double arrow

Франсиско Гойя. Офорт из серии «Капричос»

 

Мёртвые молчат. История не сохранила воспоминаний о застенках для ведьм, написанных самими узницами. Десятки тысяч женщин и девушек ушли в небытие, не рассказав о том, что с ними приключилось. Неграмотные крестьянки не смогли бы этого сделать, даже если б захотели. А образованные дамы (коих тоже погибло немало) не получили такой возможности по злой воле тюремщиков. О какой бумаге могла идти речь, когда даже маленькая записка оставалась для большинства недостижимой мечтой!

Чудом сохранились для потомков лишь краткое письмо колдуна Юниуса, коряво написанное искалеченными в тисках пальцами, и послание Ребекки Лемп. В этих трогательных документах нет ни слова о тяготах тюрьмы – только горячая мольба к родственникам: «Не верьте, ради Бога не верьте в мою вину! Я не имею ничего общего с колдовством!»

Эта глава была бы совсем другой, если бы хоть одна из ведьм смогла пробить стену молчания, выстроенную убийцами в рясах и судейских мантиях. Но описания тюрем оставлены только сторонними наблюдателями. Даже те авторы, которые лично беседовали с заключёнными, не могли написать что‑то подобное мемуарам Бенвенуто Челлини. Кому приходилось читать эту книгу, тот не может без содрогания вспомнить страницы о замке Святого Ангела. А ведь режим, от которого чуть не погиб знаменитый ювелир, не сравнить по жестокости с тем, что был создан специально для ведьм.

Ни одна женщина не поведала нам о том, как она, лязгая тяжёлыми цепями, пыталась отогнать наглую свору крыс, кусающих голые ноги. Нет воспоминаний о подземельях, где заключённых обрекали на полную неподвижность, распиная на кресте или запирая в колодки. Вся эта бездна горя, страха и унижений сгорела в пламени костра.

Так что же? Может быть, здесь сгущены краски? Вопрос законный. Старые тюрьмы давно срыты. Умерли ведьмы, их судьи и тюремщики. Что же осталось? Осталось немногое. Но по этим мелочам можно судить о целом. Разве не являются своеобразным документом рисунки старинных мастеров? На этих рисунках узницы изображены босыми – и не только в XVI и XVII веке, но даже в начале XIX, когда современник инквизиции Франсиско Гойя создал знаменитую серию о заключённых. Заметим, что во времена Гойи духовные трибуналы уже не были так суровы, как в зените своего могущества. Тем не менее женщины и девушки, которых мы видим на его графических листах, вызывают к себе острую жалость. Одна бессильно лежит на соломе. Руки скручены за спиной. Другая прикована за ноги к стене тяжёлыми цепями. А вот общая камера. Узницы спят. «Не надо их будить, быть может, сон – единственное утешение несчастных», – сочувственно пишет на полях испанский художник. На этих и многих других листах узницы предстают босиком. Они облачены в лёгкие платья, которые едва ли могут защитить от холода.

Жестокость режима в тюрьмах для ведьм трудно преувеличить. Там должно было быть хуже, нежели в любом другом месте, поскольку чародейство называли «исключительным преступлением». Для того чтобы лучше представить себе обращение с колдуньями, надо вникнуть в общий контекст эпохи. Порядки в тюрьмах, как известно, зависят в первую очередь от уровня жизни. Светлые удобные камеры современной Европы стали возможны только благодаря росту благосостояния. Есть неписаный закон, по которому жизнь за решёткой должна быть тяжелее, чем в целом по стране, иначе меч Фемиды никого не напутает. Триста – четыреста лет назад, когда простонародье влачило поистине жалкое существование, карательная политика базировалась на казнях и истязаниях в местах лишения свободы. Посмотрим же, что творилось в тюрьмах с уголовными преступницами. Это даст нам своеобразную точку отсчёта. Первый пример относится к Франции так называемого «галантного века». Г. Коттю посетил тюрьму в Реймсе и оставил шокирующее описание её подвалов.

«Дерзну ли описать ужасное зрелище, представившееся взору моему при входе в сию темницу? Кажется, я теперь ещё чувствую тот несносный смрад, который поразил меня, когда отворили дверь. Устремив глаза в сию страшную яму, я не находит в ней ничего кроме кучи сгнившей соломы, на которой не было никакого человеческого существа. Но продолжать ли далее? На слова мои, произнесённые голосом сколь можно ласковым и сострадательным, я увидел поднимающуюся из сей гнилой кучи женскую голову… Тело этой несчастной было погружено в нечистоту; видеть его нельзя было. Тщетно желал я узнать от неё самой причину её заключения; вопросов моих она не разумела… Я должен был расспросить о сём тюремщика, который объявил, что она заключена за воровство, а неимение в тюрьме одежды принудило её по причине стужи покрыться навозом». (Виллерме, 1822 стр. 25).

 


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: