2020-06-10
170
Утопией всегда называли нечто нереальное и невозможное. Мы противопоставляем Утопию миру. В действительности же наши Утопии позволяют нам терпеть этот мир. Города и особняки, о которых люди мечтают, становятся тем, где люди в конце концов и живут.
Льюис Мамфорд, «История Утопий»
В половине девятого утра в понедельник 15 апреля 1935 года президент Франклин Делано Рузвельт в Овальном кабинете Белого дома нажал на золотой телеграфный ключ и отправил каскад электрических импульсов на север, в Нью-Йорк1. Через несколько секунд в зале Рокфеллер-центра на Пятой авеню 120 электрических лампочек громко треснули, 50 прожекторов зажглись, завыла сирена, заиграл электрический орган, а с потолка плавно спустился американский флаг. Так состоялось официальное открытие Выставки промышленного дизайна, организованной Национальным союзом искусств и промышленности. На выставке демонстрировались потребительские товары массового производства, отобранные за то, что их дизайн «подчеркивал красоту». Нация переживала Великую депрессию. Цель выставки заключалась в том, чтобы оживить надежду и возродить экономическую деятельность, продемонстрировав новейшие достижения американского производства и инноваций. Основной идеей была демонстрация поразительных, почти волшебных достижений в области использования электричества – в различных устройствах, орудиях труда, телефонах и радио. Массивные новые здания, украшенные в стиле ар-деко, в котором египетские и классические мотивы сочетались со стремительными линиями модерна, символизировали и воплощали в себе технологическое возрождение страны. В Нью-Йорке был построен не только Эмпайр-стейт-билдинг, но и Рокфеллер-центр с Радио-Сити-Мьюзик-холлом. Строительство концертного зала завершилось в 1932 году, а остальные части комплекса были достроены в 1935 году. На Западе возвели плотину Гувера, могучую бетонную арку, вознесшуюся на 200 метров над рекой Колорадо в неприступной пустыне Невада. Это была самая большая дамба в мире, и ее открытие состоялось 30 сентября того же года. Электричество от ее генераторов проделало 400 километров по пустыне и горам и осветило ночное небо над Лос-Анджелесом.
А еще раньше в тот же понедельник самый известный архитектор Америки, Фрэнк Ллойд Райт, произнес речь перед микрофоном в Рокфеллер-центре. Речь записывали, чтобы затем передать по радио2. Известность пришла к Райту несколькими десятилетиями ранее. Отчасти это было связано с его сотрудничеством со своими бывшими работодателями и наставниками, строителями чикагских небоскребов Луи Салливеном и Дэниелом Бернэмом, а отчасти – с его собственными необычными домами в стиле прерий. Дома Райта были чисто американскими по духу, и в них он очень новаторски использовал бетон и стекло. Статус Райта некогда основывался на откровенном модернизме его архитектуры, но лучшие свои работы он создал довольно давно – в самом конце XIX – начале ХХ века, когда ему не было еще и сорока. В 1935 году ему было 67 лет, и широкой публике он был гораздо лучше известен благодаря скандалам, которые окружали его с 1909 года. Тогда он бросил жену и детей и сбежал в Европу с женой своего клиента. Затем в его жизни произошел целый ряд катастроф – безумный слуга убил его семью, в его доме постоянно случались пожары, он попал в тюрьму, развелся и обанкротился. Обо всем этом писали в газетах, и все это принесло ему б о льшую известность, чем причудливые футуристические здания3.
Внешность Райта вполне соответствовала сложившемуся имиджу: он носил накидки, шляпы, пышные галстуки и трость («все в нем было с избытком», – писал его биограф Мерил Секрест). Он любил роскошь, был очень вспыльчивым и провокационно высокомерным. Райт всегда был абсолютно убежден в своем творческом превосходстве и в значимости своего творчества для мира. И речь его не разочаровала слушателей. Назвав Рокфеллер-центр сосредоточением отвратительной власти корпораций – «внутренностями чудовищного механизма», по его словам, – он начал свою речь не с дизайна, но с критики экономической и политической структуры Америки4. «Я люблю Америку, и мне нравится ее представление о демократии, – начал он. – Но страна уверенно скатывается в «экономический, эстетический и моральный хаос», народ скапливается в гигантских убогих городах, а чудовищный промышленный капитализм лишает их человеческого достоинства. Лидеры Америки не смогли достойно ответить на вызов машин, подвергнув риску саму основу американской демократии – свободу личности. А тем временем последняя оставшаяся нам надежда на демократию меняется от плохого к худшему, – восклицал он. – Мы стоим… перед трагической катастрофой. И сегодняшний идеал успеха будет плох для всех, кроме немногих счастливчиков»5.
Затем Райт объявил, что он, будучи архитектором, благодаря высоким достоинствам своего искусства видит другой путь: «Я попытался осознать и четко интерпретировать тот поток великих перемен, которые происходят в нас и вокруг нас, для того чтобы способствовать созданию человеческого состояния более естественного, чем то, в котором позволяет нам пребывать теперешняя алчность и глупость»6. Такое более естественное состояние Райт назвал Городом широких горизонтов (Broadacre City), «великим метрополисом будущего», который должен вытеснить не только уже существующих гигантских монстров вроде Нью-Йорка, но и мелкие города, заменив их децентрализованным, ничем не скованным ландшафтом, несущим в себе лучшие качества и тех, и других. В характерном для себя загадочном стиле он провозгласил такую цель: «Город будет нигде и везде»7.
На выставке был представлен макет Города широких горизонтов. Площадь макета составляла 3,6 метра на 3,7 метра, то есть представлена была территория в 1000 гектаров. Из картона и дерева этот макет долго строили 25 учеников его мастерской Талиесин в Висконсине и в Аризоне, а затем он был доставлен в Нью-Йорк на грузовике. Макет был детально проработан, на его поверхности были подчеркнуты все тени и контуры, словно на барельефе. Город широких горизонтов не походил на город. Он, скорее, представлял собой небольшой городской центр и маленькие городки, разбросанные вокруг центра на преимущественно плоской местности. Дома находились на большом расстоянии друг от друга. Они буквально терялись в виноградниках, фруктовых садах, лесах и фермерских полях. На аграрном ландшафте расположилась модифицированная решетка улиц, включающая в себя зоны семейных усадеб, компактные производственные здания и лаборатории и более крупные – школу, церковь, небольшой университет и больницу. Среди полей и озер находились небольшие изолированные жилые башни. Повсюду были разбросаны зоопарк, аквариум, ботанический сад, аэропорт, художественный музей, здание совета округа, выставочный комплекс и спортивные площадки, идеально вписанные в ландшафт. Вдоль одной стороны макета тянулся многоуровневый транспортный коридор, предназначенный для разных видов транспорта. Райт назвал его «великой артерией» и разделил по видам транспорта, как это делал Ле Корбюзье. Вверху располагалась двухъярусная трасса – вверху десять полос для автомобилей, а внизу две полосы для грузовиков. Над трассой проходил путь скоростного монорельса. Артерия проходила по путям существующей грузовой железной дороги, которая почти не использовалась, после того как уголь стали сжигать для получения электричества прямо в шахте, а не возле города, и передавать энергию по проводам, подобно тому как поступало электричество от плотины Гувера. Под трассой располагались многочисленные склады, а вдоль нее тянулась полоса рынков, промышленных предприятий и мотелей. К упорядоченной решетке улиц вели неширокие дороги, которые постепенно переходили в проселочные. Город широких горизонтов целиком зависел от личных автомобилей – машина должна была иметься у каждой семьи. В более поздних вариантах плана предусматривалось небольшое количество «аэроторов» – личных вертолетов футуристического вида.
Райт настойчиво разъяснял, что «Широкий горизонт» должен был стать не альтернативой городам, а их полной заменой. «Новый образ жизни для Америки» – так гласил слоган, закрепленный над макетом. «Город широких горизонтов был не простым возвращением к земле, но полным сломом искусственного разделения на городской и сельский образ жизни»8. В этом плане полностью устранялась идея городского центра, а его традиционные функции рассеивались по всему ландшафту. В центре макета располагалась решетка улиц с частными усадьбами. Под «усадьбой» Райт в буквальном смысле слова понимал полное и самодостаточное аграрное предприятие, состоящее из семейной резиденции, небольшой фермы из расчета 4000 квадратных метров на одного члена семьи и, возможно, небольшой фабрики или лаборатории. Каждый член семьи должен был быть фермером, механиком, ученым и интеллектуалом. Дома собирались из стандартных компонентов самими собственниками в соответствии с их потребностями. Райт полагал, что в его Утопии будет существовать определенное материальное неравенство, поэтому предусмотрел существование «минимальных, средних и больших» домов с разными по размерам гаражами – на 1, 2 или 5 машин. Если семьи не хотели заниматься сельским хозяйством, они могли поселиться в банях и работать на крупных промышленных предприятиях. Но подавляющее большинство граждан «Широких горизонтов» были домовладельцами – таков был замысел архитектора. «Истинный центр (единственно допустимая централизация) юсонианской демократии – это человек в своем истинном юсонианском доме», – писал Райт в 1945 году, имея в виду более поздний вариант Города широких горизонтов9. (Он использовал придуманное слово Юсония – так архитектор называл изменившиеся к лучшему Соединенные Штаты. Возможно, он позаимствовал это слово у писателя-утописта Сэмюэля Батлера или придумал сам.) Райт еще в 1910 году отстаивал приоритет семейных домов: каждый американец имеет «особое и неотчуждаемое право жить собственной жизнью в собственном доме так, как ему хочется»10. Короче говоря, дом человека – его крепость, а дом одной семьи – это «единственно допустимый вид жилья в свободном обществе» – так писал историк Роберт Фишман.
Город широких просторов не ограничивался 6-километровой общиной, изображенной на макете, представляющем собой лишь обобщенное представление. Это был план для нации, ограниченный только топографией и присутствием воды. Архитектор планировал повсеместное распространение своих «деревень», каждая из которых вмещала 1400 семей и представляла собой автономный округ. Деревни-округа находились на расстоянии примерно 32 километров друг от друга вдоль «большой артерии», которая, по мнению Райта, должна была стать «великим произведением архитектуры»11. «Город широких горизонтов – это не просто исключительно демократический город, – писал Райт. – Это единственно возможный город, устремленный в будущее»12. Диорама Райта отражала его веру в радикальную децентрализацию как единственное средство решения проблем Америки. Эту веру, равно как и либертарианские убеждения архитектора, разделяли многие его соотечественники самых разных взглядов. «В городе широких горизонтов вы найдете не только возможность личной свободы индивидуума как личности. Вы найдете здесь структуры, основанные на децентрализации практически всего, что построил большой бизнес, и экономическую основу – структуру, рассчитанную на истинную индивидуальность и истинную простоту при более непосредственной ответственности правительства»13. Правительство следовало «сократить до мелких органов управления каждого округа»14. Такое правительство становилось архитектором округа и отвечало за распределение земли (принадлежащей государству), оказание услуг и гарантии высоких стандартов дизайна и строительства, которые Райт считал необходимой защитой против «экономического, эстетического и морального хаоса»15.
Рядом с макетом была размещена большая доска, на которой Райт перечислил основные условия реализации своего проекта. Это была своего рода Конституция в сочетании с различными указаниями, обещаниями и диктатами. Вся «Конституция» состояла из отрицаний – это было утверждение путем отрицания.
Никакого частного владения общественными потребностями.
Ни землевладельцев, ни арендаторов.
Никакого «жилья». Никакого натурального хозяйства.
Никаких проблем с дорожным движением.
Никаких железных дорог. Никаких трамваев.
Никаких железнодорожных переездов.
Никаких столбов. Никаких изгородей.
Никаких фонарей. Никаких проводов.
Никаких блестящих бетонных дорог или дорожек.
Никаких высоких зданий – только в изолированных парках.
Никаких трущоб. Никакого мусора.
Никаких главных или малых осей.
Что же все это могло дать человечеству? Город широких горизонтов был частью давней традиции утопического представления о сельском Эдеме: буколический, с малой плотностью населения, аграрный, джефферсоновский. Райт был твердо намерен ввести в ДНК таких городов «малость» – «маленькие фермы, небольшие дома для производства, маленькие фабрики, маленькие школы и небольшой университет для жителей»16. План отвергал концентрацию и монополизацию в крупных масштабах – урбанистическую или промышленную. Каждый округ должен был быть в значительной степени самодостаточным, большинство продуктов должно было производиться локально и локально же потребляться: «Бессмысленные перевозки туда и сюда, которые сегодня отнимают столько сил и времени, уйдут в прошлое»17. Райт интуитивно видел в подобном плане эффективное решение проблемы экономической депрессии – люди начинали работать для удовлетворения собственных потребностей.
При таком внимании к аркадской эстетике Город широких горизонтов можно считать прямым потомком романтических садовых пригородов Фредерика Лоу Олмстеда. Райт был хорошо знаком с этой концепций – Риверсайд в Иллинойсе практически соседствовал с его домом в Чикаго. Сочетание сельского хозяйства, промышленности, жилых резиденций и зеленых поясов в качестве санитарного кордона на пути укрупнения, достойного обслуживания с помощью современной транспортной матрицы – все это напоминало город-сад Эбенезера Говарда. Райт всегда испытывал влияние Говарда – это чувствуется по его усадьбе в Небраске, где он совместил идеи романтического пригорода, утопающего в садах, и идеализм жизни на границе, а затем вернул их к дымящим трубам промышленной Британии18. Но у Города широких горизонтов не было центра в традиционном смысле слова. Транспорт, промышленность и институты были смещены к краям. Не было и Хрустального дворца – центра коммерческой и общественной жизни. Все покупки происходили на «придорожных рынках», где люди свободно продавали бы свои продукты и покупали их у других. Таким образом, устранялись посредники – точно так же, как архитектор округа устранял все остальное правительство. Райт предусмотрел «общественный центр», где находились рестораны, художественные галереи, театры, поле для гольфа, ипподром, зоопарк, аквариум и планетарий, – «привлекательная для автомобильной поездки цель», по словам самого Райта. Позже его идея нашла воплощение в современных торговых центрах, которые стали не просто магазинами, а центрами развлечений19.
Концепция Райта стала развитием более ранних вариантов сельского Эдема – она включала в себя современные технологии, – Город широких горизонтов основывался на них: «Путем более разумного использования наших научных достижений мы создадим практический образ жизни, который соединит искусства, сельское хозяйство и промышленность в гармоничное целое»20. Райт перечислял три основных достижения техники: «Три главных изобретения… 1. Автомобиль… 2. Радио, телефон и телеграф… 3. Стандартизованное машинное производство товаров». Эти достижения должны были положить конец городской концентрации, «понравится ли это силам, создавшим перенаселенные старые города, или нет». Как и Ле Корбюзье, он был убежден в том, что эти силы лишают город современности. Но, в отличие от швейцарского модерниста, Райт признавал машинную децентрализацию, а не концентрацию. В течение всей своей карьеры он осуждал Ле Корбюзье и других европейских архитекторов-модернистов, видя в них агентов централизованной, недемократической власти. Сам же он всю жизнь искал способы сосуществования своей драгоценной идеальной джефферсоновской квазиаграрной демократии и промышленных методов производства. В 1901 году он прочел в Чикаго лекцию «Искусство и ремесло машины». Лекция проходила в Халл-Хаусе, доме Джейн Адамс, который служил центром притяжения для сторонников реформ, связанных с движением «Искусства и ремесла». Райт уже тогда призывал к «укрощению» промышленной технологии в целях, которые ставило перед собой движение. Главным он считал соединение работы и жизни в гармонии с землей – то есть пытался перенести машину в сад без какого-либо ущерба. Райт прекрасно сознавал ущерб, который новые технологии уже успели принести: «Цена этих трех достижений для Америки – эксплуатация, мы видим ее повсеместно на бессмысленных и уродливых подмостках, которые не так-то просто будет снести»21. Но Райт заверял своих слушателей в том, что его система «архитектора округа» – то есть его самого – гарантирует обществу «хорошую архитектуру», а через нее и хорошую политику.
[Концепция Райта стала развитием более ранних вариантов сельского Эдема: она включала в себя современные технологии. Город широких горизонтов был не простым возвращением к земле, а полным сломом искусственного разделения на городской и сельский образ жизни. Но эта модель несла в себе целый ряд противоречий.]
Из всех изобретений Райта более всего привлекал автомобиль22. Скорость в почти 100 километров в час – в отличие от ходьбы или велосипедов Говарда – давала человечеству ВЛАСТЬ НАД ВРЕМЕНЕМ И ПРОСТРАНСТВОМ и позволяла городу вырваться из традиционных границ. «Дверца клетки открывается – таково последствие вторжения автомобилей и сходных изобретений, – писал Райт в книге 1945 года «Когда строится демократия». – Реальный горизонт индивидуума невообразимо расширяется. И очень важно, что автомобиль не только полностью меняет пространственные ценности и дает новый стандарт измерения ценности времени, но и позволяет по-новому ощутить пространство, опираясь на мобильность. Мобильность отныне воздействует на человека, несмотря на него самого. И воздействие на современное ощущение пространства является не только физическим, но и духовным»23. Для Фрэнка Ллойда Райта, который десятилетиями стремился вырваться из пут – будь то жены, кредиторы, традиционная мораль или ложная эстетика, – автомобиль означал освобождение. «Если у человека есть средство, чтобы ехать, он едет. И у него есть такое средство – его автомобиль»24.
Тщательно исполненная и склеенная модель Города широких горизонтов несла в себе целый ряд противоречий. Утопия Райта обещала укротить деструктивную силу современного индустриального метрополиса, вернув машины к аграрной сельской модели XIX века, и тем самым достигнуть более совершенной современности. Эта модель отрицала и отвергала город и уничтожала условия к тому, чтобы город смог сформироваться вновь. Она защищала общество и демократию, укрепляя нуклеарную семью и, самое главное, освобождая индивидуума. Но все это делалось через тотальный, пусть даже и просвещенный, деспотизм одного человека, которого никто не выбирал.
Сколь бы впечатляющей ни была модель Райта, отчетливее всего она продемонстрировала его архитектурную неудачу или, по крайней мере, маргинализацию. Город широких горизонтов стал единственным, что Райт предложил в первой половине 30-х годов. На заре своей карьеры он добился колоссальных успехов. Триумфом стали его дома в стиле прерий (1890-е – 1909); общественное здание Ларкин-билдинг (Буффало, Нью-Йорк, 1903), где впервые были использованы система кондиционирования воздуха, стеклянные двери и металлическая фурнитура; Юнити-Темпл (Оук-Парк, Иллинойс, 1908) стал первым экспериментом по использованию литого бетона; Мидвей-гарденз (Чикаго, 1913). Но впоследствии поток заказов начал иссякать. Отчасти это было связано с весьма бурной личной жизнью архитектора, а отчасти – с изменением архитектурной моды, сместившейся в другом, более традиционном направлении. После скандала 1909 года Райт отправился в странствия и сумел создать несколько настоящих шедевров – в том числе четыре уникальных здания в Лос-Анджелесе, построенных из бетонных «текстильных» блоков (1919–1923), и отель «Империал» в Токио (1923) – настоящее инженерное чудо, сумевшее пережить землетрясение, которое в том году разрушило большую часть города. В 1924 году Райт разработал новаторский небоскреб страховой компании в Чикаго из железобетона, листовой стали и стекла, но этот проект остался лишь в чертежах. В период с 1924-го по 1926 год Райт вообще ничего не строил. Гость, посетивший его в эти трудные годы, когда Райт близился к своему шестидесятилетию, нашел его «пассивным и одиноким», не обращающим никакого внимания на то, что молодые архитекторы лишают его заказов. Последней горстью земли на крышку гроба стало участие Райта наряду с европейскими модернистами в Международной выставке стиля в Нью-йоркском музее современного искусства. Пылкий молодой архитектор Филипп Джонсон, выступая на открытии выставки, назвал Райта «величайшим архитектором XIX века»25.
Как это часто бывает в притчах, падение великого человека началось в тот момент, когда он был абсолютно уверен в своих силах и славе. Он находился на пике карьеры, строил дома для состоятельной буржуазии в зеленом пригороде Чикаго, Оук-Парк. Его считали лучшим архитектором города. Он умело воплощал в своих творениях ценности комфортного, состоятельного образа жизни. Он строил для своих клиентов дома, в центре которых всегда размещался великолепный камин. Райт построил прекрасный дом для себя, где жил вместе со своей женой Кэтрин, дочерью богатого клиента, и шестью детьми. Он являл собой образец достойного отца семейства. И вдруг в 1907 году Райт влюбился в жену другого клиента, Эдвина Чени, Мэйму Бортвик Чени. Его избраннице было 28 лет, и у нее было двое детей26. Любовники колесили по всему городу в автомобиле Райта. Кэтрин давно привыкла к подобному поведению мужа и отказывалась дать ему развод. В 1909 году Райт поручил все проекты своему помощнику и вместе с Мэймой сбежал в Европу. Из-за этого он упустил огромный заказ от Генри Форда, который мог стать работой всей его жизни. Реакция общества была мгновенной и резкой. Со временем Райт все же получил развод. Он перевез Мэйму Чени и ее детей в новый дом, построенный в уютной сельской долине близ городка Спринг-Грин в штате Висконсин, где прошло детство архитектора. Строительство этого дома он завершил в 1911 году и назвал свою резиденцию Талиесин в честь уэльского поэта, которого так любила его мать. Именно мать привила Райту любовь к искусству, архитектуре и средневековой культуре. Она же вселила в него чувство страстной любви к семье, которое Райт пронес через всю жизнь, всегда следуя уэльскому семейному девизу: «Истина превыше мира». В августе 1914 года, когда в Европе разразилась война, в Талиесине произошла чудовищная трагедия: когда Райт был в отъезде, безумный слуга убил Мэйму, двоих ее детей и еще пять человек, а потом поджег дом. Райт был в отчаянии. Шесть лет он странствовал по миру, строил в Калифорнии и Японии. Несмотря на то что пресса отнеслась к его калифорнийским проектам благосклонно, а отель в Токио пережил землетрясение 1923 года, заказов это ему не принесло. Клиентами его были обычные бизнесмены со Среднего Запада, которые хотели жить в обычных пригородных домах. Кроме того, ущерб репутации был слишком велик, чтобы его удалось преодолеть быстро.
В 1923 году Райт познакомился с Мириам Ноэль и женился на ней, но супруги прожили вместе всего год. В 1924 году частично восстановленный Талиесин вновь пострадал от пожара. Райту пришлось заложить дом, чтобы покрыть растущие долги. В ноябре того же года он познакомился с уроженкой Черногории Ольгой Ивановной Милан-Лазович. Перед Первой мировой войной Ольга много путешествовала по Европе, неудачно вышла замуж, родила дочь, а затем приехала в Нью-Йорк27. В то время ее дочери Светлане было семь лет. Ольгиванна, как ее называли, была элегантной, красивой, образованной дамой, окруженной атмосферой некой таинственности. С 1915-го по 1922 год она путешествовала по всей разрываемой войной Европе с известным мистиком Георгием Гурджиевым и была главным членом его кружка. Когда она познакомилась с Райтом, оба они пытались получить развод. Архитектор был сражен. Ольге он сказал: «Пойдем со мной, Ольгиванна, и мы еще покажем этому миру!»28 Но вторая жена архитектора, Мириам, категорически отказывалась давать ему развод. Она стала подозрительной и мстительной и всячески преследовала влюбленную пару. В феврале 1925 года Райт перевез Ольгиванну и Светлану в Талиесин. У пары родилась дочь, Йованна. Разъяренная Мириам добилась выселения пары, и в сентябре 1926 года, когда Райт и Ольгиванна бежали в Миннесоту, выследила их и добилась тюремного заключения за нарушение закона Манна, вменив им в вину криминальный адюльтер и пересечение границ штата «в аморальных целях»29. Газетчики были в восторге. В «New York Times» Ольгиванну назвали «черногорской танцовщицей», а Талиесин – «любовным гнездышком»30. В конце концов Мириам смягчилась, парочку выпустили из тюрьмы, но великий архитектор остался без средств и вынужден был скрываться.
Постепенно ситуация начала меняться. В 1927 году Мириам согласилась на предварительный развод. После года ожидания Райт и Ольгиванна смогли пожениться. Талиесин оказался в собственности банка. Банк безуспешно пытался продать резиденцию с аукциона. Группа сохранивших верность Райту клиентов и друзей создала корпорацию «Фрэнк Ллойд Райт, Инк.», выкупила резиденцию и заключила с Райтом контракт, по которому он обязывался отработать долг в 43 000 долларов31. Райт продал свою знаменитую коллекцию японских гравюр, приобретенную в Токио, затем часть сельскохозяйственного оборудования и домашней утвари из Талиесина. Впрочем, все это никак не повлияло на амбиции Райта. «Я намерен стать не просто величайшим архитектором из живущих, – говорил он, – но величайшим из всех, кто еще появится»32. «После меня пройдет 500 лет, прежде чем появится кто-то, равный мне по таланту»33. Ольгиванна оказалась идеальным партнером для такого человека. Она развернула целую кампанию по восстановлению репутации и карьеры Райта. И для начала она постаралась восстановить его репутацию в средствах массовой информации через его статьи, а потом создала школу в Талиесине. В 1928 году Райт опубликовал в журнале «Architectural Record» девять статей под общим названием «Во имя архитектуры». Ему нужны были деньги и известность, и он отправился в турне по стране с лекциями. В 1930 году он выступил в Принстонском университете в рамках престижных лекций Кана со своими размышлениями о городах, которые впоследствии стали основой Города широких горизонтов. В 1931 году эти лекции были опубликованы под названием «Современная архитектура» издательством Принстонского университета34. В 1931 году он осуществил свое «Шоу» – цикл лекций на Среднем Западе, в Нью-Йорке и на западном побережье, где ему удалось получить весьма ценный заказ – постройка дома газетного магната в городе Сэлем, штат Орегон35. В 1932 году он опубликовал две книги: «Автобиографию», начатую еще в 1927 году, но законченную только благодаря поддержке Ольгиванны, и «Исчезающий город». В обеих он рассуждал о Городе широких горизонтов и о будущей школе в Талиесине. Обе книги были направлены на давнюю цель Райта – воссоздание большой семьи, в которой архитектор мог бы взять на себя роль мудрого отца в сельском Эдеме, построенном по его замыслу. «Автобиография» начинается с описания жизни на семейной ферме Райтов, где будущий архитектор родился в 1867 году, а заканчивается рассказом о будущем Городе широких горизонтов. Планирование было в полном разгаре.
Школа открылась в Талиесине 1 октября 1932 года. 23 ученика приехали работать бесплатно, мечтая лишь приблизиться к великому мастеру. По большей части эти люди занимались сельским хозяйством, строительством и ремонтом комплекса, готовкой и уборкой. Несколько часов посвящалось черчению в специальном зале. Чаще всего ученики копировали более ранние, завершенные проекты Райта. Архитектор получил несколько заказов, но в целом нового было очень немного. Выступая в Принстоне, Райт призывал к созданию «центров промышленного стиля»36 по образцу мастерских движения «Искусства и ремесла», созданных в Англии Уильямом Моррисом и Чарлзом Робертом Эшби. Подобные мастерские в Ист-Авроре, Нью-Йорк, основал один из клиентов Райта, для которого в 1903 году он строил Ларкин-билдинг, – Элберт Грин Хаббард. Эти мастерские назывались «Ройкрофт Шопс энд Пресс». Похоже, что именно у Хаббарда Райт позаимствовал такие колоритные детали своей внешности, как длинные волосы, шляпа, накидка и трость – «поверхностные, но весьма эффективные средства саморекламы»37. Дневные занятия учеников преимущественно организовывала Ольгиванна. Они включали в себя занятия музыкой и танцами, а также ритуальное выполнение повседневных обязанностей – приготовление пищи, трапезы и уборка. Всему этому она научилась еще в бытность свою в гурджиевском Институте гармоничного развития человека – там она достигла уровня помощника инструктора. Хотя школа Талиесин чем-то напоминала кружок Гурджиева, ее нельзя было назвать коммуной или коллективом. Гости, бывавшие в комплексе Талиесин, находившемся близ Спринг-Грин, замечали строгую иерархию38. Айн Рэнд говорила, что эта школа «более напоминала феодальный круг», английский гость замечал «сходство с английскими усадьбами», а немецкий архитектор-модернист Людвиг Мис ван дер Роэ, приехавший в Талиесин на несколько часов, но оставшийся на целый уик-энд, в восторге восклицал: «Freiheit! Es ist ein Reich!» («Свобода! Это королевство!»)39.
Идея Города широких горизонтов, подобно школе, зрела в разуме и творчестве Райта несколько десятилетий. Первые планы общин или небольших городов он разработал для частных клиентов в Монтане. В 1909 году он предложил план Биттер-Рут-вэлли для местной ирригационной компании, а затем разработал проект летней колонии Комо-орчард. Оба плана можно было назвать полусельскими. Они основывались на использовании автомобилей и не имели традиционного центра40. Ранний вариант своей идеи он описал в статье для журнала в 1916 году41. Райт много путешествовал по Соединенным Штатам на автомобиле42. А в 20-е годы он жил в Лос-Анджелесе, где автомобиль уже породил новую форму урбанизма с отсутствующим центром, семейными резиденциями, дорогами и бизнесом по обслуживанию автомобилей. Люди постепенно стали понимать, насколько автомобиль может изменить их жизнь. В 1932 году Райт занялся проблемами мелкомасштабного сельского хозяйства, подготовив два проекта: «Блок небольших ферм» и «Участок небольших ферм» для Уолтера Дэвидсона. С Дэвидсоном Райт был знаком по строительству Ларкин-билдинг. Через 25 лет тот пригласил Райта для проектирования стандартизованных фермерских домов43. Для Дэвидсона Райт разработал также концепцию Вэйсайд-маркетс – загородных торговых центров, расположенных возле оживленных магистралей. В манифесте 1923 года, посвященном будущему городов в свете токийского землетрясения, Райт предложил ограничить высоту домов пятью этажами и уделил особое внимание автомобильной децентрализации: «Современный транспорт может разгрузить город, открыть в нем пространства для дыхания, озеленить его и сделать прекрасным, подготовить город к высшему порядку жизни человечества»44. К концу 1934 года Райт уже настолько глубоко проработал концепцию Города широких горизонтов, что сумел убедить Тома Мэлоуни из Нью-Йорка пожертвовать тысячу долларов на изготовление макета для выставки в Рокфеллер-центре45. Владелец универмагов из Питсбурга, Эдгар Кауфман-старший, для которого Райт построил потрясающую резиденцию Фоллингуотер, пожертвовал еще тысячу долларов, чтобы строительство макета было завершено46. На первых эскизах была показана зеленая сельская местность, пересеченная неширокими дорогами и застроенная пригородными жилыми домами. Впоследствии город приобрел крестообразную форму с двумя большими пересекающимися дорожными коридорами и решеткой улиц. В верхней части эскиза появилась надпись: «Минимум один акр на семью». Окончательно план сформировался в конце 1934 года, а в следующем году он был опубликован в журнале Architectural Record. В финальном варианте транспортная артерия сместилась в сторону, а жилые усадьбы – в центр47. Работа над макетом Города широких горизонтов началась в Висконсине зимой и завершилась в новой мастерской в пустыне Аризоны в начале весны 1935 года48. Ученики потратили сотни часов на аккуратное вырезание деталей из картона и бальзового дерева, чтобы придать идее Райта физическое воплощение49. Одна из ученицы, Корнелия Брирли, писала в то время: «Мы живем в этом городе будущего. Мы проносимся по тенистым полосам его супертрассы. Мы знаем расположение его плавучих домов на озере. И когда наши спины начинают болеть, а глаза слезятся от напряженной работы над тщательно проработанным макетом, мы восстанавливаем упавшие было силы, устраивая веселую возню на траве во внутреннем дворе»50.
Во многих отношениях идея Райта была не радикальной, а вполне традиционной – она прекрасно вписывалась в реформаторские тенденции американской культуры. Она совершенно определенно являлась частью давней традиции сельского утопизма, который своими корнями уходил еще к пуританам и их идеалу Города на холме – застроенной среде, которая воплощала моральную преданность не только Богу, но и природе: Америка была новым эдемским садом, идеальной природой, которую можно было преобразовать аграрным трудом. Райту удалось совместить эту идею с еще одной американской традицией – иеремиадой. Историк Нарцисо Менокаль писал так: «Подобно древнему пророку, требовавшему, чтобы дети Израиля хранили свою веру среди вавилонян, американские Иеремии проповедовали жизнь, соответствующую вечному и непоколебимому идеалу, установленному природой. Такой идеал должен был победить искусственность традиций человечества, на которых покоилась тирания истории»51. Родители Фрэнка Ллойда Райта, Ричард Джонс и Мэри Ллойд, сами являли прекрасный пример такого идеала: пионеры и глубоко религиозные люди, они приехали в долину Висконсина, стали пахать землю и пожинать плоды. Они вели образцовую жизнь, как истинные пилигримы. Их можно было сравнить с библейскими Авраамом и Саррой. Для Райта это была «долина предков», хотя его родители-иммигранты купили землю всего за год до его рождения. Джефферсон всегда связывал индивидуальное владение землей с моральным превосходством и политической независимостью, проистекающей из этой религиозной традиции. Подобные взгляды идеально соответствовали представлению Райта о самом себе – он всю жизнь считал себя джефферсоновым фермером. Отсюда и фиксация на парадоксальной идее пасторальных городов, мирно сосуществующих с природой в неиспорченном, продуктивном ландшафте. Трансценденталисты подробно писали об этом – достаточно вспомнить «Уолдена, или Жизнь в лесу» Генри Дэвида Торо и «Природу» Ральфа Уолдо Эмерсона. В основе своей философия Райта покоилась на идеализированном представлении о самостоятельном индивидууме: «В природе не существует ничего более творческого, чем личность. Человечество, особенно на демократической основе, живет только благодаря добродетели индивидуальности. Вся суть и все усилия нашего образования и управления заключаются в раскрытии, высокой оценке, использовании и защите индивидуума»52.
Утопические романы были одной из самых популярных в США литературных форм XIX века. Все началось с книги Джеймса Рейнольдса «Равенство» 1802 года. В ней были все компоненты утопии: всеобщее образование, освобождение женщин, неконкурентная экономика, услуги, оказываемые центральным правительством, демократическое правление мудрейших и внедрение новых технологий, освобождающих человека от монотонного труда. XIX век был веком дестабилизирующей индустриализации и урбанизации, поэтому неудивительно, что утопические романы преимущественно описывали полезные для человека машины и города, которые являлись частью природы и обеспечивали безопасную и стабильную физическую и моральную среду. К концу века утопический роман стал главным жанром американской литературы. Эта литература хотела добиться реформы социальных отношений через реструктуризацию физического мира, то есть революции через городское планирование.
Райт впитал эти убеждения в еще более усиленной форме благодаря прогрессистской интеллектуальной культуре своей семьи: за обеденным столом, в домашней школе Хиллсайд, которой руководили его тетушки Джейн и Нелл, в доме дяди, известного унитарианского священника Дженкина Ллойда Джонса, где он впервые встретился с Джейн Аддамс. Чикаго, где Райт провел ранние годы своей карьеры, был колыбелью прогрессивных реформ. Во главе этого движения стояли Джейн Аддамс, экономист Торстейн Веблен, философ Джон Дьюи и писатели – Теодор Рузвельт, Линкольн Стеффенс и Эптон Синклер53. Райт был близко знаком с идеями прогрессивного образовательного движения, в центре которого стояли Дьюи и историк Чарлз Берд. Дьюи и Берд вместе основали в Нью-Йорке Новую школу социальных исследований, где выступал Райт. Дьюи посещал Райта в его доме в Аризоне, построенном учениками школы, – Талиесин-Вест. Берд в 1934 году так сформулировал современные архитектурные (хотя и не политические) взгляды Райта: «В будущем Америка станет коллективистской демократией – республикой рабочих – одним колоссальным парком, состоящим из полей, лесов, гор, озер, рек, дорог, децентрализованных общин, ферм, ранчо и орошенных пустынь… прекрасная страна – прекрасные дома; прекрасные общины и фермы; прекрасные магазины и мастерские… Чистый утопизм, скажут мои мастера… Но мы должны четко понимать, что элементы утопизма присутствуют в каждом из нас»54.
Чикагские прогрессисты активно участвовали в растущем движении за децентрализацию, являвшемся частью основной тенденции урбанистского мышления 20–30-х годов. Они считали урбанистическую плотность ключевым фактором проблем своего времени. Аддамс возглавила Ассоциацию муниципального жилья в Иллинойсе. Веблен, Дьюи и Берд участвовали в национальных дебатах по данной проблеме. Известный писатель Льюис Мамфорд предсказывал «четвертое переселение» в истории города – в децентрализованные города сельского типа, вполне соответствующие идеям Райта55. Мамфорд вместе с Кларенсом Стейном, Генри Райтом и Бентоном Маккеем в 1923 году организовал Ассоциацию регионального планирования Америки, которая в 1929 году занималась планированием и строительством образцового города Рэдберн, Нью-Джерси. Это был город-сад, где жители передвигались на машинах. Они же помогали президенту Рузвельту разрабатывать жилищные программы в рамках Нового курса. Райт знал обо всем этом и периодически общался с активистами, но не сотрудничал с ними в практическом отношении.
Более практическим образцом для Фрэнка Ллойда Райта был Генри Форд, святой патриарх массового производства автомобилей. В Америке его считали настоящим героем, сумевшим применить свои новаторские идеи в производстве, но в то же время и популистом, сторонником децентрализованной социальной программы. До Форда автомобиль был игрушкой богатых. Простая и доступная машинка «Форд-Т» освободила американского фермера от тяжелой и нудной необходимости использования лошадей, мулов и повозок. Это был один из немногих позитивных сдвигов в сельском хозяйстве, сильно пострадавшем от снижения цен на продукцию и конкуренции. И это способствовало замедлению оттока разорившихся фермеров в города. Первую свою машину Форд сконструировал в 1893 году – в том самом году, когда Райт ушел от Салливена и открыл собственную контору. Политические и социальные взгляды Форда и Райта были сходными. Они сохранили их в течение всей жизни. И коренились эти взгляды в популистско-аграрной идеологии, столь распространенной в этом десятилетии56. В 1918 году промышленник Форд заявил: «Я – фермер… Я хочу видеть каждый сантиметр поверхности земли покрытым небольшими фермами, на которых живут счастливые, довольные жизнью люди»57. Средства, с помощью которых Форд хотел достичь этой цели, вторят словам Райта: «Совершенно ясно… абсолютным решением этой проблемы станет упразднение города и признание его ошибочности… Мы решим проблемы города, покинув города»58. Форд активно работал над собственными планами децентрализованного антигорода. Он строил сельские фабрики и запустил проект по строительству стандартизованного жилья для рабочих близ своего тракторного завода в городе Деарборн, штат Мичиган. В 1919–1920 годах здесь были построены 250 образцовых «домов Форда»59. 3 декабря 1921 года Форд вместе с Томасом Эдисоном и женами прибыли в город Флоренс, штат Алабама. Этот небольшой городок располагался близ отмели Масл-Шоулз на реке Теннесси, где федеральное правительство планировало построить гидроэлектростанцию, которая снабжала бы энергией завод по производству азотных удобрений. Это позволило бы США освободиться от зависимости от иностранных государств в этой сфере производства. Два изобретателя уже изменили облик сельской Америки с помощью машин, дорог, электрификации и эдисоновских фильмов. Они сумели принести в маленькие города и деревни многие преимущества городской жизни. Во Флоренсе они обсуждали план «75-мильного города» Форда. Небольшие фабрики, мастерские, жилые дома и фермы должны были протянуться на 120 километров по обеим берегам реки60. Идея Форда опиралась на сочетание промышленности с сельским хозяйством: расположенные поблизости шахты можно было бы связать с металлургическими заводами и фабриками с помощью барж и скоростных трасс; электричество от гидроэлектростанции осветило бы заводы и дома; а летом рабочие могли бы получить отпуск, чтобы вырастить сельскохозяйственный урожай. Таким образом, «75-мильный город» мог бы стать совершенно цельным и самодостаточным. Форд озвучил свое предложение в 1922 году, и пресса его немедленно подхватила. Спекулянты на земельном рынке мгновенно взвинтили цены на местную недвижимость, и правительство потеряло интерес к проекту.
Но Форд не сдавался. Свои идеи он излагал в многочисленных выступлениях и в книге «Сегодня и завтра», которая увидела свет в 1926 году. Райт перефразировал это название в собственной более поздней статье, посвященной Городу широких горизонтов и опубликованной в журнале «American Architect». Свою статью он озаглавил «Сегодня… Завтра»61. Выступая в Принстоне в 1930 году, он назвал Форда своим предшественником:
«Даже такая концентрация в утилитарных целях, как мы должны признать, может стать первым шагом, результатом неизбежной децентрализации промышленности. Необходимость сосредоточения чего бы то ни было в любых целях вскоре отпадет. Индивидуальная единица, более разумное группирование на земле, будет развиваться и крепнуть, пользуясь завоеванной свободой, приобретенной поначалу благодаря тому элементу города, который не продался Машине. Генри Форд сформулировал эту идею в своем плане развития Масл-Шоулз…
Даже маленький город слишком велик. Он постепенно сольется с общей неурбанистской застройкой»62.
Идеи Форда, по-видимому, привлекли внимание администрации Рузвельта. Президенту нужно было справляться с огромным количеством безработных, скопившихся в городах. Появились планы переселить их в сельскую местность, откуда они когда-то бежали. Благодаря продуманным схемам строительства жилья с учетом сельскохозяйственного производства и фермерства проблему можно было бы решить. В 1933 году во время первых «ста дней» Рузвельта в министерстве внутренних дел был организован отдел бытового обеспечения. Отдел создал 34 небольших сообщества частично занятых фермеров по всей стране, а впоследствии, в 1935 году, вошел в состав администрации по переселению. Предложенная Райтом система бытового обеспечения в Городе широких горизонтов явно послужила толчком к подобным преобразованиям. Администрация по переселению пригласила членов Ассоциации регионального планирования Америки и использовала идеи этой организации при планировании трех городов «зеленого пояса»: Гринбелт, штат Мэриленд (близ Вашингтона), Гринхиллз, штат Огайо (близ Цинциннати), и Гриндейл, штат Висконсин (возле Милуоки). В 1933 году президент подписал закон долины Теннесси, согласно которому было создано крупное агентство ТВА (от англ. TVA – Tennessi Vallеy Authority, т. е. Правление долины Теннесси. – Примеч. ред.), занимавшееся строительством плотин на реках долины Теннесси. Эти плотины должны были снабжать электричеством жилье и промышленные предприятия обедневшего региона, серьезно пострадавшего от Великой депрессии. Один из трех директоров, Артур Морган, явно слышал выступления Форда или Райта. Опираясь на их идеи, он предлагал создать «долину, населенную счастливыми людьми, с мелкими предприятиями ручного труда, без богатых центров и без богатых людей»63. В рамках частичной реализации плана Форда первая плотина ТВА, Норрис-Дам, была построена в Масл-Шоулз, а некоторые ее работники получили жилье в специально построенном городке Норрис-Виллидж. Дома в историческом стиле стояли на непрямо выстроенных улицах – это был скромный вариант романтических пригородов Олмстеда, ничем не напоминавший «75-мильный город», что глубоко разочаровало Райта64. Поначалу правительство его не пригласило. Когда ему удалось встретиться с главой пригородного отдела администрации по переселению, Джоном Лансиллом, Райт предложил остановить проект «городов зеленого пояса» и передать стомиллионный бюджет на строительство «самого прекрасного города в мире» – Города широких горизонтов – «без какого-либо вмешательства со стороны государства»65. Лансилл объяснил, что правительственные программы создаются командами, но Фрэнк Ллойд Райт никогда не был командным игроком – разве что мог возглавить группу собственных учеников. «Если бы Райт захотел работать в тех либеральных рамках, в которых трудились другие команды планировщиков, – вспоминал Лансилл, – то администрация по переселению рассмотрела бы проект Города широких горизонтов». Но архитектор отверг «все проекты строительства муниципального и частного жилья в Америке и более никогда не сотрудничал с нашим отделом»66.
Каким же было наследие Города широких горизонтов? За время Нью-йоркской выставки, которая продолжалась месяц, этот макет увидели 40 000 человек, а затем его показали в Историческом обществе Висконсина в Мэдисоне, универмаге Кауфманна в Питсбурге и в галерее Коркоран в Вашингтоне. Выставка в Вашингтоне удостоилась двух больших статей в Washington Post и привлекла внимание правительственных чиновников, глав отделов, конгрессменов, чиновников и инженеров, занимавшихся вопросами транспорта67. Ландшафтный архитектор и градостроитель из Джорджии Чарлз Агуар писал: «Ни одно градостроительное предложение не вызывало такого внимания и не оказало такого влияния, как Город широких горизонтов Райта. В значительной степени это объяснялось тщательностью проработки макета, а также количеством и качеством публикаций, появившихся за время его демонстрации»68. Десятки или даже сотни тысяч человек узнали об этом проекте из журналов и книг. Однако серьезные усилия правительства по строительству небольших городов весьма далеко ушли от райтовского видения децентрализации. Правительственная программа оказалась гораздо более централизованной и архитектурно-традиционной. Райт первым признал, что Город широких горизонтов в его варианте непрактичен: его нельзя строить где-то в одном месте; полная реализация идеи требует абсолютного отказа от городов в том виде, в каком они существуют. «Я не смог предложить план, пригодный для немедленной реализации», – признавал он69. Один из критиков назвал план Райта «наивной микстурой из подросткового идеализма»70. Другой, Норрис Келли, считал, что строительство Городов широких горизонтов «потребует отмены Конституции Соединенных Штатов, устранения тысяч государственных организаций из-за перестройки страны, конфискации всех земель во имя всеобщего блага, но без компенсации, разрушения всех городов и, следовательно, забвения всех свидетельств истории страны, переселения всего населения, переподготовки миллионов человек с тем, чтобы превратить их в самодостаточных фермеров… Словом, осуществление этого проекта связано с колоссальными трудностями, о которых невозможно даже говорить. Подобная программа неосуществима и даже не заслуживает обсуждения»71.
В архитектурном отношении модель Города широких горизонтов породила очень важные типы зданий, которые появились в более поздних проектах Райта: небольшие жилые башни, которые он называл «башнями Святого Марка», реализовались в Прайс-Компани-тауэр в Бартлсвилле, штат Оклахома; Пью-хаус («типичный дом для покатого ландшафта» в Городе больших горизонтов) был прототипом здания суда в округе Марин в Калифорнии. Экспериментальные проекты Райта указали архитектору путь к более поздним крупным работам: Фоллингуотер, Джонсон-Вакс-билдинг, Талиесин-Вест и музей Гуггенхайма в Нью-Йорке. Это были дорогие, тщательно продуманные, эксклюзивные проекты, которым впоследствии многие подражали. Но наибольшее влияние на архитектуру оказали невысокие усадьбы Города широких горизонтов, которые владельцы могли собирать из стандартных компонентов. У Райта был опыт строительства небольших бюджетных домов. Он использовал новаторские строительные приемы еще с 80-х годов XIX века. В 1915 году он создал завод по производству строительных блоков – American System Redi-Cut Structures. Из таких блоков в 1916 году в Милуоки было построено несколько домов72. Стандартные строительные блоки были давней мечтой архитекторов-модернистов, особенно европейских. К 20-м годам ХХ века американские дизайнеры и строители мечтали о том, чтобы использовать стандартизацию, внедренную Фордом на своих заводах по производству автомобилей, в строительстве жилья. Молодой редактор журналов Time и Fortune, идеалист Генри Робинсон Люс, активно пропагандировал эту идею. В 1932 году он даже купил журнал «Architectural Record», чтобы распространять свои взгляды в профессиональной среде. Райт шел в ногу со временем: в 1932 году он построил «маленькие фермы» для Уолтера Дэвидсона, затем в ноябре 1934 года продемонстрировал проект стандартной усадьбы. Этот проект стал первым в длинной череде реализованных «юсонианских домов». Такие дома появились в Канзасе, Южной Дакоте, Висконсине. В 1940 году Райт построил подобный дом для семьи Розенбаум во Флоренсе, штат Алабама, неподалеку от Масл-Шоулз. Низкие, вытянутые по горизонтали дома с плоскими консольными крышами и навесами, которые Райт окрестил «крытыми автостоянками», имели свободную планировку. К столовым примыкала небольшая кухня, в доме имелась встроенная мебель и множество выходов на улицу и во двор. Чаще всего такие дома имели форму буквы L. Райт использовал сочетание клееной фанеры и кирпича. Он разработал настоящую юсонианскую «грамматику» и стандартные чертежи, чтобы снизить расходы, хотя, как правило, при окончательных подсчетах расходы значительно превышали бюджет. Розенбаумы рассчитывали получить дом за 4000 долларов, но в конце концов им пришлось выложить 10 000 долларов.
Во время войны правительство восприняло идею индустриального строительства с энтузиазмом. Идеи Райта сыграли в этом не последнюю роль. Первым подобным поселением в Соединенных Штатах стал городок строителей дамбы Фонтана, построенный в 1940 году. Дома возводились из фанерных блоков, которые производилась на заводе в Масл-Шоулз, а затем доставлялись на грузовиках на место и собирались. В этих домах жили строители плотины и работники оборонного завода. Каждый дом стоил 2000 долларов73. К концу войны четверть жилых домов в Америке строилась из готовых блоков. Всего таким способом было построено 200 000 домов. Впоследствии Райт попытался создать еще одно подобное предприятие, на этот раз совместно с архитектором и строителем Маршаллом Эрдманом в Мэдисоне. Но было построено всего два дома – по мнению Эрдмана, виной было пристрастие Райта к деталям, которые лишали проект экономичности: «Он просто не знал, как заниматься индустриальным строительством»74. После ряда неудач Фрэнк Ллойд Райт в 50-е годы признал, что его дома рассчитаны только на «высший средний класс демократического слоя нашей страны».
Тем не менее юсонианские проекты Райта широко обсуждались и копировались. Они стали высоким архитектурным шаблоном для того, что стало самым распространенным типом отдельно стоящего дома в годы послевоенного бума пригородного строительства – дома-ранчо. Еще одно наследие Райта, которое страшно не понравилось бы самому архитектору, это «мобильный дом» и обилие подобных домов в американском пейзаже. Возможно, не Райт был изобретателем подобного жилища, но он, несомненно, оказал серьезнейшее влияние и на дизайн, и на те ценности, которые сделали «мобильные дома» привлекательными для миллионов людей: низкая стоимость, возможность расширения, расположенность на дешевых, полусельских землях. Кроме того, подобные дома обеспечивают ту самую независимость, которую Райт сам считал главной ценностью своей архитектуры. Это было воплощение в жизнь его теории о том, что автомобиль способен полностью изменить город, «открыв дверцу клетки» и дав людям «возможность ехать». И они поехали исследовать пригороды и дальше, на самые окраины городских зон, где можно было ощутить полную свободу в условиях низкой плотности населения. Другое изобретение райтовского Города широких горизонтов – это придорожный рынок. Его можно считать предшественником вездесущих торговых центров на автомобильных трассах. Такие здания воплощали в себе новый вид радикально децентрализованного антигорода75.
Если дом-ранчо был практическим архитектурным воплощением новаторских идей Райта из Города больших горизонтов, то его теории организации антигорода довели до совершенства многочисленные архитекторы и строители, строившие жилье в годы послевоенного строительного бума. Нигде этот процесс не шел более быстро и творчески, чем в Южной Калифорнии до, во время и после Второй мировой войны. Колоссальный рост населения и высокая степень автомобилизации населения сочетались здесь со значительными оборонными расходами в регионе, где уже существовала децентрализованная система расселения. В этот период Калифорния получала больше денег из оборонного бюджета, чем любой другой штат. На оборонных заводах трудилось множество рабочих. В период с 1939-го по 1943 годы занятость выросла на 75 процентов. К 1941 году в Южной Калифорнии почти половина производственных рабочих мест приходилась на авиационную промышленность. Каждый месяц в Лос-Анджелес прибывало 13 000 новых рабочих76. К 1943 году в округе Лос-Анджелес насчитывалось 400 000 рабочих оборонных предприятий – четверть всей рабочей силы. Эффект умножения был колоссальным: рабочая сила в округе Лос-Анджелес выросла с 900 000 в 1940 году до 1 450 000 в 1943 году – то есть на 60 процентов, при этом количество производственных рабочих утроилось77. Люди здесь зарабатывали больше, чем где бы то ни было в стране: 141,2 процента среднего дохода по стране на душу населения. Существующее жилье уже не удовлетворяло возникшую потребность. Не помогали решить проблему и существующие методы строительства.
До войны о строительстве жилья для рабочих не задумывались. Власти просто перераспределяли свободное жилье или выделяли небольшие дешевые участки сельскохозяйственной земли, где владельцы могли либо самостоятельно построить жилье, либо нанять подрядчиков. Чаще всего на таких участках строились дома с частичным использованием строительных блоков – такие проекты предлагала компания Рacific Ready Cut Homes. Их бунгало в 1924 году стоили всего 2750 долларов78. Территории застраивались хаотично, без конкретного плана. Целые кварталы домов «синих воротничков»[2] возникали возле промышленных центров, нефтяных разработок или аэродромов. Естественно, что никаких общественных услуг здесь не было и не предусматривалось79. Но по мере роста численности работников оборонных предприятий – к 1943 году на заводах компаний Lockheed и Vega в районе Бербанка (включая и работников вспомогательных предприятий и поставщиков) работало 72 000 человек, и еще 15 500 человек на других предприятиях Долины – старая система строительства жилья перестала справляться с поставленными задачами80. Производители военного оборудования совместно с федеральными властями и частными застройщиками решили применить для строительства те же методы массового производства, которые использовали в своей индустрии. Было решено строить новые города с нуля. На успех этого проекта повлиял приток федерального финансирования: по закону Ланэма 1941 года 1,3 миллиарда долларов выделялось на строительство жилья для работников оборонных предприятий там, где этого жилья не хватало, а статья VI закона о жилье гарантировала федеральные займы в размере до 90 процентов стоимости проекта частного строительства жилья в проблемных районах81. В 1940 году компания Douglas Aircraft выкупила землю для строительства 1100 домов в округе Лос-Анджелес близ Лонг-Бич, примерно в трех километрах от своего завода, где в то время производились бомбардировщики «В-17»82. В Санта-Монике, близ еще одного завода Douglas, был построен район Вестсайд-Виллидж. Его застроили домами площадью 885 квадратных футов с оптимальной планировкой. В домах были предусмотрены кухни с современным оборудованием и встроенные кладовые, чтобы разгрузить чулан, выходящий на задний двор, – по вполне современной пригородной моде. Строители использовали конвейеры непрерывного цикла – они собирали части, поставляемые местными поставщиками, что позволяло строить большие объемы жилья с большой скоростью, высоким качеством и по низкой цене: дом обходился в 3290 долларов, при этом 190 долларов выплачивалось при заселении, а затем – 29.90 долларов в месяц83. С 1942-го по 1944 год неподалеку от заводов North American и Douglas у Майнз-Филд (впоследствии Международный аэропорт Лос-Анджелеса) было построено 3230 домов для 10 000 человек. Такие приемы совершили настоящую промышленную революцию в области строительства жилья – за десять лет до Левиттауна.
Послевоенный Лос-Анджелес представлял собой децентрализованный, региональный город, центрами которого являлись крупные авиационные заводы. Город окружали специально построенные пригороды: Северный Голливуд / Бербанк / Глендейл (Lockheed, Vega), Санта-Моника / Мар-Виста / Калвер-Сити (Douglas, Hughes Aircraft), Инглвуд / Вестчестер /Эль-Сегундо (North American Aviation, Douglas El Segundo, Northrop), Дауни (Vultee) и Лонг-Бич / Хантингтон-Бич (Douglas Long Beach)84. Эти разрастающиеся кластеры образовали кольцо примерно в 24 километрах от центра Лос-Анджелеса и были связаны с ним развивающейся системой магистралей, строящихся опять же на федеральные средства. Вдоль трасс появились региональные торговые центры, окруженные огромными парковками, построенными застройщиками. Так сформировался современный Лос-Анджелес, который в последующие десятилетия стал примером для бесчисленного множества других городов и метрополисов по всей планете.
Следующей проблемой, которую следовало решить после планирования и дизайна, было, как и в Городе больших горизонтов, управление. И снова решающий прорыв произошел в Южной Калифорнии, в авиационном пригороде Лейквуд. В 1950 году рядом с кварталом, построенным для рабочих завода Douglas Long Beach, появился еще один квартал – крупнейший в Америке на тот момент. Площадь Лейквуда составила 1400 гектаров сельскохозяйственных земель. На этих землях построили 17 500 домов площадью 1100 квадратных футов. Дома строились по нескольким поэтажным планам так, чтобы одинаковые дома не соседствовали друг с другом. Правительство выделило на этот проект 100 миллионов долларов, и застройщики создали полномасштабный индустриальный строительный конвейер: в день с полной загрузкой строилось 100 домов, 500 домов в неделю, и весь проект был завершен в три года. Когда открылись продажи, в очереди уже ожидали 25 000 человек.
Лейквуд и подобные районы в 50-е годы привлекали людей своей отделенностью: не только от центра города, откуда люди вслед за рабочими местами перебирались на периферию, но и от других людей – в особенности от других людей определенного вида. Лос-Анджелес с начала ХХ века позиционировал себя как «белое пятно» на карте Америки. Город всегда стремился привлекать белых мигрантов и первым начал использовать частное домовладение – обычно подобной собственностью распоряжались местные органы власти. Так подчеркивалась отделенность – через ограничения по купле-продаже, строгое зонирование и регулирование дизайна. Первой такой компанией стала Los Feliz Improvement Association, основанная в 1916 году в квартале Лос-Фелис. Ее примеру последовали другие. Майк Дэвис писал: «Их главной целью было обеспечение социальной и расовой однородности»85. К 1941 году большая часть города, а также соседние городки Вестсайда, долины Сан-Габриэль и Пасадены были закрыты для цветного населения. Но приток чернокожих с Юга во времена Великой депрессии и в годы войны постепенно нарушил существовавшую однородность86. Чернокожих привлекала возможность работы на оборонных предприятиях: на пике производства в город прибывало до 10 000 чернокожих в месяц. Они селились в определенных районах, преимущественно в центре города и отдаленных промышленных кварталах – на долю таких районов приходилось около 5 процентов жилой площади города. В конце войны количество цветного населения увеличилось вдвое. На прежних местах им стало тесно, и они стали селиться в других районах. Когда японцев переселили в лагеря для интернированных, чернокожие стали селиться в Маленьком Токио. Жители соседних районов отвечали еще большим ужесточением расовых ограничений или просто уезжали. В 1948 году Верховный суд принял решение о запрете дискриминации в области жилья. Так постепенно начался процесс устранения расовых барьеров – а вместе с ним ускорился процесс переселения белого населения из центра города в новые, периферийные пригороды, которые даже после 1948 года рекламировались как предназначенные исключительно для белого населения. В рекламных буклетах Лейквуда с гордостью говорилось о «расовых ограничениях», которые делали район «стопроцентно американским семейным районом», «белым пятном» Лонг-Бич87.
В 1953 году Лонг-Бич объявил о намерении присоединить к себе Лейквуд. Некоторые жители Лейквуда потребовали предоставить их району права муниципалитета. Развернулась настоящая общественная война, но в конце концов Лейквуд был присоединен к Лонг-Бич в 1954 году. Решение об этом диктовалось новаторским соглашением, по которому правительство округа Лос-Анджелес обязывалось оказывать населению те же услуги, что и в неприсоединенных районах, – то есть заниматься строительством и обслуживанием дорог, решать вопросы здравоохранения, содержать строительную инспекцию, библиотеки, школы, пожарную команду, службу шерифа и собирать налоги88. Это соглашение, получившее название «Лейквудского плана», позволило небольшим сообществам, которые не могли позволить себе услуг городского уровня, эффективно контролировать свои границы, одновременно поддерживая низкий уровень налогов. В 1956 году штат Калифорния гарантировал городам получение 1 процента местного налога с продаж89. Такие районы, как Лейквуд, которые строились вокруг торгового центра, неожиданно получили надежную налоговую базу, которая позволила диверсифицировать центральный деловой квартал, выстроенный по принципам традиционного урбанизма. Лейквудский план распространялся как лесной пожар: через два года еще четыре сообщества округа Лос-Анджелес стали аналогичными городами; в 1957 году их примеру последовало еще пять, а двадцать три начали процесс90. За два года сформировалось тридцать городов – а ведь за предыдущие 106 лет городами в округе стали всего 45 поселений. Вокруг Лейквуда выросло множество миниатюрных муниципалитетов: Пико-Ривера, Парамаунт, Монтебелло, Серритос, Беллфлауэр, Белл, Белл-Гарденз, Гавайэн-Гарденз, Мэйвуд, Кадахи, Коммерс и т. п. Этому примеру последовала и долина Сан-Габриэль. Южная часть округа Лос-Анджелес заполнилась решетками улиц, а дома покрыли сотни квадратных километров.
С 1954 года все города, включенные в округ Лос-Анджелес, приняли Лейквудский план. Их примеру последовали 80 процентов присоединенных городов Калифорнии. В целом по такому плану стали жить 30 процентов всех калифорнийских городов. Постепенно этот опыт распространился на все Соединенные Штаты. План имел реальные преимущества: люди могли получать разнообразные услуги, имели пониженную ставку налога и в то же время могли контролировать облик и содержание собственного города на уровне отдельно взятых домов. Не все подобные города задумывались или были «чистыми» в расовом отношении, но многие были и остаются. Когда после 1948 года расовые барьеры рухнули, многие из представителей первого поколения ограничительных ассоциаций домовладельцев не смогли реализовать своих замыслов. Но новое поколение городов, подобных Лейквуду, сумело добиться успеха, сформировав своеобразную пригородную «белую стену» вокруг обезлюдевших центральных городов, таких как Детройт, Сент-Луис и Нью-Орлеан. Расовое разделение здесь обеспечивалось через резидентную и экономическую сегрегацию. К 90-м годам в одной лишь Калифорнии действовало 16 000 ограничительных ассоциаций домовладельцев – и их число постоянно растет. Все больше поя
