понятно, откуда взялась та тряпка в оружейной. Но Хелен к тому времени была мертва, тогда кому она предназначалась?

– Тебе, – ухмыльнулся Веллингтон. – Тебя я тоже не хотел убивать. По крайней мере до срока, но ты оказался таким подвижным, что успокоить тебя удалось лишь ударом по голове... Опять ты меня перебил!.. Предупреждаю в последний раз, иначе ты будешь наказан... Так вот, я вдруг увидел, как Хелен оделась и попыталась прошмыгнуть мимо моей двери к выходу. Я сразу понял: отправилась прятать жемчужину. И если я дам ей уйти, то никогда больше сию драгоценность не увижу...

Я сидела за столом напротив Джима, остолбеневшая от его признаний, которые он делал, почему-то не боясь ничего. Я скосила глаз на Зимина – тот сидел, словно боясь пошевелиться, словно прислушиваясь к тому, что происходило внутри его.

– Еще рано, – кивнул каким-то своим мыслям Джим.

– Так это вы убили Хелен? – почти прохрипела я, так перехватил мне горло страх.

– Откровенно говоря, убивать ее я не собирался. Но она так меня взбесила, что, видимо, поэтому я сжал ее горло сильнее, чем следовало бы.

– И Аксинью – вы?

– Нет, Аксинью и в самом деле задушил Орест, когда я послал его к вам в комнату за розовым бриллиантом. А я продолжал крутиться на глазах Мамонова, чтобы он сам не усомнился: я чист перед законом аки агнец...

– А Марию?

Я не переставала задавать ему вопросы, потому что они были совсем другие, а не те, которые мы с Эмилией для него приготовили.

– Тоже Орест. Я предупредил его: если кого-то потребуется убрать, только душить. Следователь должен был думать, будто все смерти лежат на совести одного человека. Орест же случайно услышал, как она рассказывала, будто видела меня, крадущегося к лабиринту. Ну уж и крадущегося! – вроде даже смутился он. – Скажем так, я шел к лабиринту с некоторыми предосторожностями. Конечно, я ведь не успел забрать из лабиринта жемчужину, которую спрятала в нем Хелен. Еле поутру дождался, когда рассвело...

– А ведь Мария вас не выдала. Никому из нас не призналась, что видела вас именно утром, а не вечером. Думала, это ее спасет.

– Я не мог рисковать, – доверчиво сказал мне Веллингтон. – Раз она открыла это вашей служанке, могла открыть еще кому угодно.

– А почему вы убили Осипа?

– Так ведь он тоже мог меня выдать. Это ведь я, а вовсе не Кирилл, забрал себе пропавшие обозы... Отдав ему два из них – как оговоренную часть.

– А это, случайно, не вы посоветовали ему расположиться у меня в имении?

– Конечно же, я, – расплылся Джим в довольной улыбке. – Я ведь знал, что долго праздновать ему не дадут. Это бунт, а дурак Осип думал, будто он сможет пользоваться вашим Дедовом столько, сколько ему придет в голову... Но потом, когда он позволил слугам привести его в имение связанным... Мне ничего не оставалось, как приказать Оресту убить его. Тут уж было не до церемоний с удушением.

– Кто же тогда ударил ножом Кирилла? – Я продолжала задавать вопросы, хотя на многие из них Веллингтон ответил и без моей помощи.

– Орест. Я приказал ему отвлечь внимание от меня. Любыми средствами. Ведь мне пришлось сбежать из оружейной, и это слишком осложнило мое положение – я никак не мог объяснить, откуда взялся брошенный на месте сюртук.

– И Кирилл согласился, чтобы его ударяли ножом? – задала я вопрос, который вертелся у меня на языке.

– А что ему оставалось? Он не посмел меня ослушаться. Кирилл уже не раз помогал мне кое в чем. Например, определял, стоит ли мне заниматься вашим имением, достаточно ли оно дает дохода, ведь в отличие от него жемчужина и ваш бриллиант – то, что можно спокойно укрыть в маленьком кармашке. И уехать с ними в любую страну, прихватив с собой лишь небольшой саквояж. Эти драгоценности могут обеспечить на всю оставшуюся жизнь не только меня, но и моих внуков... Только зачем же отказываться от того, что само плывет тебе в руки?

– Но зачем тогда вы отправили своих слуг прочь? Ведь это вы придумали – заставить Кирилла признаться?

Он улыбнулся мне.

– Согласитесь, Анна, я неплохой стратег. Во-первых, мне нужно было убрать отсюда Мамонова. Он уже стал меня подозревать, а это связывало мне руки. Зимин тоже стал поглядывать в мою сторону с недоверием. Догадался, что если я Хелен убрал, то и его смогу отправить вслед за ней... Нет, мне во что бы то ни стало нужно было успокоить вас, вызвать прежнее доверие у Владимира... В противном случае разве стал бы он принимать яд из моих рук?

Да, еще отец говаривал, что многих богатеев сгубила их ненасытность. Неумение вовремя остановиться присуще большинству из них... Момент, что он сказал – яд из его рук?!

Не потому ли все время молчит Зимин? Я посмотрела на него как раз в тот момент, когда он с закатившимися глазами стал валиться вперед лицом, и невольно вскрикнула.

На ощупь я протянула руку к стоявшей у ножки стола шпаге. Принесла ее сюда, хотела пошутить... Какая глупость! Теперь она была единственной возможностью спасти свою жизнь.

– Вот и все, – сказал Джим, с удовлетворением глядя на неподвижную фигуру поручика. – Ну-ка, Анна, будьте умницей и отдайте мне ваш розовый бриллиант.

– Ни за что! – сказала я, продолжая сжимать вдруг вспотевшей рукой эфес шпаги, которую не видно было с другого конца стола.

Мне показалось, что сердце оборвалось в тот момент, когда безжизненная голова Зимина стукнулась о стол, и теперь ледяная пустота на его месте странным образом успокоила меня. Так, словно терять в этой жизни мне было уже нечего.

– В чем, в чем, а в глупости, княжна, вас заподозрить трудно, – без улыбки заметил Веллингтон. – Неужели зрение меня обмануло и вы не питаете к поручику никаких нежных чувств?

– Я не собираюсь исповедоваться перед вами. Для священника вы слишком грязны.

– Ах-ах, эти красивые речи. Думаете, ваш поручик святой? На его службе, если хотите знать, не запачкаться просто невозможно... Я вовсе не настаиваю на исповеди, но неужели вам безразлично, жив Зимин или нет?

– Вы для того его убили, чтобы меня проверить?

– Всего лишь отравил, – с удовольствием проговорил Веллингтон и достал из кармана маленькую золотую коробочку. – А теперь достаточно растворить в бокале эту белую горошину, и Владимир придет в себя.

– Вы обманываете меня!

– Но для чего? – поинтересовался Веллингтон. – Поверьте, в моем арсенале имеется достаточно средств, чтобы заставить говорить самых неразговорчивых.

– И все равно я не отдам вам бриллиант!

Он помолчал, переводя взгляд то на меня, то на неподвижного Зимина, а потом усмехнулся своим мыслям.

– Отдадите, милая, еще как отдадите... Кстати, насчет противоядия я вовсе вас не обманывал... Как и в том, что в самом деле хотел предложить жизнь Зимина в обмен на розовую безделушку... А теперь я подумал, что это ваше Дедово мне понравилось. Я к нему даже прикипел. Тем более что после вашей смерти оно перейдет по наследству ко мне!

Он рассмеялся и встал из-за стола.

– Вы ведь, дорогая княжна, не знаете главного: на самом деле ваш кузен вовсе не Кирилл, а я. Пусть Владимир и говорит, что седьмая вода на киселе. Как бы то ни было, ближе меня у вас родственников нет. А следовательно, и наследников...

– Вы – англичанин – собираетесь наследовать имение русских князей?

– Мой отец был англичанином, не спорю, но мать-то русская, и ее имение я унаследовал, взяв ее же фамилию. Так что по паспорту я никакой не Джим, а Яков. Яков Ромодановский... То-то я повеселился, наблюдая, как Кирилл разыгрывает перед вами комедию... Однако хватит. Поговорили, пора и честь знать.

Он решительно пошел ко мне, но остановился, когда я встала в позицию, выставив перед собой шпагу.

– Анна, неужели вы сможете вот так просто взять и воткнуть шпагу в безоружного человека?

– В убийцу! – выкрикнула я.

Мне уже было известно, что, будучи в Индии, Веллингтон многого нахватался. Он умел незаметно подкрадываться. Стремительно передвигаться. Слышать шаги за спиной. Потому я всеми силами старалась производить как можно больше шума, чтобы отвлечь мужчину от того, что как раз делалось за его спиной.

Но то, что случилось потом, конечно же, трудно было предусмотреть.

Я все еще держала шпагу твердой рукой, просто-таки вцепилась в нее, стараясь не смотреть, как близко подкралась к нему Эмилия. Он ведь мог по моему взгляду прочесть, что у него за спиной творилось неладное.

Потому, наверное, я и не успела вовремя убрать свое оружие. На него-то со всего размаху и упал Веллингтон, лишенный сознания тяжелой сковородкой в руках моей сестры.

Наверное, умер он мгновенно. Мне показалось, я даже услышала костяной хруст его грудной клетки. Осознав это, я замерла от ужаса, не в силах пошевелиться.

– Он умер, – прошептала я, когда Эмилия перешагнула через упавшего и стала трясти меня, намереваясь таким способом привести в себя.

– А ты хотела бы умереть вместо него? – язвительно поинтересовалась она, не испытывая никакого трепета перед мертвецом, в то время как я держалась из последних сил, чтобы не упасть в обморок.

– Нет, но я не думала, что именно моя шпага...

– Слишком уж вы нежны, ваше сиятельство! – фыркнула моя боевая сестра. – В конце концов, какая разница, что оказалось действеннее: твоя шпага или моя сковородка? Между прочим, тяжеленная, я едва не вывихнула руку, когда опускала ее на голову англичанина... Лучше давай посмотрим, что с поручиком. Неужели он умер от отравы, которой накормил его этот негодяй? Надо сказать, Владимир Андреевич мне очень понравился. Будь я постарше... и свободной, – добавила Эмилия уныло, – я бы непременно добилась, чтобы этот великан женился на мне!

– Ты еще и в самом деле мала, – строго сказала я; пора было ставить на место распоясавшуюся сестру. – Кроме того, положено, чтобы прежде выходила замуж старшая сестра, а не наоборот.

– А я что, я не возражаю, – сразу отступила она.

– Налей стакан воды. Если Джим не соврал, достаточно растворить в нем одну беленькую горошину и можно вытащить поручика с того света.

– И где она, эта горошина?

– У него в кармане. – Я показала пальцем на распростертое тело Веллингтона, стараясь при этом на него не смотреть.

Эмилия метнулась к кухне и вернулась с водой.

– Ты до сих пор не достала эту горошину?!

– Не могу, – прошептала я, борясь с дурнотой.

– Аристократка есть аристократка, – вздохнула Эмилия и без промедления полезла мертвому в карман. – Эта коробочка, что ли?

– Эта. Бросай одну в воду.

Горошина стала быстро растворяться, так что когда через несколько мгновений я взболтнула для верности стакан, в нем не осталось ни крупицы.

– Давай оттащим его к креслу, – скомандовала Эмилия.

Зимин был ужасно тяжел, и без помощи сестры я бы, конечно, не справилась, а вдвоем мы его – в основном волоком – подтащили к креслу и с превеликим трудом придали ему полусидячее положение.

Но когда я попыталась открыть Зимину рот, мне это не удалось.

– Погоди! – Эмилия взяла со стола десертную серебряную ложку, запрокинула голову мужчины и попыталась с ее помощью разжать поручику зубы. Ей это удалось. – Теперь я буду держать ложку, а ты попытайся влить ему в рот эту воду.

Первая попытка не удалась, и вода почти вся пролилась мимо.

Эмилия что-то пробормотала, но я надеялась, что не в адрес моей косорукости.

– Давай поменяемся, – решила моя сестра. – Ты будешь разжимать ему челюсти, а я постараюсь влить это лекарство, или как оно называется...

– Противоядие!

– Постараюсь влить противоядие ему в рот.

И в самом деле, у Эмилии это получилось не в пример ловчее. Зато я с такой силой разжимала Зимину челюсти, что едва не сломала ему передние зубы. Осознав это, взялась поудобнее.

Наконец лекарство было все влито, но поручик по-прежнему не подавал признаков жизни.

– А что, если мы опоздали? – произнесла Эмилия фразу, которая вертелась и у меня на языке. – Надо послушать сердце.

Она ловко расстегнула поручику сорочку, и я увидела поросль волос на его груди, приведшую меня в удивление. Оказывается, мужчины волосаты... точно звери! Как, наверное, пугаются молодые девушки, ложась впервые в постель с таким вот поросшим шерстью мужчиной. При том что сами имеют нежную белую кожу без единого волоска! Если не иметь в виду совсем уж интимные места.

Наверное, такая мысль пришла и в голову Эмилии, потому что она отодвинулась от Зимина и сказала мне, стараясь на него не смотреть (как мы в этом похожи!):

– По-моему, надо послушать его сердце.

Вздохнув, я приложила ухо к его груди. Волосы щекотали мне ухо, и первое время я думала, что едва слышные звуки – шевеление этой самой поросли под моей щекой.

Но это билось сердце!

– Он жив! Жив!

Я так обрадовалась, что обняла Эмилию и расцеловала ее в обе щеки.

– При чем здесь я? – проворчала она, отстраняясь.

– Давай позовем Исидора, – предложила я, – пусть он прикажет слугам перенести поручика в кровать.

– Я сейчас его приведу, – согласилась Эмилия.

– Подожди, я с тобой.

Мне было стыдно признаться, но я боялась оставаться одна с трупом и едва живым поручиком.

– А если он придет в себя?

– Пожалуй, ты права, – вздохнула я и села рядом с креслом поручика так, чтобы не видеть тела Веллингтона.

Невольно коснувшись руки поручика, я удивилась, какая она холодная. Интересно, почему так быстро остывает убитый человек? То есть не убитый, но стоявший у самого порога бытия... И почему лезут в голову дурацкие мысли? Сейчас я должна была бы рыдать и ломать руки в страхе, что противоядие не помогло и поручик умирает.

Я взяла его за руку и попыталась согреть в своих руках. Мне казалось, что именно тепла не хватает его сердцу, чтобы забиться так, как полагает ему биться у здорового человека.

А если его биение всего лишь мне показалось?

– Владимир! Володя! – позвала я.

А потом, сама не зная почему, потянулась, чтобы коснуться губами его щеки.

Нет, он вовсе не умер. Теперь шевельнулся желвак на щеке, а потом из чуть приоткрытых губ донесся шепот:

– Ваше сиятельство... это вы?

Я испуганно отпрянула, точно меня застали за чем-то предосудительным.

– Вы плачете, что ли?

– Как вы себя чувствуете? – спросила я, не отвечая; не признаваться же, что только что я его оплакивала.

– Как будто меня ударила копытом лошадь. Изнутри.

– Вас отравили, – сказала я, и сама оживая вместе с поручиком; не ожидала, что буду так горевать по человеку, о котором всего неделю назад и думать не думала.

Знал бы Амвросий, в какое варево страстей меня отправляет, сам бы со мной поехал. Только вряд ли его присутствие в Дедове что-то изменило бы.

– А где Джимка-то?

– Джимка! – передразнила я Зимина. – Скажите спасибо, что он догадался упомянуть о противоядии, а то ваш граф Зотов так и не дождался бы своего офицера...

И тут в гостиную быстрым шагом вошел Исидор.

– Ваше сиятельство, что же вы за мной не послали? Виданное ли дело: две столь юные особы волей судьбы остались в руках такого волка!

– Вы не меня имеете в виду? – Поручик сделал попытку подняться, но силы его оставили.

– Не вас, мил человек, да вы и сами пострадали...

Он скосил глаз на тело Веллингтона и опять посмотрел на меня.

– Сейчас я прикажу это убрать, а завтра...

– Завтра мы пошлем кого-нибудь в уезд. Придется, видимо, Ивану Георгиевичу опять к нам наведаться. Вот только как ему это объяснить?

– Давайте лучше подумаем о живых, – подала голос Эмилия. – Я думаю, надо отнести Владимира Андреевича в постель и напоить его молоком.

– Не хочу молока, – капризно протянул Зимин.

– Что значит – не хочу? – спохватилась я; в самом деле, нет чтобы о больном подумать! Разговоры разговаривает. – Будете пить как миленький.

– Я за подмогой, – направился к двери Исидор.

– Погодите, – слабо, но властно остановил его поручик. – Лучше помогите мне подняться.

Исидор подставил поручику свое плечо, а я поддержала его с другой стороны. Он покачнулся, но встал и теперь увидел тело Веллингтона.

– И кто же его?

– Мы с Эмилией, – хмуро пробормотала я.

Зимина резко качнуло в сторону.

– Так, значит, я обязан вам жизнью? Чем же я могу заплатить вам за эту услугу?

– Своей жизнью, конечно! – сказала я сердито, не обращая внимания на усмешку Исидора.

– В каком смысле... То есть вы хотите сказать...

– Подумать только, а граф Зотов характеризовал вас с самой хорошей стороны: талантливый, говорил, сотрудник, все схватывает на лету... Значит, вы меня не любите? И наверное, глупо, что я заговорила с вами об этом.

– Но, княжна, ваше сиятельство, как вы можете так говорить? Да я готов положить к вашим ногам все, что у меня есть...

– Кроме свободы, – досказала я за него.

– Не страшно жениться, страшно к попу приступиться! – хмыкнул он. – Вы правы, я всегда этого боялся.

– Вы слышите, Исидор! – вскричала я. – Что он такое говорит?!

– Слышу, ваше сиятельство. Мы с вами видим перед собой пример мужчины-холостяка, который ищет себе жену, дожив этак лет до сорока...

– Сколько же вам сейчас? – спросила я Зимина.

– Двадцать восемь, – признался он.

– Значит, еще двенадцать лет. Как раз тогда мне исполнится двадцать восемь лет... Ну что ж, как говорил мой папа, на нет и суда нет. Живите, Владимир Андреевич, радуйтесь жизни. Отпускаю вас с миром.

– А что же вы? – спросил он, с моей и Исидора помощью укладываясь на кровать.

– А я вернусь в Петербург богатой наследницей и отправлюсь на свой первый бал, где непременно меня кто-нибудь заметит, посватается...

Опять я про замужество! Неужели все девицы непременно о нем мечтают?

– Прошу прощения, поручик, у меня дела. Но я к вам кого-нибудь пришлю. Может, Алешу? Хороший паренек.

– Присылайте Алешу, – согласился Зимин.

Мы остались одни, а Эмилия, надо думать, вернулась на кухню. Может, готовить мне ромашковый чай?

– Спокойной ночи, Владимир Андреевич, светлых вам снов.

Я повернулась, чтобы уйти.

– Анна Михайловна! Аня, неужели вы вот так и уйдете?

– Вам что-нибудь нужно?

– Нужно. Чтобы вы поцеловали меня на сон грядущий.

– Поцеловала? – удивилась я. – Так, как ребенка целует няня? Но для того я лучше к вам Егоровну пришлю.