Федор Юрьевич Ромодановский

Одной из самых загадочных фигур в окружении Петра является "князь-кесарь" и глава Преображенского приказа тайных дел Федор Юрьевич Ромодановский. Как уже высказывалось предположение, он являлся ключевой фигурой в деле подмены царя.

Князь Борис Куракин не без сарказма писал о Ромодановском: "Сей князь был характеру партикулярного: собою видом как монстра; нравом злой тиран; превеликий нежелатель добра никому; пьян по все дни; но его величеству верный был, как никто другой".

Брауншвейгский резидент Вебер писал о Ромодановском следующее: "Он наказывал подсудимых, не спрашиваясь ни у кого, и на его приговор жаловаться было бесполезно".

Как уже отмечалось, Петр постоянно подчеркивал в письмах Ромодановскому свое подчиненное положение и постоянно отчитывался перед ним. Так, например, следуя в Азов в 1695 г., он писал "князь-кесарю": "Min heer Konig! Письмо вашего пресветлейшества, государя моего милостивого, в стольном граде Пресшпурхе мая в 14-й день писанное, мне в 18-й день отдано, за которую вашу государскую милость должны до последней капли крови своей пролить…" Далее Петр отчитывался о ходе следования судов и причинах задержки. Письмо заканчивается следующими словами: "Всегдашний раб пресветлейшего вашего величества бомбардир Piter". И подобный тон в письмах, пусть и несколько смягченный в дальнейшем, сохраняется до самой смерти "князя-кесаря".

Почти все историки в подобном обращении видят не более чем шутку. Но эта "шутка" продолжалась в течение двадцати пяти лет и принимала довольно странные формы. Токарь Петра Андрей Константинович Нартов рассказал следующий случай: по дороге в Преображенское Петр встретил богатую карету Ромодановского и, приветствуя его, не снял шляпу. Ромодановский пригласил царя к себе и, не вставая с кресла, отчитал его: "Что за спесь, что за гордость! Уже Петр Михайлов не снимает ныне цесарю и шляпы".

Но наиболее поразительное событие, дающее представление о странных взаимоотношениях Петра и Ромодановского, произошло в 1709 году. 21 декабря этого года в Москве состоялось триумфальное шествие по случаю Полтавской победы. По городу маршировали гвардейские полки, вели пленных шведов и везли боевые трофеи - знамена, пушки и даже носилки Карла XII. В процессии участвовал сам Петр, светлейший князь А. Д. Меншиков и фельдмаршал Б. П. Шереметев. Все они, к немалому удивлению москвичей и иностранцев, почтительно докладывали "князю-кесарю" об одержанных победах: царь - у Лесной, Шереметев - у Полтавы, Меншиков - у Переволочны. Обращаясь к Ромодановскому, они называли его государем.

Это уже не игра, это какой-то неуклюжий фарс или низкопробная комедия. Зачем Петру нужно было так грубо мистифицировать окружающих и так ронять свое монаршее достоинство, выставляя себя одним из подданных "князя-кесаря"?..

Убедительного ответа на этот вопрос историки до сих пор не дали. Единственное разумное объяснение этому венценосному скоморошеству может заключаться в том, что двойник Петра Алексеевича отличался все же каким-то подобием стыдливости или даже определенной честностью и длительное время так и не решался согласиться со своим новым положением. Психологически ему было легче считать себя лишь второстепенной фигурой при истинном царе, и он маниакально придерживался этой роли.

Возможна и другая версия. Ромодановский, отыскав двойника царю Петру Алексеевичу, сумел каким-то способом превратить его в послушного исполнителя своей воли. Но остается только гадать, в силу каких причин двойник более двух десятилетий подчинялся "князю-кесарю". Возможно, Ромодановский, ставя его в цари, взял с него какие-то письменные показания или обязательства, которые и держали его в постоянном страхе разоблачения. Не исключено, что это могло быть и взаимное соглашение между двойником и теми лицами, которые отдали ему царский престол. Подобное предположение находит подтверждение в одном из писем Ромодановского. В 1713 году он пишет к адмиралу Апраксину и с удивительной откровенностью и смелостью спрашивает его, что ему делать "с этим воплощенным чертом, поступающим всегда по-своему", имея в виду царя Петра. Не значит ли это, что двойник чем-то не устраивал Ромодановского и он подумывал об очередной замене? Но в этом случае он должен был обращаться только к тем лицам, которые были посвящены в тайну Петра. Видимо, Апраксин и был один из них.

После смерти князя Ромодановского в 1717 году, сын его Иван был удостоен звания "князь-кесарь", но, как кажется, уже не пользовался той властью и не имел того уважения, как его отец.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Что потеряла и что приобрела Россия со смертью Петра Алексеевича и воцарением на российском троне голландского плотника?

Во время пребывания Петра в Англии в 1698 году архиепископ Солсберийский Бёрнет, доктор богословия и весьма проницательный человек, так отозвался о русском царе: "Он имеет наклонность к механическим работам, и, кажется, природа скорее предназначила его быть корабельным плотником, чем великим государем. Это было его главным занятием и упражнением, пока он был здесь".

Двадцать лет спустя в таком же духе выразится и французский кардинал и первый министр королевства, Дюбуа, полагавший, что самое большое, на что способен Петр, быть боцманом на голландском корабле (об этом писал Вольтер в одном из своих писем).

За этими уничижительными характеристиками кроется не столько неприязнь к простому физическому труду, как разочарование после общения с русским царем - и Бёрнет, и Дюбуа не увидели в нем значительного интеллекта. Сама по себе любовь к плотницким работам и матросской службе не причина для осуждения человека. Император Диоклетиан с большим увлечением выращивал капусту и другие овощи, а Менделеев в свободное время шил чемоданы - но разве раздалось по этому поводу хоть одно презрительное слово? Нет, потому что эти чудачества были всего лишь формой отдыха от напряженной государственной и умственной деятельности этих незаурядных личностей. У Петра же иных способностей, кроме ремесленных, просто не было, как бы ни расхваливали его восторженные почитатели. Именно это и было отмечено иностранцами.

Польский историк Казимир Валишевский, несмотря на всю свою симпатию к Петру, все же был вынужден заметить: "Умения быть хорошим плотником или даже посредственным корабельным инженером оказалось недостаточным, чтобы привести в органическое движение духовные силы народа".

Валишевский выразился довольно деликатно. Следовало бы сказать проще и откровенней: Петр был слишком слаб умственно и духовно, чтобы осознать те великие цели, к которым ему надлежало вести государство. Он вел его в потемках, с каким-то озлобленным и пьяным остервенением, шарахаясь из одной крайности в другую, не имея ни любви, ни уважения к тому народу, который ему вручила судьба, и видя в нем лишь средство для достижения своих тщеславных и не всегда разумных целей.

Русский историк Н. И. Костомаров в своем труде "Петр Великий", при всем своем искреннем желании найти моральное оправдание деяниям Петра, единственно, на что мог сослаться, так это на некую вымышленную любовь самодержца к России и русскому народу. Якобы во имя этой любви он не щадил ни себя, ни окружающих. Потом историк поправился и уточнил, что это не совсем та Россия и не совсем тот русский народ, над которыми Петр властвовал, а некий вымышленный идеал, до которого он желал их довести. Наивное заблуждение русского идеалиста Николая Ивановича в отношении чувств Петра слишком очевидно: с помощью кнута одевая русский народ в немецкое платье и деспотическими методами прививая ему немецкий образ мыслей, Петр тем самым достаточно ясно обозначил свой национальный идеал. Все свое царствование он постоянно сокрушался о том, что ему в преобразованиях злокозненно мешают "бородачи", подразумевая под этим словом практически весь русский народ, за исключением своего небольшого окружения, состоящего в основном из иностранцев. Остепени его презрения и недоверия к собственному народу говорит тот факт, что иностранные офицеры на русской службе получали плату в два раза большую, нежели русские. Подобную унизительную несправедливость устранил лишь датский генерал Миних, лет десять спустя после смерти Петра. О какой любви Петра к русскому народу можно говорить после знакомства с подобными фактами?

Петр слишком много пил, и это засвидетельствовано многочисленными иностранными очевидцами (русское окружение об этой пагубной страсти царя умалчивало не столько из деликатности, сколько из трусости). Так, например, в 1717 году барон Пёлльниц, рассказывая о пребывании Петра в Берлине, писал: "Он не пропускает ни одного дня, чтобы не напиться". И подобных свидетельств можно привести сотни. Несомненно, что его пристрастие к вину можно без всякой натяжки считать алкоголизмом.

Этот порок пагубно сказывался не только на его здоровье, но, прежде всего, на управлении государством. Петр подбирал себе сотрудников исключительно из числа своих собутыльников. На высшие государственные должности могли претендовать только те люди, которые были приятны Петру в веселой компании. Со временем это стало укоренившейся практикой подбора кадров в его царствование. Именно по этим достоинствам были отобраны Лефорт, Меншиков и многие другие высокопоставленные чиновники государства.

Не любил Петр и умных образованных людей и опасался приближать их к себе. Знаменитый немецкий мыслитель и математик Лейбниц, открывший дифференциальное исчисление, считая себя славянином по крови, неоднократно предлагал Петру свои услуги. Но так ничего и не добился. Свои кадры Петр отыскивал сам, и не в университетах Европы. Во время своего первого заграничного путешествия Петр познакомился в Амстердамском порту с норвежским боцманом Корнелиусом Крюйсом, которого привез в Россию и со временем назначил адмиралом. Там же он подобрал португальского еврея Антона Девиера, который служил матросом на борту торгового судна, и сделал его своим денщиком. В 1705 году Девиер уже числится гвардейским офицером, в 1709-м - генералом, в 1711-м он женится на одной из сестер Меншикова и занимает пост генерал-полицмейстера Санкт-Петербурга. После смерти Петра Девиер был подвергнут судебному преследованию за хищения, бит кнутом и отправлен в ссылку по распоряжению Меншикова. В Амстердаме Петр купил и арапчонка, который стал российским генералом Абрамом Петровичем Ганнибалом. Контрабандист из Франции, де Вильбуа, строил при Петре Ладожский канал, но мало преуспел в этом, и его работу исправлял датский инженер Миних, впоследствии ставший прославленным русским фельдмаршалом. Знаменитые петровские дипломаты, польский еврей Шафиров и недоучившийся немецкий студент Остерман, также не имели образования и были возвеличены по прихоти царя, но не по своим достоинствам. С подобными людьми из социальных низов Петр чувствовал себя более уверенно, нежели в кругу аристократов и ученых, поэтому и приближал их более охотно.

Лейбниц в эту компанию приглашен не был, видимо, из-за чрезмерной учености, которой необразованный Петр откровенно боялся.

Не будет большим преувеличением сказать, что "птенцы гнезда Петрова" - это сплошь малообразованные и случайные люди, которым в силу поспешной или бездумной своей опрометчивости Петр доверил и внутреннюю, и внешнюю политику России. Все эти люди были похожи друг на друга отсутствием совести, веры, привязанности к отечеству. Способности их, если они ими и обладали, служили не столько славе и пользе России, как собственному, почти разбойному, обогащению. Отличала их и определенная ловкость для обращения в свою пользу различных обстоятельств и умение нравиться Петру и его любимцам - но эти качества вряд ли можно причислить к достоинствам. Бесчисленные процессы по поводу злоупотреблений властью, казнокрадства, мошенничества над этими петровскими выдвиженцами начались еще при жизни царя и наиболее усилились после его смерти. Наследники Петра не рискнули продолжать сотрудничать с этими сомнительными и вороватыми личностями и отправили их или на плаху, или в вечное заточение. И это говорит о многом.

Наиболее ярко проявились грубые вкусы Петра и его особое пристрастие к людям социальных и интеллектуальных низов в истории его взаимоотношений с Екатериной. Имея почти неограниченные возможности для выбора своей второй жены, он пренебрег и собственными аристократками, и принцессами из европейских королевских домов и предпочел им разбитную служанку из Мариенбурга - не слишком умную, не слишком нравственную и совершенно безграмотную, но умеющую без устали веселиться среди его неумеренных застолий. Как говорится, по Сеньке и шапка! С такими женщинами он чувствовал себя уверенно и постоянно отдавал им предпочтение. Он не только женился на ней, но и короновал ее императрицей, совершенно не думая ни о собственном достоинстве, ни о престиже высшей власти, ни о мнении своего народа. И это пренебрежение отозвалось катастрофой в личной жизни: его "друг сердешнинький Катеринушка" ему изменила, и это было для него величайшим унижением и позором, который он был вынужден переживать на виду не только своего государства, но и Европы. Он мстительно и жестоко казнил ее любовника, уничтожил завещание, но которому власть передавалась Екатерине в случае его смерти, но вряд ли это способствовало восстановлению душевного равновесия. Возможно, нервное потрясение - если не яд, который дала ему неверная жена для спасения собственной жизни! - и свело его преждевременно в могилу.

Пристрастие к людям низов выразилось в Петре и в выборе им своего фаворита, Александра Меншикова. Безродный выскочка так до конца жизни не научился ни читать, ни писать и с трудом ставил свою подпись, но был угодлив, умел угадывать желания Петра и быстро их исполнять, что и помогло ему возвыситься. Происходя из низов русского общества, Меншиков еще в детстве попал к Лефорту и исполнял у него обязанности денщика, проявляя похвальную ловкость. Если он и имел привязанность к своей стране и своему народу, то за несколько лет лакейской службы у иностранца полностью их утратил. Когда он перешел на службу к Петру, то это уже был человек, полностью забывший свое происхождение и по своему невежеству презиравший нравы своей страны. Как кажется, именно это и привлекло Петра в Меншикове: в этом неуче, величайшем казнокраде и неутомимом весельчаке он нашел самого ревностного сторонника преобразования России. Поскольку Меншиков мало что знал, то едва ли догадывался о том, что своими усилиями он способствует не смене привычек и одежды русского человека, но, прежде всего, разрушает сам дух своего народа. Внедрение западной культуры в российский быт было бы оправдано и желательно, если бы оно коснулось не только армии и флота, но и крестьянства, наиболее многочисленной и наиболее отсталой части населения. Но как раз крестьянство и не было затронуто нововведениями: оно не получило ни новых орудий труда, ни новых приемов ведения хозяйства, ни правовой защиты своего достояния и своих жизней. Петровская "культурная революция" прошлась по верхам, по дворянству, разрушив самобытную русскую культуру и духовную основу этого сословия и не дав ему в то время ничего взамен, кроме смехотворного подражания Европе в одежде и поведении. Лишь после Петра началось подлинное приобщение русского дворянства к европейской культуре. Именно с петровской поры дворянство, несколько сблизившееся со своим народом после этнических потрясений времен Грозного, вновь резко отдалилось от своих национальных корней и стало вновь чуждым элементом в русской среде. Достоевский, болея душой за этот трагический раскол, с горечью и презрением назвал русское дворянство "особым народцем" в своей стране. Через некоторое время трещина между сословиями разрослась в целую пропасть, что и привело к великим кровавым потрясениям…

Отрицательный вклад Петра в становление русской нации очевиден даже при поверхностном взгляде. Можно лишь с сожалением признать, что уровень преобразований, которые он произвел в России, полностью соответствовал крайне узкому кругозору и скудному духовному уровню самого преобразователя.

Отличался Петр и страшной безнравственностью, и в этом отношении он не мог быть образцом для подражания своему народу. Он собственноручно писал непристойные уставы для "всешутейшего и всепьянейшего собора", награждал участников этого сборища крайне неприличными и даже гнусными кличками, которые вряд ли можно повторить в печатном издании. Во время своих выездов за границу он постоянно нанимал женщин для утех или же требовал от принимающей стороны обеспечить его таковыми. Какие нравственные черты мог развить такой человек у своего народа? И стоит ли удивляться тому повреждению нравов, которое укоренилось в России во время его царствования?

Не обладал Петр и мужеством, которое могло бы придать некоторое благородство его малопривлекательной личности. Известно его постыдное бегство из-под Нарвы, когда он, при первом известии о появлении Карла XII, бросил свою армию и поспешно бежал в глубь страны. Повторно бежал Петр от Карла в январе 1708 году, на этот раз из Гродно. Так же трусливо вел себя Петр и во время Прутского похода, когда, окруженный турками, он настолько потерял самообладание, что был готов уступить султану за мир - а точнее за спасение своей жизни - все южные земли, в том числе и Киев, навсегда отказаться от вмешательства в европейскую политику и вернуть Швеции все завоеванные территории. Единственно, на что не соглашался Петр, так это на возвращение Петербурга, но взамен он хотел предложить шведам Псков и другие города в любом месте Центральной России. К счастью всего государства турки удовлетворились лишь малым - Азовом и другими более мелкими крепостями на побережье Азовского моря. Но в этих, сравнительно легких, условиях мира нет личной заслуги Петра.

Наследник прусского престола, будущий Фридрих Великий, писал Вольтеру по поводу его книги о Петре: "Счастливое стечение обстоятельств, благоприятные события и невежество иностранцев сделали из царя призрак героя; мудрый историк, отчасти свидетель его жизни, приподнимает нескромной рукой завесу и показывает нам этого государя со всеми человеческими недостатками и небольшим запасом добродетелей. Это больше не всеобъемлющий ум, всезнающий и стремящийся все проникнуть, - это человек, руководившийся фантазиями достаточно новыми, чтобы придать известный блеск и ослепить; это больше не неустрашимый воин, презирающий и не знающий опасности, но государь малодушный и робкий, которого храбрость покидает в беде. Жестокий в мирное время, слабый во время войны…".

Как кажется, это наиболее точная характеристика Петра и его достоинств.

После того, как к концу жизни Петра на Балтийском море появился огромный русский военный флот, а под ружье было поставлено более двухсот тысяч человек, иностранцы о Петре заговорили в другом тоне и их характеристики стали более лестными. Но подобные комплименты Петру, в которых видится лишь дипломатическая учтивость, не должны вводить нас в заблуждение. Европа считалась только с сильной Россией, считалась только с ее военной мощью, поэтому и отвешивала реверансы в сторону Петра, мнение же о нем как о посредственности на троне и его губительных для нации реформах едва ли изменила.

Мне могут возразить и привести следующий довод: этой военной мощи Россия достигла благодаря усилиям и твердой политике Петра. Поэтому его и следует считать национальным гением и титаном отечественного преобразования.

Но едва ли это верно. Как показывает история, любая страна, думающая о своем суверенитете, непременно заботится о своих военных силах. Для осуществления подобной политики не надо быть гением, а требуются лишь деньги, человеческие ресурсы и несколько опытных генералов. Отечественные историки, тем не менее, из того простого факта, что армия в России при Петре увеличилась в несколько раз, сделали поспешные выводы об огромном уме и прозорливости Петра. Но армия и флот усилились исключительно за счет страшного разорения народа и страны. Своим "гением" Петр довел народ до всеобщего обнищания, увеличив подати почти в три раза, раздув неимоверно чиновничий и полицейский аппарат. Не сумел он справиться с воровством и мздоимством своих ближайших сподвижников, и это явление в его царствование стало подлинным бичом народа. Благодаря его "гению" в стране повсеместно распространилось курение и увеличилось пьянство, в государственных органах управления наблюдалось необыкновенное засилье иностранцев, страшное мздоимство и продажность. В стране вспыхивали многочисленные бунты и происходило массовое бегство крестьян от притеснений на окраины России, а то и в иные страны (в Молдавию, в Польшу, на Кавказ, в Турцию), или уход их в разбойники, которые в царствование Петра стали страшным национальным бедствием. Свидетельствует ли подобное положение дел внутри государства о каких-либо административных талантах Петра? Конечно же, нет! Перед нами неоспоримое подтверждение его полной бездарности. Военную мощь государства он создал за счет физического и духовного обнищания своего народа.

Нельзя признать гениальной и внешнюю политику Петра. Под его руководством государственный корабль, как при сильном шторме, бросало в разные стороны, и он двигался в течение всего царствования Петра сумбурно, "без руля и без ветрил". Не доведя до логического завершения войну с Турцией и Крымом и не получив выход к Черному морю, Петр оставил гнить на рейдах воронежскую флотилию, оставил крепости по Дону и Днепру и бросился очертя голову на север, где завяз на два десятилетия в шведской войне. Неожиданно прервав войну со Швецией, он устремляется в Молдавию, где терпит постыдное поражение во время Прутского похода. После этого Петр еще десять лет продолжает войну со Швецией и наконец-то неимоверными усилиями побеждает своего северного соседа, но при заключении мира уступает большую часть завоеванного: возвращает Финляндию, часть Карелии и выплачивает в придачу два миллиона талеров (двадцать тонн серебра), как компенсацию Швеции за потерянные области и понесенные жертвы. Так, может быть, с самого начала следовало заплатить эти деньги шведскому королю за уступку нескольких десятков верст болотистого побережья Финского залива и не ввязываться в изнурительную и кровавую войну?

Петр был настолько безрассуден в своей политике, что вполне мог, по окончании шведской войны, бросить Россию в еще одну затяжную и изнурительную войну в Европе. Для этого он даже заключил союз с Францией, а впоследствии и с обескровленной, но не сломленной Швецией. Возможно, что тем самым он готовился к войне с Англией или Австрией. И только его смерть спасла Россию от новых бессмысленных жертв.

Известны и его планы военных походов в Индию и морской экспедиции на Мадагаскар. Возможно, что Петра мог ждать и первоначальный успех в этих предприятиях, но удержать приобретенные территории, ввиду их отдаленности, Россия могла лишь крайним изнурением и истощением своих человеческих и материальных ресурсов. Это прекрасно понимали наследники Петра, поэтому предали подобные планы забвению.

В этих амбициозных замыслах войны в Европе, Азии и Африке многие историки видят проявление его гения. Но верней было бы назвать это политическим легкомыслием и недальновидностью и стремлением удовлетворить лишь свое тщеславие.

В этом навязчивом желании начать новые войны есть изрядная доля пренебрежения нуждами государства и своих подданных, поскольку на южных рубежах России еще не был решен вековечный спор с кочевыми народами. Некоторые историки считают, что во время царствования Петра от набегов татар, лезгин, кумыков, ногаев и казахов Россия потеряла населения в несколько раз больше, чем за все войны того же периода. Так, только в 1717 году крымские татары захватили в плен и продали в рабство более тридцати тысяч русских людей. Все заводы на Южном Урале вынуждены были превратиться в небольшие крепости, так как постоянно подвергались нападению кочевников и теряли множество людей. Каким же надо было обладать равнодушием к собственному народу и собственной стране, чтобы при таких обстоятельствах задумывать войну с Англией, поход в Индию или готовить экспедицию на Мадагаскар! Можно ли подобное решение считать здравым и мудрым?

Совершив удачный Персидский поход, Петр присоединил к России Дагестан и часть нынешнего Азербайджана. Но эта военная удача не принесла России ничего, кроме политического поражения. Кавказ был слишком сложным регионом, в котором этническая рознь усугублялась рознью религиозной, и здесь требовалось проводить внутреннюю политику как изощренно гибкую, так и предельно жесткую. Чтобы держать в повиновении этот регион, нужен был огромный колониальный опыт, предположим как у Англии, но которым вряд ли владела русская администрация того времени. Сложным был Кавказ и в силу того, что здесь сталкивались интересы многих государств, преимущественно мусульманских, и для уверенного присутствия России в этом регионе нужна была и уверенная внешняя политика в мусульманском мире. Но ее в то время у России не было.

Так что эти территориальные приобретения, хотя они и открывали дорогу в Индию, были для России совершенно лишними и даже обременительными: новые земли поглощали ресурсы государства и требовали постоянного присутствия русских войск, не принося абсолютно никаких материальных и политических выгод. Уже в ближайшем времени преемники Петра были вынуждены вывести войска из этих земель. Отказались они и от огромной армии, и от балтийского флота, большая часть кораблей которого сгнила на рейдах Петербурга. И это была не беспечность или небрежение его приемников, а вынужденная мерз - продлись еще немного подобные темпы милитаризации, в стране вспыхнула бы гражданская война или наступил бы экономический хаос.

Не надо забывать и о тех страшных жертвах, которые понес русский народ по воле Петра. Только при строительстве Таганрога полегло более 30 000 рабочих. При строительстве Петербурга умерло несколько сот тысяч рабочих! Каждый год сгонялось туда по 30 000- 40 000 крестьян, которые очень быстро умирали от голода, эпидемий и изнурительного труда. Но следовали новые указы, и новые десятки тысяч своих подданных Петр безжалостно обрекал на смерть для возведения на болотах своего "парадиза" (рая). Новая столица России стоит, в буквальном смысле, на костях сотен тысяч русских людей. Такой же страшной ценой достались и военные победы на многочисленных полях сражений.

Без всякого преувеличения все эти жертвы можно сравнить с теми жертвами, которые понес русский народ за период нынешних реформ. Весьма примечательно, что мы наблюдаем в наши дни такое же распространение безнравственности, воровства, быстрое превращение человека в бесчувственное животное и полную потерю им нравственных устоев, такое же мздоимство и разбой, что и при Петре. Совпадение этих признаков говорит о том, что реформы и в том, и в другом случаях проводились не для блага народа и людьми, которые едва ли задумывались о судьбе нации.

Не сумел Петр прекратить и религиозное несогласие среди своего народа. Часто бывая за границей, посещая костелы и кирхи, слушая и лютеранские, и католические проповеди, Петр, как можно было бы ожидать, воспитал в себе определенную терпимость в делах вероисповедания. Но его терпимость распространялась лишь на собственную персону и на своих иностранных сотрудников, таких как Лефорт, Брюс, Гордон. В отношении русского народа он такой слабости не проявлял и вел себя подобно изуверу. С неимоверным ожесточением - как злейших врагов, если не диких зверей! - преследовал он раскольников, даже не помышляя о мирном пути решения этого конфликта. Хотя такое примирение было крайне желательным, и его как благоденствия ждала вся Россия.

Даже Костомаров, при всей своей любви к Преобразователю, должен был заметить: "Какие же меры употреблял Петр для приведения в исполнение своих великих преобразований? Пытки Преображенского приказа и тайной канцелярии, мучительные смертные казни, тюрьмы, каторги, кнуты, рвание ноздрей, шпионство, поощрение наградами за доносничество. Понятно, что Петр такими путями не мог привить в России ни гражданского мужества, ни чувства долга, ни той любви к своим ближним, которая выше всяких материальных и умственных сил и могущественнее самого знания. Одним словом, натворивши множество учреждений, создавая новый политический строй для Руси, Петр все-таки не смог создать живой, новой Руси".

* * *

Подводя итог, можно сказать, что голландский плотник, волею случая получив российскую корону, не стал русским человеком. Да, в нем со временем обнаружились честолюбивые замыслы, появился определенный военный, административный и политический опыт, но отсутствие уважения к стране, в которой он жил, и народу, которым он правил, сказалось самым пагубным образом на результатах его усилий. Не был он подготовлен к бремени власти и в умственном и в духовном плане, поэтому большею частью все его реформы поспешны и мелочны и несут на себе откровенную печать посредственности. Новой России он не создал и не пробудил спящие силы великого народа, а лишь распылил их, погубил их на многочисленных полях сражения в Пруссии, Польше, Германии, Швеции, сгноил в болотах Петербурга, растратил по пустякам.

Еще царь Михаил Федорович а вслед за ним и Алексей Михайлович начали преобразование армии, вводили полки иноземного строя, но делали это без излишней торопливости, учитывая материальные возможности государства. Уже при Федоре Алексеевиче Россия имела армию, на 60–70 % состоящую из полков европейского образца. Петр все эти военные соединения в силу неизвестных причин распустил, оставив только три пехотных полка из бывших потешных войск. Уничтожив армию своих предшественников, он тут же начал вновь формировать полки того же европейского строя! Реорганизация бессмысленная и бестолковая, отнявшая и время, и средства государства. Но такова была прихоть Преобразователя. Причем он решил создать новую армию и флот в несколько лет и, потратив сотни миллионов рублей, совершенно не считаясь ни с народом, ни с государственным бюджетом, поставил страну на грань экономического краха. В конце царствования Петра все иностранные резиденты доносили о возможном взрыве народного негодования - до такой степени народ ненавидел своего "отца отечества" и его губительные реформы.

Историк С. М. Соловьев, описывая состояние России при воцарении Петра, обращает внимание на то, что в русском народе к тому времени созрел великий дух и потребность в великих деяниях, которые явственно ощущались во всех сторонах тогдашней жизни. Историк по этому поводу образно замечает, что "народ собрался в дорогу и только ждал вождя". Возможно, Россия могла обрести настоящего вождя в подлинном царе Петре Алексеевиче, который с рождения проявил незаурядные способности, проявил уважение к своему народу и его религиозному чувству, осознавал необходимость культурного развития. Остается только сожалеть, что судьба прервала его жизнь и не дала возможности России осуществить под его руководством свой культурный и экономический взлет. Россия в свой исторический путь двинулась под руководством пьяного и невежественного голландского плотника…

Пример того, каким путем могла пойти страна, дает нам царствование Екатерины II. Да, и при ней были народные бунты, были недовольные, имели место политические процессы, процветало мздоимство и взяточничество. Но не было национального унижения целого народа! Поэтому и появилась плеяда блестящих военных, управленцев и промышленников. Именно при ней был заложен фундамент будущего культурного расцвета, и на этом фундаменте через некоторое время было построено величественное здание русской классической культуры. Екатерина не стремилась мелочно, подобно Петру, овладеть различными ремеслами, военными и флотскими навыками, но она поощряла это в других, и это было более важно для процветания империи. В ней не было фанатичного стремления любой ценой достичь цели, но в то же время при ней территориальные приобретения были в несколько раз больше, чем при Петре. Возможно, тем самым история продемонстрировала нам, что и малыми усилиями, усилиями слабой женщины, можно достичь многого. Главное - иметь здравый ум и, пользуясь им, разбудить энтузиазм и дремлющие силы своих соратников. И это Екатерине вполне удалось, поскольку она обладала государственным мышлением и, хотя была немка, умела считаться с национальными чувствами своих русских подданных.

Как кажется, подлинный Петр Алексеевич обладал этими же качествами. Поэтому вполне вероятно, что при нем Россия обрела бы победоносную армию, флот, блестящую культуру и развитую промышленность, но эти усилия обошлись бы нации значительно меньшими жертвами и без катастрофического истощения духовных и экономических сил страны. Поднявшись при таком царе, Россия могла бы более уверенно пойти своей исторической дорогой и прошла бы ее с большим достоинством и блеском. Возможно, что, не будь этой подмены, не произошло бы и трагического раскола между народом и властью, который болезненно ощущался всегда, но расширился неимоверно именно со времени Петра.