Форт Петра I в Кронштадте

шо составлена, и сомневаться в удаче нельзя. Помолившись, я в девять часов поехал в траншеи, чтобы там провести ночь. Горчаков был там же; он был сильно озабочен и был единственный в армии, который сомневался в успехе. В час войска должны были начать движение с тем, чтобы с рассветом начать атаку. Мы немного прилегли в палатке Бельгарда, но заснуть не могли. Вдруг слышен шум. Прибыл адъютант фельдмаршала с бумагами — приказом снять осаду крепости и отступить за Дунай! Значит, судьба положила иначе. Фельдмаршал убежден, что Австрия нам объявит войну и атакует нас с тыла. Призрак, который парализует наши действия».

Войскам разосланы были приказания вернуться в лагерь. Надо было видеть, пишет один из очевидцев¹⁰⁰, и слышать в ту минуту солдат. Явное негодование за обманутые надежды громко высказывалось в их рядах.

Чем же было вызвано такое экстренное приказание о снятии осады? 6 июня фельдмаршал получил письмо государя от 1 июня с условным согласием на снятие осады и в ту же минуту отправил со своим адъютантом, графом Протасовым, следующее предписание князю Горчакову¹⁰¹:

«Государь Император в собственноручном письме от 1 (13) июня, в копии при сем для вашего собственного сведения прилагаемом, Высочайше разрешить соизволил снять осаду Силистрии, ежели до получения письма Силистрия не будет еще взята ¹⁰² или совершенно нельзя будет определить, когда взята будет.

310

А как по донесениям вашим видно, что Силистрия еще не взята и времени, когда она взята будет, совершенно определить невозможно; как притом, по сведениям на месте полученным, можно с достоверностью полагать, что австрийцы будут готовы начать действия между 1 и 4 июля нового стиля, следовательно, восемью днями ранее; как между тем французы и англичане, соединясь с турками, могут, по вашим сведениям, в числе 100 тысяч прийти на помощь Силистрии; как при сих обстоятельствах вы сами в письме к военному министру признаете необходимым снять осаду Силистрии, то, по всем сим соображениям, я со своей стороны решительно полагаю осаду Силистрии, не теряя времени, снять, а войска наши перевести на левый берег Дуная».

Предписание знаменательное, которое показывает, что князь Варшавский ясно понял, предпринимая столь важное решение, что условное согласие государя надо надлежащим образом мотивировать, и бóльшая часть этих мотивов легла на послушную голову князя Горчакова. Невольно вспоминаются при этом справедливые, но, к сожалению, запоздавшие слова позднейшего письма государя, в котором он рекомендовал фельдмаршалу уехать лечиться в Киев или Гомель, находя, что «нет удобства больным оставаться среди военных действий».

Как само предписание, так и обстановка, в которой оно было получено, давали возможность начальнику решительному, верившему в пользу того, что он предпринимает, довести дело до конца. Но весь склад характера князя Горчакова и полное его подчинение воле Паскевича делали такую решительность невозможной, и фельдмаршал мог быть уверенным в неукоснительном исполнении его предписания. «Наши желания исполняются, любезный и почтенный князь Михайло Дмитриевич,— писал фельдмаршал в частной записке князю Горчакову¹⁰³.— Дай Бог, чтобы в это время вас не застала атака от турок, французов и прочих. Кажется, что дела поправляются». Князь Горчаков отменил штурм, желая избежать напрасного пролития крови и не имея возможности точно определить время падения крепости¹⁰⁴.

Так сложились события, которые заставили отменить начинавшийся уже штурм турецких фортов. Случайное обстоятельство — понедельник, приходившийся на 7 июня, дал время прийти роковому предписанию фельдмаршала до утверждения наших знамен на Араб-Табии. А кто знает, может быть, этот успех окрылил бы духом решимости князя Горчакова, и он, может быть, совершенно иначе взглянул бы на повеление князя Варшавского. Обладание же Силистрией могло перевернуть весь ход кампании, отвлекши внимание союзников от Крымских берегов на берега Дуная и заставив Австрию перенести центр тяжести своих корыстных вожделений от соглашения с западными державами на соглашение с Россией.

311

Ведь наступление стотысячной союзной армии являлось только следствием болезненного воображения фельдмаршала, а в действительности ввиду полной неготовности англо-французов инициатива и в этот период кампании по-прежнему, как было и в марте, оставалась в наших руках. Вместо ожидаемого князем Горчаковым наступления к Силистрии 100 тысяч союзников только один Омер-паша предполагал двинуть туда 12 июня 6 ¹/₂ батальона, 4 кавалерийских полка и 3 батареи¹⁰⁵.

«Горько отступать перед неприятелем,— всеподданнейше доносил князь Горчаков, начиная отход за Дунай¹⁰⁶,— которого войска ваши с толикою радостью встретили бы в поле. Надеюсь, что эта тяжкая операция исполнится благополучно. Европейцы навряд ли поспеют, чтобы ей помешать, но опасаюсь, что Омерпаша придет — не прямо на меня, а к Силистрии и выждет для атаки то время, когда у меня будет на правом берегу Дуная один арьергард. Уповаю на Бога; Он будет нам покровительствовать в столь правом деле вашем и накажет неистовых врагов ваших, особенно австрийского императора, о гнусной неблагодарности которого не могу мыслить, не чувствуя волнения в крови».

Князь Варшавский ограничился лишь сухим донесением об исполнении Высочайшего повеления о снятии осады, но в своем письме военному министру выражал искреннее удовольствие, что повеление об отходе от Силистрии пришло до штурма и этим было предупреждено бесцельное пролитие крови¹⁰⁷.

На государя описываемые события произвели тяжелое впечатление. «Нельзя не жалеть о снятии осады Силистрии, сколь она не вынуждена была замыслами Австрии,— писал государь Паскевичу¹⁰⁸. — Последствия будут весьма неприятны, подняв дух турок, уронив дух наших, напрасно истративших столько храбрости и трудов. Да притом, и что главное, развязав руки союзникам — опять обратиться к исполнению своих высадок, в особенности в Крыму, куда, вероятно, все их усилия теперь обратятся». Государь как бы предчувствовал главного виновника неудачной операции против Силистрии и потому еще раз настойчиво советовал князю Варшавскому временно удалиться из армии с целью восстановления своего здоровья. «В теперешнем твоем положении,— писал император Николай,— ты сам себе вредишь, а пользы для дел не вижу, ибо на коня сесть не можешь, да притом и сдал команду Горчакову. Надо ему дать полную свободу и ответственность всех распоряжений, иначе боюсь запутанности и недоразумений, крайне опасных в столь трудных обстоятельствах».

В письме от 19 июня государь опять касается жгучего вопроса о нашем отступлении. «Итак, да будет воля Божия,— писал он фельдмаршалу¹⁰⁹.— Осада Силистрии снята. Крайне опасаюсь, чтоб дух

312

в войсках не упал, видя, что все усилия, труды и жертвы были тщетны и что мы идем назад ¹¹⁰, а зачем? — и выговорить не смеем. Надо, чтобы Горчаков и все начальники хорошо растолковали войскам, что мы только временно отступаем, дабы обезопаситься от злых умыслов наших соседей. Это слишком важно».

В письме к князю Горчакову государь категорически указывал на главного виновника свершившегося события: «Сколько мне грустно и больно, любезный Горчаков,— писал государь¹¹¹,— что мне надо было согласиться на настоятельные доводы князя Ивана Федоровича об опасности, угрожающей армии от вероломства спасенной нами Австрии, и, сняв осаду Силистрии, возвратиться за Дунай, истоща тщетно столько трудов и потеряв бесплодно столько храбрых — все это мне тебе описывать незачем; суди об этом по себе!!! — Но как мне не согласиться с князем Иваном Федоровичем, когда стоит взглянуть на карту, чтобы убедиться в справедливости нам угрожавшего. Ныне эта опасность меньше, ибо ты расположен так, что дерзость Австрии ты можешь жестоко наказать, где бы они ни сунулись... Не этого опасаюсь; боюсь только, чтоб это отступление не уронило духа в войсках... Скажи всем, что я их усердием, храбростью и терпением вполне доволен и что уверен, что строгим сохранением порядка будут опять готовы на славу, когда время настанет».

В предвидении войны с Австрией государь решил усилить войска, расположенные в Царстве Польском, до таких размеров, чтобы в поле можно было выдвинуть 6 дивизий. Они должны были стать правым флангом к Висле и, прикрыв фронт свой Замостьем, выжидать удобной минуты быстро броситься на Лемберг, на коммуникационную линию войск, двинутых на Волынь.

Кроме опасения австрийцев государь высказывал свое опасение также за Крым и Анапу, видя в этом одно из важных последствий нашего отхода за Дунай.

«Но чтобы был успех,— кончал император Николай свое длинное письмо Горчакову,— нужно не дробиться чересчур и нужно единоначалие ¹¹². Князь Иван Федорович сдал тебе команду, итак, действуй сам, решительно и с полной развязкой и ответственностью. Мое доверие к тебе, как и всегда было, полное. Тебе, может быть, суждено провидением положить начало торжеству России...»

27 июня Россия читала о совершившемся событии в «Московских ведомостях» следующее объявление: «По общему ходу обстоятельств генерал-фельдмаршал князь Варшавский, не признавая нужным продолжать осаду Силистрии, предписал князю Горчакову находящиеся под его начальством войска сосредоточить в Придунайских княжествах. В исполнение сего предписания осада Силистрии снята 14 июня, и осадный корпус переправился на левый берег Дуная в совершенном порядке, не понеся ни малейшей потери. Турки не осмелились даже следить за нашим арьергардом».

313