2020-06-12
70
«Десятый номер в «Сантосе» бесспорно принадлежал мне.
До приезда маленького черного мальчика с ножками, тонкими, как спички, который вошел в историю как Пеле».
Васконселос, бывший футболист «Сантоса»
Отъезд из Бауру по своей стремительности напоминал ураган – нужно было столько всего сделать. Мама решила, что в поезде я буду нелепо выглядеть в своих коротких штанишках, и решила сшить пару длинных брюк из синего хлопка – до этого я всегда носил только шорты. На протяжении первых пятнадцати лет жизни моя одежда должна была соответствовать только моему увлечению: футболу на улицах. Я никогда и не думал о нарядной одежде, и моей единственной страстью была игра. Теперь все менялось. Пора было выйти навстречу миру, а для этого были нужны длинные брюки.
Мой отъезд запланировали на воскресенье. Мы с Дондиньо должны были рано утром отправиться в Сан-Паулу, где на главной железнодорожной станции «Луз» нас ждал Валдемар де Брито. Затем Валдемар поехал бы с нами в Сантос, чтобы познакомить меня со всеми в клубе. Весь вечер накануне отъезда родители были заняты советами и сборами, мы упаковали два чемодана: мой и папин. Я совсем не спал.
Что ждало меня в Сантосе? Справлюсь ли я? Все ли будет со мной нормально без присмотра любящих родителей? Как отметила мама, переезд таил в себе много волнений для ребенка. Мне было о чем подумать – о своих страхах, об опасности – но тогда я воспринимал все грядущие приключения со своей детской позиции. Кроме футбола я еще постоянно думал о том, что мне предстояло осуществить еще одну свою мечту: скоро я мог увидеть море! Я знал футболистов с картинок и наклеек, но мысль о том, что я побываю на море, казалась мне безумной фантазией – вы даже представить себе не можете, насколько это важно для ребенка, живущего в такой глуши. И в то же время я понимал, что мне выпал уникальный шанс исследовать жизнь. Я начал думать о своих обязанностях, и моя семья напомнила мне о многих из них. Мы собрались вместе тем субботним вечером и все делились со мной драгоценными мудрыми советами: дядя Жоржи, бабушка Амброзина, брат с сестрой и, конечно же, родители.
В воскресенье папа пришел меня будить еще затемно. Я встал так быстро, как только мог, и надел новую одежду. Бабушка растрогалась, а из-за нее расплакалась и сестра. На станции мне самому пришлось сдерживать слезы, когда я махал рукой на прощание маме и Зоке. Я пообещал папе: «Как только я заработаю немного денег, я куплю маме дом». Папа, который всегда был реалистом, деликатно сказал: «Пока не мечтай об этом, Дико». Я попытался уснуть в поезде, но не смог – эмоции переполняли меня.
Валдемар де Брито ждал нас на станции «Луз», как мы и договаривались. С ним мы поехали в Сантос на автобусе «Brazilian Express», компании, осуществлявшей перевозки между Сантосом и Сан-Паулу, чем она до сих пор и занимается. Пообедав в ресторане возле станции, мы продолжили путешествие навстречу моей судьбе. Меня поразили небоскребы в городе, а также красота дороги из Сан-Паулу в Сантос. Сан-Паулу расположен на плато, находящемся на высоте около тысячи метров над уровнем моря. Стоит подобраться к краю плато, то прямо перед спуском к побережью открывается захватывающий вид на леса и крутые склоны… Это зрелище зачаровывало.
Я не мог оторвать взгляда от пейзажа. Для такого провинциального мальчика, как я, это было даже слишком.
Первые уроки, которые Валдемар де Брито преподал мне на пути в Сантос, были великолепны. Он сказал мне играть так, будто я все еще в Бауру и просто пинаю мяч с друзьями. Валдемар посоветовал мне остерегаться звезд, играющих за «Сантос». Он уверил меня, что на первых порах абсолютно нормально чувствовать себя немного не в своей тарелке, однако клуб наполнен замечательными людьми, которые мне помогут адаптироваться. Мой наставник рассказал мне и о прессе. «Смотри, – сказал он настойчиво, – ты должен будешь делать еще кое-что очень важное. Ты не будешь читать газеты, и ты не будешь слушать радио». Я был благодарен ему и понял, насколько мне повезло, ведь мне напутствие давал тот, кто испытал все давление от игры на высочайшем уровне. «Особенно перед матчем никогда не читай спортивные газеты и не слушай радио». И на протяжении всей моей карьеры, да и даже после нее, я едва ли обращал внимание на СМИ. Конечно, если мне передавали, что где-то обо мне написали что-то хорошее, я читал. Это нормально. Но, как правило, я старался не беспокоиться о том, что говорили другие.
Слова Валдемара заставили меня почувствовать, что он верит в мой успех и что он не поставил бы на кон свое имя, если бы в нем сомневался. Наш разговор меня успокоил. А напоследок он сказал: «Никакого курения, никакого алкоголя, никаких женщин и никаких плохих компаний». Он явно серьезно относился к обещанию, данному доне Селесте.
С курением проблем не было. Год-два назад мы с друзьями сидели в пятидесяти метрах от дома, и один из них дал мне сигарету. В моем классе многие пристрастились, и я готов был к ним присоединиться. Я перестал следить за тем, не вышел ли кто из нашего дома, когда внезапно увидел отца, который шел мимо и сказал: «Привет», – как всегда улыбаясь, – и пошел дальше, никак не отреагировав на меня. Я выбросил сигарету, но был в шоке – я знал, что мог влипнуть. Друзья сказали мне не беспокоиться, и что отец наверняка не заметил, что я пытался курить. Я пошел домой и вскоре понял, как мои приятели ошибались. Разговор был простым: «Ты курил». И я ответил, что да, курил, но делал это всего несколько дней. Его следующий вопрос меня поразил: «Каков дым на вкус?» Я сказал, что вряд ли смогу его описать. Я не получил заслуженных оплеух. Папа – который всегда, на протяжении всей моей жизни, был мне другом – подошел ко мне, посмотрел в глаза и сказал: «У тебя есть талант. Ты можешь даже стать звездой футбола, но ты не добьешься успеха в этой профессии, если будешь курить и пить – твое тело попросту не справится». Он достал кошелек из кармана, дал мне денег и преподал мне еще один урок, который я никогда не забуду: «Если хочешь курить, ты должен покупать свои собственные сигареты, не побирайся». Тогда я снова увидел, как сильно он меня любил, и я знал, что он был прав. После того дня я не взял в рот ни сигареты. Я уверен, что меня спасли слова и этот жест моего отца. Возможно, если бы меня выпороли, я бы и не перестал курить… Телесные наказания – не всегда подходящий урок. Благодаря этому я стал еще больше восхищаться отцом – он был простым человеком, но при этом у него было чувство собственного достоинства и проницательность. Так что на этот счет Валдемару не стоило волноваться.
Но женщины? Как я мог о них не думать? Как нелепо просить об этом мальчика, которому уже почти исполнилось шестнадцать! Я был молод, силен, здоров и считал себя дамским угодником. А гормоны… С тех пор, как я начал играть в Бауру, я разделил свободное время на беготню с мячом и беготню за девочками. У меня даже было несколько романов, детских влюбленностей, через которые все проходят. Была одна девочка, которая мне очень нравилась, но вскоре ее отец положил конец нашим отношениям – он однажды пришел в школу и отругал ее за то, что она со мной гуляла. «Чем ты занимаешься с этим negrinho?» – закричал он. Тогда я, пожалуй, впервые лично столкнулся с расизмом и был шокирован. Моя подруга была белой, но мне и в голову не приходило, что кому-то может не нравиться цвет ее или моей кожи. Когда отец девочки схватил ее за руку и уложил дочь поперек колена, я был так поражен, что не мог пошевелиться. Все наблюдали за происходящим и ничего не могли сделать. Потом я побежал домой и долго плакал. Больше она ни разу со мной не заговорила.
Но были и другие: Ивон, Неузинья, Самира – все они занимали особое место в моем юном сердце. Особенно Неузинья, сестра моего друга-японца, которой я годами восхищался еще до того, как мы начали встречаться. Я много ходил в кино, высматривая девушек, пришедших без парней. Не всегда все шло по плану, но было весело.
Зиньо, один из моих друзей, убедил меня пойти с ним в квартал публичных домов, чтобы получить первый сексуальный опыт. Мне было четырнадцать. Он рассказывал, как это замечательно, а я мог думать лишь о том, как бы не подхватить какое-нибудь венерическое заболевание, чего, к счастью, не произошло. Этот опыт принес мне больше беспокойств, чем удовольствия, но, по крайней мере, длилось это недолго.
Наверное, здесь мне стоит остановиться и объяснить, как люди себя вели в те годы, когда я был еще совсем мальчишкой. Отношения тогда ценились гораздо больше, чем сейчас, и огромную часть той информации, что сегодня привычно передается от старших к младшим, наши родители и не собирались нам передавать. Когда я говорю, что мой первый сексуальный опыт принес мне больше беспокойств, чем удовольствия, то это потому, что в те дни все, абсолютно все, считалось грехом. Нам не разрешалось ругаться в доме, мы обращались к родителям на «вы», мы никогда не видели отца в ванной, и, определенно, существовал целый ворох вопросов, которых мы просто не могли задать. Мы беспрекословно выполняли все, что говорили нам родители. Никаких обсуждений – делай, что говорят, и быстро!
Так что секс был окутан тайной. Ни дети, ни родители так и не решались о нем упоминать, а ведь было бы намного проще, если бы в семьях об этом говорили. Так как все остальное считалось грехом, мы должны были прилежно учиться, помогать по дому, читать; мы могли и поиграть, но секс? Ни в коем случае! Никто ничего не знал о гормонах, и мы не могли догадаться, что они означали; все, что мы знали, так это то, что один вид женщины заставлял наши маленькие глазки блестеть! Девочки – бедняжки – тоже это испытывали, но им приходилось себя особенно контролировать – ведь если девочка плохо себя вела, засматривалась на мальчиков, она тут же получала соответствующую репутацию. У них было это дополнительное бремя, но хоть мальчишки и были его лишены, даже нам не дозволялось ничего делать. Взрослые понимали, что мы перевозбуждены, и мы постоянно получали трепку из-за того, что у нас попросту бушевали гормоны. Так что нам приходилось ждать того дня, когда мы набирались храбрости и отправлялись в публичный дом.
Дома терпимости есть в каждом городе: и в маленьком, и в большом. Поход планировался как военный штурм или преступление – мы обсуждали его только на улице, чтобы никто нас не услышал… Там девицы легкого поведения предлагали свои услуги в обмен на незначительную сумму денег. А так называемые «семейные» женщины их ненавидели. Когда же мы проходили мимо района публичных домов, зачастую нам даже не дозволялось повернуть голову в их сторону и посмотреть на них – мы глядели под ноги и молчали.
Конечно, ничего хорошего в этом не было. Нам казалось, что мы делали что-то неправильное, нечто отвратительное и греховное. И отводили нас туда не родители, а друзья, братья или дяди. И, будто греха было недостаточно, существовал еще риск подцепить болезнь. Ужас! Как можно получить от этого удовольствие?
Вся эта тайна, которую люди создают вокруг такой вещи, как секс, – чепуха. И несмотря на то что мы живем на заре XXI века, для многих эта тема все еще является очень непростой. Но родители обязаны принять, что их детям придется иметь дело с сексом на определенных этапах жизни. Гормоны пробуждают чувства, а в сексе нет ничего греховного, если люди любят друг друга. Но даже сегодня те родители, которые не могут преподать своим отпрыскам основы сексуального воспитания, должны отправить детей на разговор с другом или психологом: по крайней мере, хоть с кем-то, кто может справиться с этим лучше их. Все, что требуется, – лишь капля здравого смысла и понимание того, что это естественно, и все мы являемся продуктами любви, выраженной посредством секса. Конечно, ничего этого я Валдемару не сказал – я просто кивнул и пообещал хорошо себя вести. Оставшаяся часть поездки была окутана волнением, а Валдемар давал мне совет за советом. Большинство из них влетели в одно ухо, а из другого вылетели.
* * *
Когда мы, наконец, приехали в Сантос, в первую очередь мы пошли посмотреть на море и прогуляться вдоль берега. Когда я ступил на пляж с отцом, я наклонился, чтобы потрогать песок руками, и попробовал воду. Учительница всегда говорила, что она была солоноватой – и она была права, хоть я и не верил ей. Таковы мальчишки. Мне нравилось, что Атлантический океан был таким большим. С детства я мечтал его увидеть. После этого впечатляющего зрелища мы отправились к «Вила Белмиро», домашнему стадиону футбольного клуба «Сантос». С этого момента я чувствовал себя так, будто меня подхватил сильный ветер и выбросил на зачарованную землю – прямо как Джуди Гарленд в фильме «Волшебник страны Оз».
Валдемар де Брито распорядился, чтобы наш багаж отнесли в тренировочный лагерь «Сантоса». Поскольку было воскресенье, то на стадионе проходил матч между «Сантосом» и «Комерсиал», и Валдемару удалось достать нам билеты. Я не мог оторвать глаз от происходящего на поле. Эти мужчины были звездами футбола, они играли в высшей лиге. Именно тогда я начал болеть за «Сантос» – и до сих пор я болею за этот клуб. До этого момента мне нравился «Коринтианс», хотя я никогда не видел эту команду в деле – я только слушал трансляции их матчей по радио, читал о них в газетах и собирал наклейки. У меня даже была настольная игра с «Коринтианс» – изображения игроков были нанесены на маленькие пуговички, которые следовало передвигать пальцами. Когда я был поменьше, я думал о том, каково это быть вратарем, и иногда, готовясь забить гол, я представлял, как вратарь «Коринтианс» пытается защитить ворота. Дети иногда так делают…
После игры мы пошли в раздевалку команды; все были довольны, поскольку «Сантос» победил и сохранил лидирующие позиции в лиге. Тренер, Луис Алонсо, известный как Лула, спросил, подмигнув: «Так ты знаменитый Пеле, да?» Я неловко ответил, что да, это я. И тут же я понял, что он мог подумать, что я и на самом деле считал себя знаменитым, что, конечно, было далеко от правды. Но Лула, вероятно, понял, что я очень смутился, поэтому он просто улыбнулся и сказал, что ждал меня, и сказал чувствовать себя как дома. Первым футболистом, с которым я познакомился, стал Васконселос – мне он понравился. Он был приятным человеком, притянувшим меня к себе за шею и сказавшим папе: «Мы позаботимся о мальчике!» Я снова был поражен; я видел чемпионов и знакомился с ними: с Жаиром, Зито, Пепе. Вскоре мне предстояло с ними играть. Валдемар де Брито сказал: «Теперь видишь, какая хорошая тут команда?».
Потом пришло время папе и Валдемару уезжать, возвращаться в Бауру и Сан-Паулу соответственно. Я ужасно боялся остаться в одиночестве, хотя футболисты и казались дружелюбными, и я обнаружил, что многие знали и уважали Дондиньо.
«Не волнуйся, – сказал папа. – Все будет хорошо». И, обняв меня в последний раз, ушел.
* * *
Первые ночи в Сантосе я провел в «Вила Белмиро». Под бетонными трибунами было несколько комнат, в которых жили большинство футболистов без семей. Хотя я был младше всех, товарищи делали все, чтобы я почувствовал, что мне были там рады. В комнате нас жило, думаю, человек восемь, на четырех двухъярусных кроватях. Обстановка была очень простой, но атмосфера царила приятная. Когда я недавно навещал «Сантос», я видел, что эти комнаты никуда не делись, в них по-прежнему живут юные игроки, и обстановка в них все такая же аскетическая. И тогда я подумал про себя: «Какой стыд! «Сантос» совсем не улучшил условия проживания футболистов».
Два дня спустя состоялась моя первая тренировка с командой. Я думал, что они захотят проверить мои способности, поместив меня в команду игроков моего возраста, но этого не произошло. Я сразу погрузился в самую гущу событий. Меня поставили играть с профессионалами. А у «Сантоса» была сильная команда. Они победили на чемпионате Сан-Паулу в 1955 году, а потом снова в 1956-м. В команду «Сантоса» входил Жаир да Роза Пинто, ветеран Чемпионата мира 1950 года, и Хелио, и Формига, и Пепе, которого тоже звали в сборную.
Вне поля я немного стеснялся. Моя форма была мне великовата. Я был маленьким и худеньким, весил менее шестидесяти килограммов, и у меня тряслись коленки. Пепе, который впоследствии стал моим другом на всю жизнь, видел, что я нервничал. Он переодевался рядом со мной и сказал: «Не переживай, они отличные парни, вот увидишь». А на поле я словно становился другим человеком. Я был бесстрашен – ведь я уже играл со взрослыми в Бауру, и меня не пугали эти звезды футбола. Формиге сказали вставать у меня на пути, но мне все равно удалось дважды его обойти. Думаю, именно это произвело сильное впечатление на Лулу. Если это была проверка, то я определенно с ней справился. «Мне понравилось, как ты играл», – сказал потом Лула. Я не знал, что ответить. Он продолжил: «Правда, тебе придется нарастить массу, если хочешь играть в основном составе». Поэтому мне пришлось провести какое-то время в юношеской команде.
Пепе похвалил мою тренированность и передал, что Урубатан тоже впечатлен и считает, что я стану звездой. Все подходили ко мне и говорили, как хорошо я себя показал, включая великолепного нападающего Дел Веккио. Но Лула думал, что такая маленькая мышка, как я, не сможет играть с большими кошками. Несмотря на то что мне разрешили продолжать тренироваться с профессионалами, я все еще был вынужден играть с теми, кому было меньше двадцати и восемнадцати. Также я тренировался в одиночку, порой часами. Я знал, что мне надо было постараться, если я хотел чего-нибудь добиться. Я играл не только для толп болельщиков, я пытался реализовать собственные амбиции. Я не мог позволить себе провалиться.
Я близко к сердцу воспринял совет Лулы. Я начал есть, как конь, извлекая максимум пользы из прекрасной еды, которая в клубе предлагалась в любое время. Я не мог достаточно быстро вырасти.
Я хорошо играл за юношескую команду и помог ей стать чемпионом в том году. Однажды меня взяли в состав футболистов возрастом до шестнадцати лет, чтобы я мог усилить их позиции в финале местного турнира. В конце концов, мне было всего пятнадцать. И все равно игра в моей возрастной группе казалась мне понижением. Нашим соперником выступил «Жабаквара», еще один футбольный клуб из Сантоса. Судьей был Ромуальдо Арпи-Филью, который много лет спустя будет отвечать за финал Чемпионата мира 1986 года. Во время матча мы должны были бить пенальти, что определило исход игры. Удар был за мной, но мяч пролетел над перекладиной, и мы упустили титул. Я был опустошен. Болельщики меня освистали. Я плакал и даже выл, настолько я обезумел от горя. Я испытывал смесь позора и сокрушительного стыда, и в тот вечер я решил, что больше не смогу быть в «Сантосе».
То была детская реакция, но тем не менее очень сильная. На следующий день я проснулся в половине седьмого утра, твердо намереваясь сбежать и вернуться домой в Бауру. Я тихо собрал вещи, на цыпочках вышел из комнаты и направился к двери. Как только я до нее добрался, я услышал голос:
«Эй, ты! Кто дал тебе разрешение уйти?» Это был Сабузиньо, работник клуба. «Таковы правила. Все младшие должны получить письменное разрешение на выход из здания», – добавил он.
«Знаю, знаю, – сказал я. – У меня оно есть, просто выпусти меня, и я тебе потом его принесу».
«Нет, не пойдет. Либо ты приносишь его сейчас, либо никуда не идешь».
Вот так. Мой план побега провалился при первом же препятствии. Сейчас я понимаю, как мне повезло, что он меня остановил, даже если это и произошло из-за обычной формальности. Когда Сабузиньо понял, что я попытался сделать, он преподал мне важный урок. «Все время от времени совершают ошибки, – сказал он. – Но нужно учиться на своих промахах, а не сдаваться!» Если бы я ушел, возможно, «Сантос» не принял бы меня обратно – тогда к дисциплине относились очень серьезно. Я чувствую, что Сабузиньо спас меня, и мне ужасно повезло, что он был там именно в это время.
* * *
Спортивный директор «Сантоса», сэр Антонио, честно сказал мне вскоре после моего приезда, что хочет предложить мне контракт. Конечно, я был взволнован – я не так долго там пробыл, и вот они уже пытаются сделать так, чтобы я остался. Но оказалось, что это был не совсем тот контракт, на который я рассчитывал, – он не гарантировал участие в основном составе, и поскольку я все еще являлся несовершеннолетним, он не был легален в полном смысле этого слова. Клуб просто выразил свою заинтересованность во мне, а в будущем, когда я бы стал достаточно взрослым, мне могли предложить официальный договор. Но, как бы то ни было, это был шаг в верном направлении, и я не мог от него отказаться.
Валдемар де Брито следил за всеми обсуждениями контракта, за каждой мелочью – 6000 крузейро в месяц, плюс питание и проживание. От моих родителей требовалось их согласие, так что мы отправились обратно в Бауру. Было здорово вернуться домой, но когда я сказал, что решил остаться в Сантосе, все расплакались! Я думал, что они будут рады, но мама и бабушка не хотели терять общество любимого Дико. Оказалось, что мама думала, что я ехал в Сантос только показать себя, а не жить там, поэтому была очень расстроена. Настолько сильно, что это подкосило и меня, и я решил, что не могу так огорчать маму и должен отказаться от предложения «Сантоса» и остаться в Бауру.
И снова Валдемар вмешался и взял на себя решение этой проблемы, которая стремительно разрасталась до масштабов настоящей драмы. Он поговорил с Дондиньо и мамой о Сантосе, рассказал им о клубе, о том, какое будущее меня там ждало, уверил родителей в том, что все будет замечательно. В конце концов, ему удалось их убедить; он убедил и меня, хотя я был твердо настроен, что не вернусь в «Вила Белмиро».
Я поехал обратно в Сантос вместе с Валдемаром и подписал контракт. Я продолжил тренироваться с основным составом, хоть и играл в молодежных командах. Начинал я в качестве armador, то есть опорного полузащитника, но теперь меня поставили на позицию атакующего полузащитника. Моими конкурентами, также претендующими на эту позицию, были Дел Веккио и Васконселос. Наблюдая за их игрой, я думал, что мое время придет нескоро. Они были главными бомбардирами команды и отличными футболистами, к тому же уже прижившимися на своих позициях. Но снова Господь обратил на меня свой взор… Недалеко от Кубатана должен был пройти тренировочный матч; не все члены основного состава собирались туда ехать, так что я получил шанс впервые присоединиться к команде. Мы победили со счетом 6:1, причем я забил четыре гола. Поскольку это был всего лишь товарищеский матч, результат не учитывался в статистике игроков, так что эти голы никак не отразились на моей карьере, но для меня они были чрезвычайно важны. Я видел, что остальные футболисты стали немного иначе ко мне относиться после этого матча, они будто бы начинали понимать, почему меня приняли в клуб в столь юном возрасте. И также эта игра положила конец «Газолине», прозвищу, которым меня по-доброму наградили по приезде, – после матча в Кубатане я снова стал Пеле, и Пеле я и остался. Пресса также узнала о моем отличном выступлении, из-за чего клуб был вынужден дать мне показать себя в основном составе.
* * *
Штат Сан-Паулу больше всего известен своими ранчо, земледелием и тяжелой промышленностью. Но Сантос совсем другой – это пляжный город, гораздо больше похожий на Рио-де-Жанейро, чем на каменные джунгли Сан-Паулу. Я этому очень радовался, потому что это означало, что свободное от тренировок время я мог проводить на побережье.
Правда, сначала я чувствовал там себя немного некомфортно. Я боялся не моря или чего-то подобного – а женщин. В Бауру купальники были не в ходу – зачем там купальники, если ближайший пляж был в пятистах километрах от города? К тому же мама мне говорила, что женщины в купальниках – или даже джинсах, если уж на то пошло – не были порядочными и благопристойными. Она советовала мне остерегаться женщин, демонстрирующих свое тело. Поскольку я был очень религиозен, меня это крайне беспокоило, так как, приходя на пляж, я хотел только пялиться на женщин в крошечных бикини. Я ужасно боялся, что Бог решит, что я согрешил, и накажет меня. Потом я привык и понял, что единственным разумным выбором пляжной одежды для женщин было бикини.
Я скучал по друзьям и семье, оставшимся в Бауру, но постепенно я привыкал к своим новым футбольным товарищам. Я ходил в кино, мы играли с мячом на пляже, проводили время, катаясь по городу на трамваях. Еще мне очень нравилось рыбачить. У одного из моих друзей было рыболовное судно, и мы уходили в море, чтобы ловить рыбу. Я не очень хорошо чувствовал себя на волнах, мне быстро становилось дурно, но рыбачить я любил, и у меня очень даже хорошо получалось. Я научился ловить рыбу в Бауру, в пресной воде, так что нужной сноровкой я уже обладал.
Как бы то ни было, именно во время рыбалки произошла одна из моих величайших личных трагедий того времени. Мы с Клаудио, вратарем, и Сабузиньо, остановившим меня, когда я пытался сбежать из «Сантоса», отправились в Прая-Гранди. И прямо на моих глазах Сабузиньо упал со скалы и начал тонуть. Мы не смогли его вовремя спасти, и он погиб. Я всегда буду помнить его веселый нрав и дружелюбие.
Спустя где-то месяц тренировок с основным составом мне, наконец, дали возможность поучаствовать в матче. Я никогда не забуду эту дату. Это было 7 сентября 1956 года – годовщина независимости Бразилии и название моей первой босоногой команды. Отличное сочетание.
Мы играли против «Коринтианс» – не того главного клуба «Коринтианс», который так нравился мне в детстве, а менее крупной команды из Санту-Андре. Это был товарищеский матч, и Лула не выпускал меня со скамейки запасных всю первую его половину. Во втором тайме он вывел меня вместо Дел Веккио. Почти сразу же я забил свой первый «официальный» гол – первый в списке из 1280 последующих. Пепе попробовал забить, но вратарь отразил удар, после чего в ворота мяч отправил уже я. Я был в экстазе. Я бегал и радостно скакал – ведь об этом я мог только мечтать! Чего уж говорить о том, что в пятнадцатилетнем возрасте я получил возможность сыграть в профессиональной команде. Через все поле я побежал к тренеру и обнял его, а затем мы обнялись и с остальными игроками. А потом я вдруг подумал: «Как мне сообщить об этом папе?» Тогда еще не было мобильных телефонов; впрочем, не было и таксофонов. Даже когда игра возобновилась, я все еще не мог выбросить из головы мысль: «Как сказать папе?» Поскольку это был товарищеский матч, я знал, что радиотрансляции не будет. Лишь на следующий день мне удалось поделиться с ним этой новостью.
В конце матча болельщики аплодировали – они все были фанатами «Коринтианс», так как матч проходил на их стадионе. Думаю, они пришли посмотреть на меня из любопытства, поглядеть, чего стоил этот мальчик. В Сантосе меня уже хорошо знали, потому что я играл в молодежных командах, но для них я был новичком. Футболисты также были ко мне очень добры, в конце игры они подошли и поздравили меня.
В будущем вратарь «Коринтианс», Залуар, будет вспоминать этот день. Он сделает визитку, в которой назовет себя «вратарем, пропустившим первый гол Пеле». Кажется, он даже чуть ли не больше радовался этому голу, чем я сам.
* * *
Еще до моего дебюта в Сантосе ко мне проявляли большой интерес. В те дни посмотреть на тренировки собирались 5000-6000 зрителей. А когда запасные играли против основного состава (и я тогда всегда был в числе запасных), толпа увеличивалась в размере вдвое, занимая половину «Вила Белмиро». И, казалось, большинство зрителей болели за нас, запасных. Болельщики прыгали и выкрикивали мое имя. Это было похоже на настоящее соревнование, что, разумеется, придавало мне уверенности. Я привык к вниманию, и мне это очень помогло, когда я стал полноправным членом основного состава.
В футболе нужна удача, и мне она определенно улыбалась – за чей-то счет. В данном случае жертвой стал мой друг Васконселос.
«Сантос» играл против «Сан-Паулу» в рамках чемпионата на заполненном стадионе «Вила Белмиро», и для принимающей стороны игра началась плохо; позже ситуация ухудшилась совсем. «Сантос» во втором тайме проигрывал со счетом 3:1, когда Васко столкнулся с Мауро Рамосом ди Оливейрой (который позже будет играть за «Сантос» и станет там тренером). Васконселос упал, и его лицо исказилось от боли – кто-то даже подумал, что он притворялся, но, к сожалению, это было не так. Все было серьезно: он сломал ногу.
Я вспомнил совет, который мне дали папа с Валдемаром. Футбол переменчив, и в любой момент он может удивить. Я понял, что должен копить деньги и посылать большую часть своей зарплаты папе, который мог присмотреть за деньгами и, возможно, вложить их в покупку дома в Бауру, чтобы семья переехала из съемного жилья. Это был урок смирения. Васконселос вернулся, когда его нога зажила, но он не мог играть, как прежде, и вскоре перешел в другой клуб. Хотя я считал его своим другом, и в первую очередь я думал о его благополучии, после того как стало ясно, что какое-то время он не сможет вернуться на поле, я понял, что это был мой шанс прорваться в основной состав.
Официальный дебют состоялся в новогодние праздники. 12 января «Сантос» играл против шведской команды «АИК», которая приехала принять участие в соревновании с бразильскими клубами. Я чувствовал, что это моя первая настоящая проверка, в особенности это ощущение было связано с тем, что они являлись иностранцами. Тем не менее я был уверен в себе. Я не забил гол – эта роль досталась Фейжо, левому защитнику, пробившему штрафной, – но, думаю, я хорошо справился, поскольку после матча все подходили меня обнять.
С того момента, как Васко остался в стороне, мы с Дел Веккио, или Део, как мы его звали, сменяли друг друга. Таким образом Лула держал нас обоих в форме, что свидетельствовало о его высоких навыках организации труда. Благодаря его подходу между нами с Део не было никакой враждебности. Никакой обиды, только уважение. Мы упорно тренировались и усердно играли вместе ради «Сантоса», и если тренер решал, что в какой-то день один из нас должен был выходить на поле, мы принимали это абсолютно спокойно. Второй садился на скамейке запасных и подбадривал команду.
В начале 1957 года руководство «Сантоса» обратило внимание на то, что мой контракт в том виде, в котором он существовал на тот момент, потерял актуальность, поскольку мне было уже шестнадцать. Валдемар и Дондиньо приехали для обсуждения новых условий – я надеялся на более выгодное предложение, раз я так хорошо играл, но клуб считал, что я был еще слишком маленьким, а потому мог легко получить травму в любое время. (Я считал, что именно поэтому мне и стоило платить побольше.) Как бы то ни было, они сговорились на 1000 крузейро в месяц, и 8 апреля 1957 года был заключен контракт, на восемнадцать месяцев связавший меня с клубом.
Тогда же я переехал с «Вила Белмиро». Массажист «Сантоса», Раймундо, бывший баскетболист, был женат на женщине по имени Жоржина. Однажды мама приезжала ко мне и познакомилась с ней, поскольку дона Жоржина делала футболистам и их женам маникюр. Тогда-то она и предложила мне пожить у них. В их доме было много юных футболистов – включая Дорвала и Коутиньо, а также вратаря Лалу. У доны Жоржины я прожил несколько лет, и сейчас я с радостью вспоминаю о всех тех друзьях, что я обрел там.
В первой половине 1957 года я стал регулярно участвовать в матчах, и мне удавалось забивать голы. Правда, хорошо знали меня только местные. И лишь в июле у меня появилась возможность заявить о себе перед всем миром.
В Рио-де-Жанейро должен был проходить турнир между четырьмя европейскими и четырьмя бразильскими клубами. В одну из бразильских команд входили футболисты из «Сантоса» и «Васко да Гама». Меня выбрали на роль центрального нападающего.
Тогда я впервые побывал в Рио, находящемся в пятистах километрах вверх по побережью от Сантоса. Я даже не знал, чего ожидать. Разумеется, я был в курсе, что тогда этот город являлся столицей Бразилии, и что он в несколько раз больше Сантоса. Посмотреть Рио мне, правда, не удалось, наш тренер привез нас прямо на стадион «Сан-Жануарио», принадлежавший «Васко», где мы отдохнули и затем целый день тренировались.
Кроме того, тогда я впервые получил возможность сыграть на стадионе «Маракана». Я узнал о нем в 1950 году, когда там проводился Чемпионат мира. Он был построен специально для этого соревнования и был тогда еще крупнейшим стадионом в мире. Когда однажды мне довелось там тренироваться, я не поверил своим глазам. Помню, что я подумал: «Как что-то столь огромное вообще может существовать?» Стадион был колоссальных размеров. Когда я впервые вышел на его поле, то понял, что и оно было достаточно большим. На его фоне «Вила Белмиро» казался поистине крошечным. Я был поражен. Во время тренировки я порой просто смотрел и смотрел на трибуны и был не в силах отвести глаза.
Хотя на протяжении всей своей карьеры в Бразилии я играл только за «Сантос», «Маракана» занимает в моем сердце особое место. Я знаю, что на этом стадионе наша сборная потерпела ужасное поражение в 1950 году, но в то же время там состоялось много очень важных для меня матчей (о них я подробнее расскажу чуть позже). Первая игра между звездами «Сантоса» и «Васко» и «Белененсиш» из Португалии, возможно, показала, что на этом стадионе мне будет сопутствовать удача. Посмотреть на нашу игру пришло невероятное количество человек, а когда мы выбегали на поле, вокруг запускали фейерверки. Атмосфера была просто потрясающая. Первый гол я забил, будучи окружен тремя защитниками в штрафной площади. Во второй раз я обошел защиту и отправил в ворота мяч, пролетевший прямо над вратарем. Третий же гол был молниеносно забит с штрафной площади. Все три гола были очень разными, и, думаю, я показал всем, на что был способен.
В том турнире мы приняли участие еще в двух матчах против «Фламенго» и «Сан-Паулу», и в обоих я забивал голы. Должно быть, я смог произвести сильное впечатление, поскольку меня сразу же позвали в национальную сборную. Я должен был принять участие в первом матче Кубка Рока, традиционного соревнования между Бразилией и Аргентиной, которое состоялось в следующем месяце. Мне все еще было всего шестнадцать лет. И снова матч проходил на «Маракане». Я вышел на поле во втором тайме (снова заменив своего коллегу по клубу Дел Веккио), на мне была футболка с номером 13. Бразилия отставала на одно очко, но вскоре после того, как я вступил в игру, я забил гол. В итоге Аргентина выиграла со счетом 2:1, так что во втором матче мы должны были выложиться на полную.
Матч проходил на стадионе «Пакаэмбу» в Сан-Паулу, и я впервые вышел на поле в самом начале игры. Я сразу отлично себя показал, и спустя восемнадцать минут я вбежал в штрафную площадь и открыл счет. Маццола забил второй гол, и игра завершилась со счетом 2:0, и это означало, что Бразилия выиграла Кубок Рока. Я получил свой первый международный титул; и я даже не мог предположить, что он будет только одним из многих…
В свой первый сезон в «Сантосе» я присвоил себе футболку с номером 10. На чемпионате штата Сан-Паулу, главном нашем турнире, я забил больше голов, чем кто-либо, а именно семнадцать. Тренировки и питание также преобразили меня. Спустя полгода я набрал мышечную массу, стал сильнее. Я так накачал ноги, что каждое бедро стало в обхвате не меньше талии. Я был поражен тем, насколько изменилось мое тело.
Я усердно тренировался. Я всегда был перфекционистом – я и сейчас такой. Особенно много внимания я уделял левой ноге, поскольку она была слабее правой. Еще я отрабатывал удары головой. В то время у нас было хитрое приспособление для оттачивания подобных ударов: с конструкции свисал мяч, к которому надо было подпрыгивать. Сейчас ничего подобного уже не найти, но тогда такое оборудование было очень полезным. «Сантос» владел спортзалом, и в течение года я изучал карате, что помогло мне научиться падать и прыгать. После этого я занимался дзюдо. Это способствовало развитию чувства равновесия и ловкости. Поэтому я никогда не падал, обходя других футболистов.
Я был самым молодым футболистом в лиге, и я равнялся на ветеранов, особенно Зизиньо, который играл за «Сан-Паулу». Он считался самым интересным игроком Бразилии во время Чемпионата мира 1950 года. Я был очень взволнован тем, что теперь могу играть против него. Я помню матч, состоявшийся в ноябре 1957 года, когда «Сан-Паулу» нас сделал, – они победили со счетом 6:2, а Зизиньо показал настоящий класс. Он потрясающе играл: его пасы, удары, перемещения – все было прекрасно. А за год до этого он помог «Сан-Паулу» победить на чемпионате штата.
Я боготворил Зизиньо. Он определенно был достаточно хорош для участия в Чемпионате мира 1958 года, но все же отказался. Зизиньо чувствовал, что его время подошло к концу, что, конечно, безумно жаль. И сейчас его помнят как, пожалуй, лучшего бразильца, который никогда не побеждал на Чемпионате мира. Ему не повезло, что он ушел из футбола еще до широкого распространения телевидения и видео – если бы он застал эту эпоху, то был бы намного известнее.
Несмотря на то что нас разгромили со счетом 6:2, позже Зизиньо сказал, что был очень впечатлен, увидев меня впервые. «Он боролся, как настоящий боец, на протяжении всего матча! Мне ужасно понравилась его техника и его личные качества. Я подумал, что он многого сможет достичь. И не ошибся». Когда много лет спустя я рассказал о том, что старался равняться на него, он ответил следующее: «Дорогой спортсмен этого столетия, великий Король Пеле, если я был полезным зеркалом для тебя на старте твоей карьеры, то, будь уверен, я невероятно этим горжусь».
* * *
Когда наступил 1958 год, клубы окутало сильное возбуждение. В этом году проходил Чемпионат мира, и все мы старались изо всех сил, чтобы произвести хорошее впечатление и попасть в сборную. Дондиньо первым услышал о том, что меня пригласили, но он не был в этом уверен. Отец разговаривал со мной по телефону из Бауру и рассказал о том, что услышал по радио, как там упомянули не то Теле, который играл за «Флуминенсе», не то Пеле. «Думаю, ты в сборной, сынок», – сказал он. Так что я немедленно отправился в «Сантос» хоть что-то разузнать об этом. Модесто Рома, президент клуба, сказал мне: «Эй, малыш, ты попал в Seleção [4]».
Доставить нас в Швецию должен был Висенте Феола. Но сперва ему требовалось отобрать окончательный состав футболистов, и это было ужасно. В то время система была такова, что изначально приглашение в сборную получали намного больше игроков, чем в итоге садились на самолет и летели на Чемпионат мира, и процедура отбора поистине сводила с ума. Нас всех позвали на встречу с главой делегации Бразилии, доктором Пауло Машаду де Карвальо, которому предстояло огласить список обреченных. Мы все очень нервничали, ведь это был такой ответственный момент. Когда доктор Пауло закончил, а мое имя все еще не прозвучало, сперва я подумал, что он, должно быть, читал список тех, кто отправлялся на чемпионат, – он назвал имя Луизиньо, например, звезды «Коринтианс» и бесспорного кандидата на место в самолете. Но нет, Луизиньо не выбрали. Зато взяли меня.
Решение тренера было окончательным, но все так возмутились, что Луизиньо остался за бортом, что было решено устроить матч против «Коринтианс» на «Пакаэмбу», вероятно, для того, чтобы он мог произвести на тренера впечатление и доказать, что тот был не прав. На стадионе был аншлаг, и болельщики «Коринтианс» нас освистали. Все выглядело так, будто «Коринтианс» была сборной, а мы – какой-то иностранной командой. Орландо должен был блокировать Луизиньо, и, казалось, он очень нервничал. Но Луизиньо не очень хорошо играл. Мы доминировали в зоне защиты и полузащиты, кроме того, мы атаковали и забивали. При счете 3:1 в пользу сборной я получил мяч в зоне полузащиты «Коринтианс» и направился к штрафной площади, когда словно из ниоткуда возник Ари Клементе, намеревающийся отобрать у меня мяч. Я попробовал его обойти, но он ударил меня по колену. Я упал. Я думал о том, смогу ли продолжать играть – да, смогу, говорил я себе, но колено подвело, стоило мне только встать.
Меня увели, и я помню, как с надеждой смотрел на доктора нашей команды, Хилтона Гослинга, и Марио Америко, физиотерапевта. Казалось, что все мое будущее было в их руках. Доктор Гослинг хотел меня подбодрить и сказал, что все будет нормально. Они приложили лед к тому месту, на которое пришелся удар, и Марио Америко, слегка запинаясь, сказал: «Слушай, Crioulo, я хочу убедиться, что ты в порядке». Слово «crioulo» означает «креол» или «черный человек», и в то время меня так называли. Собственно, это было прозвище многих черных. Марио Америко считался очень значимым персонажем в истории бразильского футбола, и, тоже будучи черным, он с любовью меня так называл. Мы с ним хорошо ладили – между нами была какая-то особая связь. Той ночью я разволновался о том, смогу ли выступить в Швеции. Я поговорил с доктором Пауло Машаду де Карвальо, «Маршалом Победы» (как его прозвали на стадионе «Пакаэмбу»), очень честным человеком, и сказал, что не хочу быть обузой для команды. Он был уверен в том, что я поправлюсь. Но позже я узнал, что был на волоске от того, чтобы остаться в Бразилии. Они долго обсуждали этот вариант.
Очевидно, доктор Гослинг сказал друзьям, что не было никаких шансов на то, что я смогу участвовать в тренировках сборной, и, возможно, и в самом Чемпионате мира. Он видел меня после травмы, знал, что мне было некомфортно: я прихрамывал и неуверенно бил по мячу. Позже я узнал, что они рассматривали Алмира, полузащитника «Васко да Гама», в качестве замены. Но доктор Гослинг рассчитывал на то, о чем мы и думать не смели: меня оставили в сборной, и, к своему удивлению, я оказался в самолете, отправляющемся в Италию, где у нас должны были пройти разогревочные матчи перед главнейшим турниром в мире.
* * *
В детстве я хотел стать пилотом. 24 мая 1958 года я, наконец, впервые в жизни вошел в самолет. То был «DC7-C», принадлежавший компании «Панэир ду Бразил», и именно на нем сборная летела в Европу. Я был поражен, для меня все было в новинку, и я не мог сомкнуть глаз. Когда мы добрались до Ресифи, где должны были дозаправиться, стало понятно, что именно значила сборная для бразильцев. В аэропорту были тысячи людей, и мы покинули самолет для того, чтобы посетить прием местных высокопоставленных лиц.
После двенадцатичасового перелета мы приземлились в Лиссабоне. Наш стоматолог, доктор Марио Тригу, делал все возможное для того, чтобы это время прошло незаметно, и старался отвлечь нас от мыслей о полете (всего однажды я видел доктора Марио в роли клоуна – к счастью, у меня никогда не было стоматологических проблем, он даже сказал, что у меня лучшие зубы в команде). Доктор даже придумал викторину, а Мацциола сыграл его ассистента. Он назвал игру «Лишь небо – предел», в честь бразильской телевизионной программы. Подшучивали в основном надо мной, но я всегда смеялся – мы были так счастливы вместе, так довольны тем, что летели представлять нашу страну. Однажды он спросил: «Как называется столица Италии?» Я сказал, что Аракажу, столица штата Сержипи; и он продолжал: «Как называется крупнейший город мира?» И я ответил, что это был Серра-да-Раис, где родился Гарринча. Все смеялись, мы отлично проводили время, и полет прошел замечательно. Особенно это пошло на пользу мне, поскольку я, чувствуя себя как моряк в первом плавании, забыл о колене.
После еще одного трехчасового перелета мы оказались в Риме, городе папы римского, центре католического мира. Ночевали мы в отеле «Universo», где восстановили силы, а затем отправились на автобусную экскурсию по Вечному городу. Тем утром, 26 мая 1958 года, я почувствовал, как важно находиться в колыбели цивилизации и потрясающей истории. Это был понедельник. Мы отправились в Ватикан, и, хотя мы не смогли увидеть папу, мы посетили мессу. Водитель провез нас по стандартному маршруту: мы посмотрели Колизей, Фонтан Треви, Олимпийский стадион, Виа Венето и другие исторические достопримечательности. И мы очень хотели отведать потрясающей итальянской еды. Мы все начали кричать: «Обед! Обед!» и отправились пировать – Рим запомнился нам и этим.
Главы национальных сборных организовали два тренировочных товарищеских матча против итальянских клубов для подготовки к Чемпионату мира. Первый проходил во Флоренции против «Фиорентины». Меня еще раз обследовали и не допустили к участию – на тот момент я еще не знал, что доктор Гослинг до сих пор боялся, что я, возможно, не смогу играть в ближайший месяц или даже больше. Я встретился с доктором Пауло и снова высказал свои опасения в том, что я впустую занимаю чье-то место в команде. Надо отдать ему должное, он доверял решению доктора Гослинга, основанному на чисто медицинской точке зрения, однако он знал, что Жозе ди Алмейда, один из директоров, уже предлагал отправить меня домой. Мне об этом не рассказывали. Вместо этого доктор предложил ультиматум: если я хочу получить шанс на участие в чемпионате в Швеции, я должен пройти очень интенсивный и болезненный курс лечения. Конечно, выбора не оставалось совсем, и потому я согласился. Было и вправду тяжело: курс в основном включал в себя процедуры с невыносимо горячими полотенцами.
Второй матч проходил в Милане, мы играли против «Интернационале». Я все еще сидел на скамейке запасных. Потом мы полетели над Швейцарскими Альпами (прекрасный был вид!) через Германию в Копенгаген, в Данию. В аэропорту мы перекусили и сели на самолет «Конвэр», на такой же, какими владеют компании вроде «Вариг» в Бразилии. В последний раз проведя сорок пять минут в небе, мы без всяких приключений приземлились в аэропорту Гетеборга. Было 2 июня, и до первого матча оставалось всего шесть дней. Мы попали в четвертую группу вместе с Австрией, Англией и СССР, с которыми нам предстояло играть именно в этом порядке. Мы жили в местечке Хиндос недалеко от Гетеборга, остановившись в очень комфортабельном отеле, – он был поистине роскошен. Там предлагались соки, круассаны, йогурты и многое другое. Доктор Гослинг немало времени потратил на поиск места для нашего лагеря, и он справился с этой задачей поистине великолепно. Я быстро полюбил Швецию за ее прекрасные пейзажи, многочисленные озера, деревья и свежий чистый воздух. Все было очень хорошо организовано, а шведы оказались приятными, внимательными и очаровательными людьми.
Большая часть блюд в нашем отеле была приготовлена из рыбы (конечно же, мы попробовали настоящие португальские сардины) и мяса. Мы все скучали по рису, но как только организаторам удалось раздобыть для нас мешок этого драгоценного продукта, оказалось, что Марио Америко и Кастильо превосходно готовят! С тех пор на ужин мы ели рис, и никто не жаловался на питание, которое на самом деле было разнообразным и качественным. Но только не когда мы путешествовали – доктор Гослинг опасался отравления, а потому настаивал на том, чтобы в поездках на матч и обратно мы ели только бутерброды.
В команде царила хорошая атмосфера. Между нами установилась особая связь, и у каждого помимо «футбольного» имени появилось прозвище. Встречались у нас и странные имена – никуда от этого не денешься. В Швеции Жилмар был «Жирафом», возможно, из-за длинной шеи; Кастильо, отличный человек, был «Бурисом», хотя я не уверен, связано ли это со сходством с актером Борисом Карлоффом или же с тем, что он произносил «buris», когда просил bule, кофейник. Де Сорди был «Cabeça», то есть «Голова»; у Джалмы Сантоса было несколько прозвищ, но больше всего всем нравилось «Rato» («Крыса»). Беллини, которого в «Васко» звали «Капитан», теперь стал «Boi» – «Быком». Дино Сани стал «Joelho» – «Колено», потому что он был лысый, и голова у него была похожа на коленку. Не могу сказать, как мы прозвали Зито и Орландо, они бы мне этого никогда не простили. Диди был «Черной цаплей», Маццола был «Cara de Pedra» – «Каменным лицом». Пепе мы назвали «Macaroni», понятия не имею почему. Загалло был «Плаксой», а меня, черного, прозвали «Alemão» – «Немец», опять же, я не знаю почему.
Это все были лишь глупые шутки, мелочи, но они объединили нас и способствовали развитию в коллективе дружеской атмосферы, что помогало нам на протяжении всего пути. Мы уже знали, что были сильной командой, и хорошо подготовились: помимо Феолы и доктора Гослинга с нами работал Пауло Амарал, пионер физической подготовки игроков. Он заставлял нас тренироваться изо всех сил, без послаблений, и не принимал никаких отговорок. Единственное, чем я тогда был недоволен (но я ему этого, конечно, не говорил), так это тем, что он всем давал одинаковые упражнения вне зависимости от физической формы, возраста или конституции. Дело даже не в том, что я недавно получил травму, мне по-прежнему было всего семнадцать лет, так что я полностью прочувствовал на себе последствия такого режима. Но в те дни само присутствие хоть какого-нибудь тренера было огромным прогрессом. И на самом деле интенсивность занятий отлично соответствовала такому короткому мероприятию, как Чемпионат мира, в котором можно было сыграть в шести матчах максимум.
Помимо прозвищ и тренировок нас еще объединяли маленькие путешествия, в которые мы отправлялись всей командой, – в парк «Лисеберг» в Гетеборге, например, где я от души повеселился, метая дротики в мишени. Еще мы ходили в танцзалы, где можно было послушать разные группы или посмотреть шоу, кроме того, там всегда было много девушек. Шведкам мы нравились. Особенно их привлекали черные – наверное, наш экзотический образ был для них в новинку. Помню, что за мной бегали все четырнадцати– и пятнадцатилетние девчонки. Обычно наибольшим вниманием противоположного пола пользуются высокие красавчики вроде Мауро или Жилмара, вратаря, или Нилтона Сантоса. Но нет – тем девочкам нужны были маленькие crioulos: я, Диди и Моасир; они считали нас по-настоящему красивыми! Чудесное было время. У меня даже произошел небольшой роман с роскошной шведкой по имени Илена, которую моя темная кожа восхищала настолько же, насколько меня – ее голубые глаза и белокурые волосы. В Хиндосе у нас также была возможность рыбачить, что мне очень нравилось. В спокойствии и тишине мои мысли парили… Я мечтал о здоровом колене, думал о футболе.
Я еще не оправился от травмы к нашей первой игре против Австрии в Удевалле, поэтому за матчем я наблюдал со стороны. Мы хорошо начали. Маццола вывел нас вперед, а Нилтон Сантос с легкостью забил второй гол, а Маццола в последнюю минуту добавил и третий. Мы все были довольны этой победой.
Три дня спустя мы играли против Англии в Гетеборге, и снова доктор Гослинг сказал, что, несмотря на лечение, было слишком рано подвергать колено такому испытанию. Этот матч дался нам тяжелее первого, и мы смогли лишь удержать ничью 0:0. Англичане отлично справились со своим домашним заданием и привезли сильных защитников, включая Билли Райта из «Вулверхэмптон Уондерерс» и Дона Хоу из «Вест Бромвич Альбион». Они сдерживали Диди, хотя Вава однажды попал в перекладину, два удара Маццолы блестяще отразил вратарь Колин Макдональд.
И вот замаячил третий матч против СССР, последний в группе. Результат был для нас очень важен, и мы волновались, поскольку не чувствовали, что показывали все, на что были способны. А команда СССР была о себе очень высокого мнения. Из-за холодной войны их побаивались, и они выиграли олимпийское золото в 1952 году в Хельсинки. Как и наша команда, СССР победила Австрию и вничью сыграла с Англией, так что в нашей группе последний матч был решающим. К тому времени я на стены лез от разочарования. На тренировочных матчах между основным составом и запасными мы с Гарринчей (запасные) размазывали основной состав. Мы сводили их с ума. Когда эти матчи судил Пауло Амарал, ему приходилось выносить сомнительные решения не в нашу пользу, потому что иначе у них не было никаких шансов на победу.
Я узнал, что буду играть в том матче еще за день до него. Зито, мой товарищ-полузащитник из «Сантоса», подошел со мной поговорить и сказал: «Думаю, пришло наше время». Я ответил: «Что, в этом матче, в самом сложном?» Он сказал, что Маццола чувствует себя не очень хорошо, и он подумал, что нам обоим дадут шанс. А потом представитель делегации, Насименту, спросил меня: «Ты готов? Феола собирается тебя взять».
Мы с Гарринчей играли с основной командой на последней тренировке. Она была запланирована на полдень, но Феола разозлился из-за присутствия журналиста, передававшего информацию советской команде, так что он в последний момент перенес тренировку на утро. Сразу после завтрака мы пошли на поле. Я знал, что за мной будут пристально наблюдать, поэтому был осторожен. С другой стороны, я отчаянно хотел произвести хорошее впечатление. Сначала я немного постоял в воротах, потом поиграл на позиции левого полузащитника, и когда я перешел на позицию атакующего полузащитника, я почувствовал себя увереннее, колено меня не подводило, и я смог бегать и прыгать в полную силу. Я хорошо себя чувствовал.
Потом доктор Пауло напишет, что Феола обернулся в этот момент и сказал: «Слава богу, доктор Пауло; судя по всему, парень снова в ударе». Пауло спросил, буду ли я играть в основном составе, и Феола ответил: «Разумеется! Я так долго этого ждал». Доктор Гослинг согласился с этим заключением. Казалось, я был в полном порядке.
Как бы то ни было, предстояло преодолеть еще одно препятствие. В ходе подготовки наш психолог, доктор Жуан Сарвальес, провел тесты. Мы все должны были нарисовать человечков и ответить на некоторые вопросы – результаты помогли бы доктору Жуану оценить, можно ли было нас брать в команду или нет. Казалось, что либо такие методы опережали время, либо же просто были несколько странными. Может, и то, и другое. И доктор заявил, что меня нельзя включать в основной состав: «Очевидно, что Пеле инфантилен. Ему не хватает боевого настроя». Он также посоветовал не брать Гарринчу, который ему показался недостаточно ответственным. К счастью для меня и Гарринчи, Феола всегда руководствовался чутьем, а не мнением экспертов, так что он просто серьезно кивнул психологу и сказал: «Возможно, вы правы. Дело в том, что вы ничего не понимаете в футболе. Если колено Пеле в порядке, то он играет!».
Как только мое имя появилось в списке футболистов, это вызвало у людей любопытство. Мне было всего семнадцать, я считался самым молодым участником турнира, и пресса навострила уши. До этого все внимание было обращено на советскую команду – они числились фаворитами, и в их сборной играли несколько футболистов мирового уровня, включая непробиваемого вратаря Яшина и нападающего Симоняна.
Когда 15 июня я выбежал на стадион «Нью-Уллеви» в Гетеборге, наверное, многие из 50 000 зрителей были ошарашены, увидев маленького черного мальчика вместе с другими игроками. И, должно быть, многие были поражены, когда я расстегнул спортивную куртку и показал футболку бразильской сборной с большим номером 10 на спине. Думаю, находились там и те, кто решил, что я прибыл в качестве своеобразного талисмана, особенно странно я выглядел в сравнении с огромными русскими. Помню, как я смотрел на них и думал: «Они большие… но и большие деревья можно срубить». Я был там не только благодаря удаче. Буквально за мгновение до начала матча Марио Америко закончил в последний раз делать массаж моего колена и отправил меня играть со словами: «Ты справишься, парень». Я всегда помнил эти слова.
Мы выстроились, чтобы прослушать национальные гимны, и я почувствовал, как меня захлестнули эмоции: как я ждал этого момента. Я тренировался ради этого, терпел боль от лечения. Ради того, чтобы представлять свою страну, страну, безумно любящую футбол, на крупнейшем соревновании. Это одновременно и навевало трепет, и отвлекало. Я знал, что должен сосредоточиться на том вызове, что нам бросал этот матч.
Как только прозвучал свисток, мы продемонстрировали совершенно другой футбол. На предыдущих двух матчах мы играли совсем иначе. Гарринча тут же показал класс, обходя правое крыло и обнажая слабость линий у русских. Стоило мне подумать, что мы отлично начали, как он пронесся мимо защитника и отправил мяч в ворота Яшина. Вратарь ошибся, но мяч попал в штангу и откатился в безопасное место. Всего несколько мгновений спустя я завладел мячом и – бам! – тоже попал в штангу. Крик «Гол!» застрял у меня в горле. Диди крикнул мне: «Расслабься, парень, еще забьем, не принимай всерьез».
В первые минуты игры мы держали поразительный темп. Вскоре мы немного расслабились, когда Диди передал Ваве прекрасный неожиданный пас, и Вава отправил мяч прямо в ворота. Мы все как будто с ума посходили, прыгали на Ваву и кричали от радости. Прошло всего три минуты, и мы были впереди.
После этого мы угомонились, а мое колено стало все больше и больше меня беспокоить, хотя я старался это скрыть. Я довольно-таки хорошо играл, но я очень волновался и хотел сохранить наше преимущество. Я мечтал, чтобы игра закончилась поскорее – а это всегда ошибка, и зачастую фатальная. Я упустил две возможности забить гол, и этого бы не случилось, если бы я был расслаблен. Русские набросились на нас во втором тайме, но наша защита была неуязвима. Напряжение возросло, когда они прорвались вперед, и нам удалось застать их врасплох, и Вава снова забил гол. На тот раз мы испытали невероятное облегчение. От радости мы набросились на Ваву всей толпой, из-за чего он получил травму и вынужден был на несколько минут покинуть поле. Но дело было сделано. Мы прошли в четвертьфинал Чемпионата мира и внезапно стали фаворитами.
* * *
Той ночью после ужина в честь победы я вернулся в номер и проиграл в уме каждое движение, каждый удар. Я был не очень доволен своим выступлением. Я мог бы сыграть лучше. Однажды я попытался провести мяч над головой Яшина и понял, что это было дерзостью с моей стороны, – тогда он считался одним из лучших вратарей в мире. Мне стоило над этим поработать. Я все еще чувствовал колоссальный выброс адреналина и совсем не мог заснуть – поэтому я вспомнил ночь перед отъездом из Бауру.
В тот вечер я узнал, что следующим нашим соперником будет Уэльс, одержавший блестящую победу над Венгрией со счетом 2:1 в плей-оффе. В своей группе они были вторыми. Некоторые удивлялись, что эта команда зашла так далеко, но у них были достойные футболисты – включая Джона Чарльза, который, к несчастью для команды, получил травму и не мог участвовать в нашем матче, – и работали они очень слаженно.
Матч с Уэльсом состоялся всего через два дня после моей первой игры. Джек Келси, вратарь Уэльса, был в прекрасной форме, и его защитники отлично держались. Первый тайм завершился со счетом 0:0, и Феола в перерыве произнес воодушевляющую речь. Во втором тайме я получил мяч от Диди, стоя спиной к воротам, перекинул его на правую ногу, обошел защитника и забил. Это был мой первый гол на Чемпионате мира – и он принес нам победу в этой игре.
Матч с командой СССР был трудным и важным для Бразилии, поскольку благодаря этой победе мы стали первыми в группе. Но на личном уровне я считаю самой важной игрой турнира матч против Уэльса. Я знал, что если бы мы проиграли, то вылетели бы из соревнования. И этот гол был, возможно, самым незабываемым за всю мою карьеру. Забив его, я стал гораздо увереннее. Теперь весь мир знал о Пеле. Я был в ударе.
Чтобы попасть в полуфинал, нам впервые пришлось совершить путешествие в Стокгольм. Нашими соперниками были французы, разгромившие в четвертьфинале Северную Ирландию со счетом 4:0. Наш матч был по-настоящему волнующим. Почти в самом начале благодаря Ваве мы забили гол. Но Фонтен сравнял счет (к слову, он на том турнире забил тринадцать мячей, этот рекорд Чемпионата мира до сих пор не побит) – мы пропустили первый гол. Я подобрал мяч у сетки и пошел с ним в центр поля. Думаю, это продемонстрировало то, насколько я стал сильнее и увереннее после игры с Уэльсом. Ближе к концу первого тайма Диди снова вывел нас вперед, показав потрясающий длинный проход.
Во втором тайме, на 52-й минуте, 64-й и 75-й, я был тем Пеле, каким хотел быть, я забил три гола, и для семнадцатилетнего мальчика я играл очень отважно, проводя мячи над головами соперников, и все такое… Я был в ударе, и матч закончился удачно, несмотря на второй гол, забитый французом Роже Пьянтони. Мы победили со счетом 5:2 и прошли в финал.
К концу игры против Франции, думаю, все в мире стали болеть за Бразилию. У европейских команд всегда была сильная защита. Это связано с тем, что обычно у них больше защитников, а не атакующих, поэтому им сложно забивать. Но мы показывали волнующий, дерзкий, атакующий стиль, и толпы зрителей буквально сошли с ума. Хотя большая часть команд в этом турнире использовали построение 4-4-2, мы чаще прибегали к схеме 4-2-4: как только мы получали мяч и атаковали, то сразу четверо наших футболистов играли сообща. Гарринча был ключевой фигурой. Его дриблинг в правом крыле поражал защитников, а зрители радостно кричали: они никогда не видели ничего подобного. Как только мяч оказывался у Гарринчи, его невозможно было увести. Соперники не знали, куда он повернет. Нашим же футболистам это давало время вернуться на атакующие позиции.
Порой он и нас доводил до ручки. Мы тоже не знали, что он задумал. Я часто на него злился. Когда он завладевал мячом, я знал, что он обойдет, по меньшей мере, одного человека, а потом я ждал, что он сделает поперечную передачу. Но часто он сам вел мяч, из-за чего я оставался без дела и был вынужден вернуться на свою позицию. Мы часто спорили с ним из-за этого. И все же, несмотря на эти мелкие огорчения, мы достигли, конечно, потрясающей слаженности. Тогда еще ни я, ни Гарринча этого не знали, но тот Чемпионат мира положил начало историческому партнерству в национальной сборной: каждый раз, когда мы выступали вместе, Бразилия не проигрывала ни одного матча. (Мы не были в курсе этой статистики, пока были вместе на поле. Например, мы никогда раньше не шутили об этом – каждый был сам по себе, ведь за пределами Seleção он жил и играл в Рио, а я – в Сан-Паулу.)
Стоит также отметить Диди, особенно потому, что в конце турнира его назвали лучшим футболистом. Думаю, он это заслужил. Мы с Гарринчей были молоды и несколько наивны. Диди был очень умен, он считался маэстро, и всегда кричал на нас: «Смотри, куда бьешь!» Порой он умел схитрить в нужный момент. Он притворялся, что собирается подать поперечную передачу на одну сторону поля, а потом подавал на другую. Иногда это сбивало нас с толку. Тогда Диди кричал: «Идиоты, я пытаюсь перехитрить другую команду!»
На этом этапе я также сделал кое-какое наблюдение о Чемпионате мира. Во всех остальных командах были только белые. Я подумал, что это было очень странно. Помню, как спрашивал товарищей: «Что, только в Бразилии есть черные?»
Утро 29 июня 1958 года было серым, и над Стокгольмом разразилась гроза. Все говорили, что это сыграет шведам на руку. Но в Бразилии тоже идут дожди, и мы привыкли играть на грязном поле. Поскольку шведы также носили желтые футболки, мы на этот матч должны были надеть голубые. Некоторые сочли это плохим знаком, но доктор Пауло, глава делегации, взглянул на это с другой стороны. Он сказал, что голубой принесет нам удачу, поскольку это был цвет покровителя Бразилии, Носа-Сеньора-ди-Апаресида, и предыдущим командам он сослужил добрую службу – включая соперников Бразилии в финале Чемпионата мира 1950 года. Так что мы играли в голубом.
В команде была единственная замена: вместо Де Сорди играл Джалма Сантос. Многие поговаривали, что Феола симпатизировал Джалме Сантосу.
Сорди хорошо играл во всех пяти предыдущих матчах, и никто бы не стал делать такую замену без весомой причины. Но правда была намного прозаичнее – Де Сорди был не в лучшей форме: плохо спал перед финалом, и у него болели обе ноги. Он сказал об этом доктору Гослингу, который обычно передавал информацию технической комиссии – именно она приняла решение не выпускать Де Сорди. И так Джалма Сантос получил свой шанс.
На стадионе в тот день было 49 737 человек, и большая часть, конечно, поддерживала Швецию, но болельщики были справедливы и приветствовали аплодисментами хорошую игру обеих команд. Когда заиграли гимны, внезапно я представил себе отца, сидевшего дома и наклонившегося к радио, одновременно переживающего и испытывающего гордость. Я был преисполнен решимости оправдать его веру в меня и исполнить обещание, данное в 1950 году.
Шведы начали очень хорошо, застав нас врасплох, и спустя четыре минуты их нападающий, Лидхольм, забил гол. Стадион взревел, в воздух взлетели шляпы, бумаги и все такое. Впервые за все соревнование мы отставали, и я оп
