Горький опыт поражений

 

Последующие исторические события – Первая мировая война, Гражданская, Великая Отечественная – заслонили от современников те трагические для России события. А жаль.

Опыт жестоких поражений забывать нельзя. Однако надо отдать должное нашим предшественникам, тем, кто воевал в русско‑японскую и кто внимательнейшим образом анализировал горький опыт наших поражений «па сопках Маньчжурии». Они ничего не забыли, не упустили, не растеряли зерна ценных знаний, добытых кровью на полях сражений.

Уже в 1908 году, всего через три года после окончания Русско‑японской войны, начальник германского генерального штаба фон Мольтке даст такую оценку состоянию нашей разведки: «Механизм русской военной разведки представляет собой хорошо управляемую, широко разветвленную систему, обладающую значительными финансовыми ресурсами». Эти слова германского военачальника приводит в своей работе «Военная разведка в борьбе с Японией (1904–1905 гг.)» Е. Сергеев.

А с чего же мы начинали? Вот два весьма авторитетных мнения. Одно принадлежит главнокомандующему Маньчжурской армии генералу от инфантерии Алексею Куропаткину, другое – опытнейшему военному разведчику, генерал‑квартирмейстеру Главного управления Генерального штаба Павлу Рябикову.

К. Звонарев в своей книге «Агентурная разведка» приводит слова Куропаткина из его отчета за 1904 год: «Война с Японией дала наглядные доказательства, какое громадное значение имеет правильная организация разведки вероятного противника и предстоящих театров войны. Дело это носит у нас чисто случайный характер и правильной организации не имеет».

Рябиков же в своей известной работе «Разведывательная служба в мирное и военное время» пишет: «Невозможность получить весьма жизненные и важные сведения о японской армии секретными путями привели к колоссальнейшей ошибке в подсчете всех сил, кои могла выставить Япония, и к совершенному игнорированию резервных войск, неожиданно появившихся на театре войны».

Стало быть, уроки тяжелейшей Русско‑японской войны не прошли даром, боевые действия на Дальнем Востоке явились своего рода «шоковой терапией» и в корне изменили взгляды военных руководителей разведки в военно‑стратегическом процессе.

Однако все это придет потом: и осознание роли, и тщательный анализ, и коренные преобразования вооруженных сил России, а пока…

Пока за три дня до начала боевых действий командующий Маньчжурской армией генерал Куропаткин с тревогой сообщает военному министру в Петербург о том, что находится «все еще в неизвестности, где 2‑я японская армия». И пытается угадать, возможно, часть этой армии высадилась в Корее.

18 апреля части японской армии наносят первый удар по войскам Маньчжурской группировки на реке Ялу. Русские терпят поражение. 22 апреля японцы высаживают свою 2‑ю армию севернее Порт‑Артура. И новое поражение наших войск.

Японцы захватывают стратегическую инициативу.

Для успешного ведения боевых действий русским войскам требуется свежая, непрерывно добываемая развединформация. Необходимость в ней ощущается постоянно. Штабы не могут работать, не зная, где находится противник, как он вооружен, каковы его замыслы и планы. Поэтому в отличие от мирного времени разведка осуществляется по трем направлениям – дальняя, ближняя и разведка флангов.

Дальней занимались военные агенты в Китае и в Корее, а также штабы Главнокомандующего, трех Маньчжурских армий, Приамурского военного округа, ближней – штабы Заамурского округа, тыла Маньчжурских армий, корпусов и отдельных частей. Войсковые разведки захватывали пленных, засылали в тыл лазутчиков, отслеживали публикации в иностранной прессе.

С началом войны особое значение придавалось правому Монгольскому флангу. Штаб считал, что китайские войска могут ударить во фланг или, хуже того, в тыл нашей армии. Хотя об истинных намерениях китайцев не было ничего известно.

Вот тогда и получила дальнейшее свое развитие так называемая «крышевая» разведка. Весной 1904 года в район расположения частей китайских генералов Юаньшикая и Ма под видом «датского корреспондента» командировали штабс‑капитана Россова, через месяц еще одного разведчика – есаула Уральского казачьего войска Ливкина. Его снабдили документами Мукденского Цзяпьцзипя, в которых он значился как русский купец.

Кстати говоря, Давид Иванович Ливкин был выдающимся российским разведчиком, доселе не признанным и забытым.

Он окончил военное училище, трехгодичные курсы для офицеров при азиатском департаменте Министерства иностранных дел России, владел турецким, арабским, персидским, татарским, киргизским, английским и французским языками. За годы службы в восточных районах страны хорошо изучил обычаи и нравы, религии восточных народов.

В 1898 году есаул Давид Ливкин совершил поездку в Индию. По приказу нринца А. Ольденбургского, который являлся председателем специальной комиссии, в ходе этого весьма опасного путешествия предстояло побывать в районах, охваченных чумой. Следовало выяснить степень эпидемиологической опасности. Российское правительство было обеспокоено тем, что эпидемия чумы из Индии через Афганистан могла распространиться по территории России.

На обустройство карантинных отрядов вдоль границы с Афганистаном требовались большие суммы денег. Вот Лив кину и следовало оценить степень угрозы.

Есаул Ливкин оказался талантливым разведчиком‑импровизатором. Он преодолел Европу, потом Египет, там приобрел персидский паспорт и под видом местного купца (благо он был похож на мусульманина и знал язык) продолжил путь сначала в Цейлон, потом в Индию. Побывав в разных районах, он выяснил, что опасности проникновения чумы в Россию нет. Благополучно возвратившись в Петербург, доложил комиссии свои выводы. На основании доклада есаула Ливкина формирование карантинных отрядов было приостановлено.

С началом Русско‑японской войны Давид Иванович Ливкин добровольно попросился на фронт и был направлен в Маньчжурию. Его назначили командиром разведдивизиона при Главнокомандующем русскими войсками.

И вот теперь ему предстояло совершить новое путешествие и выяснить истинные намерения генералов Ма и Юаньшиикая.

В сопровождении бойцов разведдивизиона, которые действовали под видом караванщиков, Ливкин, выдавая себя за русского чаеторговца Попова, появился в ставке командующего китайской армии. Нельзя сказать, что его приняли с распростертыми объятиями, но подарки, обаяние Давида Ивановича Ливкина сделали свое дело.

Есаул пробыл в ставке несколько дней и выяснил: китайцы не собираются нападать на Россию, они сами обеспокоены воинственными действиями японцев. Об этом и было доложено Главнокомандующему по возвращении. Думается, вряд ли стоит говорить о том, какое важное значение имели эти разведданные при планировании дальнейших боевых операций.

Что же касается Ливкина, то следует сказать, что война прошлась по его судьбе страшным, огненным колесом – в бою он получил тяжелую контузию, лишился дара речи, долгое время не мог самостоятельно передвигаться. Был уволен в отставку в звании полковника.

Так что в выполнении разведзадач во время войны участвовали различные бойцы и офицеры русской армии. И не только армии, но и просто патриоты России. Среди них переводчик монгольского языка при штабе Главнокомандующего студент Санкт‑Петербургского университета Владимир Шангин, чиновник особых поручений, владеющий китайским языком, Дмитрий Янчевецкий, служащий российско‑китайского банка Москвитин. Все они, оставив свои мирные профессии, здесь, на Востоке, защищали Россию, воевали с врагами своего Отечества.

Однако нас в большей степени интересует участие в разведработе в ходе Русско‑японской компании 1904–1905 годов военных агентов. Напомним еще раз, именно они вели дальнюю, выражаясь современным языком, стратегическую разведку. Разумеется, с началом войны гласные агенты не могли работать на территории противника. Действовать приходилось из соседних с Японией стран – из Китая, Кореи. Большую помощь в этой работе оказывали военные агенты в Европе. Они информировали руководство о японских заказах на вооружение и боевую технику, которые были размещены на западноевропейских предприятиях.

Кто же эти офицеры, вынесшие на своих плечах всю тяжесть дальней разведки в годы Русско‑японской войны?

Некоторые из них нам уже знакомы, они работали на Востоке до войны. Это полковник Федор Огородников. С 1903 по 1907 год он первый военный агент в Китае.

Его помощником был полковник, потом генерал‑майор Константин Десино. После трех лет не совсем удачной работы под прикрытием в должности секретаря консульства в Чифу Константин Николаевич назначается гласным помощником военного агента сначала к полковнику Константину Вогаку, а с 1903 года к полковнику Федору Огородникову.

В начале 1905 года в Китай прибывает еще один помощник военного агента – капитан С. Афанасьев.

В Корее с 1899 года работает полковник фон Раабен. Полковник Александр Нечволодов должен был его сменить на должности военного атташе, но не успел. Началась Русско‑японская война, и Александр Дмитриевич, находившийся в этот момент в Порт‑Артуре, получает назначение в распоряжение наместника на Дальнем Востоке.

В Германии в период войны активно действует военный агент полковник Вадим Шебеко. Во Франции, в Париже Российскую империю представляет полковник Владимир Лазарев, в Швеции, в Стокгольме – полковник Александр Алексеев.

В Австро‑Венгрии должность военного агента исполняет, упоминаемый нами прежде полковник Владимир Рооп.

Итак, пожалуй, начнем с тех военных агентов, кто работал ближе к театру боевых действий.

Полковник Александр Нечволодов с помощью нашего генконсула А. Павлова завербовал и отправил в Японию и Корею трех агентов‑иностранцев – швейцарца Барбье, немца Мейера и француза Шаффанжона. Работали они под видом торговых людей. Задание у них было весьма ответственное – разведать численность, состав, вооружение японской группировки, которая высадилась вблизи Порт‑Артура, а также вскрыть состав воинских частей, которые двигаются из Кореи.

Передавать добытые сведения они должны были сначала в Европу, оттуда их переправляли телеграфом в Петербург, а из столицы Российской империи – в штаб Маньчжурской армии. Что и говорить, путь не ближний, но иной возможности тогда не существовало.

Нельзя сказать, что снаряженные тайные агенты не работали вовсе, но сведения, которые они передавали, приходили в штаб армии на Дальнем Востоке нерегулярно и за время дороги попросту устаревали, теряя свою актуальность. А деньги агентам, откровенно говоря, платили немалые. Пришлось летом 1905 года агентов поблагодарить и рассчитать.

Пожалуй, наибольшую пользу в разведывательном плане в период боевых действий приносил военный агент в Корее полковник Федор Огородников и его помощник генерал‑майор Константин Десино.

Огородникову удалось привлечь на свою сторону тайного агента, который находился в Японии и передавал ценную информацию о японской армии и флоте. Также ему на связь был передал и еще один японский агент, некто Гидис, работавший в тылу наших войск под видом корреспондента английской газеты. Перевербовал его капитан Генерального штаба Алексей Игнатьев, служивший в это время помощником старшего адъюнкта управления генерал‑квартирмейстера Маньчжурской армии.

Гидис поставлял своему резиденту весьма важную информацию, за что, собственно, и был казнен японцами после провала и ареста.

Федору Огородникову приходилось заниматься и вовсе не привычным для себя делом – курировать выпуск газеты.

Японцы перед войной и в период боев уделяли большое внимание работе с иностранными журналистами, привлечению их на свою сторону, одним словом, вели целенаправленную пропагандистскую работу. Этому следовало противостоять. Именно поэтому генерал‑квартирмейстерская служба и стала инициатором выпуска газеты «China Review». Выпуск газеты обходился недешево, но цель оправдывала затраченные средства.

Следует добавить, что в городе Мукден выпускалось еще одно издание – газета «Шенцзинбао» на китайском языке. Ее выпуском руководили военные комиссары Мукденской и Гиринской провинций.

После Мукденского поражения русской армии и снятия с должности Куропаткипа, новый главнокомандующий генерал Линевич принял решение укрепить дальнюю разведку. Для этой цели он разделил театр военных действий на три направления: Японию и Корею; Маньчжурию к западу от меридиана Фынхуанчень; Маньчжурию к востоку от этого меридиана с портами Инкоу, Дальний, Талисван, Дагушань, Шахэцзы и другие, а также Ляодунский полуостров.

Военному агенту полковнику Федору Огородникову было приказано руководить организацией разведки в полосе первого направления, его помощнику, капитану Афанасьеву – второго, третье закреплялось за штабс‑капитаном Россовым. Такое разделение ТВД и попытка укрепить разведку было связано с тем, что тяжелое поражение русских войск под Мукденом нанесло удар по тайным разведсилам. Многие агенты‑китайцы разбежались, иных пришлось отозвать, поскольку в ходе боев японцами был захвачен обоз квартирмейстерской службы, в котором хранилась секретная документация с именами информаторов. Всю работу по воссозданию агентурной сети по сути пришлось начинать заново.

Вторым важнейшим каналом получения стратегической разведывательной информации во время Русско‑японской войны были агенты, работающие в Европе. Их интересовали военные заказы Японии на европейских фирмах, а также отгрузка готовой продукции.

Военный агент полковник Вадим Шебеко, кстати говоря, очень опытный военный разведчик, до прибытия в Берлин работавший в Константинополе, потом в Вашингтоне, взял под контроль крупповские фирмы в Германии. По его расчетам, японцы пренепременно должны были обратиться к немцам. Ну а те уж, знамо дело, не откажут посланцам из Страны восходящего солнца.

Так и случилось, как просчитал Вадим Николаевич. Крупный артиллерийский заказ японского правительства был размещен па крупповском заводе в Эссене. Правда, информатор Шебеко попросил за свои сведения кругленькую сумму в несколько тысяч марок. Однако обещал докладывать не только о ходе выполнения заказа, сроках его отгрузки, но и сообщить название парохода, па котором повезут произведенную продукцию, и время отхода судна.

Руководство согласилось с суммой выплаты вознаграждения агенту, и эта история имела свое продолжение. Информатор сработал четко, передал резиденту сообщение: «25 ноября 1904 года. Пароход “Самбия”. Гамбург».

Транспорт был загружен, что называется, под завязку. В своих трюмах он вез 326 полевых и 93 горных орудий. Ох, как велико было желание пустить этот «плавучий» оружейный склад на дно. Информацию срочно передали в Главный морской штаб.

У моряков желание перехватить «Самбию», судя по всему, тоже было немалое, да вот сил не хватило. Одному из крейсеров дали команду перехватить «Самбию», которая, предполагалось, пойдет через Магелланов пролив. Но не судьба, «Самбия» прошла другим путем, благополучно доставив в Японию более 400 орудий.

Полковник Алексей Алексеев, военный агент Российской империи в Копенгагене и Стокгольме, в 1905 году также сообщал в Петербург о закупках Японией оружия в Швеции.

Бофорский военный завод в срочном порядке производил артиллерийские гильзы. Алексеев также указал порт отгрузки и отправки транспорта, но его уже не пытались перехватить.

О закупках Японией лошадей в Австралии для военных целей докладывал и военный агент в Вене полковник Владимир Рооп.

Военно‑морской флот в силу своих возможностей тоже проводил разведку в период боевых действий. Поскольку морских агентов в эти годы не было, разведка осуществлялась кораблями‑крейсерами, миноносцами. На флоте впервые в истории появился новый вид разведки – радиоразведка. 7 марта 1904 года вице‑адмирал О. Макаров приказал кораблям Тихоокеанского флота вести радиоперехват и пеленгование вражеских радиостанций.

… 23 августа (5 сентября) 1905 года Россия и Япония подписали Портсмутский мирный договор. По нему Японии отходили южная часть Сахалина, Порт‑Артур и южная ветка Китайско‑Восточной железной дороги.

Началась другая эпоха – послевоенная. Россия потерпела тяжелое военное и политическое поражение. Ее международные позиции в мире были ослаблены. Предстояло осмыслить итоги Русско‑японской войны. Провести коренные преобразования в различных сферах жизни, и в первую очередь в военной области. Восстановить утраченный престиж Российской империи.

 

«НУЖНО ПРИСЛУШИВАТЬСЯ… К БИЕНИЮ ЖИЗНИ»

 

Однако для того чтобы осуществить такие масштабные послевоенные преобразования, восстановить армию и флот, нужен был мир. Премьер‑министр С. Витте считал, что для этого России понадобится покой как минимум па 20–25 лет. Увы, граф замахнулся па слишком большой срок. История отвела нам только девять лет.

Что же было сделано за эти годы? Начать, пожалуй, надо с создания Совета Государственной обороны, который как раз и отвечал за военную политику государства.

9 июня 1905 года Председателем Совета назначается великий князь Николай Николаевич, а также утверждается положение о Совете Государственной обороны. В дальнейшем Совету пришлось рассмотреть несколько важных документов – «Проект организации русской армии», составленный генералом Газенкампфом и его коллегами по специально созданной комиссии (октябрь 1907 года), «Программу развития реформ сухопутных вооруженных сил России», предложенную Главным управлением Генерального штаба во главе с генералом Ф. Палицыным (декабрь 1907 года), доклад Главного штаба «О преобразовании нашей армии» (февраль 1908 года) и, наконец, доклад начальника Генштаба и генерал‑квартирмейстера ГУГШ «О мероприятиях по обороне государства, подлежащих осуществлению в ближайшее десятилетие» (август 1908 года).

Однако мне хотелось бы подробнее остановиться на двух более ранних документах, представленных государю еще осенью 1904 года, и прежде всего потому, что один из них подготовил талантливый российский разведчик, который несколько лет был военным агентом в Германии. Речь идет о полковнике Павле Енгалычеве. Когда Павел Николаевич писал докладную записку царю, он уже командовал лейб‑гвардии Гусарским полком. До этого руководил эскадроном, служил в штабе пехотной дивизии, а потом, будучи в Берлине, хорошо изучил германскую и другие армии европейских государств. Так что Енгалычев знал, о чем писал.

Вторая записка принадлежала перу генерал‑лейтенанта Федора Палицына, начальника Генерального штаба. Так вот Федор Федорович предлагал органы управления вооруженными силами построить по германскому принципу, где начальник Генштаба не подчинялся военному министру, а замыкался напрямую па кайзера. У нас, стало быть, – на царя.

Полковник Енгалычев предлагал выделить Генштаб в отдельный орган, но в составе Военного министерства. Павел Павлович считал, что в армии должно быть единое командование.

К сожалению, победил проект Палицына, и в июне 1905 года в России появилась должность начальника Генштаба, который не подчинялся военному министру. Единственным руководителем для него был государь.

Прошло три года, прежде чем стало ясно: проект генерала Федора Палицына не жизнеспособен. В сущности, в армии установилось двоевластие. В ноябре 1906 года Главное управление Генштаба вернули в состав военного ведомства, а начальник Генерального штаба вошел в подчинение к министру.

Однако не бывает худа без добра, новый штат Главного управления Генштаба, утвержденный по проекту Палицына, отныне закрепил два подразделения разведки – добывающее и анализирующее. Пройдут годы, прежде чем они станут единым организмом, но направление движения уже тогда, в 1906 году, было сделано верное.

Основной добывающей силой в период с 1905 года и до начала Первой мировой войны по‑прежнему останутся военные агенты Российской империи за рубежом. Как и всегда, штат их будет невелик – всего полтора десятка агентов в ведущих странах мира – в Великобритании, Франции, Германии, Австро‑Венгрии, Греции, Болгарии, Черногории, Сербии, один в Дании,

Норвегии и Швеции, а также в Румынии, Швейцарии, Италии, Японии, Китае и США.

Отбор кандидатов на должности военных агентов в эти годы проходил следующим образом. В Главном управлении Генштаба был список офицеров, которые в большей степени подходили па замещение должностей. Формировался список кандидатами из военных округов. Однако пополнялся он, как правило, фамилиями офицеров из войск гвардии Петербургского военного округа. Почему?

На этот вопрос хорошо ответил историк спецслужб Михаил Алексеев в своей книге «Военная разведка России от Рюрика до Николая II».

«Кандидаты должны были быть, – пишет М. Алексеев, – не старше двух лет в чипе подполковника и не моложе трех лет в чине капитана».

В подробной аттестации на кандидата «особенное внимание должно быть обращено на свойства характера, степень знания иностранных языков, любовь к делу и знание иностранных армий, степень житейской воспитанности и такта, семейное и материальное положение, также на внешнюю представительность».

Невзирая на достаточное количество офицеров Генерального штаба, имеющих требуемую выслугу в чине, кандидатов на занятие вышеперечисленных должностей было немного. Так, в ноябре 1910 года начальник штаба Иркутского военного округа докладывал в Главное управление Генштаба, что среди офицеров Генштаба, состоящих в округе, «не имеется таковых, которые отвечали бы в полной мере всем условиям… что главным образом относится к соответствующему знанию языков и особенно неимению собственных средств, расход которых был неизбежен при запятой должности военного агента. Отсутствие кандидатов констатировалось и по Казанскому, Одесскому, Кавказскому, Приамурскому и другим округам».

Отсюда и кандидаты в основном из столичного округа. В гвардии служили представители богатейших слоев общества, аристократии. Они как раз и имели те самые материальные средства и знали иностранные языки.

После отбора кандидата Генштаб обязательно запрашивал его согласие на назначение и предупреждал офицера, что служба военного агента требует немалых личных финансовых расходов. И если офицер давал добро на назначение, представление уходило в Министерство иностранных дел. Разумеется, кандидатуру будущего военного агента рассматривали послы в соответствующих странах. Однако послы не всегда соглашались с мнением военных. Так, после смерти военного агента в Италии полковника Фаддея Булгарина на его должность была предложена кандидатура полковника Дмитрия Ромейко‑Гурко, который в это время проходил службу в Швейцарии.

Посол России в Риме доложил в МИД России, что хотя правительство Италии не отказывается его принять, но относится к кандидатуре Ромейко‑Гурко в недоверием. Ведь полковник оказался замешанным в скандале с тайным агентом, который был раскрыт и выслан из Швейцарии. Дмитрий Ромейко‑Гурко в Рим не поехал, вместо него назначили другого офицера.

В том же случае, если посол, МИД не возражал как в приведенном выше случае, военный агент получал назначение.

Кто же в этот сложный для нашего Отечества период представлял Россию за рубежом?

Это были весьма интересные личности. Опытные, боевые офицеры, фронтовики, участники Русско‑японской войны. Но какими они были разведчиками? Этот вопрос крайне важен для нашего исследования.

После Русско‑японской войны государь, правительство, руководство вооруженных сил рассматривало нашими вероятными противниками Германию, Австро‑Венгрию и, конечно же, Японию. Естественно, в эти страны старались в качестве военных агентов направлять наиболее способных, знающих разведчиков.

Такими с полным основанием можно считать всех троих офицеров – полковников Вадима Шебеко, Александра Михельсона и Павла Базарова, работавших в Германии в период с 1905 и но 1914 год.

Вадим Николаевич Шебеко закончил самые привилегированные учебные заведения России – Пажеский Его Императорского Величества корпус и Николаевскую академию Генерального штаба. Служил в кавалерии. С 1896 года состоял в распоряжении военного агента в Константинополе. Накопив опыт разведывательной работы, Шебеко занял пост военного агента в Вашингтоне. Но лучший и самый продуктивный период его деятельности как военного разведчика пришелся на 1901–1905 годы, когда он служил военным агентом в Берлине, а потом состоял при особе Его Императорского Величества Вильгельма II.

Кстати говоря, по возвращении из Берлина Вадим Шебеко сделал блестящую карьеру, правда, уже на сугубо штатском поприще. Он был вице‑губернатором Саратова, губернатором города Гродно, а в 1916–1917 годах – московским градоначальником.

Судя по его донесениям, переписке с руководством военно‑статистического отделения Главного штаба, подполковник, а потом и полковник Шебеко был одним из трезвых, реально мыслящих аналитиков‑дипломатов в стране пребывания. Еще в 1902 году в донесении к генералу Целебровскому, соглашаясь с общим мнением, что «в желании (Германии. – Авт.) сохранить дружественные с Россией отношения сомнений нет», подчеркивает: «Но сердечных отношений в Берлине искать пе следует: весьма мало вероятно, чтобы когда‑либо в этой дружбе был принесен в жертву хоть один коммерческий или политический вопрос…»

Напомним, эти строки Шебеко писал в 1902 году.

Весной 1903 года у Вадима Николаевича состоялась беседа с Вильгельмом II, о чем он туг же сообщает руководству в Петербург. Интересно, что военный агент не только приводит слова кайзера Германии, но и описывает жесты, выражение лица, глаз Вильгельма II. «Подвижное лицо императора приняло суровое до жестокости выражение, глаза блестели недобрым огнем, и была очевидна решимость эти чувства привести в действительное исполнение».

Думаю, не стоит никого убеждать, что важность в подобной информации в те годы для нашего руководства была крайне велика. «Польский вопрос» для Российской империи оставался весьма болезненным, и отношение кайзера Германии к полякам служило своего рода барометром политического климата в Европе.

Полковник Шебеко внимательно следил за состоянием этого климата. И чем больше Германия старалась убедить Россию в своей лояльности и поддержке политики Николая II, тем меньше верил словам немцев военный агент. Эту свою озабоченность ухудшением отношений между государствами он старался донести до ушей руководства.

После принятия германским парламентом нового военного закона на 1905–1910 годы Шебеко доносил в Главный штаб, что рейхстаг решил отложить на год увеличение численности армии. На первый взгляд факт для России отрадный. Однако только на первый взгляд. Депутаты рейхстага проголосовали за подобное решение именно потому, что могущество России после проигранной русско‑польской войны значительно ослабло. Правда, Союзный Совет империи не согласился с этим тезисом и ввел закон в действие. Вот так темпы наращивания вооруженных сил Германии накрепко увязывались с экономическим и военным положением России. Отчего бы это так, если Германия наш друг?

Ухудшение российско‑германских отношений отмстил и заменивший Вадима Шебеко на посту военного агента полковник Александр Михельсон. Прибыл он в Берлин зимой 1906 года, а уже весной сообщал в Петербург министру Палицыну, что главную причину таких перемен он видит в позиции, занятой Россией но марокканскому вопросу.

Вообще Александр Александрович Михельсон – фигура весьма примечательная. Один из самых результативных наших военных агентов той поры. Граф, генерал Алексей Игнатьев, знавший толк в разведработе, назвал Михельсона «выдающимся русским военным агентом». И он таковым был в действительности.

До того как прийти младшим делопроизводителем канцелярии Военно‑ученого комитета Главного штаба, Александр Михельсон долго служил в войсках – командовал ротой, потом батальоном, был старшим адъютантом штаба дивизии. Получив повышение, проходил службу в штабе корпуса, потом штаб‑офицером для особых поручений при командующем войсками Варшавского военного округа.

В 37 лет он стал младшим делопроизводителем. Однако уже через два года выдвинулся в столоначальники, а вскоре был назначен помощником начальника отделения Главного управления Генерального штаба.

С таким солидным жизненным и профессиональным багажом он и прибыл в Берлин.

Михельсон не только активно занимался сбором так называемой политической, экономической, военной информации путем добывания документальных материалов, грамотно и глубоко их анализировал, но и умело разворачивал агентурную работу, налаживал сеть тайных агентов. Тот же граф Алексей Игнатьев в своем труде «Обзор работы русского военного агента в Скандинавии и Франции» рассказывает об интересной агентурной операции, которую разработал и провел Александр Михельсон.

В предвидении войны полковник понимал, что Россия и Франция встанут по одну сторону фронта, а Германия и ее союзники – по другую. Значит, германские вооруженные силы будут вынуждены действовать на двух фронтах, образно выражаясь, на французском и русском. Стало быть, крайне важно установить, сколько сил бросят немцы против обоих противников и как эти силы распределятся. Однако легко сказать, да трудно сделать. Михельсон тем не менее придумал, как сделать. Ход был поистине простой и гениальный. Подробно и скрупулезно изучив германские железные дороги, Александр Александрович остановил свое внимание на нескольких железнодорожных мостах через главные водные магистрали Германии – Вислу и Эльбу.

За скромную плату он завербовал сторожей, охраняющих эти мосты. Те сообщали о количестве поездов, которые проходили за сутки на Запад и на Восток. Дабы не было подозрений, Михельсон объяснил, что строительная компания, которая проводит испытания мостов па прочность, желает получить эти вполне обычные статистические данные.

«Михельсон натренировал их (сторожей. – Авт.) в работе, – пишет граф Игнатьев, – с тем, чтобы предмобилизационный период не нарушал заведенного автоматизма…»

В начале 1909 года военный агент Александр Михельсон пишет докладную записку российскому послу в Берлине. Вывод этого документа однозначен: Германия готова к войне. И война эта возможна уже нынешней весной.

Если же этого не случится, то Россия со временем окрепнет, наберет мощь, и дальше Михельсон делает заключение: «Такой перспективы немцам ждать, сложа руки, не выгодно. Немцы хорошо понимают, что па континенте время против них, время – союзник России и славянства…»

Как видно из документов, полковник Михельсон преуспел как в аналитической работе, так и в оперативной деятельности. Это не могло ускользнуть от внимания немецкой контрразведки. Такого опытного, профессионального разведчика в стране, которая по сути готовилась к войне с Россией, держать было не с руки. И потому делается все возможное, чтобы выследить и арестовать одного из агентов Михельсона. В свою очередь, военному агенту предложено покинуть Германию.

Михельсон возвращается в Россию. Его назначают командиром бригады, потом Александр Александрович возглавляет лейб‑гвардии Московский полк. Во время Первой мировой войны он – генерал дам поручений при начальнике Генерального штаба.

На смену Михельсону в начале 1911 года в Берлин приезжает полковник Павел Базаров. Ему уже 40 лет. Почти всю службу провел в разведке. После окончания Михайловского артиллерийского училища командовал ротой, служил помощником старшего адъютанта штаба Виленского военного округа. Потом судьба распорядилась так, что Павел Александрович оказался в разведке – сначала младшим делопроизводителем Военно‑ученого комитета, далее – помощником столоначальника Главного штаба.

Следующий этап в служебной карьере – Русско‑японская война. Базаров – в Маньчжурской армии, в управлении генерал‑квартирмейстера, занимается тем делом, которое он знает и любит – разведкой. Работает умело и вполне успешно, а потому получает повышение по службе. Павел Александрович – штаб‑офицер управления генерал‑квартирмейстсра при главнокомандующем на Дальнем Востоке, а после окончания войны – в Главном управлении Генштаба.

Германия для него страна уже знакомая. За эти годы он успел побывать в командировке в германском городке Касселе, якобы для совершенствования знаний по немецкому языку. И вот теперь он военный агент Российской империи в Берлине.

Откровенно говоря, зря надеялась немецкая контрразведка вместо неуемного Михельсона получить тихого паркетного дипломата. Базаров был разведчиком до мозга костей.

В начале 1912 года он докладывает в Главное управление Генерального штаба: «Создавшаяся в Европе политическая группировка держав, желание закончить организацию своих сухопутных вооруженных сил и достичь наиболее выгодного соотношения морских сил заставили Германию пойти почти до предела возможных уступок. Между тем политическая обстановка… пока мало измелилась.

…Что касается вопроса о выгодности для Германии начать войну до зимы или во время военной и приграничных областях России (тревоги), то опа заслуживает несомненный интерес. Ввиду большей привычки немцев к холоду по сравнению с французами, и наоборот; большей выносливости французов по отношению к жаре, немцам выгоднее начать компанию в зимнее время года…

В общем, совокупность имеющихся в настоящее время признаков приводит к заключению, что Германия усиленно готовится к войне в ближайшем будущем.

…Более, чем вероятно, что начало военных действий последует именно со стороны Германии».

В конце того же 1912 года полковник Павел Базаров даже называет сроки будущей войны. «Весьма возможно, что к концу будущего 1913 года или к началу 1914 года, – пишет он в Петербург, в Главное управление Генерального штаба, – когда лихорадочная деятельность по военной и морской подготовке Германии будет в главных чертах закончена… настанет критический момент, когда и общественное мнение, и армия, и стоящие во главе государства лица придут к сознанию, что в данное время Германия находится в наиболее выгодных условиях для начала победоносной войны».

Что ж, тут, как говорится, ни убавить ни прибавить, полков‑пик Базаров не ошибся, он попал в точку.

Однако и его дли пребывания в Германии были сочтены. Обстановка характеризовалась редким нарастанием военной угрозы. Военные агенты подвергались самому жесткому давлению со стороны спецслужб Германии.

Чертежник из главного инженерного управления, который продал Базарову план крепостей Пихлау и Летцен, был провален. После ареста он сознался, что работал на российского военного агента.

Полковник Павел Базаров немедленно убыл в отпуск, после которого получил новое назначение – он утвержден штаб‑офицером для поручений управления генерал‑квартирмейстера при Верховном Главнокомандующем.

Свою лепту в дело разведки вероятного противника вносили и морские агенты Российской империи в Германии – капитан 2‑го ранга князь Александр Долгоруков, лейтенант Борис Бок, капитан 2‑го ранга Евгений Беренс. Летом 1914 года морской агент в Нидерландах капитан 1‑го ранга Михаил Римский‑

Корсаков был одновременно назначен на ту же должность и в Германии. Но, увы, началась Первая мировая война, и вступить в свои обязанности он не успел.

Морские агенты имели соответствующее образование – Долгоруков закончил морское училище. Римский‑Корсаков – морское училище, артиллерийский офицерский класс, а также гидрографический отдел Николаевской морской академии, Бок – морской кадетский корпус, Беренс также морской кадетский корпус и штурманский офицерский класс.

Все служили во флоте. Долгоруков на фрегате «Дмитрий Донской», на крейсере «Память Азова», Римский‑Корсаков на канонерской лодке «Бобр», на эскадренном броненосце «Пересвет», командовал учебным судном «Верный» и эсминцем «Лейтенант Задаренный», Бок – был участником известного заграничного плавания на крейсере «Паллада».

Главная их задача – сбор сведений военно‑морского характера, в частности, наблюдение за составом боевого и строящегося флота противника, а также военно‑морских баз и верфей.

В июле 1913 года поверенный в делах в Берлине Броневский сообщит в письме министру иностранных дел России Сазонову: «Недели две тому назад морской агент при императорском посольстве предпринял небольшое путешествие по германским островам Северного моря. Так как там теперь купальный сезон в полном разгаре… то путешествие имело целью, не возбудив ничьих подозрений, дать возможность беспрепятственно собрать ряд интересных сведений относительно обороны этой части германского побережья».

Совершил это весьма полезное «купальное путешествие» военный агент Евгений Беренс.

Однако, как писал в журнале «Русский инвалид» в 1908 году известный военный теоретик, офицер Главного управления Генерального штаба Александр Свечин: «В процессе изучения мирной и вооруженной борьбы с соседом тайная разведка составляет только небольшую часть работы. Агентурные данные об армии, технике и крепостях соседа недостаточны для уверенной работы в мирное и военное время. Нужно прислушиваться к биению государственной и общественной жизни…»

И морские агенты прислушивались. Надо отдать должное– делали это весьма профессионально. Вот пример. В январе 1912 года морской агент капитан 2‑го ранга Евгений Беренс отправил начальнику Морского Генерального штаба князю Ли‑вену интересное донесение. Написать его мог только хороший аналитик, глубоко изучивший политику европейских стран, в частности, Британии и Германии, и учитывающий все самые сложные нюансы этой политики.

О чем, собственно, шла речь в донесении? Да о том, что правительство Великобритании стремится поддерживать свое превосходство над Германией по боевым кораблям в пропорции 2:1. Казалось бы, какие далеко идущие выводы из этого можно сделать – Британия всегда заботилась о превосходстве своего флота над другими, неспроста она получила звание «владычицы морей».

Однако морской агент за этими цифрами увидел нечто большее, чем простое желание превосходства. «…Англия надеется, – сообщал он, – что вызываемые этим путем расходы на вооружение окончательно возмутят и без того обременят налогами население Германии». Далее он говорит о «здешних социалистах, настроенных пока националистически». Но они переменят окраску и при поддержке недовольных групп населения откажутся от дальнейшего соревнования с Англией. «Ввиду этого англичанам важно, – считает Беренс, – чтобы их усиление было лишь ответом на германское, ибо тогда у германского правительства отпадет самый важный аргумент оправданий расходов… Такая перспектива даст Англии надежду, что при дальнейших попытках Германии тягаться с пей она непременно потерпит фиаско, не выдержав одновременно усиления армии и флота, и это, по расчету Англии, должно случиться не позже конца 1913 года, к какому времени и следует ожидать падение адмирала Тирпица и возможности так или иначе сговориться с Германией, не теряя вместе с тем ни своего мирового положения и не рискуя безопасностью…» В конце агент добавляет очень важное «если». «Если только, конечно, не случится крах, если Германия предпочтет насильственным путем разрешить вопрос».

Донесение капитана 2‑го ранга Евгения Беренса было замечено и оценено по достоинству. В ту пору морское и военное ведомство нечасто обменивалось развединформацией, но тут морской штаб откомандировал фельдъегерей, и вскоре документ лежал на столе у начальника Главного управления Генерального штаба.

Так работали в Германии военное и морские агенты. Однако не одна Германия смотрела в сторону России через смотровую щель боевого прицела. Австро‑Венгрия и ее роль в военно‑стратегическом положении Российской империи, осознание русским Генштабом действий Вены в случае войны по другую сторону баррикад обязывало разведку уделять этому участку работы особое внимание.

Верно подмечают в своей книге «Не подлежит оглашению» Евгений Сергеев и Артем Улунян: «Что касается деятельности русских военных агентов в Австро‑Венгрии, то их значение для разведывательной и аналитической деятельности Главного управления Генерального штаба трудно переоценить. Работа двух из них – полковника М.К. Марченко и сменившего его на этом посту полковника М.И. Занкевича была настолько активна, что местные контрразведывательные органы пытались вылудить их покинуть страну, используя дипломатические каналы. В конечном счете оба военных агента были выдворены из империи. Однако им удалось создать широкую сеть нелегальных агентов, включая высокопоставленных австро‑венгерских военных и гражданских чиновников…»

Итак, кто же они, эти полковники Марченко и Занкевич, и за что их так ненавидела австро‑венгерская контрразведка?

Митрофан Марченко закончил Императорское училище правоведения, 2‑е военное Константиновское училище и Николаевскую академию Генерального штаба.

Командовал эскадроном, служил в штабе гвардейского казачьего корпуса, руководил передвижением войск по железным дорогам и водным путям в Петербургско‑Московском районе. В 1905 году был командирован в Австро‑Венгрию. Пять лет под пристальным вниманием контрразведки отработал в Вене.

По возвращении командовал Архангелогородским драгунским полком, был начальником николаевского кавалерийского училища.

Сменщиком Марченко па посту военного агента в Вене стал полковник Михаил Занкевич. Он получил образование в кадетском корпусе, в 1‑м военном Павловском училище и в Николаевской академии Генерального штаба. Тоже служил в войсках – командиром роты, батальона, в штабе пехотной дивизии и армейского корпуса.

В 1900 году Михаилу Ипполитовичу предложили скромную должность в разведке – младшего делопроизводителя канцелярии Военно‑ученого комитета. Он согласился, и с тех пор его жизнь была связана с военной разведкой.

В 1903 году Занкевич едет в зарубежную командировку – помощником военного агента в Вену. Через два года становится военным агентом в Румынии, а в 1910‑м – в Австро‑Венгрии.

По приезде из Вены Михаил Занкевич назначен командиром Царицынского пехотного полка, а в 1915 году – командиром лейб‑гвардии Павловского полка.

Высшей точкой его служебной карьеры можно считать должность генерал‑квартирмейстера Главного управления Генерального штаба.

Таковы, если коротко, автобиографические данные военных агентов. Что же касается непосредственно разведработы, проводимой, к примеру, полковником Митрофаном Марченко, то хочется обратиться к его переписке с Главным управлением Генерального штаба.

Если говорить о работе военного агента но сбору военно‑политической информации об Австро‑Венгрии, то дел у Марченко было невпроворот. Достаточно привести слова 2‑го обер‑квартирмейстера генерала Борисова в письме к полковнику Марченко в ноябре 1908 года, чтобы понять всю степень тревоги Генерального штаба. «Мы здесь деятельно готовимся к войне с Австрией», – сообщил Борисов. И обер‑квартирмейстера можно было понять. Князь Фердинанд и правящие круги Болгарии активно отходили от России. Сам же Марченко сообщил в Петербург о секретных переговорах министра иностранных дел Австро‑Венгрии по заключению конвенции между Веной и Турцией, Болгарией, Грецией и Румынией.

Генштаб России, естественно, хотел предугадать следующие шаги Австро‑Венгрии, просчитать, сможет ли она вести широкомасштабную войну.

Через несколько дней после получения письма генерала Борисова полковник Марченко пытался успокоить руководство разведки. Он считал, что австро‑венгерская армия пыле находится не в высокой степени боевой готовности, да и политическая атмосфера складывается пе лучшим образом.

Все года своего пребывания в Вене Митрофан Марченко, используя возможные методы, зорко следил за изменениями военно‑стратегической обстановки в Австро‑Венгрии. Неоднократно его донесения представлялись военным министром Владимиром Сухомлиновым Его Императорскому Величеству. Так было в июне 1909 года, когда Марченко сообщил о переговорах болгарского царя Фердинанда и министра иностранных дел Австро‑Венгрии Эрепталя, в июле того же года, после его донесения о возможности политического кризиса в Турции.

Но полковник Марченко занимался не только добыванием информации военно‑политического характера и ее обработкой, он поставлял в Главное управление Генерального штаба совершенно секретные материалы, касающиеся, например, австро‑венгерской артиллерии.

В ноябре 1906‑го полковник Марченко докладывал, что за год работы переправил в Петербург «в подлинных копиях 20 тетрадей с соответствующими чертежами всех тех секретных данных, которыми исчерпывается перевооружение австро=венгерской полевой артиллерии». Представьте себе, русский Генштаб усилиями военного агента обладал всеми артиллерийскими секретами Австро‑Венгрии. Думаю, эти три строчки из донесения Марченко дорогого стоят и говорят о его высоком профессионализме.

Разумеется, столь «продуктивный» Митрофан Марченко стал головной болью для имперской контрразведки. Были предприняты все меры, чтобы убрать русского военного агента из Вены. Спецслужбы вышли на тайного агента Марченко – служащего артиллерийского депо Кречмара. Его арестовали, а Марченко предложили уехать в отпуск без возвращения в Вену.

«Взамен Марченко, – писал в своей книге «Разведка и контрразведка» Макс Ронге, – мы получили столь же опасного руководителя русской агентуры в лице полковника Занкевича».

Ко времени прибытия Михаила Ипполитовича в Вену в октябре 1910 года обстановка в Австро‑Венгрии представлялась российскому Генштабу как лихорадочная подготовка к войне. Во всяком случае, так охарактеризовал ее предшественник Занкевича полковник Марченко за три месяца до своего отъезда.

Возможно, в этой оценке и было некоторое преувеличение, но оно объяснялось тем, что в предвоенные 1911–1914 годы основное внимание уделялось Германии, Балканским странам и в первую очередь Австро‑Венгрии.

Интересно проследить деятельность военных агентов в Болгарии, Черногории, Сербии, Турции и, разумеется, в Австро‑Венгрии в короткий, но напряженный отрезок времени – две последних недели сентября 1912 года. Эти педели обусловлены для России, как определяют некоторые историки, «синдромом скорой войны».

Но что, собственно, произошло в эти казалось бы ничем не примечательные педели? Только то, что у военной разведки России была достоверная информация о неизбежном военном конфликте на Балканах, когда малые страны региона готовы были выступать против турок.

Возникает, естественно, главный вопрос – когда начнется война и кто ударит первым.

Первым на него ответил военный агент в Черногории генерал‑майор Николай Потапов. он считал, что боевые действия начнутся 1 октября 1912 года, и раскрыл предполагаемый план действий антитурецкой коалиции. Письмо его было направлено в отдел генерал‑квартирмейстера 15 сентября.

На следующий день 16‑го туда же поступает донесение военного агента в Турции генерал‑майора Ивана Хольмсена. У Ивана Алексеевича совершенно противоположное мнение. Он считает, что сосредоточение и наращивание воинских частей на некоторых участках турецко‑болгарской границы оказывают «успокаивающее влияние на умы болгарского королевства».

17 сентября генерал‑майор Николай Потапов сообщает в Петербург: в течение недели ожидается общая мобилизация четырех балканских государств.

19 сентября военный агент в Болгарии полковник Георгий Романовский доносит в Генштаб: «Болгария ни при каких условиях не остановится, для нее теперь отступления нет…»

В тот же день из Австро‑Венгрии от военного агента полковника Михаила Занкевича приходит сообщение, в котором он утверждает о возможности принятия Веной решения занять Санджак в случае вступления в него сербов.

20 сентября военный агент в Сербии полковник Виктор Артамонов подтверждает информацию Занкевича о том, что возможность столкновения сербов и австрийцев в Санджаке не исключается.

Практически каждый день получая такие сообщения, офицеры генерал‑квартирмейстерства в Петербурге в растерянности – военные агенты в Черногории, Болгарии, Румынии, Сербии высказывают одну точку зрения, агент в Османской империи – другую. В штаб‑квартире военной разведки нарастает напряжение – руководству империи необходимо изложить целостную картину развития событий на Балканах. Но как ее изложить при таком разнообразии мнений.

Следует признать, что зарубежные силы военной разведки– военные агенты – не смогли до конца «вскрыть» намерения противоборствующих сторон. Первой в войну вступила Черногория 9 октября 1912 года, следом за пей – Болгария, Греция, Сербия. Однако в то же время надо признать, что стратегическая информация, предоставляемая в отдел генерал‑квартирмейстера, была верной – предупреждения о скором начале войны соответствовали действительности, как, впрочем, и состав противоборствующих сил.

На мой взгляд, добывающие службы (военные агенты) в данной ситуации сработали достаточно продуктивно. Но обрабатывающие органы генерал‑квартирмейстера еще не были столь профессиональны, чтобы па основании разнообразной, а порой и весьма противоречивой информации, выработать точный, безошибочный прогноз. За них это пытались сделать сами военные агенты, но, увы, они могли опираться только на данные своей агентуры в конкретной стране. Общую картину из мозаики агентских разведсведений под силу было сложить только офицерам‑аналитикам отдела генерал‑квартирмейстера. Но они ее не сложили. Почему? Это тема большого отдельного разговора.

А мы вернемся к фигуре военного агента в Австро‑Венгрии Михаила Занкевича. Как попятно из приведенных ранее фактов и документов, Михаил Ипполитович активно участвовал в сборе разведсведений военно‑стратегического характера. Однако он так же умело добывал информацию непосредственно по вооруженным силам страны пребывания.

Из его материалов, донесений, справок делопроизводители отдела генерал‑квартирмейстера составили сборник «Вооруженные силы Австро‑Венгрии».

Тот же Макс Ронге в уже названной работе «Разведка и контрразведка» раскрывает секрет провала агентов Занкевича – братьев Чедомила и Александра Яндрич. В эту агентурную группу входили также Артур Итцикуш, Юлиус Петрич, Флориан Линднер. Их выследили контрразведчики и венское полицейское управление.

Ронге признает, что «Занкевич… в качестве трофеев увез с собой в Россию агентурные донесения обоих Яндрич и прочих упоминаемых лиц, а также многое другое».

Право же, Макс Ронге знал, что говорил, в ту пору он был одним из руководителей контрразведки.

А завершить рассказ о Михаиле Ипполитовиче хотелось бы словами российского посла в Вене Николая Гирса: «О заслугах полковника Михаила Занкевича, как военного, я, конечно, судить не берусь: они могут быть справедливо оценены лишь его военным начальством… Я бы не исполнил долга совести, если бы не просил вашего высокопревосходительства при случае засвидетельствовать последнему о высоком мнении, которое я имею и продолжаю иметь о редких умственных и душевных качествах полковника Занкевича и об искреннем моем сожалении по поводу его ухода».

Разумеется, говоря о военной разведке России в годы, предшествующие Первой мировой войне, нельзя не вспомнить, пожалуй, о самой большой удаче – вербовке Альфреда Редля, одного из руководителей австро‑венгерской разведки.

О «самом важном шпионе» той поры написало много. Однако его деятельность, провал и самоубийство до сих пор вызывают массу вопросов.

Не знаю, да и вряд ли кто сегодня может сказать, был ли это Редль, или «негласный агент № 25», который передавал данные уже после смерти австро‑венгерского полковника, но важно другое – такой ценный источник у русской разведки был. Служил он в Генеральном штабе вооруженных сил империи и снабжал нашу разведку секретной документацией государственной важности.

Доныне идут споры, кто же завербовал этого агента, так и оставшегося неизвестным? Некоторые историки называют полковника Николая Батюшина – старшего адъютанта штаба Варшавского военного округа, а в войну начальника разведывательного отделения штаба Северо‑Западного фронта.

Однако это не так. Вербовку провел не кто иной, как военный агент в Вене полковник Владимир Рооп. Позже он передал ценного агента капитану Александру Самойло, который служил помощником старшего адъютанта штаба Киевского военного округа и занимался вопросами разведки Австро‑Венгерской армии. Владимир Христофорович встретил Самойло в Киеве, когда временно приехал из Веша, чтобы пройти так называемое цензовое командование полком.

С тех пор Александр Самойло курировал агента № 25. Когда же полковник Редль покончил жизнь самоубийством, он высказал мнение, что этим агентом и был Редль. Но с ним не согласился генерал Рооп, единственный из русских военных разведчиков лично знакомый с агентом.

Отсюда не исключается, что «самый важный шпион» Редль, работающий на Россию, есть не что иное, как самая большая мистификация австро‑венгерской разведки, а все последующие книги, статьи, фильмы – история заблуждений.

Повторюсь, для нас, в сущности, пе имеет значения, был ли это Редль или агент № 25. Важно, что он существовал, а через него и доступ к необходимым секретным материалам.

… Безусловно определяя для себя в качестве главных, ведущих направлений германское и австро‑венгерское направления, руководители военной разведки Российской империи прекрасно понимали, сколь важны для них, например, Скандинавия или Швейцария. С территории этих стран велась самая активная агентурная деятельность против наших вероятных противников.

О Балканских странах и говорить не приходилось. За ними нужен был таз да глаз, да еще какой зоркий глаз. Это направление всегда беспокоило российский Генштаб.

И этому беспокойству было свое объяснение. Малые страны Балканского полуострова, сохранившие, с одной стороны, зависимость от больших держав, с другой – вечные противоречия между собой, могли в любой момент стать основой нестабильности в регионе. Л ведь регион этот был очень близок к российским границам.

Что же касается Британской империи или Франции – эти крупнейшие державы Европы без всяких оговорок требовали самого пристального к себе внимания.

Ваг и получалось, что наряду с главными, второстепенных направлений в деятельности генерал‑квартирмейстерсной службы Генштаба России попросту не было.

Итак, в Швейцарии военным агентом довольно продолжительное время служил полковник, потом генерал‑майор Дмитрий Ромейко‑Гурко, а в Скандинавских странах – Дании, Норвегии и Швеции – подполковник граф Алексей Игнатьев.

Дмитрий Иосифович Ромейко‑Гурко был боевым офицером – командовал эскадроном, обрел опыт штабной работы: состоял обер‑офицером штаба армейского корпуса, Одесского военного округа, штаб‑офицером для поручений при штабе Сибирского военного округа, потом при командующем 3‑й Маньчжурской армией.

Перед поездкой за рубеж два года занимался проблемами разведки в Главном управлении Генерального штаба. С апреля 1908 по август 1915 года – военный агент в Швейцарии.

По возвращении из командировки назначен начальником штаба армейского корпуса.

Граф Алексей Алексеевич Игнатьев, без сомнения, самый известный в нашей стране военный агент. Большую популярность приобрела его книга «Пятьдесят лет в строю», да и судьба этого человека поистине удивительна.

Получив прекрасное образование – закончив Владимирско‑Киевский кадетский корпус, а также Пажеский Его Величества корпус, Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду, Алексей Алексеевич попал в войска, командовал эскадроном. Был переведен в управление генерал‑квартирмейстера Маньчжурской армии, потом в соответствующее управление главнокомандующего. После окончания Русско‑японской войны служил в штабе 1‑го гвардейского корпуса.

В 1906 году – краткосрочная командировка во Францию, где исполнял должность помощника военного агента. Уже в следующем году Алексей Алексеевич назначен военным агентом в Дании, Швеции и Норвегии. Там он находится до 1912 года.

Весной 1912‑го – граф Игнатьев в Париже, военный агент во Франции.

Таковы основные жизненные вехи наших агентов, а теперь обратимся к их делам.

Для Генерального штаба России весьма важным оставался вопрос – в случае войны Швейцария сохранит своей нейтралитет или примкнет к какому‑либо из военных блоков? А если примкнет, то к какому?

В 1909–1910 годах полковник Дмитрий Ромейко‑Гурко считал, что Швейцария при возникновении конфликта вряд ли окажется нейтральной. В качестве аргументов приводились те обстоятельства, что верхи страны тяготятся нейтральностью своей политики, да и швейцарская армия велика для подобной роли. А коли так, то скорее всего эта альпийская республика выступит на стороне противников России – Германии и Австро‑Венгрии. Почему? Потому что большинство швейцарских офицеров обучались в немецких военных училищах, две трети населения говорит по‑немецки, да и Берлин и Вена всегда были ближе и доброжелательнее к Берну, чем Рим и Париж.

Но по мере того как мир неотступно катился к Первой мировой войне, мнение русского военного агента в Швейцарии менялось. В декабря 1913 года он уже сообщил в Петербург: «… Считаю, что в ближайшем будущем, один год или два, в случае войны Швейцария не присоединит своих сил к германским дня активных действий, по крайней мере до решения участи войны не позволит Германии существенно нарушить нейтралитет своей территории».

Так, в сущности, оно и случилось. Швейцария осталась нейтральной, не примкнув ни к одному из военных союзов.

Разумеется, Ромейко‑Гурко интересовала не только эта маленькая альпийская страна и се политические пристрастия, но в большей мере могучий и агрессивный сосед – Германия.

И вот тут надо отдать должное – Дмитрий Иосифович оказался провидцем. В апреле 1913‑го, более чем за год до начала войны, он докладывал начальнику Генерального штаба: «…Я лично убежден в том, что Германия не допустит войны до начала 1914 года, настолько же я сомневаюсь в том, чтобы 1914 год прошел без войны…» Как говорится, не в бровь, а в глаз.

… В мае 1905 года произошел распад государственной унии между Швецией и Норвегией. Россия дальновидно поддержала создание независимого молодого норвежского государства.

В этот период в Скандинавии военным агентом Российской империи был полковник Александр Алексеев. Он сделал многое для того, чтобы донести до руководства в Петербурге истинное понимание развития событий в скандинавских странах.

Алексеев был горячим сторонником сближения с Норвегией. В мае 1905‑го, как раз в момент разрыва унии, полковник лично выехал в Швецию и Норвегию, чтобы собственными глазами увидеть происходящее и верно оценить обстановку. Уже 1 июня он направил депешу из Копенгагена в Петербург, в которой настоятельно советовал поспешить, дабы «расположить к себе новую монархию». Судя по всему, к мнению Александра Максимовича прислушались, и 16 октября 1905 года Россия первой из великих держав признала Норвегию.

Сменщиком на посту военного агента Алексеева в Скандинавских странах в 1907 году стал подполковник Алексей Игнатьев.

Несмотря на молодость, за спиной Игнатьева была Русско‑японская война, опыт ведения разведки в условиях боевых действий. На север Европы он приехал из Франции, где исполнял обязанности помощника военного агента.

У Алексея Алексеевича к тому времени сложился свой взгляд на методы работы военного агента. Он считал и твердо отстаивал свое мнение, что негласную агентуру можно использовать только в отношении третьих государств, но не против страны пребывания. Игнатьев доказывал, что найдет возможность узнать об армиях скандинавских стран все необходимое.

Свое слово военный агент сдержал. Главное управление Генерального штаба получило всю необходимую информацию.

Теперь обратим свои взоры к Балканам. Традиционно Россия отстаивала здесь свои интересы. Участие Российской империи в балканских проблемах имело давние исторические корни. И тем не менее у Петербурга в отношениях с каждой из этих стран имелась своя специфика, политические и стратегические особенности.

Сербия, одно из самых сильных в военном отношении государств на Балканах, была союзником России. Отсюда и задача военных агентов – отслеживать политическую и военную обстановку по отношению к Австро‑Венгрии и Турции, знать состояние и боеготовность сербской армии, межгосударственные интересы руководства страны пребывания.

Военными агентами в Сербии в этот период работали полковники Владимир Агапеев и Виктор Артамонов. Первый служил в 1907–1909 годах, второй – в 1909–1916 годах.

Судьбы их весьма схожи. Оба закончили кадетские корпуса, военные училища и Николаевскую академию Генерального штаба. Учились отменно, поэтому закончили курс академии по первому разряду. Потом, как обычно, служба в войсках. Агапеев командовал эскадроном, занимал должность старшего адъютанта штаба кавалерийской дивизии, штаб‑офицера для особых поручений при штабе корпуса. С этой должности его и командировали в Сербию.

Артамонов тянул лямку в пехоте и, как наиболее перспективный офицер, был рекомендован в разведку, в штаб Одесского военного округа.

В 1907 году назначен военным агентом в Турции, а в 1909‑м – в Сербии. Виктор Алексеевич с войсками сербской армии отступал, уходил в Албанию, далее – на остров Корфу. В Белград возвратился только в 1918 году.

Тот предвоенный период, когда в Белграде служили Агапеев и Артамонов, характеризуется яркой и точной оценкой ситуации, данной их предшественниками.

«В Сербии… действует тайная рука Австрии, желающей разжечь пожар на Балканском полуострове», – писал военный агент в Сербии и Черногории подполковник Иван Сысоев.

Исходя из этой безусловно верной оценки и действовали российские военные разведчики. Они понимали, что преградой для распространения австрийского влияния является именно Сербия. Отсюда и использование территории Сербии как плацдарма для развертывания агентуры в Австро‑Венгрии.

По данным историка разведки Михаила Алексеева, у военного агента полковника Артамонова была тесная связь с разведорганами Сербии. Вместе с начальником штаба сербской армии полковником Драгутином Дмитриевичем им удалось завербовать предпринимателя Раде Малобабича, который в свою очередь организовал агентурную сеть в Австро‑Венгрии.

В Черногории роль русского военного агента подполковника, позднее полковника Николая Потапова тоже была весьма своеобразна. Он не только исполнял сугубо военно‑дипломатические обязанности, но являлся по сути начальником управления боевой подготовки черногорской армии. Дело в том, что по договору между Россией и Черногорией военный агент в Цетинье осуществлял руководство боевой подготовкой.

Однако Николаю Потапову приходилось не только обучать черногорцев метко стрелять и тактически грамотно наступать, но и внимательно следить за устремлениями их господаря Николая I.

«…Королю Николаю самому хочется войны с Турцией, – писал в Петербург в июне 1911 года Потапов, – чтобы “спасти лицо” перед албанцами, которых недалекие советники господаря толкали в неравную борьбу с турками».

Полковник Потапов умело просчитал все достаточно опасные шаги черногорского правителя и настоятельно рекомендовал предпринять кардинальные меры для охлаждения «горячей головы» Николая. А именно – отказать королю в финансировании на содержание албанцев. Что и было сделано.

В предвоенные годы в России роль Болгарии рассматривалась во многом как центральная, основная в балканской региональной политике. В далеком прошлом остались славные времена Шипки и Плевена, и Болгария теперь была совсем иной. Правительство Радиславова, поддерживаемое царем Фердинандом, расценивалось как антирусское.

Военный агент полковник Георгий Романовский, прибывший в Софию в 1911 году, достаточно опытный разведчик, хорошо знающий регион, с тревогой сообщал, что нынешнее правительство в любую минуту может пуститься в авантюры и вызвать новые осложнения на Балканах.

Он предпринимает ряд мер, дабы в конечном итоге вывести Болгарию из турецко‑ав