2020-06-08
63
Ее глаза слегка расширились:
— Неужели вам тридцать пять?!
Он снова рассмеялся:
— Мне почти тридцать пять.
— Ну, вы выглядите моложе. А после того, через что вы прошли...
Эмили закусила губу и покачала головой, потом посмотрела на Стюарта извиняющимся взглядом, но в его глазах она заметила грусть.
Прошло, наверное, около полуминуты, прежде чем он тихо сказал:
— Вы первая, кто попытался напомнить мне о времени, проведенном мной в тюрьме...
— Я сожалею.
— Пожалуйста... пожалуйста, — Стюарт протянул руку и коснулся ее руки, — не сожалейте. Это все равно, что открыть дверь комнаты, которая была закрыта много лет, и впустить в нее немного воздуха. Когда люди не говорят это вслух, но выражают это взглядом, как люди в деревне и в округе, — он медленно покачал головой, — у меня возникает ощущение, что я все еще расплачиваюсь за содеянное. Это даже хуже, чем сидеть в тюрьме, потому что там не всегда было плохо, по крайней мере для меня. Я думаю, что я выработал свое отношение к жизни и прочим вещам, которое помогло мне продержаться там. Для многих все было по-другому. — Он очень медленно покачал головой и повторил: — О нет, для многих все было по-другому.
Эмили вдруг осознала, что его рука все еще лежит на ее руке. Девушка знала, что нужно, чтобы он убрал свою руку, потому что они сидели здесь у всех на виду. Хотя это был тихий уголок церковного двора, они все равно были на виду у всех. Люди проходили по дальней части тропинки. Но она не пошевелилась. Что-то в его лице, в его глазах заставило ее оставить все, как есть.
Стюарт продолжал говорить, но она пропустила часть его рассказа, ее мысли остановились на их руках. Но теперь Эмили сосредоточила все свое внимание на том, о чем он говорил, поскольку речь шла о Лэрри...
— Из нас двоих, как я уже сказал, ему досталась худшая доля, из всего, что я слышал и смог сопоставить, она устроила ему адскую жизнь... да и вам тоже.
— С ней было нелегко и... и, хотя она была вашей женой, я должна сказать, что она была плохой женщиной.
— Она была плохой женщиной, вы совершенно правы; а горечь сделала ее еще хуже. После того, что случилось со мной, я ее больше не видел. Видя меня сейчас, вы можете сказать, что она все мне компенсировала в конце своей жизни, но вы ошибаетесь. То, что она сделала, она сделала, чтобы насолить Берчу. Что касается меня, то она оставила мне хромое наследство, только и всего.
Николас Стюарт замолчал, а Эмили увидела, как его тонкие губы сжались в еще более тонкую линию. Девушка подумала, что у него красивый рот и хорошие зубы. У него было приятное лицо. Хотя оно и выглядело несколько по-иностранному, но в нем что-то было. Эмили подумала, что в соответствующем месте и в подходящих обстоятельствах он был бы не прочь посмеяться и пошутить. Стюарт был приятным человеком, и с ним можно было поговорить.
Но сейчас выражение на его лице было далеко от приятного, и он продолжал:
— В ее завещании есть один пункт, в котором говорится, что в случае, если я женюсь, я лишусь всего, что она мне оставила. А если быть точным, то все свои деньги она оставила семье своей кузины в Америке. Дом и ферму она завешала мне на определенных условиях, в которых оговорено, что ферма должна обеспечивать содержание дома и свое собственное содержание. Какую бы прибыль ферма ни принесла, половина ее должна тратиться на пополнение стада и прочее, а вторая половина - моя, что-то типа зарплаты. Поэтому, — он скривил губы, — я должен следить, чтобы ферма приносила доход. — Он сухо рассмеялся. — Самое интересное, что, когда я пришел туда, я совершенно ничего не знал о фермерстве, думаю, точно так же, как и вы, когда впервые попали туда. И знаете что? — Он наклонился к Эмили. — Сейчас я знаю не намного больше; фермой управляет Джордж. Он отличный парень, этот Джордж. Он собирается жениться, вы знаете?
— Нет, я этого не знала. О, я так рада, мне нравится Джордж. Он был мне хорошим другом.
— И вы ему нравились. Он так сказал мне.
Эмили на мгновение отвернулась, потому что ей в душу закралось сожаление. Она могла бы выйти замуж за Джорджа и жить на ферме, принадлежащей этому человеку... «О, прекрати!»
— Передайте ему мои поздравления, ладно?.. Ой, нет! — Она выдернула руку. — Нет, ничего не говорите. Я скажу ему сама при встрече, потому что...
Девушка часто заморгала и покраснела, а Стюарт тихо сказал:
— Не нужно, чтобы он или кто-то другой знал о том, что мы встретились и поговорили, вы это хотели сказать?
Эмили посмотрела ему прямо в глаза:
— Да, именно это я имею в виду. И это правильно. Я не должна была сидеть здесь.
— Да, думаю, что не должны. Будучи такой, какая вы есть, вы будете считать, что нарушили верность по отношению к кому-то. Но я рад, что вы сидите здесь, поскольку, знаете ли, я впервые по-настоящему поговорил с кем-то, и я говорю это серьезно: я впервые нормально поговорил с кем-то после приезда. Я намного больше общался с людьми в тюрьме.
Она облизала губы и слегка наклонила голову, продолжая смотреть на него, а он продолжал:
— Я убил человека, я убил мужчину. Меня сочли убийцей, и я находился среди преступников. Мне пришлось жить среди них, и, знаете, большинство из них оказались обычными людьми. Конечно, были и исключения. О да. — Он быстро покивал головой. — Есть люди, которые уже рождаются преступниками и никогда не бывают счастливы, если не грабят и не убивают. Но большинство заключенных были обычными людьми, которые поддались тому или иному соблазну. Там были пара парней, которые, подобно мне, совершили убийство, защищая женщин; даже не зная, что они не стоили того. Понимаете, я никогда не считал себя убийцей: то, что случилось, произошло так быстро, а удар, который я нанес, не был смертельным.
— Не был?
— Нет, не был. Понимаете? — Стюарт отвел от нее взгляд и стал смотреть на свои ноги, сглотнул, сильно потер рукой рот, потом снова взглянул на нее. — Я был на колесном судне, речном пароходе, когда встретил эту девушку. Она приехала из Англии на каникулы. И я приехал из Англии, или лучше сказать, я сбежал из Англии. Дело было так. Мой отец родился в Лондоне. Он был портным, но ему не нравилась его работа, поэтому он нанялся работать в чайную фирму и много путешествовал. Во время своих путешествий он встретил полинезийскую девушку. Результатом их отношений стал я. Я не помню свою мать и не знаю ничего о ней. Отец привез меня в Лондон, когда мне было три года, и по какой-то причине потерял вкус к путешествиям и снова занялся шитьем. Я пошел в него во многих смыслах.
Сначала мне тоже не очень нравилась работа портного. Отец был предусмотрительным и заботливым человеком; он определил меня в хорошую школу, где я проучился до шестнадцати лет. Но после этого я должен был начать работать с ним. Он умер, когда мне было девятнадцать, и дело перешло ко мне. Это было небольшое, но доходное дело - мы шили одежду для тех, кого именуют франтами, - но даже тот малый интерес, который у меня вызывало дело, вскоре испарился. Я хотел путешествовать. Итак, когда мне было двадцать четыре года, я продал дело и уехал. Я собирался посмотреть мир, получить свое дальнейшее образование путешествуя, как сделал в свое время мой отец.
Николас Стюарт неодобрительно улыбнулся и продолжал рассказ.
— Таким образом, несколько месяцев спустя я оказался на колесном пароходе, плывущем вверх по реке Миссисипи, и, как я уже сказал, там была эта девушка, тоже англичанка, хотя, насколько я помню, мне пришлось ей объяснить, что я англичанин, так как она приняла меня за иностранца. — Он слегка наклонил голову набок, словно заглядывая в прошлое. — Колесные пароходы - это очень веселое место, где играют оркестры, идет карточная игра, поют, танцуют и едят. Мне было двадцать четыре, молодой даме - столько же. Мы оба были готовы влюбиться, даже жаждали любви. Через месяц мы поженились, кстати тайно. Потому что ее кузина и ее семья, которым Рон меня представила, тоже воспринимали меня как иностранца и... не совсем джентльмена, ведь я рассказал им о своем происхождении и о своем деле, которое унаследовал и продал. Но в этом семействе семейное дело воспринимали как проказу. В любом случае, предполагалось, что Рон поедет навестить другую ветвь своей семьи, что дало нам возможность сесть на другой колесный пароход и отправиться в наш медовый месяц.
— В то время она была очень привлекательной девушкой. — Он покивал Эмили, словно желая предупредить ее отрицание факта. — И очень жизнерадостной. Мужчины вились вокруг Рон, как пчелы вокруг горшочка с медом. Один из них был слишком настойчив, что мне не очень нравилось. Он был игроком. Его имя было хорошо известно вверх и вниз по течению реки и во многих штатах. У него было что-то вроде статуса, который имеют популярные актеры у нас, в Англии. Однажды лунным вечером я вышел на палубу и увидел, как он ее обнимает. С тех пор я часто задумывался над тем, не обнимала ли и она его. Но эта картина вызвала у меня приступ слепого гнева. Я кинулся на соперника. Я, наверное, застал его врасплох, поскольку от моего удара кулаком в челюсть, он начал падать назад. Если бы он не запнулся, то сохранил бы равновесие и, возможно, убил бы меня, ведь он был крепким парнем, а я в те дни был более худой, чем теперь. Однако он упал и ударился о подъемный ворот, его голова дернулась, и он больше не шевелился.
Еще раз Стюарт крепко потер рот рукой, и прошло несколько секунд, прежде чем он продолжил рассказ.
— Я не мог поверить в это. Никто на пароходе не мог поверить. Но я быстро сообразил, что было немало людей, которые вздохнули с облегчением после его смерти, ведь он был задирой. Но парень был богатым задирой и имел влиятельных друзей. И именно эти друзья постарались, чтобы суд вынес приговор о преднамеренном убийстве. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что мне повезло, что меня не линчевали. Однако моя жена быстро исчезла со сцены, и я до сегодняшнего дня не знаю, известно ли ее кузенам в Америке, что она снова вышла замуж в Англии. Но я знаю, что им было известно, что ее муж сидит в тюрьме, потому что в конце моего срока начали происходить странные вещи - провокационные действия, приказы, в которых говорилось, что если я буду выражать свое неповиновение, хотя бы взглядом, то мой срок будет продлен. И я уверен, что силы, стоявшие за всем этим, смогли бы продержать меня там подольше, если бы за два года до того, как я должен был выйти на свободу, не умер начальник тюрьмы. Человек, который сменил его, хоть и правил железной рукой, был неподкупным, и именно поэтому он не задержался. Его должны были перевести в другое место вскоре после завершения моего срока... И вот, мисс... Кеннеди, — Стюарт наклонился к ней и улыбнулся, — такова история моей жизни.
— Довольно грустная история.
— Скажем так, все это прибавило мне жизненного опыта. Но знаете что? В данный момент мне так хорошо, как не было в течение многих лет. Я смог рассказать об этом. Исповедь, как говорят, полезна для души. Знаете, с вами очень легко разговаривать... Можно я буду называть вас по имени?
— Вы только что это сделали.
— Я хотел сказать «Эмили».
Она покачала головой, быстро вскочила и резко сказала:
— Нет, нет! И... и более того. — Девушка повернулась к собеседнику, он тоже поднялся и смотрел на нее. — Вы же знаете, что за люди там, в деревне, а мне и так хватает проблем, и, хотя, если бы это было возможно, я бы с удовольствием разговаривала с вами... В общем, вы знаете, что я имею в виду. На самом деле, вы бы избавили меня от многих проблем, если бы просто проходили мимо меня, даже игнорировали бы меня.
— Ох! Ох! — Его улыбка была приветливой, голос тихим, но в нем был налет веселья, когда Стюарт сказал: — Но это совершенно невозможно. Никто не сможет проигнорировать вас, по крайней мере ни один мужчина.
Ей стало жарко. Она вспомнила взгляды мужчин, обедавших в ресторане.
Эмили ответила:
— Пожалуйста... пожалуйста, не идите со мной дальше. Однако должна признать, что я... я получила удовольствие от нашего разговора. Да-да, это так. — Девушка кивнула ему в подтверждение своих слов и улыбнулась. — Вы говорите, что чувствуете себя лучше, когда разговариваете со мной. Что ж, я могу сказать то же самое, потому что, если бы я сдержала все в себе, я имею в виду свои чувства относительно мистера Тутона, то, мне кажется, я бы взорвалась. О-хо-хо. — Она медленно покачала головой из стороны в сторону. — Мне трудно будет это забыть: я считала его лучшим человеком на свете. Но мы живем и учимся, ведь правда?
— Да, мы живем и учимся, Эмили. А поскольку это единственный раз, когда мне можно поговорить с вами, может быть, вы разрешите проводить вас до поезда?
— Нет. Нет, к сожалению. И я не поеду на поезде, я собираюсь навестить мою тетю. Она живет за мостом в Гейтсхеде.
— Она и есть та подруга, о которой говорит миссис Райли?
— О да, да, думаю, что это так. Ладно, до свидания, мистер...
— Стюарт, Николас Стюарт. Мои друзья называли меня Ник. — Он протянул руку, и она пожала ее. Лицо девушки снова потеплело, но теперь от смущения, когда она сказала:
— До свидания, мистер Стюарт.
— До свидания... Эмили.
Она убрала свою руку из его руки и пошла по тропинке. Маленькая сумка, висевшая на ее руке, казалась свинцовой; девушка совершенно не могла идти прямо.
Когда Эмили дошла до главной улицы и затерялась в толпе, она почувствовала некоторое облегчение. Ну и ну! Чего только с ней не случилось! Похоже, она всегда влезает в кипяток, что бы она ни делала. И если бы кто-нибудь увидел ее разговаривающей с ним, да еще в Ньюкасле, и не просто разговаривающей, а сидящей с ним, а его рука лежит на ее руке, да уж! Они бы это раздули. Вся бы деревня снова зажужжала, как улей. Почему с ней всегда что-то происходит?
Чем быстрее она вернется на свой холм в коттедж и будет сидеть там, тем лучше для нее и всех, кто связан с ней. Поскольку было еще кое-что, что занимало ее мысли. И если это окажется правдой, то даже мистер Тутон и часы перестанут иметь какое-либо значение. Ну да! Если это случится, то она окажется в весьма затруднительном положении.
Глава 4
Было почти темно, когда Эмили сошла с почтовой повозки вблизи прохода в изгороди. Но даже если бы было темно хоть выколи глаз, она бы все равно нашла дорогу через холмы, поскольку, как девушка обычно себе говорила, она знала дорогу как свои пять пальцев.
Издали она заметила, что дверь коттеджа открыта, и ощутила одновременно приятное тепло и чувство вины, когда увидела приближающийся к ней качающийся свет фонаря. И оба чувства еще больше усилились, когда Эмили почувствовала беспокойство Лэрри, встретившего ее. В его голосе не было упрека, когда он поинтересовался:
— Почему ты уехала оттуда так поздно?
— Я не успела на предыдущую повозку.
Лэрри взял ее за руку, а она, посмотрев на него в неровном свете фонаря, увидела, что он доволен чем-то, более чем доволен. И это не было из-за ее возвращения, поскольку он никогда раньше не приветствовал ее так. Но раньше она и не уезжала с ночевкой. Берч не спросил Эмили о том, как она провела время, но, конечно, она и не ожидала этого от него. Она гостила у отца, а оба мужчины недолюбливали друг друга, это уж точно.
Когда они вошли на кухню, и даже до того, как Эмили сняла верхнюю одежду, она постояла мгновение, глядя на Лэрри. Девушка не видела его таким, с той самой ночи, когда они устраивали праздник.
— Ты кажешься очень довольным собой, — сказала она. — Ты нашел золотую жилу?
Эмили буквально уставилась на Лэрри, когда он откинул голову и засмеялся. И это случилось впервые с тех пор, как они перебрались сюда.
— Именно так. Именно так. Маленькую, но золотую жилу.
Берч взял с полки над очагом небольшой мешочек и возбужденно сказал:
— Мне были нужны кое-какие камни, определенного размера. Я нашел небольшую кучку камней в дальнем углу, а под ними кролик или какое-то другое животное проделало ход. И там, сбоку от лаза, лежал этот мешочек. — Эмили смотрела, как Лэрри подбрасывает его на ладони. — Посмотри, верхнюю часть кто-то отгрыз. Я не мог поверить своим глазам. Восемнадцать соверенов. Наверное, мой отец зарыл их там. Он был очень осторожным, особенно в том, что касалось денег. Я никогда не верил, что он получил мало денег за все, что продал. И я был прав, ведь правда?
Пока он высыпал соверены на стол, девушка плотно закрыла глаза, чтобы успокоить бурю, бушевавшую в ней. Это было слишком. Это было нечестно. Узнать такое о мистере Тутоне, а теперь даже деньги, которые он прислал ей за часы, были отняты у нее. Она бы, конечно, отдала их все Лэрри, каждое пенни, если бы не нужно было объяснять, откуда она взяла их. Но отдать самой, а не потерять так, как сейчас! А он был так доволен собой! Накопления его отца... мой Бог! Он однажды признался, что они едва сводили концы с концами.
Эмили задыхалась. Если она не успокоит бурю, бушевавшую в ней, она задохнется. Запинаясь, девушка шагнула вперед, схватилась за стул, упала на него и уронила голову на руки, а Берч стоял, глядя на нее в изумлении, прислушиваясь к звукам, которые она издавала, - то ли рыдания, то ли плач; ее сдавленные всхлипывания звучали так, будто ее раздирала страшная боль.
— В чем дело? Что случилось? — Берч взял девушку за плечи и поставил на ноги. Потом встряхнул ее и повернул к себе лицом, спрашивая снова: — В чем дело? Что случилось? Скажи мне, что-то случилось?
Да, кое-что случилось. Сегодня много всего произошло. Она обнаружила, что никому нельзя доверять; что мужчинам нравится смотреть на нее; она нашла свои часы; узнала, что убийцы могут быть обычными людьми. А еще - убедилась в том, что чувства переменчивы и их невозможно контролировать. Убийца мистер Стюарт добр и вежлив, он тот, с кем можно поговорить... и ей понравилось разговаривать с ним... И вообще, он ей нравился.
Теперь всхлипывания стали более редкими, голова Эмили свесилась на плечи. Девушка сделала неровный вдох и нащупала стул. Но она едва села, когда Берч снова схватил ее за плечи и потребовал ответа:
— Что случилось? С тобой никогда не было ничего подобного.
Когда Эмили посмотрела ему в лицо, которое когда-то ей казалось красивым и привлекательным, девушка поняла, что ее рыдания требуют какого-то объяснения, и она дала его.
— Я думаю, что у меня будет ребенок, — сказала она.
Даже если бы его укусила пчела, он не мог бы отскочить быстрее.
— Нет! Нет! — Его хорошее настроение мгновенно улетучилось. — Только не это!
Его тон и отношение к сказанному вызвали у Эмили такую же реакцию, какую ее новость вызвала у него. Она возмутилась. Стерев с лица слезы тыльной стороной ладони, девушка спросила:
— А почему нет? Это вполне естественно, не правда ли? И как, по-твоему, можно было предотвратить это? Скажи мне!
— Да, я бы сказал тебе! — Его голос походил на рычание. — О, мой Бог! — Лэрри схватился за голову и отвернулся. Затем так же быстро повернулся к ней. Следующие слова Берча врезались ей в сердце намного сильнее, чем если бы он взял со стола хлебный нож и вонзил в нее. — Не думай, что это заставит меня жениться на тебе, потому что этого никогда не будет!
Он стоял и свирепо смотрел на Эмили, ожидая реакции, но, когда девушка никак не отреагировала, он снова резко отвернулся от нее и подошел к очагу. Схватившись за полку над очагом, он прорычал:
— Я уже говорил тебе, когда ты пришла сюда, что я не женюсь на тебе! Я предупреждал тебя, но ты пришла!
Берч медленно повернул голову и смотрел, как Эмили поднимается из-за стола, говоря странным спокойным голосом:
— Да, ты говорил. Здесь ты прав. Точно так же были правы те, кто говорил о тебе, каков ты есть.
Долгое мгновение они смотрели друг на друга, потом девушка прошла в спальню и закрыла дверь.
Месяц назад она бы ушла. Она могла уйти в любую минуту, но тогда она этого не хотела, нет не хотела, поскольку все еще жалела его и, зачем притворяться, все еще любила его. Теперь ее чувство ушло. Оно было убито наповал там, на кухне. Но теперь она не могла уйти. Куда же ей пойти в ее положении? К тете Мэри? В одну из комнат в доме отца, который был сдан Джимми Сатерну? И ей нужно работать до родов, ведь теперь у нее не было своих денег. Она истратила их на него. Если бы у нее оставались эти восемнадцать соверенов, она, возможно, прямо сейчас спустилась бы с холма. Но теперь, если она это сделает, ей придется просить кого-то приютить ее. Но кого? Единственное место, куда она могла пойти, не чувствуя себя обязанной, был работный дом. Однако все знают - за то, чтобы приютить мать с ребенком, там потребуют отработки в течение четырнадцати лет, пока ребенок не сможет самостоятельно зарабатывать. Но в ее случае отец может забрать ее, когда вернется. Если вернется. Корабли иногда тонут.
Нет. Ребенок, которого она носила, был его ребенком, и, даст он ему свою фамилию или нет, малыш должен родиться в этом коттедже и вырасти здесь.
Это место в книге... «Существование - это время, затраченное на то, чтобы намочить береговую гальку». Да, жизнь может быть такой короткой для некоторых, но для других она длинна, поскольку каждый кусочек гальки вызывал боль!
На следующее утро, когда Эмили поставила перед Ларри завтрак, он взял ее за руку и сказал:
— Мне очень жаль, но... но все будет так, как я сказал с самого начала. И ты это знала, когда пришла сюда.
Рука девушки оставалась безвольной. Эмили посмотрела прямо ему в глаза:
— Да, я знала, когда пришла сюда. Мне некого винить, кроме себя.
— Не надо говорить о вине. То, что ты сделала, ты сделала по доброте сердечной, я это знаю. В этом вся ты. — Он слабо улыбнулся. — Ты сначала делаешь, а потом думаешь.
— Да, наверное, это так. Я и расплачиваюсь за это, не правда ли?
Берч отпустил ее руку, и Эмили отвернулась. Он медленно взял нож и вилку и приступил к завтраку...
Берч стал обращаться с Эмили ласково. Но его хватило не надолго.
В последнее время он взял в привычку надевать по воскресеньям хороший костюм и отправляться гулять. Эмили спрашивала его, куда он ходит, Лэрри отвечал, что обычно он ходил до Честерли-стрит, проходя, где это было возможно, через поля. Он никогда не предлагал Эмили пойти с ним, да она и не возражала, поскольку все больше ценила то время, когда оставалась дома одна.
Когда Берч возвращался со своей еженедельной прогулки, она всегда поила его чаем, а поскольку это было воскресенье, она неизменно готовила что-нибудь особенное. И сегодняшний день не был исключением. Но когда он вошел в коттедж, она сразу же увидела по его поведению, что его манеры значительно изменились за то время, что он отсутствовал. На ее слова «ветер снова усилился» Лэрри вообще не ответил, а прошел мимо Эмили в спальню, где снял пальто и шляпу. Но всего через несколько секунд вернулся на кухню.
Он даже не взглянул на стол и не сказал: «Выглядит аппетитно» или: «Я проголодался», — но, опершись рукой о спинку высокого кресла, он посмотрел, как она наливает в заварочный чайник кипяток и сказал:
— Я никогда не спрашивал тебя о том, что ты делала в тот день, когда ездила к отцу.
Эмили посмотрела на него через плечо, поставила большой чайник рядом с заварочным на полку в очаге, выпрямила спину и ответила:
— Я прошлась по Шилдсу и посетила знакомые места.
— Это все?
Она прищурила глаза, глядя на него, и прошло несколько мгновений, прежде чем она ответила:
— Нет. Мы собирались в четверг поехать в Ньюкасл и побродить по городу, но утром отца вызвали на корабль, поэтому я поехала туда одна.
— Ты поехала в Ньюкасл одна? — Берч говорил медленно.
— Да, я же сказала, я поехала в Ньюкасл одна. И... и зашла в ресторан, хороший ресторан, где официанты-мужчины одеты в черные костюмы, и я там пообедала. С меня взяли семь шиллингов и шесть пенсов...
— Ты была одна в ресторане... такого класса, где платят семь шиллингов и шесть пенсов за обед? — Его глаза стали похожи на щелочки.
— Да, так и было. Я не думала, что это такое место, когда вошла, но я все же осталась. И все отнеслись ко мне очень хорошо, более чем хорошо.
— Не сомневаюсь. — Берч медленно кивнул головой. — И ты была там одна?
— Я же сказала тебе, что была одна.
Эмили догадалась, к чему он ведет, но, как это ни странно, она почувствовала, что не дрожит. Она не боялась его. Только Богу известно, как Берч узнал, что она разговаривала с мистером Стюартом. Она почувствовала, что у него внутри все кипит. Кожа вокруг его рта побелела. Однако Эмили все равно не испугалась и дала ему это понять, когда спросила:
— Что еще ты хочешь знать?
— Кто водил тебя в этот ресторан - вот что я хочу знать.
— Я сказала тебе, что я была там одна.
— Ты лгунья!
— Спасибо, тогда я нахожусь в подходящей компании.
Она увидела, как белая полоска исчезла с его лица и оно стала заливаться темно-красным цветом.
— Ты неожиданно стала очень смелой, да?
— Я надеюсь, что мне нечего бояться.
— Тогда расскажи правду, скажи мне, с кем ты была в том ресторане!
— Я сказала правду, я была там одна. Но я скажу тебе то, что ты хочешь знать, если ты мне расскажешь, как ты об этом узнал.
Эмили увидела, как его лицо потемнело. Она увидела, как он быстро заморгал, словно пытаясь смахнуть пыль с глаз, а потом, тяжело произнося слова, сказал:
— Я зашел в пивную на дороге в Честерли-стрит, чтобы чего-нибудь выпить, и я... я встретил парня, который знает меня и тебя и все, что произошло. Он сказал мне, что видел тебя и что... — Его губы плотно сжались, будто он собирался плюнуть, а потом продолжил: — Этот тип из дома. Вы сидели вместе в уютном уголке в церковном дворе. Отрицай это. Давай отрицай это.
— Это я не собираюсь отрицать. — Часть ее спокойствия улетучилась. — Да, это так. Я обещала сказать тебе правду. Я сидела с ним на скамейке в церковном дворе, но встретила я его случайно. Я смотрела на витрину магазина, когда он вышел оттуда и... и заговорил со мной.
— Значит, ты видела его не первый раз.
— Нет, не первый. Я разговаривала с ним один раз до этого, здесь, в поле, когда он прогуливался, и я сказала, что он не должен прогуливаться с этой стороны дороги. Но он ответил, что земля нам не принадлежит, и это так.
— Не отвлекайся от темы. — Теперь Берч еще и скрежетал зубами. — Это не было специально придумано... этот твой визит к папаше? Ты что, за полного дурака меня держишь? А о чем это вы говорили, когда сидели там, в церковном дворе, держась за руки? Рука в руке! — Он почти визжал. — Может быть, вы планировали, что ты пойдешь в его дом и будешь вести его хозяйство и удовлетворять его потребности? Потому что ты единственная, кого он может тут получить. Нужно иметь характер, чтобы лечь в постель с убийцей.
У Эмили внутри все застыло. У нее было такое чувство, будто кровь ушла из ее тела. Прошлым вечером она приняла решение никогда не покидать этот дом из-за ребенка, которого носила. Но в этот момент она поняла, что предпочтет работный дом дальнейшей жизни с ним. Эмили ему так и сказала. Но сначала она задела его за живое:
— Он никогда не предлагал мне этого, и уверена, что никогда не предложит, ведь он джентльмен! Ему не нужно притворяться, это видно по нему! А теперь я соберу вещи и уйду!
Прежде чем последнее слово сорвалось с ее губ, Берч снова завелся:
— Ну нет! Ну нет, ты не сделаешь это!
Эмили удивленно смотрела на него, а он протянул руку и ткнул пальцем ей в плечо. Подчеркивая каждое слово, Берч медленно произнес:
— Ты будешь находиться здесь так долго, как я захочу, потому что, если ты спустишься с этого холма и не вернешься, я возьму ружье и, клянусь Богом, вышибу ему мозги. Я не собираюсь во второй раз становиться посмешищем! О нет, не собираюсь! Если ты пойдешь к нему, то с ним будет покончено.
До сих пор Эмили не ощущала страха. Но, когда она заглянула в его искаженное лицо, она увидела, что он действительно сделает то, о чем говорил, она даже мысленно увидела это. Эмили уже давно догадалась, что он слабый, тщеславный человек, но в данном случае именно его тщеславие даст ему силы осуществить то, о чем он сказал.
Они молча смотрели друг на друга, а французские часы на полке отсчитывали с серебряным звоном проходящие секунды. Создавалось впечатление, что оба застыли во времени.
Первой пошевелилась Эмили. Ее плечи опустились, она набрала воздух в легкие, сглотнула, прошла мимо него в моечную и там, закрыв за собой дверь, подошла к каменной раковине, и ее вырвало.
Глава 6
Атмосфера в коттедже полностью изменилась. Берн не был разговорчивым.
За то время, что они были вместе, они разговаривали о недостаточности поголовья, о земле и погоде, и, хотя н-чами Эмили мечтала, чтобы он хоть когда-нибудь заговорил о чем-нибудь другом, ей казалось, что она понимала его молчаливость. Это даже усиливало ее чувство беспокойства за него. Время от времени ей хотелось обнять его и сказать: «Ну же, не унывай! Завтра наступит новый день!» Но Берч не был человеком, который отреагировал бы на такую простую философию, и Эмили все больше понимала это. Поэтому периоды молчания постепенно удлинялись. Однако это были периоды спокойного, доброго, понимающего молчания. Но сейчас это было в прошлом. Теперь она готовила ему еду и ставила ее перед ним, не говоря ни слова, а он молча ел. Эмили работала бок о бок с ним в овчарне и коровнике; она собирала щепки и хворост, которые он теперь добывал в дальнем лесу, складывала их на тележку и везла ее в торец коттеджа; бок о бок с ним она собирала последний картофель и брюкву; но они не произносили ни единого слова.
