Взаимное внимание: доверие и сотрудничество

Благодаря исследованиям в сфере экспериментальной экономики мы сейчас понимаем, какие факторы обеспечивают продолжение сотрудничества. В принципе успешное сотрудничество — это маленькое чудо, ведь если почти все остальные сотрудничают друг с другом, то любая задача будет решена и без моего участия: так зачем же мне нести издержки этого участия? В случае почти всеобщего сотрудничества у каждого индивидуума появится сильный стимул к «жизни на халяву», и потому сотрудничество обычно бывает нестабильным. Выясняется, что продолжение сотрудничества обеспечивается не одним лишь массовым проявлением доброй воли. Ключевым ингредиентом служит наличие достаточно большого числа тех, кто работает усерднее других. Плоды их усердия позволяют наказывать уклоняющихся от сотрудничества. В большинстве современных обществ люди проявляют все меньше склонности к тому, чтобы оценивать чужое поведение. Однако мы можем позволить себе роскошь благодушия лишь при наличии людей, не склонных к сантиментам и трезво мыслящих. Наказания стоят дорого, поэтому люди готовы прибегать к ним лишь тогда, когда в достаточной мере прониклись не только благодушием, но и возмущением в адрес «халявщиков». Сотрудничество является делом непрочным, потому что если достаточно большому числу людей удается уйти от наказания, то рациональной стратегией становится отказ от сотрудничества. Роль героев, исполняемая людьми, наказывающими за уклонение от сотрудничества, в свою очередь, создает возможность появления абсолютных злодеев. Мелкие злодеи — это люди, не участвующие в сотрудничестве, а сверхзлодеи — люди, наказывающие героев. Опять же, поскольку наказание весьма затратно, то систематическое удовлетворение от наказания героев можно получить лишь в том случае, если существуют люди, возмущающиеся не теми, кто подрывает сотрудничество, а теми, кто принуждает к нему других. С какой стати кто-то может стать носителем такой извращенной морали? Во-первых, причиной этого может стать идеологическая оппозиция к сотрудничеству, вызванная верой в высшую ценность индивидуализма, заставляющей видеть в лицах, пытающихся навязать сотрудничество, врагов свободы. Но для нас более важна возможность того, что некоторые люди воспринимают наказание как покушение на свою честь, даже если они виновны в предъявляемых им обвинениях. Более того, некоторые люди могут ощущать непреодолимую личную преданность другим людям, даже если те — «халявщики», и, соответственно, возмущаться попытками наказать их за такое поведение.

Доверие и желание сотрудничать не возникают сами по себе. Они не являются врожденными признаками «благородного дикаря», которого испортила цивилизация: в этом отношении Жан-Жак Руссо пал жертвой вопиющего заблуждения. Факты свидетельствуют ровно об обратном: доверие и готовность к сотрудничеству за пределами семьи приобретаются вместе с прочими полезными склонностями, накапливающимися в современном процветающем обществе. Бедные общества бедны еще и потому, что не обладают этими склонностями. Каким образом поддерживается отсутствие доверия, раскрывается в двух новых блестящих исследованиях, посвященных Африке. Одно из них опирается на кропотливую реконструкцию далекого африканского прошлого, произведенную историками за последние десятилетия. В совокупности историками зафиксировано более 80 кровавых межгрупповых конфликтов, произошедших до 1600 года. Тимоти Бесли и Марта Рейнал-Квероль попытались обозначить каждый из этих конфликтов его географическими координатами и выяснить, как они коррелируют с современными конфликтами23. Эта корреляция оказалась поразительно сильной: насилие более чем четырехвековой давности проявляет тревожную склонность к повторению в наши дни. Какой механизм отвечает за эту долговечность насилия? Исследователи предполагают, что механизмом передачи насилия служит отсутствие доверия, порождаемое насилием и сохраняющееся спустя многие десятилетия. Нежелание идти на сотрудничество может усиливаться своим собственным кодексом чести — вендеттой, требующей отвечать злом на зло. Вендетты являются типичной чертой клановых сообществ. В историческом плане кланы представляли собой наиболее распространенную основу социальной организации, и во многих бедных странах такая ситуация сохраняется по сей день24. Как показывает Стивен Пинкер, вендеттам свойственна склонность к нарастанию, потому что причиненное зло систематически преувеличивается пострадавшими и преуменьшается обидчиками, в силу чего возмездие, являющееся обоснованным в глазах ранее пострадавших, воспринимается его очередными жертвами как новое зло25. С вендеттами можно покончить лишь совершенно отказавшись от кодекса чести. Классический пример такого отказа — прекращение дуэлей в Западной Европе в XIX веке: он завершился культурной революцией, после которой дуэли стали выглядеть нелепостью.

Еще одно новое исследование посвящено наследию африканской работорговли. В то время как межплеменные конфликты ведут к краху доверия в отношениях между группами, работорговля уничтожила доверие внутри групп: нередко люди продавали работорговцам членов своих собственных семей. Натан Нанн и Леонард Уанчекон показывают существование соответствия между интенсивностью работорговли прежних столетий и современным низким уровнем дохода на душу населения26. Механизмом этой связи опять же является хроническое отсутствие доверия.

Среди хорошо известных мне обществ едва ли не наиболее низкий уровень доверия наблюдается в Нигерии. Сама по себе Нигерия — энергичная, живая страна, а ее жители трудолюбивы и находчивы. Но при этом нигерийцы радикально, принципиально не доверяют друг другу. Оппортунизм, ставший неотъемлемой чертой типичного нигерийца, является результатом десятилетий, если не столетий, в течение которых доверие было донкихотством. При этом он никак не связан с бедностью: в Нигерии я обычно останавливаюсь в хороших отелях, где не бывает бедных постояльцев. Тем не менее в моем номере всегда висит уведомление: «Уважаемые гости! Перед вашим отъездом все содержимое вашего номера будет проверено по списку» — администрация отеля знает, что в противном случае уважаемые гости унесут из номера все, что смогут. Более серьезным аспектом оппортунизма нигерийского общества служит то, что нигерийцы не могут застраховать свою жизнь — по той причине, что вследствие оппортунизма соответствующих должностных лиц там совсем не нужно умирать для того, чтобы получить свидетельство о смерти. В течение какого-то времени эта ситуация была очень привлекательной для тех нигерийцев, в чьих глазах крупный куш более чем компенсировал угрызения совести, вызванные получением страхового полиса. Но после того как таких людей стало слишком много, хрупкое соглашение, на котором основывается страхование жизни, развалилось. Очевидно, в данном случае корень проблемы скрывался в неготовности врачей соблюдать профессиональные нормы.

Если уровень доверия заметно различается от общества к обществу, то будет различаться и тактика, используемая людьми в играх, требующих сотрудничества. Недавно этот факт подтвердился в ходе игровых экспериментов27. Группа исследователей организовала в шестнадцати странах мира одну и ту же игру, проводившуюся в стандартных лабораторных условиях силами университетских студентов. По результатам этих игр выяснилось, что в некоторых странах катастрофически многочисленны сверхзлодеи. Предпринимавшиеся героями попытки наказывать «халявщиков» вызывали возмущение и наказание самих героев. Далее исследователи задались вопросом о том, существует ли систематическая связь между этими различиями в поведении и наблюдаемыми особенностями тех стран, в которых жили студенты. В непосредственном плане различия в поведении были связаны с различиями в количестве социального капитала — иными словами, с уровнем доверия. Однако тот, в свою очередь, мог быть связан с различиями в уровне правозаконности. В тех странах, в которых наблюдался дефицит правозаконности, люди вели себя оппортунистически и не доверяли друг другу, а потому в играх с использованием сотрудничества были склонны брать на себя роль сверхзлодеев. Подозреваю, что эти различия в уровне правозаконности восходят еще дальше — к разнице между моралью, основанной на верности клановой чести, и моралью, основанной на просвещенческой концепции хорошего гражданина. По меркам Просвещения сверхзлодеи должны быть людьми бессовестными, однако с точки зрения клановой верности они ведут себя вполне нравственно. Отметим, что это не оправдывает сверхзлодеев. Нравственный релятивизм разбивается о барьер абсолютной экономической истины: доверие способствует социальному сотрудничеству, являющемуся одним из оснований процветания.

Культуры мигрантов

Итак, и взаимное внимание, и доверие, и нетерпимость к «халявщикам» — все это служит опорой для общества, в котором существуют равенство и сотрудничество. Какое отношение это имеет к миграции? Мигранты приносят с собой не только человеческий капитал, созданный в их родных обществах; вместе с ним они приносят нравственные нормы своих обществ. Так, нет ничего удивительного в том, что нигерийские иммигранты ведут себя недоверчиво и оппортунистически по отношению к другим обществам. В своей классической работе, посвященной культурным различиям, Рэй Фишман и Эдвард Майгел проанализировали уплату штрафов за неправильную парковку дипломатами в Нью-Йорке28. В рассматриваемый период дипломаты имели юридический иммунитет от штрафов и потому склонность к отказу от их уплаты определялась исключительно личными этическими стандартами. Фишман и Майгел выяснили, что при колоссальных различиях между поведением дипломатов из разных стран оно вполне соответствовало уровню коррупции в той стране, откуда прибыл конкретный дипломат, вычисленному по стандартной методике. Дипломаты привозили с собой свою культуру. Кроме того, авторы работы задавались вопросом, вело ли пребывание в Нью-Йорке к постепенному усвоению местных стандартов поведения: предполагалось, что в данном случае частота неуплаты штрафов постепенно сократится до очень низкого уровня, изначально преобладавшего среди дипломатов из стран со слабой коррупцией. Но в реальности наблюдалось обратное: дипломаты из сильно коррумпированных стран по-прежнему не платили штрафы, в то время как дипломаты из стран, слабо подверженных коррупции, тоже приобретали склонность к неуплате штрафов. Самая разумная интерпретация этих результатов сводится к тому, что дипломаты не усваивали нормы нью-йоркцев, вместо этого начиная усваивать нормы дипломатического сообщества. Культура страны происхождения отражается не только на отношении к уплате штрафов, но и на отношении к социальному перераспределению. Герт Хофстеде попытался проводить систематические измерения всевозможных культурных различий между странами мира29. Результаты его измерений коррелируют с достаточно тщательно измеренными различиями в наблюдаемом поведении — такими как уровень убийств. Таким образом, каким бы обескураживающим ни был этот вывод, существуют серьезные культурные различия, отражающиеся на важных аспектах социального поведения, а мигранты приносят с собой свою культуру.

Людям во всех обществах свойственно взаимное внимание по отношению к членам их семей, а в большинстве случаев также и по отношению к местным общинам, однако характерной чертой богатых обществ служит то, что взаимное внимание распространяется на значительно более крупную группу людей, а именно сограждан. Так, например, французы более склонны сотрудничать друг с другом и оказывать финансовую помощь согражданам, чем нигерийцы, и это служит основой для различных институтов и норм, позволивших Франции стать намного более богатой страной, чем Нигерия, и добиться по сравнению с ней большего равенства. Подобные различия в уровне взаимного внимания не являются врожденными: в далеком прошлом французы вели себя так же, как нигерийцы. Однако Франция сумела извлечь выгоду из ряда революций в мышлении, которые привели к постепенному изменению взаимоотношений между людьми.

Таким образом, влияние иммиграции отчасти зависит от ее масштабов, а отчасти — от того, насколько быстро иммигранты воспринимают нормы доверия, действующие в принимающем их обществе. Усваивают ли нигерийские врачи, работающие в Великобритании, нормы местных врачей, оглядываются ли они только друг на друга, следуя примеру дипломатов, или, в предельном случае, достаточно большой наплыв нигерийских врачей, сохранивших нигерийские привычки, приведет к развалу таких игр, основанных на координации, как страхование жизни? Сомневаюсь, что в каком-либо из богатых обществ миграция к настоящему моменту нанесла достаточно серьезный удар по всевозможным играм на основе сотрудничества. Впрочем, я не ставлю перед собой цель оценить миграцию прошлых лет: я лишь пытаюсь на основе наблюдаемых сегодня взаимоотношений предсказать возможные последствия ее дальнейшего ускорения.

Страны различаются в том, насколько успешно они создают условия для того, чтобы иммигранты и их дети усваивали нормы своего нового общества. В этом отношении одной из наиболее успешных стран является США. Дети, выросшие в США, почти неизбежно впитывают в себя американские ценности. Едва ли то же самое можно сказать о Европе. Напротив, у нас имеется все больше и больше фактов, говорящих об обратном: дети иммигрантов проявляют меньше склонности к усвоению местной национальной культуры, чем их родители. Насколько можно судить, в некоторых группах иммигрантов дети стремятся к самоидентификации, основанной на отличии от преобладающей вокруг них национальной идентичности. Каждый человек имеет несколько идентичностей — скажем, в качестве трудящегося, члена семьи, гражданина и т. д. Иммигранты, как и все другие, тоже могут обладать несколькими идентичностями. Однако их поведение зависит от соотношения между этими идентичностями. Например, можно сослаться на чрезвычайно любопытный эксперимент, в рамках которого исследователи проверяли знания американских женщин азиатского происхождения по математике, причем сперва подчеркивалась их идентичность в качестве уроженок Азии, а затем — в качестве женщин. Выяснилось, что женщины, в первую очередь идентифицирующие себя со своим азиатским происхождением, получают существенно более высокие оценки, чем женщины, в первую очередь идентифицирующие себя со своей принадлежностью к женскому полу30. В другой своей работе я уже разбирал экономическое значение идентичности на уровне фирмы31. Не уникальной для иммигрантов, но чрезвычайно распространенной среди них является тенденция к самосовершенствованию. Иммигранты сами отбирают себя из числа людей, питающих наибольшие чаяния в отношении самих себя и своих детей. Именно поэтому они готовы расстаться со своим прежним окружением. Такое отношение к имеющимся возможностям, как правило, делает их особенно усердными работниками. Так, мигранты и их дети могут открыть для себя, что сохранение иной идентичности — не препятствие к личному успеху. Это подтверждает и новое исследование, посвященное турецким иммигрантам во втором поколении, живущим в Германии32. Сперва немцы относились к турецким иммигрантам как к временным работникам, а затем избрали стратегию мультикультурализма. Совсем не удивительно, что ни первое, ни второе поколение иммигрантов так и не интегрировалось в основное немецкое общество. Исходя из этого факта канцлер Меркель недавно объявила политику мультикультурализма «полным провалом». Таким образом, Германия, несомненно, занимает одно из последних мест по такому показателю, как скорость ассимиляции мигрантов. В рамках данного исследования изучалось, повлиял ли выбор между германской и турецкой идентичностью, сделанный турецкими мигрантами во втором поколении, на их успехи в образовании и на уровень их занятости. Подход заключался в том, чтобы выяснить, на каком языке воспитывали этих мигрантов: на немецком или на турецком. Этот выбор языка, сделанный родителями, оказал сильное влияние на предпочтения их детей в плане самоидентификации: те, для кого первым языком стал турецкий, значительно чаще были склонны идентифицировать себя в качестве турков, и реже — в качестве немцев. Однако в той мере, в какой они впоследствии осваивали немецкий язык, это никак не сказывалось на их успехах в учебе и на занятости. Поэтому сами мигранты ничего не теряют от сохранения иной идентичности. Но в качестве членов общества иммигранты, отвергая национальную идентичность, несомненно, выбирают для себя позицию «посторонних». Это не играет роли в рамках узко определенного поведенческого пространства школы и работы, но может иметь значение в рамках такого широкого поведенческого пространства, как общество в целом с его неформальными общенациональными системами сотрудничества и политической поддержкой перераспределения, являющимися характерной чертой богатых обществ.

Процесс выбора молодыми людьми своей идентичности изучен слабо. До недавнего времени экономисты даже не считали этот вопрос вполне корректным: считалось, что предпочтения людей являются данностью, а поведение определяется стимулами, встающими перед людьми. Однако в последние годы общественные науки пришли к пониманию того важного факта, что люди копируют чужое поведение. По-видимому, причины этого обстоятельства скрываются в сфере неврологии: в середине 1990-х годов было обнаружено существование зеркальных нейронов, возбуждающихся и при совершении какого-то действия, и при виде того, как его выполняет кто-то другой33. По сути, копирование является для нейронов стандартной реакцией; поведение, избегающее копирования какого-либо действия, требует сознательного игнорирования команд, подаваемых зеркальными нейронами. Это не делает нас рабами чужих поступков, однако экспериментальная психология говорит о том, что нам свойственна прискорбно высокая внушаемость. Свидетель грубого поведения сам ведет себя более грубо; тот, кому предлагают представить себе пожилых людей, сам теряет легкость в движениях. Поведение молодых людей определяется не только наследственностью, воспитанием и стимулами: на него серьезно влияет то, что они видят вокруг себя в качестве подходящих ролевых моделей. Но что это за модели?

Одни ролевые модели намного более доступны, чем другие. В близком родстве с ролевой моделью находится концепция стереотипа. Они различаются своими нормативными коннотациями: обычно подразумевается, что ролевая модель — это хорошо, а стереотип — это плохо. Однако их объединяет идея о том, что они представляют собой готовые идентичности. Попробуем освободить концепцию стереотипа от ее негативных коннотаций, потому что она имеет еще одно важное свойство. В качестве ролевой модели обычно выступает некий конкретный человек: так, отец может служить ролевой моделью для сына. Стереотип же — это продукт культуры: это не индивидуум, который может быть известен лишь узкому кругу своих непосредственных знакомых, а обобщенная модель, доступная каждому, кто принадлежит к данной культуре. В этом смысле образ «хорошего водопроводчика» тоже является стереотипом. Нам не нужно точно выявлять все аспекты поведения, свойственного хорошему водопроводчику; это уже сделали для нас в любом обществе, которому знакома такая концепция. Промежуточное положение между ролевыми моделями и стереотипами занимают знаменитости. Будучи отдельными людьми, они могут стать ролевыми моделями, но в то же время они являются составной частью культуры и потому находятся в распоряжении каждого, кто принадлежит к этой культуре. Как правило, знаменитость изображается в культуре не как «человек в полный рост», а как карикатура, подчеркивающая отдельные черты: по сути, знаменитость — это ролевая модель, которая может играть роль стереотипа.

Популярная культура представляет собой набор стереотипов, готовых к использованию. Некоторые молодые люди невосприимчивы к популярной культуре и вырастают эксцентричными личностями. Но большинство спокойно берет на вооружение ту или иную готовую идентичность и живет с ней — возможно, периодически меняя ее на новую. Если это — разумное описание процесса, в ходе которого формируется поведение, то публичная политика может влиять на поведение двумя способами. Традиционный подход, использовавшийся в прошлом веке, основывался на стимулах: например, мы облагаем налогом такое социально вредное поведение, как курение, и субсидируем такое социально полезное поведение, как воспитание детей. Однако возможности повлиять на поведение посредством стимулов зачастую оказывались весьма ограниченными: после того как кто-нибудь выберет для себя идентичность преступника, стимулы уже не смогут удержать его от социально вредного поведения. Другой способ сформировать поведение — изменить доступный ассортимент стереотипов. Разумеется, это спорная идея, но с другой стороны, можно привести многочисленные факты, говорящие о том, что непрерывная демонстрация насилия в СМИ повышает склонность к насилию.

Какое отношение все это имеет к миграции? У нас есть три на первый взгляд не связанных друг с другом набора предположений. Первый из них касается взаимного внимания, играющего важную роль в насаждении доверия, на котором держится сотрудничество, и сочувствия, на котором держится перераспределение доходов. Привычка к доверию и сочувствию в очень больших группах людей не является врожденной: она приобретается в рамках процесса по достижению процветания, и иммигранты из бедных стран по прибытии в новое общество, скорее всего, будут менее склонны доверять и сочувствовать другим людям. Второй набор связан с идентичностью: от идентичности, выбираемой людьми, зависит их поведение; для многих людей частью их идентичности становятся стереотипы поведения, заимствованные из их культуры. Третий набор относится к идентичности, выбираемой иммигрантами. В важной новой работе группа исследователей изучала готовность приехавших в США испаноязычных иммигрантов к сотрудничеству в сфере предоставления общественных благ. Предполагалось, что уровень этой готовности отражает различия в восприятии иммигрантами как своей идентичности, так и степени своей исключенности из окружающего общества. Новшеством в этой работе служило то, что в дополнение к традиционным лабораторным играм, предназначенным для выявления чужих склонностей, в ней была задействована реальная система местных общественных благ — местные учреждения здравоохранения, образования и пр. Результаты исследования убедительно доказывают, что готовность иммигрантов сотрудничать в сфере общественных благ в существенной степени определяется их представлениями о самих себе. Мигранты, в большей степени отождествлявшие себя не с североамериканцами, а с латиноамериканцами, проявляли меньше склонности к сотрудничеству. Один из практических выводов, сделанных авторами работы, сводится к той роли, которую играет уровень владения английским: чем шире этот язык использовался дома, тем сильнее было чувство американской идентичности34. Мне неизвестны европейские аналоги этой совсем свежей работы. Однако в Америке иммигранты перенимают национальную идентичность с большей готовностью, чем в Европе, где отторжение национальной идентичности, похоже, только усиливается. Соответственно, есть основания предположить, что в Европе иммигранты достигают преобладающего уровня доверия медленнее, чем в Америке.