Личинка и превращение

 

Солнечные лучи нагревают поверхность почвы. Они нагревают и тонкий потолок подземелья, в котором лежит навозная груша. Нагревается груша — нагревается яйцо. С теплом связано развитие яйца. При жаркой погоде я получал личинку через пять-шесть дней после откладки яйца, а при умеренной — не раньше как на двенадцатый день.

Как только личинка освободится от оболочки яйца, она принимается грызть стену своей колыбельки. Делает она это не как попало. Начни она грызть тонкие стенки колыбельки, и через получившееся отверстие можно выскользнуть, упасть на землю и погибнуть. Стенки колыбельки так же вкусны, как и основание, но личинка стенок не трогает. Она начинает поедать именно основание, можно сказать, пол своей комнатки. Кто объяснит мне, почему она начинает есть именно с этой точки? Что «знает» она, только что появившаяся на свет, об опасностях, поджидающих ее вне гнезда?

Я вижу здесь повторение прежнего: личинки сколий и сфексов едят добычу по строгим правилам, и добыча сохраняется живой до конца обеда. С правилами еды знакома и личинка скарабея. Ей не приходится заботиться о том, чтобы сохранить свои припасы свежими, но она должна остерегаться глотков, которые оставят ее без прикрытия. А первые глотки самые опасные: стенки колыбельки так тонки, а личинка слаба и нежна. Голос инстинкта говорит ей: «Ты откусишь здесь, а не там», и личинка начинает поедать грушу именно с основания колыбельки.

Проходит несколько дней. Личинка погрузилась в середину груши. На месте съеденной пищи образуется круглая полость, которую заполняет тело личинки, перегнувшейся вдвое. Съеденный навоз превращается в тельце, сверкающее здоровьем и белизной слоновой кости с сероватым отливом.

Ни одно насекомое не доставляло мне такого странного зрелища. Желая поглядеть на личинку в ее жилище, я проделал в поверхности груши отверстие в полсантиметра. Из него тотчас же показалась голова, словно личинка спешила узнать, что случилось. Личинка заметила дыру, голова исчезла. Я вижу, как белая спина изгибается в тесной пещерке и в ту же минуту проделанное мной окно залепляется темным, быстро твердеющим тестом. «Надо думать, что внутри пещерки находится полужидкая кашица», — говорю я сам себе. Изогнувшись, личинка собрала комок этой кашицы и, повернувшись, заделала дыру. Я вынимаю эту заплату. Личинка опять высовывает голову, поворачивается и сейчас же накладывает новую заплатку. Но на этот раз я лучше разглядел то, что происходит.

Ну, и ошибся же я! Насекомое часто применяет такие средства, о которых человек и не подумал бы. Совсем не голова появлялась у отверстия после перевертывания личинки. Это противоположная часть тела. Личинка затыкает отверстие вовсе не комком навоза, взятого со стен ячейки. Она попросту испражняется в дыру, которую нужно заткнуть. Это гораздо экономнее. Да и этот цемент лучшего качества: он быстро твердеет и отверстие заделывается очень быстро, если только желудок личинки доставит ей необходимый материал. А желудок у нее на редкость послушен. Пять-шесть раз я вынимаю заплатку, и личинка снова и снова заделывает дыру.

У каменщика и штукатура есть лопаточка. У личинки тоже есть своя лопаточка. Последний членик ее брюшка срезан косо и образует на спинной стороне площадку, окруженную мясистым валиком. Посреди этой площадки — заднепроходное отверстие. Это и есть лопаточка, вдавленная и с закраиной, чтобы цемент не расползался в стороны при нажиме. Втолкнув в дыру комок цемента при помощи лопаточки, личинка снова переворачивается и надавливает на заплатку лбом. После этого она отделывает ее концами челюстей. Снаружи заплатку можно заметить по небольшому бугорку цемента. Внутри нет ни малейшего следа ее, так все здесь гладко. Штукатур, заделывающий дыру в стене, не сработал бы лучше.

При помощи своего цемента личинка умеет склеивать разбитые оболочки груши. При моих раскопках мне случалось иной раз разломать грушу. Я собирал обломки, прикладывал их друг к другу как нужно, завертывал в кусок газеты и нес домой. Развернув дома грушу, я находил ее, конечно, обезображенную, но уже склеенную. Обломки были склеены цементом, изнутри стенки груши были покрыты толстым слоем штукатурки. Если не считать неприглядной внешности, починенная груша была не хуже целой.

Для чего нужно личинке ее строительное искусство? Она заделывает в груше каждую дырочку. Может быть, личинка избегает света? Она слепая, но ощущает свет тонкой кожей. Необходимы опыты. Почти в темноте я делаю пролом в стенке груши, а затем погружаю ее во мрак коробки. Через несколько минут дырочка заделана. Даже в темноте личинка поспешила заштукатурить пролом. В небольших стаканах я воспитываю личинок, вынутых из навозных груш. В навозе, положенном в стаканы, я делаю углубление. Это помещение для личинки, размерами оно примерно с половину выеденной груши. Переселение нисколько не беспокоит личинок, и они с аппетитом едят. Но все они работают над достройкой своего убежища. Я дал им комнатки только с полом, а им нужен и потолок. Комочек за комочком накладывают они свой цемент на края углубления, и ряды эти все более загибаются внутрь. Так надстраивается свод, заканчивающий тот шар, который я начал своим углублением. Это долгая работа, и личинки по многу дней живут на ярком свету. Очевидно, личинка спешит зачинить дырочку в груше не потому, что ей неприятен свет.

Враг, которого избегает личинка, — воздух. При его свободном притоке внутрь груши пища личинки высохнет: в дни летней жары воздух очень сух. Личинка чинит грушу для того, чтобы сохранить мягким свой пирог. Но вот возражение. Щели и дырки в груше делал я. А кто же станет дырявить стенки груши, спрятанной в подземной пещерке? Ведь нельзя же предположить, что таланты личинки рассчитаны на любопытство человека. Оказывается, что и в пещерке, внутри груши, бывают неприятности. У кого их нет!

Среди врагов личинки есть и растения и животные. Кучка помета, оставленная овцой, привлекает много голодных. Среди них есть и крупные скарабеи, и маленькие навозные жучки. Скарабей крошит подобранный им кусок навоза не так уж мелко, и навозники-крошки остаются внутри некоторых кусочков. И уж, конечно, там остаются их мелкие яички. Так в грушу попадают чужие. Если жучков окажется немного, то личинка справится с бедой: дырочек в груше появится мало. Но если в грушу попадет несколько десятков яичек маленьких навозников? Выводятся личинки, едят навоз, превращаются в куколок. Появляются молодые жучки и разыгрывается драма. Жуки выбираются из груши наружу. Стенки продырявлены десятками отверстий. Цемент и лопаточка личинки скарабея не успевают справляться с работой: появляются все новые и новые дырочки. Воздух проникает внутрь груши, сушит пищу личинки, и хозяйка груши погибает.

 

^{Груша, поросшая грибками, с трещинами, починенными личинкой. (Уменьш.)}

 

Поверхность груши заселяют плесневые грибки, они внедряются и в ее стенки. Груша начинает растрескиваться, чем дальше, тем сильнее. Наконец, часто груша вздувается, лупится и растрескивается как бы сама собой. Может быть, это забраживает навоз, а может быть, просто оседает навозное тесто. Так или иначе, но появляются трещины, возникает угроза высыхания пищи. Впрочем, эти трещины не страшны для личинки: у нее есть цемент и есть лопаточка.

 

^{Личинка скарабея (x 1,25).}

 

Опишем вкратце личинку. Не станем перечислять и описывать членики ее усиков и щупиков: эти скучные подробности не важны для нас. Личинка толстая, с белой тонкой кожей; сероватый оттенок вызван просвечивающими органами пищеварения. Изогнутая крутой дугой, личинка некрасива на вид. На спинке, в месте изгиба, четыре или пять члеников брюшка вздуты, образуют огромный горб. Горб этот выглядит туго набитым мешком, который вот-вот лопнет. Этот горб-мешок — главная особенность личинки. Голова ее сравнительно мала, светло-рыжая. Ноги довольно длинные и сильные, заканчиваются заостренными лапками. Для передвижения личинка ногами не пользуется. Вынутая из груши и положенная на стол, она ворочается и корчится, но не может сдвинуться с места. На последнем кольце брюшка — знакомая нам лопаточка. Горб-мешок и лопаточка — вот в двух словах описание личинки скарабея.

 

^{Пищеварительный канал личинки скарабея. (Увелич.)}

 

Вскрытие познакомит нас с фабрикой, вырабатывающей цемент. Средняя кишка почти втрое длиннее самой личинки, в ее второй половине — огромный вырост в виде мешка. Кишка эта слишком длинна, чтобы уместиться внутри личинки в прямом виде. Она образует петлю, и эта петля вместе с выростом-мешком помещается в «горбу» личинки. На границе средней и задней кишки — четыре очень длинные тоненькие трубочки: мальпигиевы сосуды. Вторая половина задней кишки — прямая кишка, очень толстая, растянутая содержимым. Это своего рода вместительный амбар, в котором собираются отбросы пищеварения, склад, всегда готовый доставлять цемент.

Личинка поедает изнутри стены своего жилья-груши. Постепенно образуется ячейка-пещерка, увеличивающаяся по мере роста личинки. Начав есть грушу с основания шейки, личинка продвигается вглубь груши. Она оставляет нетронутой лишь тонкую стенку: защиту внутренности груши от высыхания. Сзади личинки — свободное пространство, и здесь она устраивает склад своих испражнений. Выедая внутренность груши перед собой, личинка заполняет пустоту сзади себя. Стенки ее ячейки все время образованы впереди пищей, сзади испражнениями. По мере того как растет личинка и уменьшается съедобная часть груши, ячейка как бы передвигается от шейки к основанию груши. Через тридцать–тридцать пять дней личинка достигает полного роста, и теперь ячейка находится близ основания груши.

Пир окончен. Наступило время окукливания. Лопаточка и цемент пускаются в работу. Теперь личинка не занимается починкой, она увеличивает толщину нижней, самой тонкой стенки. Заодно она сглаживает все неровности стенок ячейки, и они выглядят полированными. Штукатурка твердеет, и личинка оказывается в очень прочном сундучке: его не сразу разобьешь даже ударами камня. Жилище готово. Личинка линяет и превращается в куколку.

Проходит около месяца, и оболочка куколки сброшена, появляется жук. Он бледный, чуть желтоватый, его покровы очень мягки и еще не приобрели своей черной окраски. Около месяца нужно, чтобы жук окреп, а покровы его почернели. Обычно вполне окрасившийся жук появляется в августе. У нас, на юге, этот месяц почти всегда сухой и жаркий.

Если дождей нет, то стенки «сундучка» так высыхают, что выглядят вроде кирпичных. Как выберется жук из такого помещения?

Я собираю такие коконы-сундучки, похожие на камень, — так они высохли. Кладу их в коробки. Где раньше, где немного позже слышится царапанье: жуки пытаются выбраться наружу. Проходит два-три дня, жуки остаются в сундучках. Прихожу на помощь двоим: концом ножа делаю в сундучке отверстие. По-моему это облегчит жуку выход наружу. Ничуть! Через две недели во всех сундучках воцаряется тишина: жуки погибли. Крохотная щепотка пыли — вот и все, что удалось соскрести молодому жуку с каменной стенки.

Другие коконы я обернул в мокрые тряпки и положил в стеклянную банку. Когда они пропитались влагой, я развернул их и оставил лежать в той же банке, хорошо закрытой. Такие коконы жуки взламывают, толкая их изнутри. Приподнявшись и упершись ногами, скарабей надавливает спиной на стенку кокона, и она разваливается. Другие жуки скоблят стенку кокона, она крошится, открывается выход наружу.

Все скарабеи освободились: им доставили свободу несколько капель воды. Для их выхода из коконов необходим дождь. Нет его, и жуки остаются заключенными в своих «сундучках». В сентябре, при первых же дождях, предвестниках осени, скарабеи покидают свои подземные пещерки.

 

^{Садок для скарабеев.}

 

Я разломал в августе кокон, услышав, как в нем шевелится пленник. Посаженный в садок, жук не стал есть, хотя я и предложил ему богатое угощение. Он вскарабкался на проволочную сетку колпака и уселся на самом свету, наслаждаясь солнцем. Что происходит в маленьком мозгу навозника во время этой первой солнечной ванны? Вероятно, ничего. Его ощущения — это благополучие цветка, распускающегося под лучами солнца.

Наконец жук проголодался. Он готовит навозный шар по всем правилам. Роет норку-столовую. Никто не учил его этому, и все же он в совершенстве владеет своим искусством. Жизненный опыт ничего не прибавит к его способностям.

Шар внесен в столовую. Норка закрывается: жук начинает свой первый обед.

Счастливое создание! Не видев никогда, как работают тебе подобные, никогда и ничему не учившись, ты знаешь свое ремесло. И оно обеспечивает тебе спокойствие и пищу, которые с таким трудом достигаются в человеческой жизни.

 

РОГАТЫЕ КОПРЫ

 

Испанский копр

 

У самцов навозников копров длинный рог на голове — признак, по которому их легко узнать. В моей местности встречается испанский копр — самый большой и самый красивый навозник после скарабея. Он толстый и круглый коротыш, у него короткие нот и медленная походка. Уже по внешности жука можно догадаться, что он не любитель путешествии и не станет катать шары: ноги коротки для такой работы. И правда, копр — домосед. Найдя в сумерки или ночью кучку навоза, он тут же, под ней, роет норку, натаскивает в нее охапки корма. Огромный бесформенный ком пищи — красноречивое доказательство прожорливости жука. Жук не покидает норки, пока не съест всего своего запаса. Когда кладовая опустеет, копр выйдет наружу и полетит — вечером — на поиски кучки свежего навоза. Снова будет вырыта норка и заполнена пищей. Снова впереди несколько дней непрерывного обеда.

 

^{Испанский копр: самец и самка. (Нат. вел.)}

 

В мае, самое позднее в июне, самка копра откладывает яйца. Теперь неразборчивый обжора, евший любой навоз, становится очень капризным. Для личинок нужен мягкий овечий помет, отложенный одним куском. Как бы ни был велик этот кусок, жук зароет его в землю весь, без остатка. Он роет норку тут же, под пометом: нет ни путешествий, ни катания шаров. Норка для помещения будущей семьи — просторное подземелье, вырытое на глубине около двадцати сантиметров. Здесь гораздо просторнее, чем в той временной столовой, в которой пирует жук.

Следить за копром на свободе не так уж трудно, но такие наблюдения всегда отрывочны. Садок удобнее, а копр в нем хорошо приживается.

Последим раньше всего, как копр заготовляет провизию. Жук появляется на пороге норки в сумерках. Провизия тут же, перед входом в норку. Готовый скрыться при малейшей тревоге, жук подходит к кучке навоза. Роет головой и передними ногами, набирает небольшую охапку и, пятясь, скрывается в норке. Не проходит и двух минут, как он снова выходит наружу. Он все так же осторожен и, прежде чем покинуть норку, шевелит маленькими веерами усиков, словно принюхиваясь.

До кучки навоза всего пять–семь сантиметров, но решиться дойти до нее не так легко и просто. Копр предпочел бы, чтобы припасы находились над входом в норку, служили крышей его жилищу. Тогда можно было бы избежать опасных прогулок под открытым небом. Но я решил иначе: мне удобнее наблюдать, когда провизия не закрывает норки. Мало-помалу трусишка успокаивается и начинает работать. Бо́льшую часть ночи он таскает в норку охапки навоза. В следующие дни я его уже не вижу: провизии запасено достаточно, и жук не покидает норку.

Подождем несколько дней. Пусть копр займется своей добычей.

 

^{Испанский копр в норке на своем запасе навоза. (Уменьш.)}

 

Проходит пять-шесть дней. Я разрываю землю в садке, открываю норку. Это просторное помещение с почти ровным полом и низким неправильным сводом. В одном из углов дыра: ход на поверхность почвы. Стены тщательно утрамбованы и достаточно прочны: при раскапывании норки не обваливаются. Видно, что жук много времени и сил затратил на отделку помещения: его временные столовые были сделаны гораздо небрежнее. В такой комнате я нахожу в это время всегда одно и то же: огромный ком навоза, гигантскую булку, заполняющую все помещение, кроме узкого прохода кругом. У булки нет постоянной формы, это более или менее округлый комок: яйцевидный, круглый, плоский, сплющенный. Ее поверхность всегда гладкая и слегка выпуклая. Ошибиться нельзя: мать собрала в один округлый ком все притащенные сверху охапки навоза.

Я много раз заставал копра за работой месильщика. Ползая по выпуклой поверхности, он утаптывает, уплотняет булку. Но стоило мне лишь взглянуть на эту любопытную сцену, и булочник тотчас же сползает с булки и забирается под нее.

Жук долго возится со своей булкой. Проходит около недели, а он все утаптывает и приглаживает ком навоза — громадину, иной раз достигающую десяти сантиметров длины. Заботы жука показывают, что дела с булкой не так просты, как можно подумать. Булка еще не булка, а только хорошо вымешанное тесто. Булочник, вымесив тесто, помещает его в квашню. В большой порции теста развивается больше теплоты, и тесто бродит сильнее. Все свои охапки навоза копр соединяет в один большой ком, тщательно вымешивает его, заготовляет временную булку. Пройдет несколько дней, и навозное тесто изменится, станет плотнее. На это нужно около недели, и жук ждет.

Когда тесто готово, булочник разделяет его на куски, и каждый ком превращается в хлеб. Точно так же поступает и копр. Головой и передними ногами он отделяет от булки комок нужной величины. Он делает это сразу, и ему не приходится ни увеличивать, ни уменьшать этот кусок. Затем, обхватив комок короткими ногами, жук начинает надавливать на него. Передвигаясь и надавливая, копр постепенно придает комку форму шара. Проходят сутки, и бесформенный комок становится правильным шариком, со сливу величиной.

 

^{Навозный шар испанского копра. (Уменьш.)}

 

В подземелье очень тесно, и всю работу жук проделывает не сходя с места. Он долго поправляет уже готовый шар, проводит по нему и тут и там лапкой, сглаживает самые мелкие неровности. К концу второго дня работа заканчивается. Мать взбирается на шарик, проделывает в его верхушке небольшое углубление и откладывает сюда яичко.

 

^{Шар испанского копра перед помещением в него яйца. (Уменьш.)}

 

Над яичком устраивается свод. Жук медленно отворачивает края углубления, немного подчищает их и вытягивает кверху. Это очень деликатная работа: достаточно неосторожного движения, и яичко будет повреждено. Мать долго возится с укупоркой яичка. По временам она прерывает свою работу и сидит с пригнутой головой, словно прислушиваясь к тому, что делается внутри шарика.

Работа закончена. Шар теперь превратился в короткое яйцо, вытянутый конец которого обращен кверху. В этом конце помещается колыбель с яичком жука. На изготовление вытянутого конца шара уходит около суток. В общем, чтобы изготовить шарик, отложить яичко, придать шару яйцевидную форму, копр тратит до четырех суток, а то и больше.

Изготовив первый шар, жук отделяет от булки новый кусок и лепит новый шарик. Остатка хватает для третьего шарика, иногда хватает и на четвертый. Больше четырех шаров я никогда не видел, если у жука был лишь тот запас навоза, который он натащил в свое подземелье.

Яйца отложены. Подземелье заполнено тремя или четырьмя яйцевидными шарами, поставленными один возле другого, острым концом вверх. Что сделает теперь мать? Уйдет, чтобы поесть после долгой голодовки? Подумавший так, ошибется. Мать остается около шаров. Она ничего не ела с того дня, как начала лепить булку. Жук голоден, но он не тронет пищи, заготовленной для его потомства.

Уйти из норки, найти навоз? Нет! Копр остается в подземелье и стережет свое потомство. С конца июня уже трудно находить норки испанского копра: внешней приметы нет, холмики выброшенной из них земли размыты дождем. Немногие норки мне удается обнаружить, и в них я всегда нахожу мать. Она сидит и дремлет возле своих шаров, внутри которых кормятся уже почти взрослые личинки. Мои садки подтверждают то, что я вижу на полях: мать не отлучается от шаров.

В сентябре, при первых осенних дождях, новое поколение копров выходит наружу, и матери тоже покидают подземелье. Мать познакомилась со своим потомством. Редкое явление среди насекомых.

Мои садки сообщают мне еще одну новость. В каждый садок я помещаю по паре копров — самца и самку. Они зарываются в землю и начинают натаскивать в свое подземелье охапки навоза. Проходит около двух недель, и самец вылезает на поверхность. Садок небольшой, в нем тесно, и самец не может вырыть себе отдельную норку. Едва прикрывшись песком или остатками навоза, он остается на поверхности. Это он-то, обитатель подземелий, так любящий мрак и свежесть подземных комнат. Три месяца проводит самец на воздухе, на свету и в сухом месте. Он не зарывается поглубже: там, в глубине, семейная комната. Этому копру можно поставить хорошую отметку за поведение: он с уважением относится к детской комнате.

 

^{Испанский копр и его шары в норке. (Уменьш.)}

 

Садки для копров устроены так же, как и для скарабеев. И я подсматриваю, чем занята мать, оставшаяся с шарами. Эти шары занимают почти все подземелье, оставляя лишь узкие проходы. От первоначальной булки уцелело лишь несколько крошек навоза: еда для голодной матери. Но она всецело занята шарами и не заботится об еде. Жук ползает от шара к шару, подправляет их, хотя я и не вижу ничего, что требовало бы исправлений. Очевидно, грубый панцирь жука чувствует лучше, чем мои глаза видят. Может быть, жук находит едва заметные трещинки, которые нужно зачинить. Если я его тревожу, копр, потирая кончик брюшка надкрыльями, издает едва слышные звуки.

Мне кажется, что я понимаю, почему так старательно мать ухаживает за шарами. В норке скарабея только одна груша: большого запаса навоза им не дотащить. Для каждого шара, для каждого яичка он роет особую норку. При таких бродячих нравах присмотр за норками и шарами невозможен. Груша начинает трескаться, покрывается плесенью. Я уже говорил, как личинка чинит свою грушу.

У копра иные повадки. Он не перетаскивает далеко своих запасов, а прячет их тут же, на месте. В одной норке он может собрать запас провизии, достаточный для всего его будущего потомства. Мать может остаться в норке; ее работа по изготовлению шаров и откладыванию яиц закончена: она ничем не занята. Находящиеся под присмотром шары не трескаются: мать тотчас же заделывает всякую мельчайшую трещинку. Ни один шар не покрывается плесенью. Но стоит мне унести эти шары от матери, и с ними происходит то же самое, что с грушами скарабея.

Вот два примера. Я беру два шара и кладу их в жестяную коробку, чтобы они не высохли. Не прошло и недели, как шары заплесневели. Тогда я возвращаю их матери. Проходит всего час, и плесень исчезает. Даже в лупу нельзя найти ее следов, а она была густой. Лапки жука все соскребли, и поверхность шара снова гладка и чиста.

 

^{Разрез через шар испанского копра: яйцо в колыбельке. (Уменьш.)}

 

Другой опыт серьезнее. Кончиком перочинного ножа я взламываю верхний конец шара и открываю яйцо. Такой пролом может иногда случиться и в природе. Возвращаю матери поврежденный шар. Она принимается за работу, и вскоре от пролома не остается никаких следов. Я делаю проломы во всех четырех шарах. Жук с удивительной быстротой приводит все в порядок. Да, с такой надзирательницей невозможны вздутия и трещины, так портящие груши скарабея.

Четыре шара... Это все, что можно получить из большой навозной булки. Значит ли это, что жук откладывает всего четыре яйца? Я думаю, что часто их бывает и меньше — три, два, иногда всего одно. Возможно, что число яиц ограничивает теснота помещения. Три или четыре шара загромождают все подземелье, места для новых шаров нет. Домоседка-мать не выроет второй норки: для этого пришлось бы покинуть первую. Нельзя и увеличить помещение: потолок может обвалиться.

Ну, а если вмешаться в это дело? Увеличится ли тогда количество шаров? Да, их может оказаться почти вдвое больше. Мой опыт очень прост. В одном из садков я отбираю у матери три или четыре шара, как только она окончит лепить их. От ее запаса провизии ничего не осталось, но я заменяю его другим, приготовленным мною самим. Превратившись в булочника, я старательно мешу навоз, и моя булка не хуже сделанной жуком. Не смейтесь, читатель, над моей булочной: наука все очищает. Жук принимает мою булку без возражений и принимается за изготовление новых шаров. Появляются еще три шара, а всего эта мать сделала семь шаров. Это очень большое число, но в одном из опытов я добился еще большего. Отнимая у самки шары по мере их изготовления и пополняя запасы навоза, я однажды получил замечательный результат. Жук работал около сорока дней, пытаясь заполнить подземелье шарами. Только летние жары, останавливающие жизнь своим зноем и засухой, вызвали прекращение работы. Теперь мои булки в пренебрежении: матерью овладевает оцепенение, и она отказывается от работы. Зарывшись в песок возле последнего шара, она ожидает там наступления сентябрьских дождей. Эта самка сделала тринадцать шаров. Все они прекрасно вылеплены, и в каждый отложено по яйцу. Тринадцать шаров вчетверо больше обыкновенного числа яиц.

В природе ничего подобного не встретишь. Там нет добровольного булочника, который положил бы в подземелье копра новую булку или хотя бы увеличил запас навоза над норкой. Кучка помета овцы не велика, и много шаров из нее не изготовишь. И количество навоза в одной кучке, и размеры подземелья — все это ограничивает число шаров. И вот вывод: маленькая семья у испанского копра — результат недостатка пищи. Самка могла бы отложить яиц по крайней мере вдвое больше.

Плодовитость у испанского копра сильно ограничена: пара имеет всего трех–четырех, иногда даже только двух потомков. И все же эти жуки благоденствуют не менее, чем очень плодовитые насекомые, и испанский копр совсем не так редок. Недостаточная плодовитость восполнена материнскими заботами. У насекомых, оставляющих на произвол судьбы сотни и тысячи яиц, бо́льшая часть их потомства погибает. У копра мать охраняет потомство, и обычно все яйца дают жуков.

О личинке испанского копра ничего интересного не расскажешь. Если не считать мелких подробностей, то ее история — это история личинки скарабея. Живет она месяц, полтора. Куколка появляется к концу июля, сначала она вся янтарно-желтая, потом красная, как смородина. Месяц спустя появляется жук. Вначале он совсем бледный, дней через пятнадцать чернеет. Теперь копр готов к выходу. Наступил конец сентября, выпало несколько дождей. Они размягчили пересохшую почву и коконы, в которых сидят жуки. В моих садках эти коконы так тверды, что жуки не могут проломить их стенки. Как и в случае со скарабеями, я помогаю им. И вот жуки вышли. Вместе с матерью они принимаются за еду. Для матери эти минуты — окончание долгого поста, для молодых копров — первый обед.

Теперь мать совершенно равнодушна к своему потомству: отныне всякий сам по себе. Но не забывайте ее забот в течение четырех минувших месяцев. Я не знаю другой такой матери среди жуков.

 

 

Лунный копр

 

Лунный копр поменьше испанского и менее требователен: живет и в странах с более суровым климатом. У нас он очень редок: слишком здесь сухо, и скудна пища. Моя дочь Аглая выручает меня. Она присылает мне из Турнона шесть пар этих жуков. Копры помещены в тот самый садок, в котором год назад работал испанский копр. Переселенцы чувствуют себя хорошо и принимаются за свои дела.

 

^{Лунный копр: самец и самка (x 1,5).}

 

В июне я делаю первые раскопки. Я в восторге от того, что мне открывает мой нож, режущий землю отвесными ломтями. Каждая пара копров вырыла по великолепной подземной комнате. Такой просторной комнаты, столь смело сделанного потолка-свода я не встречал ни у испанского копра, ни у скарабея. В длину это жилище достигает почти двадцати пяти сантиметров, но оно очень низкое: до потолка всего шесть-семь сантиметров.

 

^{Лунный копр в норке с шарами. (Уменьш.)}

 

По размерам помещения и его содержимое. Это булка с ладонь величиной и умеренной толщины. Форма ее разнообразна: овальная, изогнутая в виде боба или почки, звездчатая с короткими выступами, вытянутыми словно языки. Постоянно одно: во всех шести комнатах возле навозной булки находятся и самец, и самка. Столь продолжительная семейная жизнь показывает, что у лунного копра и самец принимал участие в рытье подземелья, в заготовке провизии и доставке ее в жилье. Праздный лентяй ушел бы на поверхность земли. Значит, здесь отец — усердный помощник, и его помощь самке, по-видимому, еще продолжается. Мы это увидим.

Милые жуки! Мое любопытство разрушило ваше жилье. Но, может быть, вы снова сделаете и исправите то, что я напортил? Я положу новые запасы пищи, а вы ройте новые норки и спускайте в них то, чем замените украденную мной булку. Сделаете ли вы это? Я надеюсь.

Месяц спустя, во второй половине июля, я делаю второй осмотр. Мои надежды не обмануты. Снова вырыты просторные подземелья, пол в них и часть стен устланы мягким навозом. Оба родителя на месте. Более боязливый отец старается скрыться, но мать остается неподвижной на своих шарах. У этих шаров яйцевидная форма слив. Они похожи на шары испанского копра, но поменьше размерами. Зная малое количество шаров у испанского копра, я поражен тем, что вижу здесь. В одной комнате я насчитал до восьми шаров, уложенных рядом и обращенных вверх суженными концами. Подземелье очень просторное, но оно так загромождено шарами, что едва остается место для родителей. Оно похоже на птичье гнездо, совершенно заполненное яйцами.

Польза от участия в работах отца очевидна, когда нужно рыть подземелье и собирать запасы. Она менее понятна, когда мать разделяет булку на части и занимается отделкой и полировкой шаров. Я пробовал выяснить, участвует ли самец в этих работах: поместил пару копров в стеклянную банку, прикрытую картонным колпаком. Быстро снимая колпак, я захватывал самца сидящим на шарах почти так же часто, как и самку. Но самка в таких случаях не прекращала своей работы, самец же тотчас сваливался с шаров и старался спрятаться между ними. Он так спешит укрыться от света, что его невозможно увидеть за работой. Впрочем, если он не доказал мне своих способностей, то уже само его присутствие на шарах говорит о них. Для сонного лентяя шары — мало удобное место, а виденное мной показывает, что самец почти соперничает с самкой в домашних хлопотах.

 

^{Личинка лунного копра (x 2).}

 

У испанского копра работает только мать, и в его жилье самое большее четыре питомца. В подземелье лунного копра вместе живут и работают оба родителя, и здесь питомцев вдвое больше. Такая семья требует не только двойного ухода, но и двойного количества пищи. Припомним, как копры добывают провизию. Они поселяются под кучкой навоза и тащат в свое подземелье охапку за охапкой. Испанский копр пользуется овечьим пометом. Он очень хорош, но его кучка слишком мала. Она доставит пищу для двух-трех, самое большое для четырех личинок.

Лунный копр действует иначе. Кучка помета рогатого скота — большой склад провизии. Здесь хватит, чем накормить и более многочисленное потомство.

 

НАВОЗНИКИ ГЕОТРУПЫ

 

Предсказатели погоды

 

Дожить до завершения годового круга развития и появления молодого жука, увидеть себя окруженным своим потомством — редкое явление в мире насекомых. Одиночная пчела умирает, заполнив медом свои горшочки. Бабочка умирает, как только пристроит свои яички. Умирает, рассеяв под камнями яйца, одетая в блестящий панцирь жужелица. Только у общественных насекомых мать видит свое потомство. Можно сказать, что это почти закон: насекомое, если оно не принадлежит к числу общественных, с первого же дня рождения — сирота.

По какой-то неожиданной странности многие из скромных жуков-навозников ускользают от этого закона. Среди навозников нередки случаи, когда родители и дети встречаются друг с другом, живут под одной кучей навоза. Большинство навозников сравнительно долговечны и часто доживают до того дня, когда их потомство становится жуками. К числу таких навозников принадлежат и геотрупы.

 

^{Геотруп навозный. (Нат. вел.)}

 

В моей местности встречаются четыре вида геотрупов. Самый обычный из них — геотруп навозный, или геотруп обыкновенный. Он великолепного аметистово-фиолетового цвета снизу, темно-синий или зеленоватый, почти черный сверху.

 

^{Навозные жуки и мухи на коровьем навозе.}

 

Я хочу узнать, сколько навоза может закопать геотруп за один прием. Около солнечного заката я предлагаю моим пленникам изрядную кучу помета, оставленную только что прошедшим мимо моего дома мулом. В общем садке у меня двенадцать геотрупов. На следующее утро в садке пусто: все исчезло под землей. Я могу сделать почти точный расчет: каждый из жуков зарыл около кубического дециметра навоза. Это огромная работа, особенно если принять во внимание умеренную величину жука и рытье норки для провизии. И все это было проделано в течение одной ночи.

Сделан хороший запас навоза. Будут ли жуки спокойно сидеть в норке? Ну, нет. Погода хорошая, и в сумерки мои геотрупы выходят из норок. Я слышу, как они ползают, жужжат и бьются о стенки садка. Днем я собрал такой же обильный запас навоза, как и вчера, и положил его в садок. За ночь он исчез, и утром поверхность земли в садке чиста. Так продолжалось бы много дней: стояла бы хорошая погода и хватало бы у меня навоза. Сколько бы ни было провизии в норке геотрупа, он покидает ее вечером. При последних лучах заходящего солнца начинаются поиски новой добычи. Инстинкт собирателя сильнее голода: вечером жуки покидают свои запасы и летят за новыми. Бо́льшая часть собранного так и остается в покинутой норке. Уровень почвы в моих садках быстро повышается: столько натаскивают жуки навоза в почву. Они зарывают гораздо больше, чем это нужно для их пропитания. Геотруп — хороший санитар и прилежный собиратель удобрений. Тысячные армии геотрупов очищают поверхность почвы от навоза, и этот же навоз удобряет почву: геотрупы делают два дела сразу. Но у них есть и еще одна специальность.

Геотрупа можно посчитать предсказателем погоды, он еще и метеоролог.

В деревнях у нас есть такая примета: если навозные жуки летают низко, то завтра будет хорошая погода. Оправдывается ли эта примета? Кому лучше поверить — сообщениям метеорологической станции или жукам-навозникам? Мои садки должны ответить на этот вопрос. Всю осень я слежу за геотрупами и попутно отмечаю состояние погоды.

 

^{Летящий геотруп. (Нат. вел.)}

 

Свои норки геотрупы покидают только при заходе солнца. При его последних лучах, если погода теплая и тихая, они, громко гудя, низко летают и ищут свежий помет. Найдя подходящую кучку, жук опускается, залезает под нее и большую часть ночи проводит, зарывая навоз в землю. Так за одну ночь исчезают кучки помета, оставленные скотом на выгонах. Но для этого необходимо одно условие: погода должна быть теплой и тихой. В дождь геотрупы сидят в норках, там же они скрываются в ветер и холод.

Подробности, занесенные в мою книжку, можно сгруппировать в три общих случая.

Первый случай. Великолепный вечер. Геотрупы в садке волнуются, желают летать. На другой день — прекрасная погода. Это совсем простой случай: сегодняшняя погода — продолжение вчерашней. Если геотрупы не умеют предсказывать лучше, то не заслуживают своей славы.

Второй случай. Снова прекрасный вечер. По моему, завтра будет хорошая погода. Но геотрупы не покидают своих норок. Кто прав? Жуки. Ночью начинается дождь, он продолжается и часть следующего дня.

Третий случай. Небо в тучах, дует южный ветер. Принесет ли он и дождь. Мне кажется, что да. А между тем геотрупы шумят и пытаются летать по садку. Их предсказание правильно: тучи рассеиваются, и погода на другой день прекрасная.

Таковы общие выводы трехмесячных наблюдений. Каким бы ни было небо, геотрупы предсказывают погоду — плохую или хорошую. Они предсказывают точнее барометра и ошибаются реже метеорологических станций.

 

^{Фабр наблюдает геотрупов в садке.}

 

Закончу одним замечательным случаем. 12, 13 и 14 ноября 1894 года геотрупы в моем садке чрезвычайно волновались. Я никогда еще не видел их столь оживленными. Они ползали по проволочной сетке, взлетали, падали, ударившись о решетку, снова взлетали... Против своего обыкновения они беспокойно ползали до поздней ночи. Из-за чего вся эта суматоха? После нескольких дней, исключительно теплых для этого времени года, поднялся южный ветер с неизбежным дождем. 14-го вечером тучи затянули небо, и за несколько часов до этого геотрупы буквально бесновались. В ночь на 15-е ветер стих, небо стало однообразно серым. Начался монотонный дождь, прекратившийся только 18-го. Предчувствовали ли этот дождь геотрупы, так беспокоившиеся еще 12-го? По-видимому, да. Но перед обычным дождем эти жуки обычно не выходят из своих норок. Нужны были еще какие-то события, чтобы так взволновать их. Разгадку приносят газеты. 12-го ноября на севере Франции разразилась сильнейшая буря. Ее отголоски достигли и моей местности. Резкий скачок барометра геотрупы отметили своим поведением. Умей я их понять, они раньше газет сообщили бы мне о буре. Случайно ли это совпадение или же перед нами связь причины со следствием? Данных мало, а потому мне приходится ограничиться вопросительным знаком.