2020-06-08
119
(Рассказ пережившей блокаду)
БЛОКАДА... Слово жуткое какое...
Костлявый ад и голод в нём слышны.
Будь проклят тот, кто это всё устроил,
Не смог договориться по-простому:
Чтоб без смертей, без крови... без войны!
Мой муж, майор, едва успел собраться -
Уже машина ждёт его внизу.
Девчонкам от отца не оторваться...
А младшенькая положила зайца:
"Чтоб не скучал! Далёко повезут!"
А я - поверишь, Таня, - ни слезины!
Как истукан, застыла у окна.
К груди прижала кошака, Максима,
И затвердела. Стала как машина.
Война, ну что поделаешь, - война!
Потом с эвакуацией тянули,
Потом - уже под Гатчиной бои...
Завод живёт: нужны снаряды, пули!
И лето, осень - мигом промелькнули...
Ох, бедные девчоночки мои!
Они ведь, Танька, знаешь - ленинградки!
В чём держится душа... А в дом войдёшь:
- "Ну, как дела?" - "Всё, мамочка, в порядке!
Вот: я для Даши сделала тетрадки,
Играли в школу..." А в ручонках - дрожь.
Мне, Таня, на заводе легче было:
Похлёбку выдавали на обед.
Там не до мыслей горьких да унылых,
Ты механизм, животное, кобыла,
И адская работа - словно бред...
Мне наша повариха, тётя Маша,
В горсть крошек набирала... А потом
Бежишь домой: как там мои бедняжки?
Заварят крошки кипяточком в чашке -
И завсегда поделятся с котом.
Так вот, Танюшка... Про кота, Максима.
На целый дом - а в доме сто квартир
(Жильцов-то меньше) - из котов один он.
Других поели... Это - объяснимо,
Быть может, коль с ума сошёл весь мир.
Соседка Галка всё пилила, сучка:
"Ты дура! Ведь по дому ходит зверь!
Глянь на девчонок! Будто спички - ручки!
Помог бы им сейчас мясной-то супчик..."
А я - крючок покрепче вбила в дверь.
Но становилось горше... Холоднее...
Не спрячешься, коль в дом стучится смерть!
А старшенькая месяц как болеет
И, забываясь, шепчет: поскорее...
Я больше, мама, не могу терпеть...
Что тут со мною сделалось - не знаю.
На кухню я метнулась за ножом.
Ведь я же баба, в сущности, не злая,
А словно бес вселился... Как могла я?!
Взяла кота: Максимушка, пойдём!
Он, несмышлёный, ластится, мурлычет.
Спустились мы к помойке во дворе.
Как жуткий сон всё вспоминаю нынче,
А ведь кому-то это, Тань, привычно -
Скотину резать в супчик детворе.
Спустила с рук... Бежал бы ты, котишка,
Уж я бы за тобой не погналась...
И вдруг гляжу - а он не кот! Мальчишка...
"Голодный бред"?! Ну это, Танька, слишком!
Ещё скажи похлеще: напилась!
Трезва, в своём уме... А мальчик - вот он.
Косая чёлка, грустный взгляд такой...
В рубашечке, на голове пилотка...
Запомнились сапожки отчего-то:
Оранжевые, новые - зимой!
Он словно понимал. И не спасался.
Не убегал. Пощады не просил.
Прищурюсь - кот. Глаза открою - мальчик.
... я, Танька, пореву. Что было дальше -
Рассказывать без слёз не хватит сил!
Ох, как я нож-то, дура, запустила!
За дровяник! В сугроб! Чтоб сгнил навек!
Как я Максимку на руки схватила,
Ревела как! Прощения просила!
Как будто он не кот, а человек!
Не чуя ног, домой взлетела птицей
(Ползёшь, бывало, вверх по полчаса),
Котишка крепко в воротник вцепился,
И слышу - что-то без меня творится:
В квартире смех, чужие голоса!
И старшая выходит - в синем платье,
Причёсана: мол, гости! Принимай!
Вот, прямо с фронта - лейтенант Арапов,
Привёз посылку и письмо от папы.
Я, мам, пойду на кухню - ставить чай!
Как будто не болела... Что за чудо?!
... Посылка эта нас тогда спасла.
Как выжили мы, говорить не буду,
Да и сама ты знаешь: было трудно...
Но Женька в школу осенью пошла!
Там хлеба с чаем малышне давали,
Кусочек невеликий, граммов сто.
Весной в саду пришкольном лук сажали...
...А Галку-то, соседку, расстреляли.
Но только, Тань, я не скажу, за что.
Дорога Жизни стала нам спасеньем:
Все нормы сразу выросли! К тому ж
К нам, демобилизован по раненью,
И аккурат ко Дню Освобожденья
В сорок четвёртом возвратился муж.
А кот что учудил! - к его шинели
Прилип - смогли насилу оторвать!
Сергей мне прошептал: спасибо, Неля...
Войны осталось - без году неделя,
А впятером нам легче воевать!
... Вот девять лет прошло - а я всё помню.
Котишка наш, представь, уже седой -
Но крысолов отменный, безусловно!
А по весне устраивает войны
И кошек... это... прям как молодой!
А вот и он! Явился, полосатый!
Матёрый зверь - ведь довелось ему
Всех пережить - тех нЕлюдей усатых,
Которые - век не прощу проклятых! -
Устроили блокаду и войну.
Да не мяучь, как маленький котёнок!
Опять Максиму не даёшь поспать.
Ну что, доволен? - разбудил ребёнка!
Танюш, подай-ка мне вон те пелёнки...
Родить решилась, дура, в тридцать пять!..
Таня
Ирина Коротеева
«Мама, посмотри какое солнце!
Видишь, оно падает в Неву.
Если мне спасать его придётся,
Я тебя на помощь позову!
Правда, что оно сейчас похоже
На большой, румяный, вкусный блин?
И на леденец немного тоже,
Жалко только, что всего один.
Вот бы шоколадную конфету
И хрустящей булки с молоком,
ф 4. Чтоб быстрее наступило лето
И чтоб наш не разбомбили дом».
Голос рвался раненною птицей,
Бился в крест бумажный на окне,
И смотрели с фотографий лица
Молодых, подаренных войне.
Под худым, протертым одеялом,
Посильней зажмуривши глаза,
Девочка в отчаянье шептала.
Бушевала за окном гроза
И над непокорною рекою,
Обнимая вензеля оград,
Плакала рубиновой тоскою,
Глядя на суровый Ленинград.
Сквозь печалью залитые стекла,
Разрывая цепь голодных дней,
Первый луч – беспомощный и блеклый
Проскользнул. Из призрачных теней
Выступили обреченной горкой
У буржуйки старенькой тома.
И казалось, что под шепот горький
Уползала навсегда зима.
Сколько же забрать она успела,
Бросить в топку алчную - в войну!
Девочка, слабеющая, села,
Протянула руку. Тишину
Только сердце, как набат, взрывало,
Сердце, не изведавшее грез.
Девочка беззвучно закричала,
А потом заплакала без слёз.
И писала, плохо понимая,
Тонкою, дрожащею рукой:
«Мамы нет… тринадцатое мая…»
И помедлив: «Год сорок второй…»
Беззащитные страницы раня,
Вывела на красной полосе:
«Из живых осталась одна Таня».
И ещё… Что умерли-то все…
Май другой, Победой трудной пьяный,
Встретил долгожданную весну.
И народ, немыслимо упрямый,
Выиграл великую войну!
И опять весна! И скольких в мире
Танями девчонок назовут!
Только вот в большой своей квартире
Савичевы больше не живут.
Ф 13. «Варежки»
Как только всхлипнет первое ненастье,
Так кто-нибудь торопится сказать:
"Опять сегодня села бабка Настя
Для дочки Вари варежки вязать."
... Жила в селе старушка-вековушка,
Возила почту на слепом коне.
У той старушки в крохотной избушке
Сто варежек висело на стене.
Ах, варежки! Какая не мечтала
Из сельских модниц-парочку бы ей,
Но бабка Настя каждой отвечала:
"Все варежки для Варюшки моей."
И шел слушок. Не злой, а так, от скуки,
Почти имея почву под собой,
Что у старушки золотые руки,
Но, видимо, неладно с головой.
Ведь время было страшным и суровым,
Еще следы войны не заросли.
И за полбулки хлебушка сырого
На рынок люди варежки несли.
И там стояли, грезя, как о счастье,
Продать товар дороже и быстрей,
Твердила, голодая, бабка Настя:
"Все варежки для Варюшки моей."
Она скончалась в самые морозы,
Потрескивали веточки берез,
И председатель нашего колхоза
Сосновый гроб на кладбище увез.
Никто не плакал, не шумели речи-
В войну привыкло к горестям село.
Лишь у коня слепого на уздечке
Сосулька намерзала тяжело.
Потом пришли в холодную избушку,
И кто-то, к центру выдвигая стол,
Неловко на пол уронив подушку,
Под ней письмо солдатское нашел.
Читали вслух, махрой чадили жарко,
Со щек слезинки пальцами гоня:
"... Служила я в отряде санитаркой,
Снарядом в руки ранило меня.
Теперь полгода в госпитале лечат,
И, хоть об этом страшно говорить,
Пришлось врачам мне рученьки по плечи
Из-за гангрены, мама, удалить.
Врачи нас лечат опытно, умело,
Я очень благодарна им, врачам,
И знаешь, удивительное дело
Ладони часто мерзнут по ночам..."
И стало всем тогда до боли ясно,
Так ясно, будто молния в глаза,
Что не могла, конечно, бабка Настя
Всю жизнь закончить варежки вязать.
Вязать не для подарков и продажи,
Не для того, чтоб Варюшку согреть,
А просто, чтобы жить, и чтоб однажды,
Устав от боли в сердце, умереть.
Прошло. Забылось. Но крутнет ненастье -
Так кто-нибудь торопится сказать:
"Опять сегодня села бабка Настя
Для дочки Вари варежки вязать.
