У человека лишь две побудительные силы: страх и совесть, человек может работать или за страх, или за совесть. Эти причины несовместимы

Можно различить боль личности и боль совести.

Боль личности, стыд — от нарушений правды своего круга, обычаев, правил поведения, приличного, принятого. Поэтому стыд такого рода, как и сами эти правила, может быть и глупым, и мелочным, и ложным — когда мелкие правила какого-то узкого общества не отвечают высшей правде. Человек должен бы гордиться, а он стыдится. И наоборот.

У детей бывает, что в пятом «А» стыдятся двоек, а в пятом «Б» — отличных

отметок. «Как только не стыдно!» возмущается мама, открывая дневник своего

сына, ученика злосчастного пятого «Б».

А сын посмеивается. Ему не стыдно. В его классе стыдно быть отличником. Поэтому-то

во все времена родители старались отправить детей в школу получше — а получше

именно та школа, где среди детей принято хорошо учиться.

Не среди учителей, а среди учеников! Тогда и ребенка не приходится ругать за плохие отметки, ему и самому стыдно получать их.

Стыд личности необходим для воспитания приличных манер, но за ним может крыться изумительная бессовестность.

Так называемые «воспитанные люди» порой бывают страшными негодяями, из

чего, конечно, не следует, что не надо заниматься, в меру возможностей, воспитанием

хороших манер. Такое воспитание необходимо, но недостаточно.

Истинный человеческий стыд — это боль совести.

Я знаю учреждение, где заведующая лабораторией сильно не ладила с дурным начальником, критиковала его публично, добивалась справедливости. И ей было плохо, да и сотрудникам ее доставалось от придирок руководителей. Ей говорили: «Ну что же вы не можете поладить с начальством, найти общий язык с ним?»

Она вздыхала: «Не могу. Я начинаю себя ненавидеть». Человек начинается

с ненависти к себе — ненависти, одолевающей нас, когда поступаешь против совести.

Боль личности — страх и стыд за себя, за свое место среди людей, страх, что о тебе

плохо подумают.

Боль совести — это боль человечества во мне.

Я его клеточка, и с этой клеточкой что-то неладно, она болит. И тут уж неважно, что обо мне подумают и узнают ли о моей беде. Боль совести — это стыд перед человечеством, а не перед соседями.

Дети, особенно подростки, бывают бесстыдны в поведении, но это не значит, что им неизвестна боль совести. Будем спокойнее относиться к внешней грязи, к напускному цинизму, к дерзости в речах — это ведь в муках, в страданиях, в ошибках, в глупой браваде вырастает в мире новенькая, свеженькая совесть. Сейчас любят повторять Ахматовскую строчку о стихах, вырастающих из сора; но совесть — глубинная поэзия личности, она тоже продирается в мир сквозь всякую дрянь, мусор и сор.

Добиваясь совестливости от ребенка, мы обрекаем его на мучение.

Чем ниже болевой порог совести, чем более глубокая совесть, тем больше будут выросшие дети страдать. Но что поделать?

Не будут страдать они — будут страдать от них.

17

Но как воспитывать способность стыдиться, испытывать угрызения совести?

Попробуем рассуждать от противного.

Предположим, наша задача — воспитать бессовестного человека. Что надо делать?

Бывают же антиутопии — представим себе, пусть вкратце, антивоспитание.

Итак, нам надо вытравить совесть, заложенную в сознание с языком. Если я стану каждый раз, когда ребенок поступит дурно, хвалить его, этого недостаточно. Я буду учить его поступать против совести, но, во-первых, это сразу обернется против меня же, я замучаюсь со своим чадом, а во-вторых, в один прекрасный день голос совести может все-таки проснуться в нем.

У человека лишь две побудительные силы: страх и совесть, человек может работать или за страх, или за совесть. Эти причины несовместимы.

Включая страх, мы выключаем совесть, и наоборот.

Следовательно, для выполнения своей задачи я должен страхом заместить совесть, воспитывать по формуле «нельзя плюс воля». Мой воспитанник украл, ему стыдно.

А я так накажу его за воровство, что стыд пропадет, останется только страх:

«Не смей красть!»

Несколько лет такого воспитания — и совесть навсегда замолкнет в сознании воспитанника, ему и бороться с ней будет не нужно: она молчит.

Одно можно сказать определенно: коль скоро стыд — это боль, то когда человека

стыдят, когда ему хотят причинить боль, то он, естественно, сопротивляется, и происходит процесс, обратный тому, которого желал воспитатель: стыд не увеличивается, а уменьшается.

Пристыжение — наказание душевной болью, как битье — наказание болью физической, а для многих еще и посильнее наказание.

Постепенно у ребенка возникает привычка к стыду, как к физической боли —

и он становится бесчувственным, бесстыдным.

Достаточно один раз «переступить через стыд», как дорога к бесстыдному открыта

навсегда. Если отец сильно побил сына, то маленький может бояться следующей порки. Если отец сильно пристыдил сына, то маленький больше не боится стыда и не чувствует угрызений совести. Стыдя ребенка, а тем более подростка, мы заглушаем голос его собственной совести.

Когда мы стыдим детей, мы думаем, что обостряем их совесть; но совесть обостряется

стыдом, а стыд — совестью.

Чтобы человек испытал стыд, мало позорить его; нужно еще, чтобы у него была совесть, честь, иначе ему «нечего терять», и позора он не чувствует.

 

В одной из глав «Педагогической поэмы» А. С. Макаренко, не вошедших в основной

текст, есть глубокая мысль, довольно трудная для понимания, потому что она противоречит всем нашим представлениям.

Считается, что если ребенок совершил дурной поступок, а его не разоблачили, то, оставшись безнаказанным, он совершит проступок и второй раз, третий и привыкнет поступать дурно. Так?

Нет. А. С. Макаренко пишет: «Я начал ловить себя на желании, чтобы все проступки

колонистов оставались для меня тайной. В проступке для меня стало важным не

столько его содержание, сколько игнорированиет ребований коллектива. Проступок, даже самый худший, если он никому не известен, в дальнейшем все равно не будет иметь влияния, все равно умрет, задушенный новыми общественными навыками».

Пока проступок не раскрылся, подросток не переступил через стыд и держится на

нравственной поверхности. Отношения правды открыто не нарушены, она уважается. Когда же проступок раскрылся и приходится реагировать на него, то никто не предскажет, что может случиться.

 

Так что же все-таки делать? Верить в правду, поступать по правде и внушать тем самым веру в правду — развивать совестливость.

Совесть сама все сделает — сама и накажет, сама и вызовет страх:

 

"И жажда знаний и труда,

И страх порока и стыда..."

18

Две трудные проблемы у воспитателя.

Первая: как вырастить доброго и честного, правдивого человека?

Вторая: когда вырастишь доброго и правдивого человека, то как ему жить?

Все революции, вся борьба, все страдания ради одного и только одного: чтобы талантливым, честным и добрым людям жилось лучше, чем бесталанным, бессовестным и бессердечным.

Но социальная справедливость — вопрос политики, а не педагогики. Педагоги жизнь

не переделывают, воспитанием решается участь человека, но не судьбы мира. Только

очень наивные люди думают, будто мир изменится от фраз, начинающихся со слов

«пусть»: «Пусть каждый на своем месте хорошо работает — и все будет хорошо»;

«Пусть каждый займется собой, постарается быть добрее — и все будут добрые»; «Пусть каждая мать воспитает хорошего человека».

Сейчас эти фразы стали прямо-таки модными, особенно в театре. Пусть-то пусть, кто против, да не получается. Нужно много общественных условий, для того чтобы наше «пусть» приобрело силу, иначе оно скрывает обман.

Вместо исследования обстоятельств жизни, вместо борьбы — легкокрылое «пусть».

Но как же все-таки быть?

Предположим, думает читатель, я дам своим детям счастливое детство; предположим, они вырастут честными и добрыми людьми. Но каково им будет жить с их честностью и добротой? Разочарование, крушение идеалов, растерянность, отчаяние — вот что их ждет...

Сколько я слышал таких рассуждений.

С виду логичные, они подозрительны своим удобством. В нравственной жизни все, что

удобно, то, скорее всего, ложно.

Но и в самом деле, несмотря на общую нашу тоску по совести и добру, у людей

есть основания сомневаться: доброта и честность — это достоинство или недостаток?

Сила или слабость?

В этом сомнении — все. Тут сердце, нет, тут сердцевина сердца всех наших воспитательных стараний.

Воспитать честных и добрых детей можно, и притом в любых, даже самых дурных

обстоятельствах; но для этого необходимо, чтобы кто-нибудь рядом с детьми, хоть

один человек из многих, искренне, глубоко, не сомневаясь - - то ли с детства не сомневаясь, то ли победив сомнения — верил, что доброта и честность, или любовь и совесть (это одно и то же) не только не слабость человеческая или глупость, но в

них-то вся сила мира, что любовь и совесть правят миром.

Любовь и совесть правят миром.

В этой строчке, которая может вызвать и усмешку, показаться напыщенной, в этой ничего не значащей для многих людей сентенции — в ней бьется живое, полное крови, опоясанное пульсирующими сосудами сердце воспитания.

Вся судьба детей, вся наша детная жизнь — жизнь людей, чувствующих,

что на свете есть дети,— в этих словах: верим мы в них или не верим?

Одни думают, будто можно прожить без любви и совести, другие говорят: «Любовь!

Только любовь. Достаточно любить детей, и все будет хорошо!», третьи стремятся

к правде и справедливости.

Но в предложении «Любовь и совесть правят миром» главное в союзе «и».

Совесть наступает, требуя справедливости, любовь прощает и позволяет отступать. Совесть непримирима, любовь мирит. Совесть разводит людей,

миролюбие сводит их. Совесть зовет к победе, любовь призывает к милосердию. Без совести люди — не люди, без миролюбия они давно уничтожили бы друг друга.

Одной лишь любовью, без правды, без совести, ребенка не вырастишь. Любовь не строга, несправедлива, она выливается и на правого, и на виноватого, она подрывает справедливость.

И только высокое миролюбие совестливо само по себе, и полна любви высокая

совесть.

На пиках любовь и совесть сходятся, становясь красотой. Совесть и любовь

вечно сталкиваются, совесть и любовь всегда едины — оттого красота живая. Оттого

и говорится, что красотою мир спасен будет — не любовью! Не одной лишь

правдой! А красотой. Любовью и совестью.

Правдой, согретой любовью.

Любовь и совесть правят миром.

Любовь воспитывается любовью? Нет, не всегда. Великое множество родителей любят своих детей, но не могут тем не менее научить их любви.

Чтобы детское сердце научилось любить, оно должно знать радость — за излечение

царевны Несмеяны в сказках полцарства отдают. Корень любви — в радости.

Корень совести — в справедливости. Будем радовать детей — они научатся любить.

Будем справедливы к ним они будут совестливы.

Вот два заветных слова воспитания: радость и справедливость.

...«Высокие» слова, отвлеченные. «А меня.— слышу я, - беспокоит мои Петька. Он опять не пришел из школы домой, шатается где-то!»

Но это все про Петьку. Это все для Петьки. Чтобы он по-прежнему шатался где-то целыми днями — мальчишки и должны шляться, шататься, шастать и шлендрать,

но чтобы с толком шастал и шатался, с толком! В поисках сердечности и правды.

Я сказал засыпающему мальчику:

— Ты знаешь, я тебя очень люблю...

— И я тоже тебя люблю,— энергично отозвался Матвей из темноты.— Я даже с тобой

дружу.

19

Любовь и совесть правят миром.

Я пишу эти строчки в шесть утра, на кухне, и притом на чужой. Истертая клеенка на столе, помятые алюминиевые кастрюли над плитой — хозяева дома старые люди. Я оглядываюсь вокруг, всматриваюсь в свою жизнь — да так ли? Сомнение охватывает меня, как схватывает иногда сердечная боль каждого человека. Да так ли?

Нет-нет. читатель, я не уговариваю вас жить по совести — кто я такой?

Я просто обращаю ваше внимание на одно непреложное педагогическое обстоятельство: если мы хотим, чтобы наши дети выросли добрыми и честными людьми, то надо верить в любовь и совесть — и другого способа достичь

своей цели в воспитании нет.

Свойства и судьба детей строго зависят от того, какое из следующих высказываний

кажется нам достоверней (разумеется, таких градаций не пять, а бесконечное множество):

 

В мире нет ни любви ни совести.

А есть ли в мире любовь? Есть ли совесть?

Нет, все-таки в мире есть любовь и совесть.

В мире есть любовь и совесть.

Любовь и совесть правят миром.

 

Тому, кто находится на уровне первого утверждения или близок к нему, тому,

боюсь, не помогут в его делах с детьми ни советы, ни консультации. Так - не получается.

Если бы здесь было сказано: «Зимой дети должны ходить в обуви», никто не стал

бы спрашивать, где ее взять. Кто заботится о детях, тот где-нибудь да найдет ботинки,

не вступая в спор, нужны они или нет. Точно так и в невидимых нравственных делах.

Истинно утверждение относительно любви и совести или ложно, легко оно нам дается

или мучительно, нравится оно или вызывает возмущение, но для воспитания честных и добрых людей необходимо верить в правду и любовь.

Это не вопрос истины, это вопрос мужества:

 

"Мужайся ж, презирай обман,

Стезею правды бодро следуй."

— призывают строчки Пушкина. Бодро! Воспитание — дело мужчин и женщин, но мужественных мужчин и мужественных женщин.

«Однако,— скажут,— хочется, чтобы дети хорошо жили, не хуже других, чтобы у них

все было...»

Да ведь педагогика не отвечает на вопрос, как лучше устроиться в жизни, как устраивать свои дела,— для этого надо искать какую-то другую науку.

Педагогика — наука об искусстве растить здоровых, самостоятельных,

честных, добрых и творческих людей, и не больше.

20

Есть истинная цена человека, каждого в отдельности и человека вообще. Есть

граница между добром и злом, между возвышением человека и уничижением его.

Существование правды так же важно для духовного мира, как существование материи — для мира материального.

Известный человек, многого в жизни добившийся, с высоким положением, жалуется:

— Почему это? У меня сын — толковый парень, кандидат, а такой, знаете ли...— он

поморщился.— А внук, добавил он,— так и вовсе! — он махнул рукой.— Ну почему?

Скажите?

Ну что скажешь? Откуда я знаю? Посочувствовал...

Но при следующей случайной, мимолетной встрече спросил его с ходу, без

подготовки:

— Скажите, пожалуйста, как вы думаете — есть правда на свете?

— Правда? — сказал он.— Конечно же, нет!

Вот и объяснение, отчего сын и толковый парень, и кандидат, а непорядок с ним.

Дети жестокие наши разоблачители.

Они беспощадно и неподкупно свидетельствуют миру о том, кто мы с вами есть на

самом деле. Всегда считалось, что плохой сын — позор для отца и для матери.

И ничего в мире не изменилось, никто этого морального закона, одного из важнейших

законов всякого общества, не отменял.

Но нам не нравится считать, что родители отвечают за детей, нам гораздо спокойнее

жить с этой удобной тайной природы: «хорошие родители, но. увы, отчего-то плохие

дети». Отчего же плохие? Всеобщее пожимание плечами — природа, гены, то да се,

и на работе отец занят... недоглядел... «Жена сына воспитывала... Я ей сколько раз

говорил...»

Ах, если бы хороших детей давали по знакомству или по заслугам! Не правда ли,

есть что-то несправедливое в том, что высшее из благ распределяется неизвестно кем и неизвестно по какому принципу?

Но принцип распределения хороших детей есть.

Вот главное в воспитании: лицом к правде мы живем или спиной к ней? Веря

в нее или не веря? Потому что детям передается не сама наша жизнь, они не могут

оценить ее, и не пример наш, а наша вера в правду, наше стремление к ней, наш дух.

Самый опасный человек для детей не тот, кто дурно живет, а тот, кто считает, что

и все люди дурно живут, что правды и вовсе нет. Стараясь оправдаться перед

детьми, такие люди убивают в них совесть.

Чем справедливее социальное устройство общества, чем больше людей верит в правду, тем легче и человеку верить в нее, тем лучше дети у него и во всем обществе. Когда человек видит вокруг себя слишком много лжи, когда «добро и зло, все стало тенью», он не справляется с ложью, его охватывает равнодушие, и оно передается детям.

Каждый раз, когда я вижу человека, открыто попирающего правду, я смотрю на него с ужасом: «Неужели он не боится за своих детей?»

Нравственная судьба ребенка зависит не от того, богат я или беден, грубоват я или

мягок с ним, воспитан я сам или не воспитан - ни от чего такого нравственность мальчика или девочки не зависит, она зависит лишь от одного: верю я в правду или нет.

Вот последняя, глубочайшая причина, по которой вырастают хорошие или дурные дети.

У вас должен появиться ребенок? Обзаводитесь пеленками и верой в правду.