Как низко пали великие мира сего 27 страница

За столом раздался взрыв смеха. Некоторые дети согнулись вдвое, некоторые откинули головы. Даже самые младшие, которые не понимали, почему все смеются, тоже начали хохотать.

Эмили опустила голову и прижала руку ко рту. Девушка думала, что никогда больше не будет смеяться. Она не должна давать смеху захватить ее, потому что, как это было уже однажды, он мог тут же перерасти в истерику.

Когда рука Мэри с громким шлепком опустилась на щеку сына, почти уронив его на пол, смех усилился. Фрэнк отвернулся от стола, давясь, словно кость, которую он обсасывал, застряла у него в горле.

— Встань и иди умойся.

Продолжая смеяться, но держась за голову, Пэт вымолвил:

— Ма, пора кончать с этим, а то я могу оглохнуть... или отупеть.

— Это тебе не грозит, потому что ты и так туп, как швабра. Убирайся.

Через несколько минут, когда хохот на кухне улегся, до них из моечной донесся голос Пэта, певшего припев непристойной песни, которую Эмили слышала на Кредор-стрит.

 

На следующей неделе я проберусь в ваш дымоход,

На следующей неделе я проберусь в ваш дымоход,

Да, миссис Флэнаган, на следующей неделе я проберусь

в ваш дымоход.

Всю оставшуюся часть ужина и весь вечер Эмили наслаждалась счастьем и добродушием, царившими в этой семье. Парни были грубоваты, особенно Пэт, но, в конце концов, разве не были все работающие мужчины грубоватыми? Разве они не вели себя подобным образом?.. Но Сеп не был таким... Однако в доме тети Мэри это было подобно благословению Божьему. В этом доме, где совершенно не было приличной мебели, где не было уединения, книг для чтения, где даже фаянсовая посуда не отличалась чистотой, она ощущала такое тепло и единение, пронизанные смехом и шутками, что не переставала удивляться. Но, несмотря на то что Эмили нравилось здесь, она понимала, что она не сможет долго прожить в этой обстановке, она знала, какой жизнью она хочет жить отныне и впредь. Она хочет быть постоянно в деле, но все же иметь время на чтение и размышление, но больше всего она мечтает о доме, который она могла бы назвать своим, где она могла бы преклонить голову и дать волю слезам. О! Эта потребность выплакаться просто преследовала ее теперь...

Эмили переночевала у миссис Причард; попрощавшись, покинула дом тети Мэри рано утром и направилась в Шилдс. Девушка собиралась арендовать дом, который обязательно должен выходить окнами на море. Она решила отправиться в район Лoy, хотя понимала, что у нее было мало шансов арендовать там один из домов, поскольку в них в основном жили капитаны кораблей и зажиточные люди. И хотя Эмили знала, что это будет все равно что бередить старую рану, она все же собиралась подойти к Лoy, пройдя вдоль берега. Поэтому девушка сошла с поезда на Тайн-Док и пошла по берегу, мимо ворот доков, потом по Тортон-авеню и в конце концов вышла на Пайлот-Плейс.

Ей пришлось сойти с тротуара возле складов, поскольку мужчины что-то грузили там на подводу. Она обошла лошадь и подводу и снова перешла на тротуар. Через несколько шагов она остановилась. Вот он, дом номер 6.

Эмили сразу же заметила, что порог не вымыт, и ей стало грустно. Она подошла к входной двери и остановилась. Краска на двери облупилась. Эмили перевела взгляд на окно гостиной. Занавески на нем тоже выглядели грязными. Но то, что привлекло ее внимание в следующее мгновение, заставило ее быстро пройти к окну миссис Гэнтри, где висело объявление: «Этот дом продается. Обращаться в контору «Барратти и Флинн», дом 8, Брайт-стрит».

Она быстро оглянулась и посмотрела на стену, которая выходила на реку. Потом бросилась почти бегом через дорогу и, вытянув шею, чтобы заглянуть через нее, увидела суда, большие и маленькие, стоящие на якоре вблизи берега, и грузовой пароход, направлявшийся в доки. Еще больше вытянув шею, она увидела мужчин, работающих в ремонтных мастерских. Все это наполнило ее невообразимым волнением.

Вернувшись обратно, Эмили прислонилась к стене спиной и стала смотреть через дорогу на дом, который был раньше домом миссис Гэнтри. Она могла бы купить его! Она могла бы купить этот дом. Сколько он может стоить? Она даже не представляла... дом 8, Брайт-стрит. Она знала, где находится Брайт-стрит.

Через десять минут она вошла в контору «Барратты и Флинн».

— Можем мы чем-нибудь помочь?

— Да, — сказала девушка, — я хотела бы уточнить кое-что о доме 8 на Пайлот-Плейс.

— О, — агент покивал головой. — Дом номер 8 на Пайлот-Плейс. — Да, он продается, но он продается вместе с другим домом.

Эмили сощурилась и вопросительно посмотрела на него.

— Вы хотите сказать, что соседний дом тоже продается? Он пустует?

— Да, и уже в течение некоторого времени.

— Разве племянник мистера Мак-Гиллби не переехал жить в него?.. Понимаете, я знала людей, которым когда-то принадлежал этот дом.

— Да, нет... он никогда не жил там, у него прекрасный дом в Уэстоу. Когда он продал дом на Пайлот-Плейс, покупатель приобрел и соседний дом, принадлежавший старой даме, поскольку предположил, что она долго не протянет. Так и вышло. Когда она умерла, ему пришла в голову мысль объединить их и сдавать в аренду наподобие меблированных комнат с пансионом. Потом он сам умер три месяца назад, а его жена теперь хочет продать их.

Стараясь подавить свое возбуждение, Эмили подумала: «Надо же, как чудно, странно. Мне было суждено прийти туда, вернуться назад».

— Хозяйка просит по сто двадцать фунтов за каждый, если они будут продаваться отдельно, но если их купят вместе, то, я полагаю, она согласится на двести фунтов за оба. Должен сказать, что продажа слегка затянулась, поскольку владелица непременно хотела сбыть их с рук вместе. Более того, в этом районе пустуют несколько домов; бесполезно закрывать на это глаза.

Эмили крепко прижала костяшки пальцев к груди, сглотнула от волнения и слегка склонила голову набок. Потом она сказала:

— Передайте... передайте ей, что я заплачу ей за них двести фунтов.

— Не хотите осмотреть их внутри? Я... я обязан предупредить вас, что внутри они не совсем на уровне. Их не ремонтировали много лет.

— Это не страшно, я знаю эти дома. Когда я смогу узнать, продаст ли она их? — В ее голосе послышались властные нотки.

Эмили чувствовала, что разговаривает, как дама со средствами. В другое время она бы, наверное, удивилась этому.

— Я сегодня буду в этом районе и могу зайти к ней. Я вернусь к двум часам.

— Очень хорошо. Я снова загляну к вам в два часа...

Агент проводил ее до двери очень уважительно.

Девушка зашла в контору в два часа и узнала, что хозяйка хочет получить за оба дома двести десять фунтов. Она на некоторое время задумалась, а потом, словно приняв решение, сказала:

— Очень хорошо. Я заплачу столько, сколько просили.

Эмили трясло, как в лихорадке, когда она выписывала свой первый чек на десятипроцентный взнос за покупку. И вот теперь она стояла в кухне дома, в котором она узнала такое счастье, не осознававшееся тогда счастье, ведь в то время она просто не знала, что такое несчастье.

Дом, как и сказал агент, был в очень плохом состоянии. Обои грязные и кое-где отставали от стен. Плита, которую Эмили тщательно начищала до блеска каждую пятницу, была совершенно запущена. Заднее окно разбито, и кто-то стащил из моечной кран и свинцовую трубку от него.

Но все это не имело значения. Она стояла здесь. Она не просто вернулась, а скоро станет хозяйкой этого дома... да еще и дома по соседству. Все это казалось совершенно невероятным, и все это пришло от Сепа. Милый Сеп... Милый, милый Сеп, скольким она обязана ему... и милому мистеру Стюарту... Нет, она не должна думать о мистере Стюарте, как о милом. Добрый, приятный, но... но не милый. А почему бы и нет? Ведь, несмотря на доброту Сепа, если бы не мистер Стюарт, она бы сейчас не стояла здесь.

Казалось странным, что человек, о котором она так мало знала и который так мало знал о ней, пожелал истратить на нее четыреста двадцать пять гиней и ничего не попросил взамен. Он сделал ей этот подарок, хорошо осознавая, что в то время она ничем не могла отплатить ему, никогда не сможет, поскольку у нее просто не будет такой возможности. Ни он, ни она не могли предвидеть, что будет тот костер.

Эмили теперь рассматривала этот костер, как два года, улетевшие с дымом, два долгих года. Два долгих года, в течение которых она постепенно превращалась в женщину. Каждые шестнадцать часов из двадцати четырех, составляющих сутки, казались очень длинными там, на холме. Неужели прошло всего сорок восемь часов с тех пор, как она сожгла эти годы? А сгорели ли они? Не будет ли их пепел скрипеть на ее зубах всю оставшуюся жизнь?

Неожиданно ей захотелось присесть. Она почувствовала слабость и легкое головокружение. Но на кухне не было никакой мебели.

Эмили поспешно прошла к двери, за которой находилась лестница, открыла ее и села на вторую ступеньку. Все эмоции, которые девушка пыталась сдерживать с тех пор, как спустилась с холма два дня назад, захватили ее. Все началось медленно, слезы появились в ее глазах и начали медленно стекать с ее ресниц на щеки. Затем, подобно вздувшейся реке, они превратились в настоящий поток. Она повернулась, опустила руки на грязные ступени и начала громко всхлипывать...

Когда Эмили наконец наплакалась, она поднялась на ноги, поправила шляпку, которая сползла на затылок, отряхнула юбку и рукава жакета и, отперев заднюю дверь, вышла во двор. Подойдя к бочке для дождевой воды, стоявшей возле стены прачечной, она намочила носовой платок и промокнула им лицо. Когда Эмили это делала, она вспомнила тот день, когда выкинула ключ от задней двери. Это было в тот день, когда она сложила свои пожитки в телегу, чтобы отправиться в коттедж на холме.

Некоторое время спустя девушка вошла в соседний дом и увидела, что он находится еще в худшем состоянии, чем дом Сепа, - она всегда будет думать о здании, как о доме Сепа. Но Эмили не видела ни грязи, ни глубоко въевшейся пыли, поскольку мысленно представляла, как помещения будут выглядеть, когда она отдраит их, покрасит и поклеит обои, превратив в настоящее жилище, в ее жилище, где ей не надо будет носить чепчик, приседать и отвешивать почтительные поклоны. Более того, это будет место, где если ей и некого будет любить, то некому будет и презирать ее или обращаться с ней, как со шлюхой.

 

Глава 2

Агент сказал ей, что можно начинать покраску и ремонт, но она не может жить в доме, пока не будут подготовлены и подписаны все бумаги, что займет около месяца. Поэтому Эмили приезжала каждый день из Гейтсхеда. В первую неделю ей удалось только ободрать стены и отчистить деревянные конструкции для последующей покраски. Девушка наняла человека, который должен был покрасить оба дома снаружи. Но внутри она собиралась покрасить все сама... в белый цвет.

Когда Эмили сказала об этом маляру, тот раскрыл рот и только потом сказал:

— О мисс, это будет большой ошибкой. Здесь никогда ничего не будет белым уже через пять минут. Лучше всего светло-коричневый цвет. Дом будет хорошо смотреться, и вам не надо будет подкрашивать его через пару лет, а то и чаще. Но белая краска... о нет: да вы просто сотрете руки, отмывая стены каждую неделю.

— Я хочу, чтобы они были белыми.

— Ну, хорошо. — Он грустно покачал головой. — Вы поживете и поймете сами, мисс. Вы поживете и увидите.

Маляр закончил работу через неделю. А потом Эмили обнаружила, что ей его не хватает: не с кем было перекинуться словом, поэтому она сказала себе, что, чем быстрее она сделает с домами то, что планировала, тем лучше.

Слова агента о том, что предыдущий хозяин хотел превратить эти дома в меблированные комнаты с пансионом, подали ей идею. Почему бы ей не сдавать комнаты с пансионом приличным джентльменам? Эмили, конечно, понимала, что не так уж много в округе найдется приличных джентльменов, но она твердо решила, что пустит к себе только приличных джентльменов, а не всякий сброд. Но ей еще предстояло поработать пару месяцев, обклеивая и крася восемь комнат. Потом еще нужно будет обойти магазины, торгующие подержанной мебелью, чтобы обставить их. Ей придется купить подержанную мебель, так как новая мебель пробила бы изрядную брешь в тех деньгах, которые у нее остались.

Эмили подсчитала, что после того, как обставит оба дома, она сможет еще год прожить на то, что у нее останется, даже если она не найдет жильцов. Но за это время она наверняка кого-нибудь найдет. Самым разумным будет поместить объявление в «Шилдс газетт»...

Прошло уже десять дней, как она начала заниматься домом самостоятельно. До вчерашнего дня ей приходилось ходить куда-нибудь поесть. Но этим утром трубы в моечной были заменены и была подключена вода. Поэтому теперь Эмили сидела на перевернутом ящике, пила чай, который приготовила сама, и ела сандвичи, которые ей сделала тетя Мэри.

Она уже заканчивала обед и собиралась встать и снова приняться за работу, когда в переднюю дверь кто-то постучал.

Это, должно быть, маляр, она послала ему записку с просьбой прийти и помочь ей с внутренней покраской, поскольку при той скорости, с которой у нее продвигалась работа, ей не закончить и через три месяца, не то чтобы через два.

Когда девушка открыла дверь и собиралась уже сказать: «Здравствуйте, вы быстро пришли», она вдруг замерла с открытым ртом. А заговорил человек, стоявший на пороге.

— Здравствуйте, Эмили, — сказал он.

— Здравствуйте... здравствуйте, мистер Стюарт.

— Не хотите ли впустить меня?

— Да-да, конечно. — Эмили отступила, и он прошел мимо нее в гостиную. Потом она поспешила вперед, говоря: — Проходите сюда. Здесь все немного в беспорядке.

На кухне она подошла к ящику и посмотрела на остатки еды, а потом быстро их убрала, торопливо приговаривая:

— Это единственная вещь, на которую вы можете сесть.

— Да я не буду садиться, я могу и постоять.

— Как... как вы узнали?.. О... Ну да! Тетя Мэри.

— Да. — Николас Стюарт кивнул и улыбнулся, а потом повторил: — Тетя Мэри. — Он огляделся. — Вы много сделали.

— Да. Но... но нужно сделать еще больше. Могу... могу я предложить вам чашечку чаю?

— Да. Да, с удовольствием.

Эмили торопливо прошла в моечную и сполоснула свою чашку под краном. Но, прежде чем вернуться на кухню, она крепко ухватилась за край раковины, посмотрела на нее и закусила губу. Девушка чувствовала смущение, слабый испуг. Все ее мысли перепутались.

Вернувшись в кухню, она налила гостю чашку чаю, а потом поинтересовалась:

— Вы пьете с сахаром?

— Нет.

— Совсем без сахара? — Глупый вопрос, конечно.

— Совсем. — Он взял из ее рук чашку и начал потягивать чай. Потом, глядя на девушку, он спросил:

— Как вы, Эмили?

— О, вполне нормально, мистер Стюарт, и у меня скоро будет свое жилье. И... и должна признать, — ее голос стал совсем тихим, — это благодаря вам.

— Нет! Нет! — Он медленно покачал головой. — Я не считаю, что я в этом участвовал. То, что вы сделали, вы сделали сами.

Эмили заглянула ему в лицо. Бесполезно было противоречить ему, но девушка тоже покачала головой. Потом он указал на один из ящиков и сказал:

— Присядьте, пожалуйста.

Когда она села, он сел напротив нее на ящик, который она использовала в качестве стола.

Эмили сложила руки на коленях, но не ладонь к ладони, а сцепив пальцы.

— Вам понравилась ваша поездка?

— Не очень. Париж для тех, кто молод, и для тех, кто не очень молод, и для тех, кто не стар. Я чувствовал, что это не для меня. — Он самокритично улыбнулся. Потом сменил тему. — Вы уже много сделали.

— Да, — девушка кивнула, — здесь было очень грязно. Я... я немного растрепана. — Она указала руками на то, что творилось в комнате, как бы говоря, что поэтому на ней грубый фартук из мешковины.

— Вы бледны, вы потеряли свой румянец. — Его слова на мгновение вернули ей румянец, когда она ответила:

— Я скоро верну его. Ветер у реки славится тем, что делает вас красным или синим. — Она смущенно засмеялась.

Они замолчали, глядя друг на друга. Затем, сделав над собой усилие, Эмили расцепила пальцы, слегка приподнялась с ящика и стянула фартук. Девушка сидела, складывая его и ожидая, когда Стюарт снова заговорит, поскольку в данный момент, хоть она и была переполнена чувствами, ей не хватало слов.

Ее руки замерли, когда он тихо сказал:

— Я жалею, что меня там не было, когда это случилось. Джордж мне все рассказал, все, что он знал. Вы, наверное, были очень обижены, раз так поступили.

Она опустила голову на грудь, и ее голос был подобен шепоту.

— Мне не нужно было это делать, теперь я понимаю, что не нужно было это делать.

— А вас не затруднит рассказать мне, что произошло?

Прошла целая минута, прежде чем Эмили заговорила.

— Берч ушел без предупреждения. Он ушел до того, как я проснулась, забрав корову, лошадь и овец. Он оставил мне письмо, в котором... в котором не было ни слова сожаления, и пять фунтов. Я... я думаю, что именно его мелочность вывела меня из равновесия. Он написал, что я могу забрать мебель, кро... кроме трех предметов - французского столика, часов и бюро. Это были единственные предметы, которые представляли собой какую-то ценность. Он объяснил это тем, что не может пойти к ней с пустыми руками. Это как-то... ну, в общем, на меня что-то нашло. — Девушка подняла голову и посмотрела на Стюарта. — Если бы я тогда смогла заплакать, то слезы унесли бы с собой мое сумасшествие, но я не могла плакать. Весь тот день я перетаскивала мебель и вещи из дома и складывала их в кучу. Я не подожгла их до тех пор, пока не стемнело. А потом люди поднялись на холм... из деревни, шахтеры. Затем пришел он. Я знала, что ждала его прихода, ведь он мог подумать, что я дотла сожгла его коттедж.

Эмили замолчала и опустила глаза.

— Ведь он ничего не потерял бы, если бы оставил мне коттедж, правда? Хотя я бы ни за что там не осталась по собственной воле. Но, как я уже и сказала, меня разозлила его мелочность. Но если бы я сделала только это, я имею в виду костер, то я ни о чем бы не сожалела. Но... но когда мы столкнулись лицом к лицу, я выместила на нем свою обиду перед всеми собравшимися. Вот о чем я сожалею, поскольку теперь они будут доставать его. И не потому, что они подумают, что меня выкинули. Нет. Я, не желая этого, дала им еще один повод издеваться над ним. То, что я сказала, всколыхнуло в них то старое плохое отношение к этому человеку, которое почти улеглось за эти годы...

Николас Стюарт поднял руку, чтобы остановить ее рассказ. Его голос был хриплым.

— Нет, Эмили, это чувство не улеглось. Нет, не улеглось. Это я твердо знаю. А то, чего я не узнал сам, дополнил Джордж. Он рассказал мне, что уже около года в деревне шел разговор о том, что кто-то должен открыть вам глаза на положение вещей. Я полагаю, что их останавливала мысль о том, что вы не можете быть настолько слепы, что вы, возможно, знаете о том, как обстоят дела. В любом случае тот факт, что фермер Рауэн не успел сойти в могилу, как он уже занял его место на ферме. Одно это уже всколыхнуло их. Поспешность Берча была просто непростительной. Поэтому вам не нужно корить себя за сказанное. Джордж говорит, что все на вашей стороне.

Эмили резко вскочила на ноги.

— Мне не нужно одобрение всей деревни. Кроме мистера Уэйта, булочника, они бы все с удовольствием надели на меня колодки, если бы это было возможно. И я никогда не забуду, что именно они убили Кона... Я полагаю, вы слышали о Коне?

— Да, я слышал о нем.

Девушка подошла к кухонному окну и посмотрела на улицу. Потом снова повернулась к Стюарту и сказала:

— Есть одна положительная черта в Лэрри. Он любил Кона, он хорошо с ним обращался. Берч присматривал за ним и даже чуть не сошел с ума, когда тот умер... да еще такой смертью.

— В каждом человеке есть что-то хорошее, Эмили; нет такого, который был бы только плохим или только хорошим, но в некоторых больше плохого, чем в других. И насколько я понимаю, плохой стороной Берна была его слабость, а его сила была в его жадности, которую я бы охарактеризовал как амбициозность. — Стюарт замолчал и покачал головой, а потом задумчиво продолжал: — Он, наверное, очень сильно хотел заполучить ферму, что и заставило Рон поступить так, как она поступила. Потому что даже за то короткое время, что мы были вместе, я понял, что я женился на норовистой лошадке. Он не смог бы затащить ее в церковь и заключить второй брак, если бы не приложил изрядных усилий. Что касается второго брака, то с этой стороны она несомненно чувствовала себя в безопасности, поскольку прекрасно понимала, что я никогда не захочу снова ее увидеть.

Эмили опять уселась на ящик и посмотрела ему в глаза:

— Лэрри также отправил мою сестру в этот санаторий в Сент-Леонардсе лечиться от туберкулеза.

— Да, об этом я тоже слышал, но я бы не стал отдавать ему должное за это, ведь у него были свои мотивы. Мне кажется, что он хотел убрать эту девочку из дома. Она стояла у него на пути к вам... Эмили. — Быстрым движением, характерным для него, Стюарт схватил ее за руки и ласково потряс их. — Не ищите в своей голове причин, по которым вы будете чувствовать себя виноватой в том, что сказали ему правду, насколько я понимаю, наступило время, когда кто-то должен был объяснить ему, кем он является на самом деле. «Ничтожество», - как они там говорят. — Его руки замерли. Он заглянул девушке в глаза и спросил: — Вы все еще любите его?

Ее пальцы дернулись, но Стюарт не отпустил их. Он сжал их еще крепче и ждал. Эмили не наклонила голову. Она рассеянно посмотрела по сторонам, прежде чем ответить вопросом на вопрос:

— А что все подразумевают под любовью?

— Вы не отвечаете на мой вопрос, Эмили. — Он слегка встряхнул ее руки. — Вы все еще любите его?

Теперь девушка посмотрела на Стюарта и просто ответила:

— Если вы имеете в виду, чувствую ли я по отношению к нему то же, что чувствовала два года назад, то ответ - нет. Но, оглядываясь назад, я теперь не могу сказать, было ли это чувство любовью. Я жалела его, мне хотелось успокоить его, сделать его счастливым. Это мой недостаток, я полагаю, вы могли бы назвать это моей причудой - то, что я хочу сделать людей счастливыми, по крайней мере хотела раньше. Я теперь многое стала лучше понимать. Нельзя сделать людей счастливыми, если они не хотят быть счастливыми.

— Знаете, Эмили, вы очень мудры. И есть некоторые недостатки, которые люди должны сохранять в себе, даже потворствовать им. Поэтому не отказывайтесь от попыток сделать людей счастливыми. Я заметил, что вы не упомянули одно чувство, когда говорили о том, что испытывали по отношению к нему. Я имею в виду симпатию.

Когда девушка удивленно приподняла брови, он кивнул и продолжал:

— По-моему это самое важное чувство из всех: ведь без этого любовь никогда не будет долгой. Вы знаете, что можно любить кого-то и одновременно ненавидеть. Я бы больше хотел вызывать симпатию, сильную симпатию, у кого-то, чем любовь... Я вызываю у вас чувство симпатии, Эмили?

Она пошевелила губами, но было такое чувство, будто они слиплись и разделить их было очень трудно. Но когда ей это удалось, она произнесла:

— Да-да, конечно, я чувствую симпатию по отношению к вам. Нельзя не чувствовать симпатию к человеку, который был так добр ко мне. Если бы вы не дали мне эти часы...

— Стоп! Стоп! — Стюарт резко вскочил. — Мы говорим о часах последний раз. Скажем так. Если бы Берч занял другую позицию по отношению ко мне, то я разделил бы все, что получил, с ним, поскольку я хотел отдать ему должное. Он вложил много труда в эту ферму, поэтому я рассматривал деньги, затраченные на то, чтобы вернуть вам часы, как некоторую компенсацию, как если бы я отдал их ему, а он передал бы вам в благодарность за все, что вы для него сделали. Но, как я уже понял, Берч никогда бы не отдал вам эти часы или сумму денег, эквивалентную их стоимости. Поэтому будем считать, что ферма выплатила свой долг, а вовсе не я... Теперь, — Стюарт наклонился к ней, — я хочу услышать прямой ответ на мой вопрос, симпатизируете ли вы мне, лично мне?

Эмили сглотнула и поморгала, а потом, задумавшись, сказала:

— Это трудный вопрос.

— Почему трудный? Вы должны знать, нравлюсь я вам или нет.

Когда она хотела повернуть голову в сторону, ее шея неожиданно дернулась вверх, потому что он взял ее за плечи и, сев на ящик и касаясь своими коленями ее коленей, требовательно сказал:

— Посмотрите на меня, Эмили! — А когда девушка посмотрела на него, Стюарт продолжил: — Я же не спрашиваю, любите ли вы меня. Потому что это был бы действительно очень трудный вопрос. Я спрашиваю вас, нравлюсь ли я вам... нравлюсь ли я вам настолько, чтобы выйти за меня замуж?

Эмили вырвалась из его рук и, вскочив на ноги, отступила на шаг к очагу.

— Не говорите ерунду! Не будьте глупым, мистер Стюарт. Вы сами мне говорили, что в том случае, если вы женитесь, потеряете ферму.

Он не поднялся с ящика и, глядя на нее снизу вверх, сказал:

— Я знаю, что сказал вам об этом. Я знаю, что мне придется оставить ферму. Но вот что я еще скажу, Эмили. Это не будет для меня потерей. Как вы думаете, на что была похожа моя жизнь в последние восемнадцать месяцев или чуть больше? Знаете ли вы, что я общался только с Джорджем, Дженни и миссис Райли? А у них у всех своя жизнь. И с чем я оставался? Вечер за вечером я сидел в этой гостиной во французском стиле, или ходил из комнаты в комнату, или обходил ферму, делая вид, что проверяю свои владения, до которых мне нет никакого дела. Давайте посмотрим правде в лицо, я ведь не фермер, Эмили. Я не управляю ею. Вот Джордж - тот фермер. Он и руководит хозяйством. Как и вы, я абсолютно не доверяю жителям деревни и стараюсь поменьше с ними общаться. Но было время, когда мне очень хотелось услышать от них хоть одно доброе слово. Что же касается фермеров, живущих в округе и немного дальше, то они смотрят сквозь меня, а женщины опускают глаза, только дети обращают на меня внимание, потому что родители обрисовали им меня как плохого человека, убийцу, отсидевшего длительный срок в тюрьме. Эмили, — он поднялся и подошел к ней, — я с удовольствием уйду оттуда завтра же, если будет куда и к кому уйти.

— Нет! — Она снова отшатнулась от него. Теперь между ними было все пространство комнаты. Голос ее звучал хрипло, когда она воскликнула: — Нет! Нет! Я не хочу иметь это на своей совести, ни за что. И в любом случае это не может быть правильным - жить с двумя мужчинами, которые владели этой фермой.

— Я не предлагаю вам жить со мной, Эмили. Я предлагаю вам выйти за меня замуж.

— А я отвечаю - нет! Нет! Вот что вам нужно сделать. — Она кивнула ему. — Вам нужно привести туда кого-нибудь, кто бы жил с вами. Ведь повсюду много хороших девушек, женщин, одиноких женщин...

— Замолчите! Пожалуйста.

Ее глаза расширились. Она уставилась на него. Стюарт не кричал, но его слова имели больше веса, чем крик. Его лицо потеряло свою легкую бледность, приобрело сердитое выражение, да и его голос тоже стал сердитым.

— Единственная женщина, которую бы я хотел взять к себе, - это вы. Но я не буду вам это предлагать. Вы единственная женщина, с которой я хотел бы жить бок о бок. Я понял это в нашу первую встречу. Вы та женщина, о которой я мечтал ночами, когда лежал без сна в испарине и пытался избавиться от запаха человеческих тел, от которого никак не мог избавиться, старался не слышать звук закрывающихся стальных дверей и, что еще хуже, звон ручных кандалов. Когда я впервые увидел вас сидящей в почтовой повозке, я не знал, кто вы, но ваше лицо было мне так же знакомо, как мое собственное, даже еще лучше, так как в течение многих лет я нечасто видел свое лицо...

В последовавшей за этим тишине они смотрели друг на друга. Эмили вовремя сдержалась и не протянула ему руки со словами: «О, я так сочувствую вам, мне так жаль вас».

Она снова подошла к очагу. Ее голова была опущена, а руки сложены под грудью. Стюарт встал возле нее. Глядя на ее склоненную голову, он промолвил:

— Я выплеснул на вас все, подобно водопаду. Я не собирался этого делать. Нужно было дать вам время.

Эмили повернулась к нему и покачала головой. В ее голосе слышалась глубокая грусть, когда она сказала:

— Я... я не могу выйти за вас, поскольку не буду иметь ни минуты покоя, думая о том, как я лишила вас того, что по праву принадлежало вам.

— «По праву!» — Он тихо рассмеялся и повторил: — «По праву!» Знаете что, Эмили? Если бы Рон не хотела отомстить Берчу, она бы скорее отдала это место дьяволу. Более того, если бы она была жива и жила одна, а я бы вдруг объявился после выхода из тюрьмы, то она указала бы мне на дверь, целясь в меня из ружья, насколько я теперь могу судить о ней. Нет, я имею на это место прав не больше, чем вы. Я сравниваю себя с вами, вы заработали часть этих владений, ухаживая за ней, а я оказался хозяином только потому, что она хотела плюнуть в лицо человеку, которого возненавидела... Последний вопрос, Эмили. — Он помолчал и ласково улыбнулся ей. — Если бы мы с вами встретились при других обстоятельствах, достаточно ли я вам нравлюсь, чтобы выйти за меня замуж?

Ей не нужно было раздумывать над ответом. В сильном смущении она отвела от него взгляд, подняла руку и пригладила тугие локоны на затылке. Стоя в этой позе, она произнесла:

— Я... я не знаю.

Прошла почти минута, прежде чем Стюарт заговорил:

— Я не верю вам, Эмили. Но пока хватит, пока хватит об этом... Можем мы быть друзьями?

Оглянувшись, она мягко улыбнулась ему.