Проблема авторства произведения

Идеи Третьего Рима в Италии

Итальянский патриот Джузеппе Мадзини пропагандировал идею республиканского Третьего Рима во время объединения Италии. По его мнению первый Рим императоров и второй Рим пап, должен был сменить Третий Рим, народный. Выражение «Третий Рим» использовал в своих речах Бенито Муссолини.

Концепция третьего Рима в России

Теория «Москва — Третий Рим» послужила смысловой основой мессианских представлений о роли и значении России, которые сложились в период образования Русского централизованного государства. Московские цари провозглашались преемниками римских и византийских императоров. С подачи украинского историка Иконникова (изложившего её в 1869 году в своей докторской диссертации) длительное время бытует прочно укоренившаяся версия, что в явном виде данная концепция впервые была сформулирована в посланиях старца Псковского Елизарова монастыря Филофея великому князю Московскому Василию III Ивановичу. Эта версия прочно утвердилась в массовом сознании и нашла своё отражение в художественных произведениях:

«Храни и внимай, благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твоё, что два Рима пали, а третий стоит, четвёртому же не бывать.» (Послание старца Филофея к великому князю Василию. Эта формулировка из письма Филофея стала классическим выражением сути концепции.

Однако в действительности впервые эта идея была выдвинута существенно ранее митрополитом Зосимой в предисловии к его труду «Изложение Пасхалии», а Филофей обосновал эту концепцию в соответствии с господствовавшим тогда миропониманием и духовными запросами общества.

Политическая теория «Москва — Третий Рим» также обосновывается легендой конца 15 - начала 16 вв. о византийском происхождении шапки Мономаха, якобы присланной императором Константином Мономахом великому князю киевскому Владимиру II Мономаху.

Теория «Москва — Третий Рим» сыграла значительную роль в оформлении официальной идеологии Русского централизованного государства.

2) Традиционное и новаторское в "Казанской истории"

"Казанская история" как новый тип исторического повествования

Важная веха русской истории XVI в. – завоевание Казани (1552), которое воспринималось современниками как справедливая расплата за столетия унижения в период монголо-татарского ига, за опустошительные набеги ордынцев и казанцев на Русь, не прекратившиеся после "Мамаева побоища" (1380) и "стояния на Угре" (1480). Взятие русскими войсками Казани, а затем и Астрахани (1556) открыло водный путь по Волге, сделало возможным торговлю Руси со странами Востока. "Покорение" Казани укрепило международный авторитет Московского государства, стало одним из препятствий на пути мусульманской экспансии в Европе.

Окончательная победа Москвы над Казанью нашла отражение в целом ряде памятников древнерусской литературы. Рассказ об этом переломном событии в русско-татарских отношениях читается в составе "Летописца начала царства", "Степенной книги", "Истории о великом князе Московском" Андрея Курбского. В честь победы над Казанским ханством в Москве на Красной площади возводится церковь Покрова Богородицы (собор Василия Блаженного), которая, по словам Д. С. Лихачева, "своей нарочитой и необычной пестротой как бы подражала Востоку". В этой усложненности архитектурных форм, в многоцветье красок выразилось всенародное ликование в связи с победой над сильным врагом и в то же время уважение к самобытной культуре присоединенного к Московскому государству народа.

"Казанская история" по праву занимает главенствующее положение в цикле произведений, посвященных событиям 1552 г. Сочинение историко-публицистического характера, созданное в 1560-е гг., представляет собой беллетризованный рассказ о русско-татарских отношениях на протяжении трех веков – со времени возникновения Золотой Орды до завоевания Иваном Грозным образованного на ее развалинах в середине XV в. Казанского ханства. "Историю" принято относить к эпохальным литературным явлениям, причем не только по объему освоенного писателем материала, но и по наличию в произведении новых для русской литературы черт, в том числе автобиографического характера.

Проблема авторства произведения

Имя автора "Казанской истории", как и многих памятников древнерусской литературы, неизвестно. Текст "Истории" содержит мало сведений о создателе произведения: в юности он попал в плен к "варварам" (иноверцам), был подарен казанскому хану Сафа-Гирею, принял магометанство и 20 лет прожил в Казани. В 1552 г., когда русские войска подошли к татарской столице, он бежал из неволи и поступил на службу к Ивану Грозному, крестившему его и давшему небольшой земельный надел. Автор "Истории" не воспользовался возможностью покинуть город вместе с другими русскими пленниками до взятия Казани – это обстоятельство дало основание Г. Н. Моисеевой предположить, что он выполнял какое-то тайное задание при дворе казанских ханов, оказывая услуги русскому правительству.

Создатель "Истории" акцентировал внимание на своем привилегированном положении при ханском дворе: "И взятъ мя к себѣ царь с любовию служити во дворъ свой, и сотвори мя пред лицемъ своимъ стояти", а "велможи его паче мѣры брегуще мя". Положение почетного пленника позволило ему собрать богатый материал по истории Казани, что он безуспешно пытался сделать, еще будучи свободным человеком на родине: "О первом же начале царства Казанскаго – в кос время или како зачася – не обрѣтохъ в лѣтописцех рускихъ..." Осведомленные в этом вопросе люди, отвечая на его вопросы, говорили то "тако", то "инако", и "ни един же вѣдая истины". Попав в "полон" и живя в Казани, автор "Истории" использовал представившуюся возможность удовлетворить свой интерес: он "часто и прилѣжно" расспрашивал хана и "мудръствующих честнѣйшихъ казанцев", чтобы узнать "о войне Батыеве на Русь и о взятии... великаго града столнаго Владимира, и о порабощении великих князей".

Примечательно, что создатель произведения адресовал этот исторический труд светскому читателю из демократических кругов – простому воинству, охваченному скорбью по погибшим в боях за Казань. Постоянные обращения к читателю, от которого автор не скрывает смятенности чувств, вызванной воспоминаниями о пережитом, когда "страх обдержит", "сердце горит" и "плач смущает", придают повествованию особый доверительный тон. Такая открытость позиции книжника, безусловно, является новой чертой русской исторической прозы. Свое произведение писатель определяет как "красную, новую и сладкую повесть", которую он "покусился разумно писанием изъявили". "Сладкое", т.е. литературно украшенное, повествование должно было заинтересовать читателя сюжетной усложненностью и эмоциональностью стиля, обилием драматических ситуаций и особой "живостью" героев, которым дано право на свое слово о мире и о себе.

Научная дискуссия

Проблема атрибуции произведения до сих пор относится к разряду дискуссионных. В ХѴІ11–XIX вв. ученые не сомневались, что автором "Истории" является священник Иоанн Глазатый, чье имя было указано в одном из списков произведения. Однако в начале XX в. Г. 3. Кунцевич высказал предположение, что Иоанн Глазатый – автор лишь отрывка русской летописи, присоединенного к "Казанской истории". В середине прошлого столетия в работах Г. Н. Моисеевой традиционная атрибуция текста была подвергнута сомнению: кругозор создателя "Истории" явно выходит за рамки представлений о мире с позиций ортодоксального христианства; религиозная терпимость и вероотступничество, по мнению ученого, были несовместимы с принадлежностью автора к священническому чину. Н. В. Водовозов, напротив, считал, что написать "Историю" мог именно представитель белого духовенства, человек грамотный и начитанный, а его судьба при всей необычности (пленение, переход из одной веры в другую) в условиях XV–XVI вв. не была исключительной, что подтверждает "Повесть о Тимофее Владимирском". Кроме того, в науке существует точка зрения, согласно которой автобиографические фрагменты "Истории" могли не иметь под собой реальной основы, а являться данью литературной традиции ("Повесть о взятии Царьграда" Нестора-Искандера тоже написана пленником).