2020-06-12
7318+
(в книге присутствует нецензурная лексика и сцены сексуального характера)
Любое копирование без ссылки
на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Мой отец определенно не был невинным человеком. Он был лидером МК «Братья-цыгане» и был виновен во многих вещах. Но он умер за преступление, которого не совершал, оклеветанный врагом, который забрал у него клуб и всё, что он всегда так защищал.
Включая мою невинность.
Подставив моего отца, Дорнан Росс положил начало целой череде необратимых событий. Когда мне было пятнадцать лет, Дорнан Росс со своими сыновьями убил моего отца.
Перед тем как прикончить моего отца Дорнан Росс и семеро его сыновей лишили меня невинности, выжгли у меня на коже клеймо, тем самым обеспечив себе преждевременную смерть. И страдания.
Мне только исполнился двадцать один год, и я жажду крови. Я хочу отомстить.
Но я и не предполагала, что влюблюсь в Джейса, младшего из братьев клуба.
Я не предполагала, что он перевернет вверх дном всю мою жизнь, вырвет у меня из груди сердце и умчится с ним в закат.
Теперь передо мной стоит невероятно сложный выбор — Джейс или месть за смерть отца?
Содержание:
Пролог. 4
Глава 1. 5
Глава 2. 6
Глава 3. 11
Глава 4. 16
Глава 5. 18
Глава 6. 21
Глава 7. 25
Глава 8. 27
Глава 9. 29
Глава 10. 33
Глава 11. 36
Глава 12. 39
Глава 13. 42
Глава 14. 46
Глава 15. 50
Глава 16. 53
Глава 17. 56
Глава 18. 59
Конфуций сказал: «Прежде чем Вы встанете на путь мести, выкопайте две могилы».
Я планировала выкопать семь.
Иногда я не думаю об этом несколько часов. Иногда может пройти целый день, но эти воспоминания всегда будут там — под поверхностью, сжигая мои внутренности со зверством этой правды. Моей правды.
И я доберусь домой с бесперспективной работы в этом грёбанном городе где-то в заднице штата Небраска, и практически смогу весь день не думать об этом — о моём отце, Дорнане Россе и его сыновьях.
Но потом сделаю что-то, не задумываясь, типа разденусь, чтобы лечь спать или скользну под одеяла на моей кровати. И вижу отметины, что выжжены на моём правом бедре — семь горизонтальных линий, каждая соединяется на вершине друг с другом, появившиеся от раскаленного на огне тупого края ножа и затем приложенного к моей плоти. Линия для Дорнана Росса и каждого из его шести старших сыновей. Зарубки как на столбике кровати. Шрамы на всю жизнь, чтобы я никогда не смогла забыть. Некоторые толще, чем другие, некоторые короче, другие длиннее, но каждая из них разрушительное напоминание обо всём, что они забрали у меня в ту ночь.
Даже если я остаюсь в несвежей одежде, чтобы избежать взгляда на мои шрамы, я всё равно не могу убежать от них. Я не могу нормально спать. Я ворочаюсь и кручусь, судорожно двигаюсь и вся пропитана потом, когда просыпаюсь от кошмаров, где они находят меня и переворачивают нож острым краем. Где они не просто клеймят меня — а режут, пока я не умру, чтобы я не донесла в полицию. Понимаете, я слишком много знаю. Я знаю то, что не знает полиция: о купленных алиби, о местах захоронения тел, где избавляются от тел, о слишком многих пропавших девочках, и слишком многих мужчинах, хранящих слишком много тайн.
Обычно я хочу каждый день и каждую ночью забыть об убийстве моего отца, и то, что он сделал с нами. Но не сейчас. Теперь я хочу помнить каждую крошечную деталь, чтобы я смогла точно осуществить свою месть.
Завтра всё будет по-другому. Завтра мой двадцать первый день рождения — день, когда я получу доступ к тайному наследству. Несколько сотен тысяч, которые мой отец сумел спрятать, прежде чем Дорнан подставил его с убийством полицейского и его семьи — преступление, которое совершил Дорнан и его старший сын, в то время как возмездие за изъятие наркотического препарата практически уничтожило весь клуб. Это могли быть и грязные деньги — мой отец не брезговал отмыванием денег и производством наркоты, но это были его деньги. Дорнан сумел захватить контроль над остальным, когда он приписал ему разрушительное предательство.
Завтра — мой настоящий день рождения, я стану другим человеком. Сегодня меня зовут — Джульетта Портленд, но завтра я проснусь кем-то совершенно другим.
Тем, кто поставит Дорнана Росса и МК «Братья-цыгане» на колени.
Я никогда раньше не выезжала из страны, но меня это не беспокоит. В ночь моего двадцать первого дня рождения, я не праздновала, а прибыла в Таиланд после длинного и переполненного рейса из США, в котором я потеряла время, но уже утром оказалась в Бангкоке. Я направилась непосредственно в больницу, где у меня будет процедура, в конце концов — это не экскурсионная поездочка. Я здесь не ради забавы. Я здесь, чтобы переродиться.
Сотрудники осторожны. Меня приняли, и хирург окончательно пробегается по компьютерно-увеличенным фотографиям, которые демонстрируют, как я буду выглядеть после. Перед операционной я вхожу в ванную и раздеваюсь. У меня возникает момент неожиданной печали, пока я изучаю себя в последний раз. Я уже покрасила рыжевато-светлые волосы в глубокий каштан, но кроме этого я всё такая же, какой и была рождена. Я выгляжу, как моя мать. Высокая, худая, зеленоглазая. Легкий налёт веснушек на моём носу — это единственная вещь, которая мне досталась от отца, и лазер сожжет их навсегда. Мой нос, когда-то величественный и тонкий, теперь свёрнут набок, благодаря Дорнану, который сломал его шесть лет назад. Он так и не зажил должным образом, и это главная причина, почему я не могу вытерпеть собственную внешность.
Но сейчас, стоя здесь полностью обнаженная и одна — я проливаю единственную слезу. За моего отца. За маленькую девочку, которой я была, и у которой отняли всё, что было.
У меня скатывается слеза, поскольку эта девочка исчезнет навсегда через шесть лет после того, как обманула смерть.
Я вытираю слезу и надеваю синюю больничную рубашку, завязывающуюся сзади. Выхожу из кабинки, вхожу в комнату, где будут выполняться мои процедуры. Требуется всего двенадцать часов, чтобы сделать из меня полностью нового человека — с новым носом, новой кожей, фарфоровыми винирами на зубах, с более полными скулами, и новыми сиськами. Я хотела, чтобы они удалили шрамы на моём бедре — но потребуются месяцы выжигания лазером, чтобы избавиться от этого кошмара. Вместо этого я набью татуировку, когда вернусь в Штаты.
Когда ложусь на операционный стол, медсестра возвышается надо мной с маской в руке. Прежде чем она опускает её, доктор показывает ей подождать.
— Последний шанс, — говорит он мне. — Вы уверены, что хотите пройти через это? — Он превосходный хирург, насколько я выяснила, и добрый семейный человек. Хотя он азиат — он напоминает мне моего отца. В его глазах есть патриархальная доброта, которую я не видела очень долгое время.
— Уверена, — говорю я, жестикулируя, чтобы медсестра опустила маску.
— Вы станете ещё более красивой, — произносит хирург несколькими мгновениями позже, и всё становится чёрным.
Требуется две недели, чтобы достаточно восстановиться после операции, чтобы свободно перемещаться, и один месяц, прежде чем я стану напоминать нормального человека. Я провожу время у бассейна в самой дорогой гостинице в Бангкоке, меня посещают только медсестры, которые проверяют заживление моих ран, и официантки, которые приносят мне напитки с зонтиками.
На протяжении всего времени, все внутри меня кипит так же, как и последние шесть лет. То, что было рождено, как страх и печаль давно переродилось в ненависть и гнев. Через пять недель после моей операции, я возвращаюсь в США, вызываю такси из аэропорта Лос-Анжелеса, и направляю водителя к «Винис-Бич». Наконец-то, после шести долгих лет — я отомщу.
Жарко, я ощущаю бусинки пота, которые начинают собираться между моими новыми грудями. Забавно, я всё ещё привыкаю к фактическому наличию чего-то приличного на моей грудной клетке. Хотя, невозможность спать на животе — отстой. Как только всё закончится, я определенно их уменьшу. Пока же у меня полная чашка пятого размера. Поскольку я точно знаю, что Дорнан «През» Росс любит: брюнеток с большими сиськами и загорелой кожей. Я вообще-то удивлена, что он вообще изнасиловал меня. Старая я — определенно не его тип.
Я останавливаюсь перед «Ва-Ва-Вум» — стриптиз-заведение, которое принадлежит и управляется клубом, всего лишь в несколько кварталов от клуба «Братьев-цыган». Когда мой отец был жив «Ва-Ва-Вум» был фактически элитным бурлеск-клубом. Никаких приватных танцев. Никаких проституток. Никакой грязи. Дорнан изменил всё это после того, как убил моего отца.
Я толкаю дверь, открывая, закатывая свой маленький чемодан позади себя. В нём всё, что мне потребуется для прослушивания в бурлеск-шоу. Костюм, некоторый реквизит, косметика. Я танцевала в своей затемненной спальне в штате Небраска в течение многих лет, практикуясь всё время именно для этого момента.
Клуб тёмный и пахнет как несвежее пиво, смешанное с дешевыми духами, с оттенком пара посудомоечной машины. Сегодня четверг. Несколько сотрудников расположились вокруг барной стойки в конце большого открытого пространства клуба, и привлекательные женщины в маечках и джинсовых шортах практикуют свои шаги и сплетничают на сцене. Середина места пустынна, и я стою в центре овальной комнаты, моё прошлое пульсирует в голове как пулевое ранение с сочащейся кровью. Я снова смотрю на сцену и вспоминаю то, что произошло там шесть лет назад.
— Давай, дорогуша, — смеётся Дорнан, подталкивая меня в круг, сформированный его шестью сыновьями. Старший — Чад, поймал меня за плечи и раскрутил так, чтобы я оказалась лицом перед каждым, кроме него.
— Ладно, разве ты не выглядишь очень славно, — произнёс третий брат — Макси, подкрепляя свою оценку свистом. Его оценка. Его глаза проскользнули вверх-вниз по моему телу и я, съежилась, глядя в пол. Он потянулся и шлёпнул меня по заднице, заставляя взвыть от удивления. Я была в ужасе. Мне было пятнадцать.
— Ты понимаешь, почему ты здесь, дорогуша? — спросил Дорнан у меня со злым умыслом в его чёрных глазах. Я покачала головой и вернула взгляд к потёртой деревянной сцене под ногами. Я никогда не была здесь раньше без отца, и даже тогда, когда была здесь с ним, то только после закрытия клуба, если он должен был что-то забрать из офиса наверху или завести связку ключей, чтобы закрыли клуб.
На краю сцены была установлена видеокамера, направленная на круг из мужчин. Я чувствовала их пот и кожу, и отчаянно боролась с набегающими слезами.
Хоть мне и было всего пятнадцать, и я была девственницей, я знала, что произойдёт дальше.
Я покачала головой и сказала:
— НЕТ.
Дорнан рассмеялся и сжал мой подбородок между своими толстыми пальцами, поднимая мою голову. Он указал на камеру и стёр слезу с моей пепельного цвета щеки. Он наклонился ближе так, чтобы только я могла бы его услышать.
— Скажи привет камере, — прошептал он в ухо. — Я сделаю тебя звездой.
Я оглядываю барную стойку на наличие знакомого лица. Любого из братьев Росс или отца этих ублюдков. Здесь нет ни одного в отличие от шести лет назад. Только одинокий парень, на вид моего возраста, протирает пивные стаканы за стойкой. У меня занимает одну минуту, чтобы оценить его прекрасные руки, пока я пересекаю комнату. Он действительно высок, гораздо выше шести футов, и сексуален. Его руки покрывают рукава татуировок. (прим.пер.: «рукав татуировки» на тату сленге обозначает полностью забитая татуировками рука от плеча до запястья). Его лицо излучает противоречие. У него есть сексуальность и мужская наглость, с этими его большими карими глазами, густыми бровями красивой формы и кожей оливкового оттенка. Его губы полные и широкие, и на долю секунды я задумываюсь — на что будет похоже их поцеловать. Его тёмно-каштановые волосы коротко подстрижены. Все это сочетается со взглядом в его глазах, который кричит «мальчик» — невинный и наивный.
Он выглядит смутно знакомо, но я не волнуюсь, что он узнает меня. Я изучила профили каждого действующего члена МК «Братья-цыгане» отделение «Винис-Бич» и он в них не фигурировал.
— Я могу вам помочь? — говорит он, его глубокий голос подобен мёду и маслу.
Я растягиваю губы в фальшивой улыбке и встаю немного прямее. Мои сиськи фактически вываливаются из крошечной маечки, но он даже не одаряет их поверхностным взглядом. Тем не менее, он вне моего гей-радара, поэтому, возможно, он просто джентльмен.
— Я ищу мистера Росса, — сладко произношу я, выдавая слова с небольшим южным протяжным акцентом. Это один из основных моментов проживания в чёртовой дыре в течение последних шести лет — приобрести акцент. Я не хочу рисковать, что кто-нибудь узнает мой голос. — У меня прослушивание.
— Подождите здесь. — Он поворачивается, давая мне шанс оценить его задницу и…
Моё сердце замирает на секунду, когда я вижу, что у него герб семьи «Братьев-цыган» на шее. Герб, который зарезервирован исключительно для президента клуба, его братьев, и его сыновей.
Ох, бл*дь, он…?
Мои худшие опасения подтверждаются, когда он останавливается наверху лестницы, которая ведёт в офис и кричит в приоткрытую дверь.
— Пап! Какая-то девушка пришла, чтобы поговорить с тобой по поводу работы.
Конечно же, это он. Джейсон Росс. Самый младший сын Дорнана. Я практически перестаю дышать от того, что вспомнила, как в последний раз видела его.
Мальчик кричал. Два его старших брата крепко держали его, пока он бесполезно боролся с ними.
— Ты займешь очередь, сын? — спросил Дорнан самого младшего сына. Джей был на попечении своего отца в течение очень короткого времени (менее года), и он боролся, чтобы приспособиться к жизни МК после смерти матери. Каждый думал, что Дорнан был тем, кто ввёл матери Джея смертельную дозу героина — женщина была чиста в течение шестнадцати лет, после того как обнаружила, что беременна Джейсоном и оставила клубную жизнь, чтобы вырастить сына в нормальной обстановке.
Я помню, как лежала на полу, осколки впивались в мою голую спину, желая, чтобы я уже смогла умереть. Дорнан и его шесть старших сыновей уже отымели меня по кругу (некоторые уже по несколько раз) и моё тело было опасно близко к отключке. Меня избили практически до смерти, и я могла чувствовать кровь во рту, сломанный Дорнаном нос, и у меня так ужасно пульсировало между ног — казалось, будто кто-то пытался разорвать меня пополам.
Я никогда прежде не доходила до «второй базы». И это был ужасный и опустошительный способ потерять девственность — её у меня украли. Я смотрела сквозь покрытые кровью ресницы, как Джей сражается против своего отца, даже если он знал, что дорого заплатит за это.
— Пожалуйста, пап, пожалуйста, нет, они причинили ей боль, пожалуйста, остановитесь, ХВАТИТ, ХВАТИТ!
— Давай, сын, — зарычал Дорнан, и я услышала, как взвёлся курок пистолета. — Будь мужиком.
О боже, я помню, как подумала. Это всё. Они собираются убить меня.
Я бы почувствовала жалость к Джейсону, если бы не была так близко к забвению от боли.
Я захныкала, когда что-то холодное и металлическое протиснули между моими стучащими зубами. Дорнан засунул пистолет в мой рот. Я сжалась от ожидания. Вот и всё. Он собирался застрелить меня, и я умру.
— Лучше вытаскивай свой член и трахни эту маленькую суку, или я выстрелю ей в рот. Ты понял, сын?
Я слышала, но в то же самое время уплывала. Маленькие белые пятна начали появляться перед моими глазами, когда невыносимая боль начала отступать.
Джей кинулся на своего отца, и я слышала грохот, сопровождаемый дракой и воплями. Хотя, становилось всё труднее расслышать. Всё становилось белым, и я уплывала на этой белизне, наконец-то с облегчением придя к последнему моменту.
— Пап, — услышала, как сказал Чад. — Пап!
— Что?! — взревел Дорнан.
— Я думаю, что она умирает.
— Херня. — Грубые руки затрясли моё тело, там стояла ругань и толкотня, когда меня подняли и понесли. Мир стал белым, а затем тёмным, пока мое сознание уплывало мирно вдаль.
Когда я очнулась, мир не был белым, а угнетающе бежевым.
Боль подкралась и сильно врезалась мне в живот. Я попыталась сесть, но эта затея с треском провалилась. Некоторые из моих рёбер определенно сломаны. Я почувствовала тёплую руку на своей и посмотрела на того, кто был рядом со мной, ожидая увидеть мою мать. Вместо этого, я увидела — свой ночной кошмар, от которого думала, очнулась. Крик умер в горле, когда Дорнан жестом показал мне оставаться тихой: прижав палец к губам. Я даже никогда не рассматривала бросить ему вызов, так как была ужасно напугана.
— Полиция захочет с тобой поговорить, — серьёзно произнёс Дорнан. — Я сказал им, что моя дорогая племянница сначала нуждается провести немного времени наедине с семьёй. — Я в недоверии уставилась на него, чувствуя отвращение от того, что он подразумевал. Дядя Дорнан изображал из себя гребаного героя из-за смерти моего отца.
Я попыталась выдернуть руку, но он сжал её сильнее, отрезав циркуляцию крови, так что у меня перехватило дыхание.
— Что ты собираешься им сказать, Джули — детка?
Я резко обрушилась на кровать — побеждённая.
— Ничего.
— Я не слышу тебя.
— Ничего! — сказала я немного громче, и вырвала свою руку из его, когда он ослабил хватку.
— Хорошо, — сказал он, вставая и поправляя свой кожаный жилет. — Мне ненавистна мысль проделать с твоей матерью то, что мы сделали с тобой.
Я съежилась от его не очень скрытой угрозы и задрожала, когда он оставил поцелуй на моем лбу.
— Не веди себя как жертва, — прошептал он в моё ухо. — Я знаю, тебе понравилось.
Он натянул фальшивую улыбку, бросил букет цветов на кровать рядом со мной, и покинул комнату. Это был последний раз, когда я видела его.
И, по иронии, вещь, которая жгла меня больше всего — больше, чем предательство, было желание понять, в чём же смысл. Я хотела узнать почему. Но затем, двумя днями позже, когда Дорнан убил моего отца, выстрелив ему в голову с близкого расстояния из дробовика. Снеся ему на хрен башку.
После того как Эллиот сказал мне, что мой отец мёртв, я прекратила задаваться вопросом почему.
Джей спустился вниз по лестнице, переступая через две ступеньки, как будто спешил убраться прочь из офиса. Он вернулся на своё место за барной стойкой и взял ткань для полировки.
— Он скоро спустится. — Я не отвечаю ему сразу же, и он смотрит на меня из-под тех великолепных чёрных ресниц, за которые я обычно его поддразнивала. Я, должно быть, выгляжу ужасно, поскольку он резко дергает головой и хмурится.
— Ты в порядке?
Я медленно киваю головой, хватаясь за барную стойку двумя руками.
— Ты уверена? — Он поднимает секцию барной стойки и возвращается ко мне, стакан с ледяной водой появляется в его руке как по волшебству.
— Ты выглядишь так, будто вот-вот вырубишься, — произносит он, ставя воду на картонный подстаканник передо мной. Он приносит барный табурет и ставит позади меня.
Я принимаю воду и стул с благодарностью, всё моё тело внезапно болит и устало.
Ты знала, что есть шанс, что ты встретишь его. Ты знала, что это часть дела. Я пожимаю плечами и делаю глоток воды, пытаясь собраться. Чтобы мой план сработал, мне нужно собраться и довести дело до конца.
— Должно быть, это солнце, — говорю я, и невинно улыбаюсь. — Я не привыкла к такой высокой температуре.
Надеюсь, что он не спросит меня, откуда я. Штат Небраска даже ещё более жарок, чем Калифорния. Я чувствую, как моя история уже начинает трещать под тяжестью хитрости.
— Ладно, не делай резких движений, — говорит он, возвращаясь на свою сторону барной стойки.
— Спасибо, — кротко говорю я, слова на моём языке ощущаются как горькая ложь.
Дорнан появляется через некоторое время наверху лестницы, громко свистя.
— Давай наверх — говорит он, зазывая меня в офис. Я оглядываюсь вокруг, неуверенная, что он даже говорит со мной.
— Да, ты. Торопись, я не намерен тратить весь день. — Он исчезает за дверью, а я соскальзываю с табурета. Глубоко вздыхаю. Мой момент правды. Мой единственный шанс сыграть, по-моему, в игру с Дорнаном, чтобы поставить эту ублюдочную семью на раздробленные коленные чашечки.
Он менее пугающий, чем я его запомнила, и должна я напомнить себе, что стала выше и сильнее, чем была в пятнадцать лет. Когда я была так юна. Плюс на мне нелепые каблуки, которые делают меня ещё более высокой. Дорнан сидит за столом (старым столом моего отца) и перебирает документы, по-видимому, не обращая внимания на тот факт, что я здесь стою. Я использую время, чтобы приспособиться к окружению. Ничего особенного — типовой стол из ДСП, искусственный цветок в горшке, пара высоких металлических картотечных шкафов позади стола. Единственный вещь, которая выглядит дорогой — картина на стене: похоже на пляж Гавайев или чего-то такого же красивого. Она вообще не подходит комнате, и я задаюсь вопросом, принадлежала ли она когда-то моему отцу.
— Ищешь сейф, милая?
Я возвращаю своё внимание обратно к Дорнану, который ухмыляется, пока набирает цифры на калькуляторе своими длинными, толстыми пальцами.
— Ищу сцену, — отвечаю я, пытаясь разрядить обстановку. Весь мой план зависит от того, наймет ли он меня в качестве танцовщицы клуба. Если он этого не сделает, я должна буду перейти к плану «Б». А его пока у меня нет.
Он откидывается назад на своём стуле и впервые рассматривает меня должным образом. Я терпеливо жду, зная, что соответствую всем его требованиям: брюнетка, загорелая, большие сиськи и достаточно молодая, чтобы трахаться и быть принятой на работу без опасений ареста за работу малолеток в клубе. Я хлопаю ресницами и изучаю его лицо. Сейчас он старее, но всё ещё обладает сильными чертами, которые делают каждого из его семи сыновей без сомнения его. У него нет дочерей, что могло быть просто предоставлением небольшого милосердия от судьбы.
— Как тебя зовут, дорогуша? — наконец спрашивает он, очевидно удовлетворенный моей внешностью. Он всё ещё точно так же откровенно привлекателен, как и шесть лет назад. Чёрные волосы. Пухлые чувственные губы. Трёхдневная щетина на лице, которая придает ему жёсткий и суровый вид, но не слишком непривлекательный. Мой живот сжимается, когда я понимаю, что была неправа — он и Джей вообще-то поразительно похожи.
— Астрид, — отвечаю я, чувствуя, как моё сердце грохочет в груди.
— Не сценическое имя, — произносит он, выглядя раздраженным. — Твоё настоящее имя.
— Саманта. Самми.
Он не впечатлён.
— Тебе есть двадцать один?
Я киваю.
— В действительности даже двадцать два.
— Есть удостоверение личности, чтобы доказать это?
Я киваю, вытаскивая поддельные документы из заднего кармана, и вручаю их ему. Я борюсь с желанием сбежать, когда мои пальцы соприкасаются с его. Он отклоняется в кресле и изучает маленькую прямоугольную карту. Я знаю, что он ищет признаки, что это фальшивка. Он подносит его к свету, крутит в ладони, скребёт ногтем большого пальца вдоль края.
— Оно настоящее, — говорю я. Он не отвечает.
— Как ты сказала, тебя зовут?
— Сэмми. Саманта Пейтон.
— Как будто вместо фамилии у тебя тоже имя. Сразу два имени? — с сомнением говорит он. — У кого два имени?
Я улыбаюсь.
— Я не знаю, мистер Росс. Это немного странно.
Он ухмыляется, самая близкая вещь к улыбке вырывается у него с тех пор, как он позвал меня сюда наверх.
— Хорошо, Самми-два-имени-Пейтон, какую работу ты ищешь?
Я не могу поверить, что говорю это.
— А какую работу вы хотите, чтобы я делала?
Он перестаёт улыбаться.
— Я занятой человек. Давай перейдём к сути. Ты танцуешь?
Я киваю.
— Приватные танцы?
Я киваю.
— Делаешь что-то ещё, что выделит тебя из другой сотни девочек, которые приходят сюда каждую неделю в поисках работы?
Я порочно улыбаюсь.
— Я могу смещать челюсть так, что мой рот открывается реально широко.
Он смеётся и хлопает по столу перед ним, из-за чего документы рассыпаются в разные стороны.
— Ты мне нравишься, — выдаёт он. — Так почему сюда? Я имею в виду, уверен, что ты в курсе нашей… репутации.
Я пытаюсь выглядеть юной и беспомощной.
— Я только что выбралась из плохих отношений, — говорю я. — Дома в штате Техас. Я смогла бы воспользоваться защитой, которую вы предлагаете вашим служащим.
Он всасывает свою нижнюю губу, раздумывая над этим.
— Твой бывший, — говорит он. — Он член какого-то конкурирующего МК? Полицейский? Связан с кем-то, о ком мне следует знать?
Я качаю головой:
— Нет.
— Ты уверена в этом?
Я киваю.
— Ага. Он просто мудак, который возомнил, что владеет мной.
Он кивает, очевидно, удовлетворенный ответом.
— Ты хочешь сначала станцевать или трахнуться? — небрежно спрашивает он.
Я усмехаюсь от уха до уха, поскольку я в деле. И я знаю это.
— Мистер Росс, — говорю я, наклоняясь над столом так, что мои сиськи оказываются в дюйме от его лица, — после того, как я трахнусь с вами, будет не важно, как хорошо я танцую.
Дорнан проскальзывает мимо меня, захлопывает и закрывает дверь на замок, удостоверившись, что прижимается своей твердостью к моей заднице, когда протискивается мимо. Позади меня много места, и уж точно нет необходимости прикасаться ко мне, когда он идет мимо, но он, очевидно, чувствует потребность утвердить свою власть надо мной. Он становится позади меня, пока я стою перед столом, и я могу ощутить его теплое дыхание на плече.
— Обернись, — командует он, и я это делаю. Он стоит так близко ко мне, что я могу ощутить жар, исходящий от него в уже душной комнате. Его зрачки расширены, и он явно возбуждён.
— Снимай верх, — командует он, и я повинуюсь, стягивая через голову, на мне остаются только крошечные джинсовые шорты и кусочки кружева, которые стоят намного больше, чем лифчик этого размера должен стоить. Я расстёгиваю лифчик и позволяю ему упасть на пол между нами.
— Мило, — говорит он, обхватываю грудь каждой рукой. — Хотя и не настоящая.
Я пожимаю плечами.
— Сомневаюсь в том, что у любой из ваших танцовщиц настоящая.
Он ухмыляется, а я дрожу изнутри. Я сделаю тебя звездой.
— Шорты, — говорит он, стаскивая джинсу, что обхватывает мои бёдра. И в этот момент, я паникую.
О, бл*дь.
Кость моего бедра. Шрамы. Я действительно не ожидала трахнуться с ним прямо здесь в его офисе, не сегодня. Я ожидала, что приду, поговорю о деле, и вернусь на прослушивание ночью, когда будет установлена сцена для остальной части танцовщиц. Я знаю, что произойдёт, если он увидит их.
Он убьёт меня.
И всё это будет впустую.
Он видит моё сомнение и отстраняется.
— Ты уверена, что справишься с такой работой? — спрашивает он меня, очевидно не впечатлённый.
Я сильно улыбаюсь.
— Конечно. Просто я не ожидала того, что это произойдёт сегодня.
— Ты собираешься трахаться лучше на следующей неделе? — нетерпеливо спрашивает он.
— Нет, — быстро отвечаю я. Я поворачиваюсь, выскальзывая из шортиков и трусиков, так что оказываюсь полностью голой, и он кладёт мои ладони на стол. Я поворачиваю свою голову, чтобы увидеть Дорнана, смотрящего на меня с тем, что напоминает смесь похоти и заинтересованности.
— Я просто подумала, — я пожимаю плечами, одаряя его порочной усмешкой, — что должна показать вам первым делом мой лучший ракурс.
Он смеётся и хлопает по моей голой заднице ладонью, сжимая плоть.
Дорнан наклоняется ближе к моему уху, накручивая на кулак мои длинные каштановые волосы, оттягивая голову назад.
— Что ты хочешь от меня? — спокойно спрашивает он.
Я думаю о том, как он разрушил мою жизнь, как оторвал моего отца от меня, как забрал мою девственность и разделил её с его таким же больным ублюдочным потомством. Я думаю о прошедших шести годах, как я скрывалась и опасалась за свою жизнь, и сжимаю челюсть.
Я хочу заставить тебя страдать.
— Я хочу, чтобы ты сделал меня звездой, — сладко произношу я. Я хочу похоронить тебя живьём, ты долбанный, ублюдочный убийца.
Он усмехается.
— Тогда я с этим разберусь.
Я поворачиваю обратно к столу и глубоко вздыхаю.
— Хорошо, тогда давай, — говорю я, прижимая себя к его твердости. — Прежде чем я передумаю.
Я слышу застежку-молнию, и чувствую его пальцы, когда они исследуют мою киску.
— Ты не изменишь своего мнения.
Я сжимаюсь, зажмуривая глаза, и прикусываю губу, чувствуя кровь, когда он плюет на свою руку, используя слюну, чтобы смазать член. Я напряжена, когда ощущаю кончик головки его члена, прижимающегося к моему отверстию. Я стону от боли, когда он засовывает свой член глубоко внутрь моей задницы и громко стонет.
— Думаю, тебе очень нравится так, милая, — говорит он, его яйца со шлепками ударяются о мою плоть, когда он набирает скорость своих толчков. Каждый раз, когда он отстраняется, он толкается назад с удвоенной силой, и я хочу закричать.
— Обожаю это, — шепчу я, ненавидя каждую секунду.
Я заставляю себя двигаться с ним в унисон, благодарная, что он не увидит моё многоговорящее клеймо, и клянусь сделать татуировку перекрывающие мои глупые грёбаные шрамы первым же делом завтра утром.
У меня перехватывает дыхание, когда я чувствую, палец, прижимающийся к моему клитору, и, несмотря на всю мою ненависть, моё предательское тело отвечает, тая, как масло на солнце в полдень. Я всасываю воздух, когда он продолжает доставлять мне удовольствие, и чувствую, как моё внутренне сопротивление разваливается на куски и слабеет с каждым кругом, который выводит его палец. Моя задница — это катаклизм удовольствия и боли, и то, как он барабанит своими пальцами по моему клитору, приводит меня к опасной близости к оргазму.
Я беззащитна под его опытными руками, когда он подводит меня к вершине оргазма — ожесточенная война ведётся внутри меня. Поскольку это не должно ощущаться так хорошо.
Я стону, резко толкаясь бёдрами к нему навстречу, когда всё моё тело предаёт меня, жадное до этого кульминационного момента, стремясь к освобождению.
— Крошка, — стонет Дорнан, когда я разлетаюсь на миллион кусочков под его ловкими пальцами. Это должно быть завело его, поскольку, как только моё лоно сжимается, и я кончаю, Дорнан выходит из меня, оставаясь полностью неподвижным на мгновение, а затем стонет тем самым стоном, прижимая моё лицо к столу и выплескивая горячую сперму на поясницу.
Я заставляю себя оставаться совершенно неподвижной, мои ноги слегка дрожат, поскольку я стояла на цыпочках, моя щека прижата к холодному столу, поскольку если я перестану так делать — то закричу. Я буду кричать, и вцеплюсь ему в глаза, пытаясь их выцарапать.
А я не могу. Я не могу просто пустить под откос всё это, особенно, теперь, когда позволила ему снова побывать внутри меня. Он пыхтит, восстанавливая дыхание, его руки, всё ещё вокруг моих бедер. Я неловко наклоняюсь к столу, внимательная к тому что, если я встану прямо, то устрою бардак на полу. Дорнан тянется к коробке с салфетками на столе и вытирает свою липкую жидкость с моей кожи.
— Спасибо, — бормочу я, поворачиваясь к нему лицом, моя рука преднамеренно прикрывает бедро. Он определенно выглядит более расслабленным, чем когда я пришла, хотя также он выглядит усталым. Слишком много поздних ночей. Слишком много крови на его руках. Слишком многие невинные жизни оборвались по его воле. Он, по всей видимости, рассеяно поглаживает мои груди. Я хочу оттолкнуть его, схватить серебряный нож для писем со стола и воткнуть его прямо в герб семьи на задней части его шеи.
— Ты можешь привести себя в порядок там, — говорит он, указывая на ванную, которая примыкает к офису. — Прими душ, если хочешь.
Я приму душ. Самый горячий грёбаный душ, чем когда-либо, чтобы сжечь твои прикосновения к моей коже.
— Я быстро, — говорю я, стремительно двигаясь в ванную с одеждой по-прежнему прижатой к туловищу, закрывая шрамы. Я захлопываю дверь, борясь с внутренним сражением: должна ли я закрыть дверь или нет. В конце концов, я не закрываю, но немедленно надеваю шорты, не запариваясь принять душ. Я немедленно чувствую себя лучше, как только они застёгнуты и прикрывают изуродованную плоть на моём бедре. Я хватаю полотенце с полки и мочу его под краном, пока вода тёплая и добавляю немного мыла на материал. Я мою спину так хорошо, как только могу. Я просто должна выглядеть достаточно презентабельно, чтобы вернуться в гостиницу, прежде чем подарю себе обжигающий душ. Я надеваю лифчик, натягиваю обратно майку и смотрю на себя в большое зеркало, которое висит над раковиной.
Абсолютная незнакомка смотрит на меня, настолько другая, что я не могу в ней узнать себя. У Джульетты были светлые волосы до плеч, бледная кожа и зелёные глаза.
Девочка, на которую я пристально смотрю, с тёмно-каштановыми волосами, что достают до задницы, благодаря наращиванию, загорелую кожу, благодаря часам лежания на шезлонге, и тёмно-синие глаза, которые по-прежнему отражают самый крошечный намек на коричневатый оттенок, который не могут убрать даже контактные линзы.
Я скучаю по Джульетте. Но в тоже время я ощущаю, как активизировалось моё новое «Я». Анонимность позволяет мне кое-что, что я недооценивала, когда Доктор Ли и я пробегались по моим хирургическим планам изменений. У меня зашкаливает адреналин, только что трахнув Дорнана, моя задница пульсирует, но мой дух ликует.
Я сделала это. Я, бл*дь, сделала это. Я одурачила его.
Он понятия не имеет — кто я.
Когда я выхожу из ванной, Дорнан уже вернулся за свой стол, как будто ничего и не происходило.
— Итак, — говорю я, как будто ещё не знаю. — Я получила работу?
Он рассекает своей ручкой воздух, жестикулируя мне, чтобы я села. Я вытаскиваю металлический табурет из-под стола (стола, на котором мы только что трахались), и сажусь на него своей пульсирующей задницей.
— Ты на наркотиках? — спрашивает Дорнан. — Пьёшь? Какая твоя тема?
Я пожимаю плечами.
— Я вообще-то действительно скучная.
Дорнан знающе улыбается, обнажая идеальные зубы. Он и его сыновья могли быть грубыми, покрытыми татуировками, но у них у всех удивительно прямые белые зубы.
— Ладно, — говорю я, неловко ерзая на месте. — У меня было много секса с большим количеством разных людей. Это может быть проблемой?
Его улыбка растягивается так широко, что думаю, его лицо может сломаться под весом этого.
— Нет, я не вижу в этом проблемы.
— У меня есть одна проблема, — говорю я, глядя в пол. — Ну, я только что приехала из Техаса, никого не знаю… Я остановилась в хостеле для туристов в нескольких районах отсюда, но такими темпами я скоро исчерпаю всю наличку.
Он кивает.
— Тебе нужна наличка?
Я качаю головой.
— Я не беру деньги, если не зарабатываю их. Мне просто нужно… место где-нибудь, чтобы остановиться на несколько недель максимум.
Скажи это, Дорнан. Давай, бл*дь, скажи это.
— Это не проблема, — произносит он, делая пренебрежительный взмах рукой. — Ты можешь остановиться в клубе. Там много дополнительных комнат. Тебе придётся подписать соглашение о неразглашении и согласиться не разговаривать ни с кем о том, что там происходит, конечно.
Попался на крючок. Ублюдок.
— Что там происходит? — спрашиваю я, мои глаза, как у Бэмби, такие же огромные насколько я только могу их раскрыть.
— Крошка, — отвечает он, явно давая себя «пять» за такую удачу. — Почему бы тебе не увидеть это лично?
Он записывает адрес на обороте визитной карточки и вручает её мне, позволяя своим пальцам снова прикоснуться к моим. Я вижу подёрнутый пеленой взгляд в его глазах и с маленьким всплеском адреналина в животе осознаю, что он чертовски очарован Самантой Пейтон.
— Вот, — говорит он, протягивая мне свёрнутые в трубочку стопочку свежих пятидесяток. На них скорей всего остался кокаин. — Купи себе немного хорошей одежды. Проклятье, мне нравятся эти шорты, но тебе придется носить что-то немного более элитное, если собираешься здесь работать.
Я улыбаюсь сама себе, думая, что он всё ещё держит свой клуб с большим уважением, даже если и превратил его из артистического бурлеск клуба в стрип-клуб и публичный дом.
Сотовый телефон на его столе вибрирует, он дарит мне один последний взгляд.
— Я должен ответить. Иди на шоппинг, купи себе несколько милых вещей, и встретимся здесь, — он указывает на адрес на визитной карточке, — сегодня вечером. Будь там к восьми. Тогда мы по всему и пробежимся.
Я широко улыбаюсь и протягиваю руку. Он смотрит на неё, берёт и притягивает меня через стол. Я чувствую его губы на моих, и единственное, на что я способна — это ответить. Он хорошо целуется, даже если ощущение его горячего языка в моём рту заставляет меня захотеть сжать зубы и откусить его.
Он отдаляется и отпускает меня.
— Думаю, что это немного более соответствует ситуации, чем рукопожатие, не находишь?
Я хихикаю, облизывая губы.
— Да, сэр.
Его телефон продолжает яростно жужжать.
— В восемь, — говорит он, отвечая на телефон и поднося его к уху. — Теперь уноси отсюда свою задницу, прежде чем я проведу весь день, трахая её. — Он начинает что-то гаркать в телефон, и я двигаюсь в обратном направлении, захватывая чемодан на колёсиках, и ухожу так быстро и тихо, как только могу вниз по лестнице.
Я прохожу мимо Джея, который всё ещё полирует пивные стаканы, но не смотрю в его глаза. Я нахожусь практически у дверей, откуда могу выйти наружу, наполнить лёгкие свежим воздухом и полностью расслабиться, когда он заговаривает практически позади меня.
— Получила работу?
Я медленно поворачиваюсь, стыдясь, что ему приходится видеть меня такой. Шлюхой.
— Ага, — спокойно отвечаю я. — Я получила работу.
Джей выглядит заинтригованным, и я задаюсь вопросом, чувствует ли он что-то относительно меня. Относительно нас. В конце концов, теперь я могу быть и Самантой, но прежде я была Джульеттой — первой девочкой, в которую он когда-то был влюблён.
— Как тебя зовут? — спрашивает он меня, ставя поднос со стаканами на стол между нами.
Джулс! Не трогайте её! Оставьте её! Джульетта!
Я поворачиваюсь, проглатывая целый океан слёз, и улыбаюсь ему.
— Саманта. Ты можешь называть меня Сэмми.
Он кивает.
— Хорошо, увидимся Сэмми.
— Ага, — говорю я, и внезапно моя печаль становится такой тяжёлой, что я боюсь, что развалюсь на части перед ним. Но нет. Я проглатываю твёрдую глыбу в горле и разворачиваюсь, чтобы уйти.
— Увидимся.
Когда я бросаю украдкой взгляд через плечо, пока толкаю тяжёлые двери, он по-прежнему смотрит на меня.
Я бы вряд ли выбралась из Лос-Анжелеса живой. Если бы не Эллиот, который тайно вывез меня из города и отправил в Небраску, я могла бы умереть каждую ночь, что лежала в больнице — сломанная и истекающая кровью. Второй сын Дорнана — Дони был на пути в больницу, чтобы ввести мне в вену смертельную дозу героина, когда Эллиот задавал мне вопросы.
— Кто сделал это с тобой? — мягко спросил молодой полицейский. Я смотрела в пространство, не способная сформулировать слова.
— Я предпочту остаться в живых, — наконец произнесла я, качая головой. Он наклонился ко мне ближе и прошептал, так близко, что я практически смога ощутить кофе в его дыхании.
— Это был Дорнан Росс, не так ли?
Страх, отразившийся в моих глазах, видимо подтвердил его подозрения.
— Я думаю, они планируют убить тебя, скажешь ты мне или нет, — быстро произнёс он. — Они дежурят возле твоей комнаты весь день, ожидая, когда я уйду.
Всё моё больное тело напряглось, а моё сердце начало биться так быстро, что я подумала, что оно взорвётся в груди и окрасит бежевые стены потоком красного.
Глаза Эллиота посмотрели на маленькую тележку для уборки в углу комнаты. Он поднял крышку и посмотрел внутрь, вытаскивая окровавленный комплект зелёной больничной одежды кончиками своих пальцев. Он быстро и эффективно разделся до боксеров, вид которых должен был окончательно травмировать меня, я не могла поверить, что он пытался помочь. Он натянул зелёную робу через голову, подпрыгивая, пытаясь так быстро насколько возможно натянуть штаны.
Он подошел обратно к кровати и вытащил мою капельницу со стенда. У меня был мешок с морфием, присоединённый к основному пакету с физраствором, и небольшая кнопка, чтобы я могла нажимать, обеспечивая себя новой дозой помощи от боли каждые пятнадцать минут. Эллиот нажал и удерживал кнопку, вкачивая в меня максимально возможную дозу, и почти немедленно, я почувствовала лёгкость и онемение.
— Быстро смываемся, — сказал он, осматриваясь вокруг себя. Он поднял меня настолько нежно, насколько только возможно, но я всё же не смогла сдержать крика от боли из-за сломанных костей.
— Прости, — сказал он, закрывая мой рот, чтобы не вылетел ни один звук.
Он передвинул меня в краю кровати, так что мои ноги свисали, и опустил в тележку для уборки. Я скорчилась внизу, кусая свой кулак, чтобы воздержаться от крика, и устроила себя так, чтобы крышка закрыла меня с головой.
— Вот, — сказал он, вручая мне свой пистолет, и в этот момент все подозрения, которые у меня были относительно его намерений — растаяли.
— Если это не сработает, и кто-то ещё откроет эту крышку… стреляй и продолжай стрелять, слышишь?
Я кивнула.
— Ты умеешь пользоваться пистолетом?
Я кивнула, слёзы покатились по щекам. Мой отец, вплоть до нескольких недель назад, был президентом наиболее известного и нагоняющего страх МК в Соединенных Штатах. Конечно, я знаю, как пользоваться пистолетом.
— Я собираюсь вытащить тебя отсюда, ребёнок. Обещаю.
И он это сделал.
Шестью годами позже Эллиот — больше не полицейский. Фактически, он ушел из их рядов практически сразу же после того, как перевёз меня в безопасный дом в Небраске к своей бабушке. Сообщалось, что Джульетта Портленд умерла в больнице от внутреннего кровотечения в ночь, когда он вывез меня, и хотя мы думаем, что Дорнан купился на историю, вполне возможно, что он всё ещё ищет меня.
Я стою снаружи здания с вывеской на фасаде «Татуировки затерянного города», моя пошлая одежда поменялась на белое летнее платье на бретельках до колен, которое представляет в выгодном свете мой завидный загар. Я только что потратила последний час, вычищая каждый свой дюйм в душе гостиничного номера. Я вообще-то не остановилась в грязном хостеле. У меня номер в «Бель Эйр». Я полагаю, что могу насладиться своими последними часами свободы перед переездом в клуб сегодня вечером.
Я толкаю дверь, открывая, и меня немедленно поражает поток холодного воздуха. Прохладный воздух — счастье для моей покрасневшей кожи, которая стала немного сухой всего лишь после нескольких мгновений снаружи. Внутри намного холоднее, и я думаю, что могу никогда отсюда не уходить.
Я ожидаю услышать жужжание машинки для татуировки, но всё тихо. Я осматриваю комнату, но никого не вижу.
— Есть кто-нибудь? — зову я, ожидая ответ.
— Привет, — произносит голос позади меня, ошеломляя. Я кручусь вокруг, чтобы увидеть Эллиота — по-прежнему выглядит он великолепно, такой же, как я видела в последний раз, только сейчас взрослее и с татуировками, покрывающими каждый видимый дюйм его кожи. На нем белая футболка и тёмно-серые шорты, и пара ярких синих кроссовок на ногах. Его лицо — это единственная вещь, которая заверяет меня, что это именно он.
Я изучают его лицо, и задаюсь вопросом: знает ли он кто я, но затем решаю, что скорей всего нет.
— Не узнаешь меня?
Он немедленно становится подозрительным.
— Нет. А должен?
Я качаю головой, мой фальшивый южный акцент сильно тянет слова.
— Это не важно. Я пришла сюда, потому что мне нужна татуировка. Все говорят, что ты лучший.
Он улыбается, облизывая свои губы, и я вижу вспышку, которую принимаю за пирсинг языка.
— Тогда проходи, — говорит он, ведя меня к одному из твердых кожаных кресел. — За татуировкой какого типа ты пришла?
— Такой, что скроет шрам, — говорю я, прикусываю губу.
Он кивает, похлопывая по креслу. Я сажусь, пристально изучая его лицо. Он лучший человек, которого я когда-либо встречала, думаю про себя. Он по-настоящему рисковал своей жизнью, чтобы спасти мою.
— О’кей, — говорит он с улыбкой. — Где твой шрам?
Я сильно сглатываю, собирая платье в кулаке, и приподнимаю его так, чтобы он смог увидеть. Его лицо искажается, как будто его подвергли пыткам. Он смотрит на меня, затем на шрамы, затем опять на меня.
— Джулс? — шепчет он. Он рассматривает мои волосы, кожу, синие глаза, новый нос. И отстраняется, как будто в ужасе.
— Теперь Саманта, — говорю я, и акцент пропадает, моё дыхание застревает в горле. — И мне нужна твоя помощь.
Он молчит. Не двигается. Вдруг меня начинает тошнить, как будто я сделала неправильно, заговорив с ним.
— Прости, — произношу, поправляя платье и слезая с кресла. — Я не должна была приходить сюда.
Пытаюсь уйти, но он хватает меня за локоть, поворачивая к себе.
— Подожди, — говорит. — Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты уходила. Я просто немного... шокирован. Я не видел тебя три года. Я просто-напросто стою там, чувствуя себя ничтожеством.
— Джульетта, — мрачно проговаривает он. — Что ты здесь делаешь?
— Осматриваю достопримечательности, — невозмутимо отвечаю.
Он отпускает мой локоть и идет ко входу в салон. Переворачивает вывеску, висящую на двери, на «закрыто», и поворачивает ключ, опуская жалюзи, чтобы никто не мог посмотреть внутрь.
— Моя квартира наверху, — говорит, глядя на меня так, будто мое присутствие причиняет ему физическую боль. — Думаю, нам нужно поговорить.
— А потом ты сделаешь мне татуировку? — с надеждой спрашиваю я.
Выглядит так, словно он ведет внутреннюю борьбу.
— Если расскажешь мне, зачем тебе закрывать эти шрамы, то конечно, я сделаю тебе лучшую гребаную татуировку, которую ты когда-либо видела.
— Я расскажу тебе зачем, если ты пообещаешь, что не будешь пытаться отговорить меня от этого.
Внезапно он выглядит усталым.
— Давай просто поднимемся наверх, — произносит. — Прежде чем кто-нибудь еще увидит тебя здесь.
Я оглядываюсь вокруг заброшенного помещения, не понимая, кто именно может разглядеть меня в салоне, который сейчас заперт, но все равно иду за ним наверх. Приятно удивляюсь, когда вхожу в квартиру. Она выкрашена не в такой белый цвет, как в салоне, и кажется на удивление просторной. Декорирована в ретро-стиле, все черное и красное, с акцентами канареечно-желтого цвета. Стены покрывают различные плакаты. Бегло осмотрев их, узнаю «Рамоунз», «Роллинг Стоунз» и «Ред Хот Чили Пеперс». Под моими ногами паркет из полированного дуба. Два черных кожаных дивана стоят друг напротив друга, между ними находится стеклянный журнальный столик, а в боковой части комнаты расположена черная глянцевая кухня. Эллиот заходит за стойку и несколько минут спустя возвращается с двумя открытыми бутылками «Будвайзера» (марка пива, — прим. пер.).
— Хорошая идея, — говорю я, когда протягивает мне одну.
Он сидит напротив меня. Ничего не могу поделать и вспоминаю, как впервые увидела его после смерти отца, когда вернулся в Небраску.
Меня тошнило. Сначала бабушка списала это на желудочный вирус и неделю держала меня в постели. Но одна неделя медленно переросла в две, потом в три, а я все еще болела и лежала в кровати целый день. Врач, в конце концов, подтвердил то, чего она тайно боялась, и то, о чем я никогда не думала. Услышала, как поздно ночью бабушка разговаривала по телефону с внуком, когда не могла уснуть.
— Ты должен приехать сюда, — попросила она. — Все плохо, милый. Все очень плохо.
Она знала все. Бабушка знала, что они сделали со мной. И теперь она в курсе, что я носила в себе непреклонное напоминание об их предательстве. Эллиот приехал на следующий день, сидел рядом, пока меня рвало в старую железную миску. Он держал мои светлые волосы и прижимал холодную фланель к моей шее. Заботился обо мне так, как я отчаянно в этом нуждалась.
— Что ты собираешься делать? — спросил меня. Даже тогда, когда мне было всего пятнадцать, а ему всего лишь двадцать три, он относился ко мне, словно к самому важному человеку в мире.
— Я просто хочу, чтобы это исчезло, — сказала я. — Ты можешь сделать так, чтобы оно исчезло?
Он сдавил мою руку. Мы оба пойманы в кошмаре, который никогда не закончится.
— Да. — Его сжатая челюсть и злость в голосе предназначались им, а не мне. — Я могу сделать так, чтобы это исчезло.
Мы ехали в клинику молча. Он заполнил за меня документы, использовал поддельное удостоверение личности, чтобы никто не знал моего настоящего имени.
Весь этот период он держал меня за руку: во время консультации, как готовили к операции и когда остатки лицемерия Дорнана болезненно выскребали из моего пульсирующего чрева.
Эллиот сидел у подножия моей кровати, пока я истекала кровью и плакала. Он гладил по моим волосам и обещал убить Дорнана Росса и его сыновей за то, что они сделали со мной. Заставить их заплатить. За все.
Я выбрасываю эти ужасные воспоминания из памяти и сосредотачиваюсь на здесь и сейчас.
— Ты будешь смотреть на меня весь день? — мягко интересуюсь я, пытаясь получить от него улыбку.
Он с грохотом ставит пиво на стеклянный кофейный столик, и пена разливается на деревянный пол.
— Долбаный призрак только что вошел в мой салон и попросил татуировку, — серьезно говорит. — Прости, что мне нужна минутка, чтобы прийти в себя.
Я опускаю взгляд в пол.
— Призрак — это тот, кто умер. Я не умирала.
— Нет, — говорит он, покачивая головой. — Но все в этом городе думают иначе.
Я делаю глоток пива, изучая замысловатую сеть татуировок Эллиота, которые отходят от каждого запястья до плеч, прежде чем исчезнуть под рубашкой.
— Зачем ты вернулась, Джулс? — спрашивает он, пристально глядя на меня. Мое сердце падает, когда я вижу, как дрожат его руки.
— Эй, — произношу, ставлю пиво и кладу руки поверх его. Так что теперь мы вдвоем держим его бутылку. — Прости. Я не хотела тебя напугать.
— Бл*дь, — с горечью выплевывает он. — Последний раз, когда я видел тебя...
— Успокойся, — перебиваю. — Никто не знает, что я здесь, клянусь.
Забираю бутылку у него из рук, оставляю возле своей и сажусь рядом с ним.
— Помнишь последнее, о чем мы говорили? — шепчу и беру его ладони в свои. Прошло столько лет, но кажется, что это было пять минут назад, когда он так же держал меня за руки и обещал месть.
Мотает головой.
— Нет.
— Да, ты помнишь, — уверенно проговариваю. — Ты пообещал мне заставить их расплатиться.
Его глаза становятся огромными, и он, наконец, понимает, зачем я здесь.
— Джулс, нет...
— Эллиот, да, — едва слышно говорю. — Пришло время. Пришло время заставить их заплатить за свои грехи.
Он отстраняется от меня и встает, подойдя к окну. В комнате блаженно прохладно и тускло по сравнению с палящим зноем на улице. Я смотрю на свой айфон, зная, что должна быть в клубе через четыре часа. И мне нужна татуировка, сделать которую займет не меньше пяти часов. Тем не менее, терпеливо жду, боясь подтолкнуть Эллиота, иначе он откажет в помощи вообще. На самом деле, я могу пойти к любому татуировщику и попросить закрыть мои шрамы.
Но в городе, которым управляет Дорнан Росс, не имею возможности рисковать, показывая его чудовищную ручную работу ни единой душе. Потому что если кто-нибудь узнает меня, мои дни сочтены. И мне еще так много чего нужно воплотить в жизнь.
— Это должен был сделать я, Джулс, а не ты.
— Бабушка рассказала мне о твоей дочери, — нежно произношу.
Он выглядит напуганным. Страх отражается в его глазах.
— Что я хочу сказать, — быстро говорю. — Понимаю, почему ты не мог ничего сделать с… — У меня вдруг не хватает слов. — Ну, ты знаешь.
Эллиот потирает глаза, и я задаюсь вопросом, сколько бессонных ночей было у него с тех пор, как мы встретились в палате неотложной помощи, выкрашенной в бежевый цвет и облитой моей кровью шесть лет назад. Или сколько ночей без сна прошло с момента, когда он уехал и оставил меня одну три года назад? Эллиот продолжает качать головой.
— Ты не должна была возвращаться, — проговаривает он. — Ты должна была остаться в стороне.
Я встаю с дивана.
— У меня есть четыре часа, чтобы набить татуировку, перекрывающую эти шрамы. Я сделаю это с тобой или без тебя. Ты поможешь, или мне уйти и найти другого татуировщика, который перекроет это дерьмо?
Он поворачивается, выглядя шокированным моей решимостью.
— Дорнан знает всех мастеров города. Ты не можешь показать свои, — его голос надламывается, — шрамы.
— Эллиот, — твердо произношу. — Я мечтала об этом много лет. Танцевала после захода солнца, обучаясь тому, что мне нужно знать. Запомнила каждую вещь о Дорнане Россе и выгравировала ее в памяти. Я сделаю это с твоей помощью или без нее.
Сказав последнюю фразу, разворачиваюсь, чтобы уйти. Я блефую, но он об этом не догадывается. Я вспоминаю о том, когда мы были вместе в последний раз, три года назад, и не в силах думать о том, как Эллиот ушел от меня.
Было жарко и душно. Всегда было пипец как жарко и душно. Прошел год с тех пор, как я «умерла», когда меня вывезли из больничной палаты, окруженной людьми, какие хотели меня убить, и доставили на конспиративную квартиру за тысячи миль от всего, что я когда-либо знала.
Эллиот казался моей единственной константой. Он был нежным и добрым. Прислушивался ко всем демонам внутри меня, которые кричали, желая задушить меня, уничтожить. Держал меня, пока я плакала. Вытирал мои слезы. А потом, непонятно почему, он влюбился в меня.
Мы долго ждали, чтобы сделать что-то большее, чем просто ходить вокруг да около. И как только совершили этот последний шаг, я стала его — душой и телом. Я любила его. Он являлся моим миром.
Только чтобы прогнать демонов, его оказалось недостаточно. Ничего не было достаточно.
Первые три года после того, как сбежала, я оставалась сломанной скорлупой, пытаясь выжить, стараясь забыть. Шрамы — мое постоянное напоминание. Звук мотоцикла. Прикосновение к коже кончиками пальцев. Нахождение в замкнутом пространстве.
Я была сломлена, разрушена, и как бы Эллиот ни старался, у него не получалось исцелить меня.
Впервые попыталась покончить с собой, выпив целый пузырек обезболивающих из аптечки в ванной его бабушки. Это не сработало. Проснувшись, я все еще была жива.
Эллиот умолял меня пообещать никогда больше не поступать подобным образом. Я так и сделала, но и на следующий день подключила шланг к выхлопной трубе его машины, заперла гараж и ждала сладкого освобождения. Конечно же, он нашел меня. Проломил топором дверь и спас мою жалкую задницу.
На третий раз я была настолько предсказуема, что он обнаружил меня в ванной еще до того, как успела загнать лезвие бритвы в запястье.
После третьей попытки Эллиот ушел. Потому что я была тьмой, и он тонул в ней. Каждый раз, когда пытался вытащить меня, я тянула его за собой.
Я поняла. Его существование вращалось вокруг спасения моей жизни целых три года, и он больше не мог меня спасать.
— Мне больше нечего тебе дать, — сказал, прежде чем сесть в свою машину и уехать.
Только после того, как он бросил меня, я поняла, что делала все неправильно.
Что это было не прощение и не забытье — чего моя душа на самом деле жаждет.
Едва я нацелилась на месть, жизнь обрела совершенный смысл.
Но тогда для нас с Эллиотом стало слишком поздно. Наше время истекло. Он уже был вместе с другой девушкой, которая носила его ребенка.
Так что я осталась в Небраске и училась танцевать, мечтая о мести.
— Подожди, — говорит он.
Я останавливаясь, все еще глядя на входную дверь. Эллиот громко вздыхает.
— Я сделаю это. Если ты расскажешь, что собираешься делать.
Поворачиваюсь, не в силах сдержать улыбку.
— Я рассказывала тебе, — произношу, улыбаясь, как идиотка. — Я собираюсь убрать их. Дорнан Росс будет пожизненно гнить в тюрьме, и его сыновья тоже будут страдать.
Эллиот насмешливо смотрит на меня.
— Копам никогда не удавалось найти что-либо на Росса или его сыновей. Почему ты думаешь, что у тебя получится?
Смеюсь.
— Ну, я же мертвая девушка, не так ли? Найду ту запись, которую он сделал со мной, и отправлю ее на все телеканалы страны. У них не останется выбора, кроме как обвинить его в моем убийстве.
Эллиот кивает, и медленная, сладкая улыбка расползается по его лицу. В три шага он преодолевает расстояние между нами и затягивает меня в медвежьи объятия так крепко, что я едва в состоянии дышать.
— Я скучал по тебе, — проговаривает, крепко прижимая к себе.
Я размышляю о том, как мы когда-то были чужими, сведенными вместе обстоятельствами и горящей жаждой к выживанию. Как, несмотря на то, что мы так давно не виделись, Эллиот — единственный человек на этой планете, который по-настоящему понимает меня и мое прошлое.
— Я тоже скучала по тебе, — печально бормочу, желая, чтобы все было по-другому, но зная без тени сомнения, что так оно и есть.
Спустя четыре с половиной часа бегу по адресу, который дал Дорнан. Конечно, мне не нужно смотреть на карточку: я точно знаю, где находится клуб. Почти на месте, когда до меня доходит, что адрес выглядел немного по-другому, и останавливаюсь, чтобы вытащить визитку из сумки.
Естественно, адрес на карточке вообще не клубный. Я стою под желтым свечением уличного фонаря, пытаясь массировать рубец на животе, не касаясь свежей татуировки, наколотой на боку.
Разблокирую экран айфона и захожу в карты. Вбиваю адрес, какой Дорнан вручил мне, и нетерпеливо жду, пока загрузится. Маленькая красная точка говорит идти в противоположном направлении — двести метров к тому, что кажется заброшенным складом. Я бегу двести метров и останавливаюсь перед помещением, поглощенная страхом. Мое сердце уходит в пятки, когда задумываюсь над тем, почему Дорнан позвал меня сюда, а не в клуб.
Внезапно подпрыгиваю, как только темная фигура материализуется из тени. И сразу же узнаю, кто это. Джаз, пятый сын Дорнана. Он сильно исхудал, и не нужно быть гением, чтобы понять — у него проблемы с наркотиками.
— Эй, солнышко, — зовет меня. — Как тебя зовут?
— Сэмми, — отвечаю я с колотящимся в груди сердцем.
— Ты опоздала, — говорит Джаз, открывая огромную старую дверь и жестом приглашая меня внутрь. — Тебе лучше поторопиться и войти.
Мгновение я колеблюсь. Мои ноги не могут принять решение. Пошло оно все. Перекидываю сумку через плечо, вздергиваю подбородок и иду к дверному проему, ныряя под роликовую дверь. Стараюсь не вздрагивать, когда она захлопывается за мной и по ногам тянет холодным воздухом. Склад тускло освещен, и трудно увидеть больше, чем поверхностные фигуры, едва мои глаза приспосабливаются к темноте. Различаю несколько теней, которые передвигаются по помещению. Из того, что я вижу, все мужчины. Прежде чем смогу разобрать их лица, Джаз вырывает мою сумку и сразу же начинает рыться в содержимом.
— Эй! — протестую. Потом кто-то болезненно заламывает руки за спину. Меня толкают к кирпичной стене, выбивая ветер из легких.
Оставайся спокойной.
Я чувствую, как кто-то начинает обыскивать меня сверху вниз, сначала по делу, а потом замедляется, когда достигает внутренней части моих бедер. Остаюсь совершенно неподвижной, только кто-то (кто именно — понятия не имею), начинает нежно дразнить мой клитор. Я не реагирую.
— Где Дорнан? — задаю вопрос. — Он сказал найти его здесь.
— Заткнись, — говорит другой голос, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это.
Похоже, что контактный обыск моего тела закончился, и теперь снова разрешено свободно передвигаться. Передо мной стоит старший сын Дорнана Чад. Мой айфон в его руке.
— Какой здесь пароль? — спрашивает.
Я усмехаюсь.
— М... У... Д... А...
Не успеваю я закончить это слово, как он бросает телефон на пол настолько сильно, что тот разлетается на миллион крошечных кусочков. С отвращением смотрю на землю, а потом возвращаюсь к Чаду.
— Ой, — проговаривает он, поднимая брови для эффекта. Я ничего не говорю, просто решительно удерживаю его взгляд.
— Как тебя зовут? — интересуется Чад, повторяя последний вопрос Джаза.
Если бы ты знал, кто я, выстрелил мне в голову прямо здесь и сейчас.
Я смотрю на Джаза, как бы спрашивая, почему бы тебе не сказать им? Он молчит.
— Сэмми, — отвечаю. — Саманта.
Джаз бросает мой кошелек Чаду, который вытаскивает оттуда водительское удостоверение и внимательно изучает его.
— Какой у тебя адрес? — задает вопрос. Я делаю скучающий вид и без запинки произношу свой адрес, а потом дату рождения, когда меня спрашивают.
— Какой номер лицензии? — допытывается. Я знаю его, но также уверена, что большинство людей не знают. И назвать его, вероятно, будет более подозрительно, чем притворяться, будто не помню.
— Откуда, бл*дь, я знаю? — удивленно выдаю, перебрасывая свои длинные волосы через плечо. — А ты знаешь номер своей лицензии?
Он смеется и запихивает мои фальшивые права обратно в кошелек, бросает его Джазу, какой передает все мне вместе с сумкой.
— Где Дорнан? — повторяю. — Я должна была начать работать на него. Не хочу опоздать.
Дорнан выходит из тени, и слегка подпрыгиваю, не ожидая, что он все это время наблюдал.
— Крошка, — говорит, и его низкий голос внушает уважение сыновьям, которые, похоже, тут же встают по стойке смирно. — Ты у
