Хромосома 6 Одаренность 9 страница

В мозгу обезьян также есть центры, соответствующие ре­чевым областям человека. Нервные клетки в области Брока у обезьян контролируют работу мимических и гортанных мышц, а также языка. Клетки в области Вернике отвечают за распознавание голосовых сигналов в стае обезьян. Это как раз те нелингвистические проблемы, с которыми стал­киваются больные с синдромом SLI: произношение слов и их слуховое восприятие. У предков людей речевые центры возникли на основе более древних центров, отвечающих за воспроизведение и анализ звуков, которые в свою очередь тесно связаны с центрами слуха и управления мускулатурой лица и гортани. Речевые центры развились как надстройка над всей этой системой, заключив в себе инстинкт грамма­тики: способность к манипулированию наборами слов в со­ответствии с грамматическими правилами. Отсутствие до­полнительных центров не позволяет другим человекообраз­ным обезьянам научиться говорить. Об этом можно судить по результатам многочисленных длительных и трудоемких экспериментов ученых, увлеченных идеей научить обезьян разговорной речи. И хотя все они потерпели неудачу, был собран обширный материал, однозначно подтверждающий тот факт, что речь органически вплетена в функции произ­ношения и восприятия звуков. (Тем не менее эта связь до­вольно гибкая — у глухонемых ядра мозга, ответственные за грамматику и язык, переключаются на совместную работу с другими участками мозга, отвечающими за зрительное вос­приятие и распознавание знаков.) Генетический дефект по­ражает все три области мозга — ответственные за грамма­тику, произношение и восприятие слов (Pinker S. L994. The language instinct: the new science of language and mind. Penguin, London).

Сейчас представление о назначении центров Брока и Вернике у обезьян несколько изменилось. Скорее всего, у обезьян эти центры не были связаны с восприятием и обработкой звуков. Их назначение состояло в восприя­тии и передаче сообщений с помощью мимики и жестов. Именно язык глухонемых был первым языком предков человека. Жестикуляция сопровождалась звуками, кото­рые затем стали основным носителем информации. Это случилось довольно неожиданно в результате мутации в гене FOXP2 на хромосоме 7, которая произошла при­мерно 100 ООО лет назад — время появления на Земле ви­да Homo sapiens (Gentilucci М., Corballis М. С. 2006. From manual gesture to speech: a gradual transition. Neuroscience and Biobehavioral Review. К моменту перевода этой книги статья еще находилась в печати, но препринт доступен на сайте журнала).

Нельзя придумать лучшего подтверждения предполо­жению Уильяма Джеймса, которое он сделал еще в XIX столетии: сложное поведение человека сформировалось в процессе эволюции за счет добавления новых инстинктов, а не за счет вытеснения инстинктов предков благодаря обу­чению. Теория Джеймса нашла подтверждение в конце 80-х годов XX столетия в работах психологов-эволюционистов. Наиболее выдающиеся среди них — антрополог Джон Туби (John Tooby), психолог Леда Космидес (Leda Cosmides) и психолог-лингвист Стивен Пинкер (Steven Pinker). Их идея состояла в следующем: «Основная цель общественно-соци­ологических наук XX столетия заключалась в выявлении фактов влияния социальных условий на наше поведение. Мы хотим перевернуть проблему с головы на ноги и уста­новить, как врожденные социальные инстинкты человека управляли общественно-социальным развитием общества». Например, то, что все люди улыбаются от удовольствия или хмурятся при неприятностях, а также то, что мужчины на­ходят молодых женщин более сексуальными, объясняют на­личием врожденных инстинктов, а не влиянием обществен­ных традиций. Другими примерами инстинктов могут быть романтическая любовь в юности и религиозные верования, присущие всем народам. Согласно теории Туби и Космидес культура является продуктом человеческой психологии, но не наоборот. Было огромной логической ошибкой противо­поставлять обучение инстинктам, так как в основе способ­ности учиться лежат врожденные инстинкты, определяю­щие тенденции выбора не только способа обучения, но и предмета обучения. Например, обезьян (да и людей тоже) гораздо проще научить опасаться змеи и убегать от нее, чем научить их бояться бабочек. Все же для реализации врожденных способностей обучение необходимо. Боязнь змеи — это инстинкт, который реализуется через обучение (Mineka S., Cook М. 1993. Mechanisms involved in the obser­vational conditioning of fear. Journal oj Experimental Psychology, General 1 22: 23-38).

В чем же состояла «эволюционность» идей эволюцион­ных психологов? Они не касались вопросов происхожде­ния инстинктов в результате изменчивости и не рассма­тривали механизмов естественного отбора инстинктов. Эти вопросы, безусловно, важны и интересны, но чрез­вычайно сложно проследить эволюцию мозга человека, поскольку она происходила медленно, не оставляя явных следов в окаменелостях наших предков. Эволюционизм данной группы исследователей концентрировался на тре­тьей парадигме Дарвина — эволюции с целью адаптации к условиям окружающей среды. Чтобы разобраться, как ра­ботает орган, нужно понять «суть» его компонентов. Точно так же мы поступаем, когда хотим понять работу сложного механизма. Стивен Пинкер на лекциях доставал из кармана непонятное устройство и объяснял назначение его отдель­ных элементов, после чего становилось ясно, что устрой­ство предназначено для извлечения косточек из маслин. Леда Космидес с той же целью использовала швейцарский ножик с множеством лезвий и других устройств и на этом примере демонстрировала диалектику связи функций от­дельных элементов с общим назначением предмета иссле­дований, и наоборот. Невозможно разобраться в работе фотоаппарата, если не знать, что он служит для получения изображений на фотопленке путем фокусирования лучей света. Бессмысленно также объяснять устройство объек­тива, не упомянув, что в природе глаз используется почти с той же целью. Линкер и Космидес доказывали, что этот принцип применим и при изучении мозга человека. Ядра мозга, так же как разные лезвия швейцарского ножика, предназначены для выполнения определенных функций. Альтернативная теория, одним из сторонников которой является Хомски (Chomsky), рассматривает мозг как про­стую сеть нейронов и синапсов. Ее усложнение происходит не под контролем генов, а в соответствии с физическими и статистическими законами. Но теории пока не достает четких объяснений того, как хаотические процессы само­развития приводят к образованию сложных структур, наце­ленных на решение строго определенных задач.

По иронии судьбы именно сложность организации жи­вых организмов была аргументом противников теории эво­люции на протяжении первой половины XIX столетия. Так, Уильям Палей (William Paley) говорил: «Если вы найдете ка­мень на земле, то вряд ли зададитесь вопросом, откуда он здесь появился; но если найдете часы, вы будете уверены, что где-то в этих краях живет часовщик. Так и изысканная сложность и функциональность, свойственные всем жи­вым организмам, являются лучшим доказательством суще­ствования Бога». Гениальность Дарвина заключалась в том, что в основном аргументе против эволюции — невероят­ной сложности живых существ — он увидел столь же явное подтверждение эволюционного процесса. Эволюционист и рьяный дарвинист Ричард Докинз (Richard Dawkins) пи­сал: «Слепого часовщика зовут естественный отбор. Шаг за шагом в течение миллионов лет из миллионов разнообраз­ных индивидуумов отбираются наиболее приспособлен­ные особи, что ничуть не хуже объясняет многообразие и сложность современных организмов» (Dawkins R. 1986. The blind watchmaker. Longman, Essex).

Языковой инстинкт, которым все мы наделены, — это как раз пример сложной эволюционной адаптации. Благодаря дару речи наши предки могли предельно ясно и в мельчай­ших подробностях обмениваться информацией, недоступ­ной никаким другим видам животных. Не трудно предста­вить, насколько это было важно и полезно для выживания в африканской саване: «Пройди немного вперед по этому ущелью и поверни налево у большого дерева, там увидишь тушу жирафа, которого мы только что убили. Но будь вни­мательным, у кустов по правую сторону мы заметили спя­щего льва». Два предложения с неоценимой информацией, столь необходимой для выживания того, кто слушает. Два счастливых билета в лотерее естественного отбора, кото­рые будут упущены индивидуумом, не владеющим языком и грамматикой.

Открытие того, что грамматика является врожденным инстинктом человека, было ошеломляющим. У языкового инстинкта есть свой ген, лежащий на хромосоме 7, кото­рый выполняет по крайней мере часть работы по форми­рованию определенных участков мозга зародыша, делая их чувствительными к восприятию и пониманию речи. Но нам до сих пор неизвестно, как этот ген выполняет свою работу. Идея того, что какой-то ген может непосредствен­но влиять на усвоение грамматических правил, многим со­циологам до сих пор кажется вздорной. Несмотря на нали­чие многочисленных экспериментально подтвержденных фактов, они продолжают считать, что ген на хромосоме 7 влияет на речь опосредованно, нарушая слуховые функции мозга. Такое неприятие вполне объяснимо: на протяжении столетия доминировали представления о том, что инстин­кты остались у животных предков, а у людей они вытесне­ны обучением. Представление о том, что обучение — это проявление инстинкта, многих повергает в шок.

В этой главе я познакомил вас с аргументами психологов- эволюционистов — приверженцев новой, бурно развиваю щейся дисциплины, в основе которой лежит анализ эволю­ционной приспособленности мозговых центров с целью изучения общих закономерностей поведения и психики людей. Во многом это перекликается с целями и задачами ученых, занимающихся генетикой поведения (подробно об этих исследованиях мы говорили в главе 6). Существенное различие заключается в подходах к проблеме, из-за чего между представителями этих двух направлений часто воз­никают горячие диспуты. Генетика поведения ищет раз­личия между индивидами, а затем пытается объяснить это различие с точки зрения варьирования генов. Психологи- эволюционисты нацелены на поиск и изучение того, что яв­ляется общим в поведении и психологии и характерно или присуще от рождения всем людям. Всечеловеческая общ­ность этих явлений и закономерностей предполагает от­сутствие какого-либо варьирования на уровне генов. Такое единообразие можно объяснить тем, что естественный от­бор отсеивал любые вариации в генах, контролирующих основы человеческого поведения и способности к обще­нию и обучению. Психологи-эволюционисты утверждали, что даже если генетикам, изучающим поведение людей, удается найти разные варианты одного гена, то это значит, что данный ген — не самый важный у человека. На это гене­тики отвечали, что все известные гены изменяются с неко­торой частотой, поэтому вряд ли психологам когда-нибудь удастся найти такие «важные» гены, которые смогут объяс­нить общечеловеческие закономерности психологии.

Скорее всего, дальнейшие исследования примирят пред­ставителей этих двух направлений, показав, что их противо­речия проистекали от недостатка знаний о работе мозга и генома. Просто одни начали свой путь к истине с изучения генетики базовых общечеловеческих признаков, а другие приступили к изучению индивидуальных различий между людьми. Но общечеловеческие качества оказываются из­менчивыми, если провести сравнение человека с другими животными. Если у всех людей есть языковой инстинкт, хотя способность к языку может варьировать, то у обезьян его просто нет. Несмотря на индивидуальную изменчивость способности к разговорной речи, языковой инстинкт явля­ется характерным общечеловеческим признаком. Даже у больных с речевым дефектом SLI языковые способности не­соизмеримо выше, чем у натренированных шимпанзе и го­рилл, которых ученые пытались обучить речи долгие годы.

У далеких от науки людей теории врожденных инстин­ктов и наследуемого поведения человека вызывают скепти­цизм и недоверие. Как может ген, строка «букв», управлять поведением людей? Как можно объяснить связь между бел­ком и способностью человека к изучению грамматических правил? Я согласен, что до сих пор в учении о наследова­нии поведения больше веры, чем научных результатов. Но направление дальнейших исследований уже определено. У генетики поведения много общего с генетикой эмбриональ­ного развития. Скорее всего, каждый мозговой центр раз­вивается под управлением химических веществ, градиенты концентрации которых образуют своеобразную химиче­скую дорожную карту наподобие того, как развиваются все остальные органы эмбриона. Градиенты химических ве­ществ, в свою очередь, являются продуктами метаболизма, т.е. появляются в результате работы определенных генов. Но все еще трудно понять, как гены узнают, где в организме и когда им следует включиться в работу. Управление генами на уровне генома — одна из самых увлекательных областей современной генетики. Подробнее эта тема будет раскры­та, когда речь пойдет о хромосоме 12.