Глава двадцать вторая

 

Сова тихо сидела в углу общей комнаты, перелистывая одну за другой книги по медицине. Она занималась этим с тех пор, как ушел Ястреб, быстро пробегая глазами страницу за страницей. Сейчас на ее коленях лежала четвертая по счету книга — но она все еще знала о чуме, которой заразился Погодник, не больше, чем в начале поиска. В книгах вообще не содержалось достаточно сведений о заразных болезнях, поскольку многие из них возникли после химических атак и отравления окружающей среды, и некому было описать их как следует. А из написанного лишь малую часть удалось опубликовать.

Сова возлагала надежду на книги, составленные за последние двадцать лет, но все, что у нее имелось, — скудные сведения и ее личный опыт, который тоже не поспевал за скорым развитием болезней.

Сова потерла глаза, чтобы стряхнуть навалившуюся усталость. Иногда ей остро хотелось ходить, а не быть прикованной к инвалидному креслу. Речь шла не о жалости к себе, хотя такое чувство тоже иногда накатывало. Ее просто раздражала невозможность встать и самой посмотреть, что можно сделать, не полагаясь на описания других. Сова предпочла бы сама отправиться на побережье и взглянуть на дедушку Речки, но Ястреб никогда бы ей это не позволил. Он может согласиться перенести старика в их подземный дом, но только если она сумеет его убедить, что это не опасно для семьи. Достаточно того, что Речка уже подверглась опасности заразиться от деда. Ястреб никогда не пойдет на риск поставить под удар других детей.

Размышляя на эту тему, Сова не могла с уверенностью сказать, что он позволит Речке вернуться. Казалось невероятным, что он мог так поступить. В определенных случаях Ястреб бывал очень упрям, и это был как раз такой случай.

Чейни, лежавшая поперек комнаты в свой излюбленной позе — свернувшись клубком, — внезапно зашевелилась, просыпаясь, и приподнялась с тихим рычанием. Она проделывала это уже второй раз за последние пять минут, и четыре или пять — с тех пор, как ушел Ястреб. Сова догадывалась, в чем дело. Собака реагировала на звуки, доносящиеся из-за стены, они обе слышали их последние два часа.

Воробышек появилась в дверях спальни с сумрачным, напряженным выражением лица.

— Вот, опять, — сказала она, коротко кивнув светловолосой головой в сторону дальней спальни, принадлежавшей Сове. — И оно движется по потолку.

Прежде звуки доносились из-под пола спальни мальчиков, а перед тем откуда-то далеко снаружи, из-за стен. Всякий раз Чейни вскакивала и, принюхиваясь, принималась ходить из угла в угол — шерсть на затылке вздыблена, из пасти вырывается тихое рычание. То же самое и на этот раз: собака ходила по помещению, водя головой из стороны в сторону, то утыкая нос в пол, то задирая его к потолку. Сова не понимала, что происходит, только с тревогой следила за перемещениями Чейни, нарезающей круги по комнате.

— Что это, по-твоему? — спросила Воробышек.

Сова покачала головой.

— Что-то производящее много шума; должно быть, что-то побольше, чем крыса. Может быть, это бродит Ящерица или Паук — из тех, кто еще не знает правил.

Сова сама не верила тому, что сказала. Звуки ничем не напоминали те, что издавали Пауки или Ящерицы. Они не ассоциировались ни с чем из того, что она когда-либо слышала. Сова осознала, что, даже находясь в полной безопасности внутри их подземного убежища, за тяжелыми бетонными стенами и дверьми, обшитыми металлическими пластинами, да еще и под защитой Чейни, она всей душой желает возвращения Ястреба. Да, она позволила страхам проникнуть в ее душу и теперь не может с ними справиться.

Сова прислушалась, но звуки больше не повторились. Она бросила быстрый взгляд на Воробышка. Та пожала плечами и вернулась в спальню к Белке, дочитывать книгу. Сове нравилось, что Воробышек стала проявлять такой интерес к книгам. Часть этого интереса следовало отнести за счет ее желания играть роль старшей сестры для Белки, которого она обожала. Воробышек пережила суровое и жестокое детство, о котором полностью поведала только Сове, и та имела все причины полагать, что девочка не будет интересоваться ничем, кроме навыков выживания. Однако Воробышек так увлеклась чтением книг, словно на свете не существовало ничего более важного. Жизнь до сих пор иногда преподносит сюрпризы.

Сова поудобнее уселась в кресле и вернулась к изучение книг по медицине. Ей хотелось бы лучше понимать медицинские термины. Большую часть того, что знала, она выучила самостоятельно, пока еще жила в компаунде. Она не получила никакого официального образования. Но если кто-нибудь в семье или среди близких друзей семьи не разбирался в медицине, шансы на выживание значительно уменьшались. Сова всегда интересовалась поиском способов спасения жизни тех, кого другие уже списали со счета.

— Можно Белке колу? — выкрикнула Воробышек из соседней комнаты.

Сова сказала «да», глядя на Чейни, вновь появившуюся из спальни и бредущую к своему месту на полу. Вид у собаки был встревоженный, и даже когда она вновь расположилась на полу, то держала голову поднятой, уставясь настороженными глазами в пространство. Сова прислушалась, но странный шум пропал. Она опустила глаза в книгу и вновь принялась за чтение. Может быть, Тесса что-нибудь знает; Ястреб спросит ее при их следующей встрече. Сова искренне желала, чтобы эти встречи поскорее прекратились, чтобы Тесса жила с ними, как того хочет Ястреб. Слишком опасно встречаться, нарушая законы компаунда. Одна-единственная ошибка — и их обнаружат, и тогда незамедлительно последует суровое наказание.

Скребущий звук возник снова, на этот раз прямо над головой. Чейни немедленно вскочила, вздыбив густую шерсть и оскалив пасть. Сова застыла, следя за скрежетом, перемещавшимся по потолку от одной стены к другой в направлении дальней спальни. Чейни так же двинулась на звук, пригнувшись, будто изготовившись к прыжку, ее темные глаза бешено сверкали. Сова повернула кресло в направление шума и ждала. Шум прекратился.

Потом внезапно все началось заново, на этот раз яростный скрежещущий звук, разрывающий потолок с решительностью и бешенством, граничащими с безумием. В дверях опять появилась Воробышек, разинув рот, она уставилась на дальние комнаты. За руку девочка держала Белку. На лице малыша отражалась явная растерянность.

Сова не понимала, что происходит. Ясно, что ничего хорошего.

— Воробышек, — сказала она, пытаясь сохранять спокойствие. — Возьми из шкафчика несколько продов и принеси сюда.

Сова переместилась поближе к обитой железом двери и поманила к себе Белку. Маленький мальчик торопливо подбежал к ней и вскарабкался на колени.

— Тихо, тихо, — заворковала Сова, заглушая его страх, когда мальчик уткнулся головой ей в плечо. — Все в порядке.

Вернулась Воробышек с тремя взятыми из шкафчика продами и подала их Сове. Та взяла два и прислонила к стене позади себя, последний взяла в руки Воробышек. Чейни в дальнем конце комнаты припала к полу, изготовясь к прыжку; ее трясло как в лихорадке. Потом она повернула пасть в сторону скребущего звука, царапая когтями пол.

Хлопок, подобный выстрелу, пронесся по подземелью, резкий и неожиданный. Вслед за ним медленно появилось что-то огромное. Чейни отпрянула на середину комнаты, не отрывая глаз от потолка. Потом внезапно весь потолок в комнате Совы обрушился. Это произошло так стремительно, что Сова едва успела зафиксировать событие, как все уже закончилось. Тяжелые пласты штукатурки, деревянные балки, арматура, встроенные кабели, смешавшись, обрушились вниз под весом огромного темного существа. Пыль, вздымаясь в воздух, моментально заволокла все вокруг. Белка пронзительно закричал, и даже Воробышек потрясенно отскочила назад. Сова подумала, что им надо бежать отсюда.

Слишком поздно. Пыль осела, и из обломков появилось ужасное существо. Сначала Сова не поверила своим глазам. Это было длинное сочлененное насекомое, напоминавшее сороконожку, но только в сотни раз больше. Примерно двадцати футов в длину, она фута на четыре возвышалось над полом. Ее одетое в панцирь и покрытое сетчатым узором тело поддерживалось множеством кривых ножек; перемещаясь, она волнообразно раскачивалось из стороны в сторону, подобно змее. На макушке отполированной головы торчали усики, ниже открывалась и закрывалась пара свирепого вида челюстей. Все ее тело было усеяно шипами, с острия которых, подобно странному одеянию, свисали клочья тряпья, обломки досок, куски чего-то непонятного. На плоской волосатой морде располагались ряды выпуклых глаз, пустых и немигающих.

Чейни немедленно атаковала тварь, целя в длинные кривые ноги многоножки — и тут же быстро отскочила, чтобы челюсти твари не схлопнулись на ее теле. Гигантское насекомое рванулось вслед, явно намереваясь разорвать или раздавить большую собаку. Но Чейни была слишком быстрым и опытным бойцом, чтобы так просто дать себя изловить. Разгорелась яростная битва. Противники крушили все на своем пути, начиная от мебели и книжных полок и заканчивая посудой и светильниками. Сова и Воробышек застыли в ужасе, захваченные яростью борьбы. Белка просто спрятал голову и, захлебываясь, бормотал, умоляя кого-то, ну хоть кого-нибудь, забрать его отсюда.

Некоторое время казалось, что Чейни одерживает верх — она кидалась вперед, чтобы укусить тварь за ноги и разорвать чешую панциря, потом отскакивала и атаковала вновь. Но гигантская многоножка никак не реагировала на наносимый ей урон. Сова мгновенно поняла, что это существо, скорее всего, мутировало в результате химических и радиационных атак, происшедших почти пять десятилетий назад. Почему оно выросло до таких размеров и отчего явилось именно сюда, представляло отдельную пищу для размышлений. Возможно, ответы на эти вопросы никогда не будут найдены. Важно, что мутантные изменения придали твари невероятную силу и выносливость, и даже серьезные раны, наносимые ей собакой, казалось, не возымели нужного действия.

Напряжение боя начало сказываться. Чейни уставала, а многоножка — нет. Ее острые как бритва челюсти царапали тело, вырывая клочья шерсти и плоти и оставляя на пятнистой собачьей шкуре влажные кровавые следы. Сова видела, что движения Чейни замедляются. Ее атаки становятся менее яростными и поддерживались более упрямством, чем физической силой. Но Сова знала, что Чейни никогда не отступит. Она умрет первой.

Чейни подкосило враз. Собака все еще держалась на ногах, преодолевая слабость, когда ужасные челюсти твари крепко схватили ее и сомкнулись. Рыча и кусаясь, Чейни бешено дернулась. Скользкая от собственной крови, она извернулась и вырвалась — но это отчаянное усилие отбросило собаку через всю комнату, где она и свалилась у стены бесформенной кучей. Ее бока тяжело вздымались, жадно хватая воздух, ноги скребли по бетонному полу в поисках опоры, в напрасных попытках пересилить боль. Кровь струилась из ран, нанесенных челюстями страшного насекомого, и собака тихо скулила от ужасной боли.

Многоножка устремилась к ней, широко раззявив обе пасти.

Сова резко обернулась к Воробышку:

— Бери Белку и бегите отсюда. Уходите как можно дальше. Надо найти и предупредить Ястреба.

Сова понимала, что тем самым она произносит свой смертный приговор — но в то же время сознавала, что Воробышек не сможет ее защитить. Воробышку повезет, если ей удастся убежать вместе с Белкой, и это лучшее, на что они могли надеяться.

— Воробышек!: — прошипела она, когда оклика не последовало.

Но Воробышек глядела прямо вперед, на многоножку, ее ладони крепко сжимали рукоять оружия, а губы плотно сжались. Сова внезапно поняла, что хочет сделать девочка. «Нет!» — попыталась крикнуть женщина, но слова застряли в горле.

Воробышек выступила вперед, заслонила Сову от надвигающейся опасности и прицелилась.

 

К тому времени как Воробышку исполнилось пять лет, она твердо знала, что, когда вырастет, станет такой, как ее мать. Это была не просто надежда, которую питает каждый ребенок, — это была непоколебимая уверенность. Она станет такой, как мать, как только достигнет совершеннолетия. Практически Воробышек уже была миниатюрной копией матери — с таким же худощавым телом, большими руками, копной соломенных волос, легкой улыбкой и живыми, ярко блестящими глазами, которые запросто могли пригвоздить противника к стене, когда их обладательница сердилась. Она даже ходила так же, как ее мать, — медленной кошачьей походкой, демонстрировавшей уверенность в себе, энергию и готовность к действию.

Ей нравилось думать о себе, как о дочери, которая однажды встанет на путь матери. В конце концов, ее мать была легендой. Мать — яростный боец и умный вожак. Мать — настоящий воин. Скорее вырасти, чтобы быть такой, как она, — вот единственное, чего желала маленькая девочка.

Но мать никогда не говорила с ней ни о чем подобном. Ее мать, казалось, не имела на ее счет никаких ожиданий — а если и имела, то хранила при себе. Мать никогда не говорила, что выбранная ею дорога — та, по которой ее дочь непременно должна следовать. Она лишь напоминала дочери, что та должна что-то представлять собой как личность и искать свой путь в этом мире. То, что может дать ей мать, — это необходимые навыки и воспитание, которые помогут ей выжить. А потом сердце само подскажет Воробышку, куда идти.

Воробышек не была уверена, понимает ли она все правильно. Она лишь твердо знала, что обожает мать. Кто ее отец, девочка не знала — он умер до того, как она родилась, и никто никогда не говорил о нем. Мать была ключевой фигурой в ее жизни. Воробышек вспоминала о своем отце, но редко и с мимолетным интересом. Она все время думала о матери.

Мать всегда держала свое слово. Она обучала Воробышка приемам борьбы — нападению и защите. Она тренировала девочку до изнеможения, но Воробышек никогда не жаловалась. Она старалась и вскоре в совершенстве усвоила уроки матери.

Ее посвящение завершилось. Девочка знала, что еще недостаточно большая, чтобы эффективно использовать полученные знания, — но когда она вырастет, то будет готова ко всему. Она тренировалась каждый день вместе с матерью и занималась сама, когда мать отсутствовала. Она стремилась быть лучшей, чтобы мать гордилась ею.

Они жили высоко в горах, в укрепленном лагере, который ее мать основала еще до рождения Воробышка. Отсюда под руководством матери совершались набеги на лагеря рабов и на выродков, наводивших ужас на всю округу. Большинство окрестных деревень были маленькими и плохо защищенными — легкая добыча для разбойников и злодеев. Большие безопасные компаунды существовали в городах, за много миль от того места, где они жили. Мать не доверяла безопасности убежищ. Она верила в свободу и независимость, она надеялась на скорость и быстроту.

Ее лагерь располагался на обрывистом уступе, куда можно было добраться несколькими узенькими тропами (о них знали только те, кому следовало), и который легко можно было защитить. С одной стороны уступ ограничивала отвесная скала, с другой — густой непроходимый лес на склонах соседней горы. При таком отличном расположении им долго удавалось оставаться в безопасности.

Но, как это часто бывает, их успех вызвал зависть, зависть обернулась предательством, а предательство погубило общину. Молва о их существовании ширилась, красочные описания их набегов на лагеря рабов распространились и разнеслись далеко за пределы мест их обитания. Естественно, враги начали упорно преследовать их — и в конце концов обнаружили. Среди них нашелся завистник, который предал товарищей. Это было глупостью, вызванной скорее злобой и больным самолюбием, нежели явным стремлением навредить. Но от этого результат не изменился. Выродки нашли тропу, ведущую в лагерь, тщательно составили план нападения и сумели обмануть сторожевые посты на тропе.

Они ворвались ночью, когда все спали. Им удалось тихо обезвредить охрану лагеря, а потом воздух разорвали скрежет и пальба автоматического оружия. Враги пришли, чтобы уничтожать, и были безжалостны. Они убивали всех, кого находили, — мужчин, женщин и детей, — не беря пленников и не отличая сопротивлявшихся от тех, кто просил пощады. Их было множество, тяжело вооруженных, одурманенных наркотиками или собственной злобой, и ни малейшая капля жалости не тронула их сердца.

Воробышек проснулась от автоматной пальбы, и тут же рядом появилась мать. Она схватила девочку и вынесла из убежища прямо в пасть беснующегося кошмара. Не медля ни секунды и ничего не объясняя, мать протащила ее мимо мертвых и умирающих людей, мимо пожара, пылающего повсюду, мимо теней парящих в ночи подобно призракам. Вспышки взрывов заполнили воздух, Воробышек закрыла глаза и молилась, чтобы все это кончилось. Ее охватил ужас, нестерпимо хотелось заплакать, но она сдерживалась.

Потом они жались друг другу во тьме, и ее мать стояла перед ней на коленях, их лица разделяли лишь несколько дюймов. Мать несла на спине рюкзак и свое оружие — «Пакхэн Спрей».

— Мне нужно освободить руки, чтобы стрелять. Держись ко мне поближе. Я не брошу тебя, что бы ни случилось. — Она помолчала. — Я люблю тебя, малышка.

Секунду спустя мать вскочила, держа перед собой большой «Спрей» с вороненым стволом. Она крикнула Воробышку:

— Бежим!

Вместе они промчались через неширокую полосу открытого пространства между двумя горящими убежищами, мать стреляла короткими очередями в сумрачные тени, обрушивавшиеся на нее. Девочка слышала свист и вой пуль, пролетавших над ее головой, и видела во тьме уродливые вспышки выстрелов. Звуки наводили ужас, и девочка бежала так, словно ее жгло огнем, и только стремительный ветер мог погасить это пламя.

Они домчались до леса позади лагери, оружейная пальба сопровождала их всю дорогу. Когда они уже шли между деревьев, Воробышек вдруг ощутила острую боль в руке, а потом в ноге. Она услышала стон матери и увидела, что та спотыкается. Девочка испугалась, но продолжала идти. Прикусив губы, чтобы не стонать от боли, Воробышек следовала за матерью. Они углублялись в лес, подальше от кровавого побоища, разыгравшегося в их доме. Звуки смерти медленно затихали вдали, вплотную подступила темнота.

Они шли еще долго, прежде чем мать замедлила шаг. К этому времени они уже забрались глубоко в лес и взбирались на склон горы. Мать взглянула на девочку, увидела, что та прижимает к груди раненую руку, и немедленно остановилась. В этот момент Воробышек заметила, что ее юбка набухла влагой и скользкая от крови.

— Мама, ты ранена! — прошептала она, протягивая к ней руки.

Мать перехватила ее руки и удержала.

— Нет, ничего страшного, — сказала она быстро. И так же быстро улыбнулась: — А ты в порядке? Идти можешь?

Воробышек кивнула.

— Тогда надо идти.

Они взбирались вверх в горы и вскоре смогли увидеть вдалеке лагерь — горящую точку в темноте далеко внизу. Но звуки смертельного боя все еще слышались, пронзительные, ужасные, сводившие с ума. Девочка понимала, что происходит. Все ее друзья, все люди, среди которых она выросла, мертвы. Только им с матерью и, возможно, еще небольшому числу защитников удалось бежать. Слезы хлынули из ее глаз, когда она поняла, что никогда больше не увидит друзей. Потом девочка смахнула с лица предательскую влагу — не желая, чтобы мать заметила ее слабость.

За час или два перед рассветом мать наконец позволила остановиться. Они прошли по дороге на другую сторону горы; и лагерь, и все ужасы остались позади. Они устроились в поросшей травой канаве на обочине дороги, послужившей им неким подобием убежища, Дочь и мать обратились лицом на запад, глядя в бескрайнее небо, усеянное звездами. По дороге мать бросила оружие, но рюкзак все еще был при ней. Теперь она развязала его и вытащила сменную одежду и обувь для девочки. Мать тяжело дышала, кровь из ран залила ее юбку целиком. Она держалась так, словно не подозревала об этом, спокойно глядя, как Воробышек снимает ночную рубашку и переодевается, но глаза ее переполняла боль.

— Мы отдохнем здесь до утра, малышка, — сказала она. — Потом мы пойдем на запад к океану. Это займет несколько дней, но мы будем идти медленно и осторожно и будем начеку. — Она полезла в рюкзак и вытащила «Флечетт». — Возьми его себе, пока мы не достигнем цели. Не пользуйся им, пока не подвергнешься настоящей опасности.

Воробышек слушала и кивала, не зная, что ответить. Наконец сказала:

— Тебе надо остановить кровотечение, мама. Тебя надо перевязать.

Мать улыбнулась, взяла девочку за руку, подтягивая поближе к себе.

— Сперва мне нужно немного отдохнуть. И тебе тоже. Впереди у нас долгий путь. Ты выдержишь? У тебя достаточно сил, чтобы дойти до океана?

Воробышек кивнула, глядя в ясные глаза матери.

— Я смогу дойти, куда ты захочешь мама.

Мать сжала ее ладони.

— Тогда все будет в порядке, — она с трудом, хрипло вздохнула. — Теперь я должна отдохнуть. Не забывай, малышка. Я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить.

Мать легла на землю, ее лицо было бледным и призрачным в лунном свете. Она закрыла глаза, ее дыхание выровнялось. Воробышек пристроилась рядом и, не выпуская ее руки, потеснее прижалась к ней. Девочка взглянула на лицо матери и в свою очередь подумала, как сильно она ее любит. Она пообещала себе, что будет сильной, как ее мать, и не будет ни на что жаловаться. Она сделает все, что хочет ее мама.

Мгновение спустя Воробышек провалилась в сон.

Когда она проснулась, было утро. Звезды на небе исчезли и забрали с собой ее мать.

 

— Воробышек! — прошипела Сова.

Но девочка не слышала ее. Она была захвачена воспоминаниями о последней ночи, проведенной с матерью. Прошло почти пять лет, а как будто это было вчера. Воробышек никогда не забудет что сделала для нее мать — как она вывела ее из очага смерти, в который превратился лагерь, дала ей в руки оружие и научила защищать себя, рассказала, как найти безопасное место, тем самым подарив шанс выжить. Мать сделала для нее все, что было в ее силах, и этого оказалось достаточно.

«Я вырасту, чтобы быть похожей на свою мать, — поклялась тогда Воробышек. — Я сделаю все, чтобы она мной гордилась».

Эти слова всплыли в памяти, когда Воробышек шагнула вперед, заслоняя Сову, — стойка для стрельбы, палец на спусковом крючке. Воробышек предпочла бы иметь сейчас «Флечетт», данный ей матерью, или «Пакхэн Спрей», но оба они давно утрачены. Придется действовать продом.

— Воробышек! — Сова просила во второй раз. — Бегите отсюда!

На этот раз девочка услышала ее, но не обратила внимания на слова. Ее глаза сосредоточились на гигантской многоножке. Она видела, как стремительна эта тварь, как быстро она умеет атаковать. Чейни удавалось довольно долго избегать ее челюстей, а Воробышек не такая быстрая и проворная, как Чейни. У нее, возможно, будет только один шанс атаковать тварь, и она должна его хорошенько просчитать. Нужно найти нечто такое, что даст ей преимущество — понять, в чем слабость врага или как обойти его внушительную защиту. Целиться в ноги — это едва ли замедлит движение монстра, ведь их слишком много. Тело покрыто панцирем от головы до хвоста, так что даже громадные челюсти и немалая сила Чейни не смогли принести многоножке серьезного ущерба.

«Ты должна найти слабое место в защите врага и бить туда», — так всегда говорила мать.

«Глаза!» — внезапно поняла Воробышек. Глаза твари выглядели уязвимыми. Но эту догадку надо было проверить, и если она ошибается — скорее всего, расплатой за ошибку будет смерть.

Воробышек попыталась сдвинуться с места и не смогла. Она ощутила, что просто корчится от страха.

Многоножка тем временем собиралась нанести последний удар Чейни, которая обмякла на полу у стены, все еще пытаясь приподняться. Шкура собаки пропиталась кровью. Времени для страха не оставалось. Воробышек боком проскользнула к противоположной стене, подальше от Совы и Белки, стараясь не привлекать к себе внимания.

Она заметила, что панцирь насекомого состоит из наползающих друга на друга участков, образуя перехлестывающиеся пластины. Пластины были рассчитаны на защиту от лобовой атаки. Но если бы она смогла подобраться к твари сзади или даже сбоку, у нее появилась бы возможность протиснуть прод между пластинами и поразить мягкие внутренние ткани насекомого. Наверное, этого будет недостаточно, чтобы уничтожить монстра, — но больше Воробышек ничего не могла придумать.

К сожалению, она не такая большая и сильная, как ее мать. И у нее нет такой сноровки и опыта. Ей только тринадцать лет. Но она дочь своей матери — и поклялась, что мать будет ею гордиться.

Воробышек сделала глубокий вдох и прицелилась в затылок твари, обеими руками сжимая рукоять. Указательный палец прилип к спусковому крючку. Многоножка заметила приближение девочки и обернулась к ней, просветы на ее панцире, через которые надеялась атаковать Воробышек, сомкнулись как лезвия ножниц. Ужасные челюсти распахнулись, а усики вытянулись наподобие щупальцев. Воробышек в отчаянье приставила ствол к ее голове, пытаясь поразить глаза твари, но усики отвели удар в сторону. Однако даже при этом выстрелы прода произвели значительный эффект — огромное тело насекомого содрогнулось от электрического разряда. Воробышек выстрелила еще раз и еще раз, но так и не смогла попасть в щели между пластинами. В конце концов одна из длинных ног твари отшвырнула ее в сторону. Лицо и руки девочки окрасились кровью от порезов.

Мгновение спустя тварь подскочила к ней, и Воробышек мысленно простилась с жизнью.

Внезапно рядом оказалась Чейни, все-таки вставшая на ноги и атаковавшая многоножку с другой стороны стремительным наскоком на уязвимые ноги, рвя и кусая их в приступе бешенства. Многоножка не ожидала нападения, она повернула голову, разевая пасть и собираясь добить старого противника. При этом пластины со стороны Воробышка разошлись в стороны. Теперь девочка не упустила представившейся возможности. Она вскочила на ноги, быстро впихнула прод как можно глубже в открывшуюся на затылке твари щель и нажала на спусковой крючок, выпуская полный заряд.

Многоножка судорожно дернулась словно ее шлепнули гигантской ладонью, и Воробышек увидела между пластинами вспышки от электрических разрядов. На нее пахнуло отвратительным запахом горелого мяса. Чейни вновь лежала на полу, спиной к стене, силы ее иссякли. Но многоножке было уже не до Чейни. Она потеряла интерес ко всему, кроме желания избавиться от прода, который застрял у нее между пластинами.

Воробышек не стала ждать. Пока тварь билась на полу, пытаясь извлечь прод, она метнулась к запасному проду, который лежал у стены рядом с Совой, активировала его и выстрелила снова. На этот раз это было даже более опасно, поскольку тело многоножки тряслось и размашисто дергалось — нервная система твари вышла из-под контроля. Один неверный шаг, и Воробышка пронзят шипы. Но теперь девочка не собиралась отступать. Она не замечала ударов, наносимых ей длинными ногами твари, не ощущала крови, застилавшей ей глаза, и боли, терзавшей ее тело. Воробышек нашла промежуток между пластинами в утыканном шипами теле и вновь всадила туда прод. Многоножка немедленно отреагировала, забившись в агонии. Ударилась о стену, какое-то время дергалась в конвульсиях, а потом затихла.

Воробышек стояла посередине комнаты, в ушах звенело, ноздри забивал запах смерти. Стены и пол заливала кровь. Девочка сжала губы, борясь со слезами, норовившими выкатиться из ее глаз. Она не заплачет.

«Я сделала это, мама!»

Воробышек бросилась к Чейни, встала на колени, с яростью разглядывая раны, покрывавшие тело собаки. Потом Воробышек осознала, что к ней на кресле подъехала Сова вместе с тесно прижавшимся в женщине малышом. Девочка поместила большую голову собаки себе на колени, гладила руками косматый мех и вновь и вновь звала ее.

— Чейни, Чейни, пожалуйста, не умирай! — просила она.

Вот такую картину застали Ястреб и остальные, когда несколько минут спустя ворвались в помещение.

 

Немедленно стало ясно, что одними мольбами жизнь Чейни не спасти. Многоножка сильно покусала собаку, и ее организм пропитался ядом. Сова делала все возможное, промывая и прочищая раны, вводя антитоксины, замедляющие или прекращающие распространение болезни. Но даже при этом состояние собаки постепенно ухудшалось. Раны были слишком многочисленны, а яд проник глубоко. Жизнь Чейни висела на волоске и постепенно угасала.

Ястреб сидел с ней в темноте подземелья и держал ее голову, чтобы собака чувствовала его близость. Чейни находилась в сознании, но никак не реагировала на окружающее. Ее взгляд был стеклянным и мутным, дыхание частым и хриплым, а силы почти полностью иссякли. Она едва признала Ястреба. Ястреб ничего не мог сделать для четвероногого друга, но отказывался оставлять его даже на минуту. «Это моя вина, — укорял он себя. — Я был слишком беззаботен. Я пропустил мимо ушей все знаки, предупреждавшие о надвигающейся опасности. Я оставил плохо защищенным свой дом. Я много раз ошибся, и за мои ошибки расплатилась Чейни».

Наступила полночь, в подземелье царила тишина, и остальные Призраки спали. Они разрезали многоножку, перетащили ее части в спальню Совы, где был пробит потолок, и заперли там. Завтра им придется искать новое жилье — но сегодня ночью уже поздно что-либо предпринимать, да и вымотались все до предела. Большинство ребят оставались с Чейни до тех пор, пока Ястреб не велел им отправляться спать. Воробышек сидела с ней, пока не свалилась. Как она смогла защитить Сову и Белку от такого чудовища — вот что Ястреб никак не мог понять. Он знал, что Воробышек — стойкая девочка с сердцем воина, что она ничего не боится, — но не мог взять в толк, как она пережила это сражение. Даже с помощью Чейни. Нет, это было невероятно.

Ястреб оглядел темную комнату, думая, что после сегодняшнего события ничто не кажется невозможным. Мир, который он выстроил, семья, которую он собрал, жизнь, которую он выдумал, — все распалось на куски. Ястреб не знал, была ли многоножка воплощением видения Свечи, или на горизонте объявится нечто худшее, но понимал, что время их существования в подземелье быстро приближается к концу. В этом городе он больше не чувствовал себя в безопасности. Если из-под земли появляются существа, подобные многоножке, пришло время сматывать отсюда.

Нет никакой гарантии, что где-то там, в другом месте, не будет еще хуже. На самом деле, вероятно, и будет. Пока Ястреб не найдет безопасного прибежища, которое являлось ему в видениях. Пока он не превратит сказку про одного мальчика и его друзей в реальность. Чейни. Чейни.

Ястреб погладил рукой большую голову собаки, посмотрел на ее тяжело вздымающиеся и опадающие бока. Он так сильно желал помочь ей, сделать что-нибудь — хоть что-то, — чтобы ей стало лучше. Но он не знал — что Ястреб понимал, если Сова ничего не может сделать, то его шансы и вовсе ничтожны. Медицинских навыков у него нет, как нет и опыта соприкосновения с ядами. Но факты не смиряли его желаний и не избавляли от холода и пустоты, поселившихся в душе.

Ястреб думал о Тигре, Персидке и остальных Кошках — все они умерли из-за той твари в соседней комнате. Должно быть, она застигла их спящими. И взяла над ними верх, прежде чем они поняли, что происходит. Возможно, они поддались панике. В любом случае, им не повезло — и даже «Флечетт» Тигра не сумел их защитить. Может быть, и Чейни не сумела бы их спасти.

Он дотронулся пальцами до собачьей морды. Сухая и горячая, Чейни даже не зажмурилась, неподвижно глядя прямо перед собой. Чейни — просто собака, но Ястреб знал, что во многих отношениях она являлась его настоящим и лучшим другом. Чейни всегда рисковала жизнью для него, и для всех остальных тоже. Она не должна умереть. Он думал, что никто не сможет ранить Чейни. Казалось, что большая собака слишком свирепа и опытна в схватках. Глупая мысль, достойная полного идиота. Он должен был знать. Он должен был понимать, что Чейни не менее уязвима, чем они все, даже если она такая большая и сильная.

«Не умирай. Пожалуйста, не умирай!»

Ястреб страстно желал, чтобы этого не случилось. Он молил об этом так усердно, что его разум зациклился на этой мысли и полностью нацелился на ее осуществление.

И случилось нечто странное.

Ястребу вдруг стало жарко: тепло проходило сквозь него, как будто он повернул некий выключатель. Он чувствовал, как жар наполняет его тело и конечности. Столь странное и неожиданное ощущение должно было бы испугать его — но дало противоположный эффект. Ястреба охватила уверенность. Он лег, прижавшись к Чейни, и теперь теплота протекала через них обоих. Это происходило медленно, по нарастающей, так что Ястреб мог чувствовать накопление тепла и потом его выход в виде крошечных всплесков. Так продолжалось долго, и он подумал, что это, должно быть, реакция на горе, которое он испытывает.

Потом Ястреб почувствовал внезапный привкус горечи во рту и жжение внизу живота. Оба ощущения длились несколько секунд — и тут же исчезли так быстро, что он едва отметил их присутствие. Но с их уходом Ястреба неожиданно покинули силы, словно он истратил их в едином напряженном порыве.

Ястреб ощутил, как рядом с ним пошевелилась Чейни, по ее телу пробежала волна судороги, лапы задергались. Он хотел прижать ее к себе и передумал. Его глаза были по-прежнему закрыты, и он не знал точно, что происходит. Но Ястреб не хотел открывать глаза, боясь разрушить чары.

Тепло изливалось сквозь него, и Чейни продолжали бить судороги, потом она затряслась и внезапно заскулила. Теперь Ястреб открыл глаза и увидел, что глаза Чейни тоже открыты. Но теперь взгляд не тусклый и стеклянный, а осмысленный и настороженный. Большая собака высунула язык, облизывая сухой нос. Она хотела пить. Ястреб услышал, что дыхание Чейни меняется, становясь ровнее и увереннее.

Тогда жар, пульсирующий по телу Ястреба, стал исчезать. Он почувствовал произошедшую перемену, медленное угасание тепла, постепенное снижение его выхода. Когда Ястреб встал, Чейни подняла голову и посмотрела на него. Ястреб с трудом сглотнул и уставился на искалеченное тело собаки.

Ее раны почти полностью затянулись!

Ястреб протянул к Чейни руки, не веря своим глазам.

 

Далеко на юге, где-то на побережье Калифорнии, находясь в окружении армии демонов и выродков, Старик с глазами пустыми и холодными, как самый мерзлый лед, который только может создать природа, удивленно застыл, почувствовав омывшую его волну магии. Он немедленно узнал ее источник, ошибки быть не могло. Старик безуспешно искал этот источник почти сто лет.

Мрачная тяжелая улыбка исказила черты его лица. Иногда надо просто проявить терпение!