Философская строгость

Это достаточно странно, но две перечисленные философские школы – стоицизм и эпикурейство – находились друг с другом в состоянии необъявленной войны. Но, как обычно бывает, воевали не те величайшие умы, которые делали суть философии, а политики, которые использовали разночтения между этими учениями в своих корыстных целях. Эпикурейство – последнее учение древних греков, стоицизм – основное у древних римлян. Вот этот географический нюанс и сделал проблему, которой не было. Римляне захватывали тогдашнее мировое господство, и потому все греческое было обречено на поругание. Поскольку же последние и самые знаменитые стоики были политическими деятелями высшего разлива – вплоть до императора (Марк Аврелий), тут нечему удивляться. Когда человеческое счастье взвешивают на весах политических интересов, последние неизменно перевешивают здравый смысл. Впрочем, оставим это. Рядовые стоики и эпикурейцы говорили о том, к чему грех не прислушаться.

Откажитесь, и да будет вам!

Стоицизм пережил сильнейшие трансформации в своем развитии, начался с одного, кончился другим. Его отцами и душой стали Зенон и Эпиктет, а могильщиками – г-н Сенека, учитель Нерона, и Марк Аврелий, император и отец императора Коммода (самого скверного, как о нем пишут, среди самых скверных римских императоров). Политика испортила дело. Ну да бог с ними.

Что же заповедовали стоики, чем они жили? Они относились к страданию с бесчувственной ненавистью сильных людей. Страдание некрасиво, оно портит жизнь, оно – признак гниения. Как к нему можно относиться?! Но что есть страдание, если не желания, разбившиеся о рифы реальности? Не было бы желаний, не было бы и страданий – такова, вкратце, философия стоиков. Таков и рецепт: откажитесь от желаний, будьте свободными. Нельзя не заметить здесь, сколь близки стоики к буддийской доктрине. Впрочем, эта близость лишь родственная.

Когда я говорю, что стоики настаивали на необходимости отказа от желаний – это выглядит как-то формально. Что значит отказаться от желаний? О чем вообще идет речь? Несколько упрощая, можно сказать, что стоики заповедовали нам не страдать манией величия, ведь все в этом мире бренно и наше право на что-либо весьма относительно. Можно подумать, что я в действительности обладаю своей одеждой, но ведь это большое заблуждение. Моей (или якобы моей) одеждой обладают еще и уличная грязь, и время, и пыль в бельевом шкафу, и любой гвоздь, торчащий из стены, готовый разорвать мое одеяние. Я уж не говорю о "правах" вора или огня на мою одежду! Конечно, это вроде бы моя одежда, но ведь ни уличная грязь, ни пыль, ни гвоздь, ни вор, ни огонь не будут спрашивать моего разрешения на то, чтобы выполнить свою функцию в отношении "моей" одежды – испачкать, запылить, порвать, украсть, сжечь и т. п. Стоики понимали это, кажется, лучше других.

"Ничто не вечно под луною" – так, достаточно тривиально, надо признать, рассуждали стоики. Памятуя о Гераклите, они не льстили себе иллюзией стабильности, ибо "все течет, все изменяется". Поэтому рано или поздно, так или иначе все, что есть у тебя, будет отнято. Богатство может иссякнуть, а если ты и сохранишь его до глубокой своей старости, то на тот свет все равно не утащишь. Слава – та вообще преходяща. Здоровье будет отниматься у тебя по малой толике – болезнями и старостью, а потом и вовсе отнимется. Так или иначе, рано или поздно, но нам придется расстаться со всем, что мы весьма ошибочно считаем своей собственностью. Единственное, что всегда останется с нами, – это мы сами. Но именно эту часть своего богатства, это свое истинное достояние мы и не замечаем, полагая, что все наше добро – это деньги и другие материальные ценности, недвижимость, слава, здоровье. Ошибка! Все это может быть отнято, а потому дорого не стоит, и лучше уж отказаться от всего этого заблаговременно, нежели впадать по поводу подобных утрат в печаль и отчаяние. Однако же "нормальный" человек выбирает пестование утрат и отказывается от своей жизни, от возможности жить.

История Стильпона – философа-стоика – весьма в этом смысле иллюстративна. Ему удалось спастись от пожара, опустошившего его родной город. Но в огне погибли его жена, дети и все его имущество. Встретив Стильпона и не прочитав на его лице, несмотря на столь ужасные бедствия, ни испуга, ни потрясения, македонский царь Деметрий задал ему вопрос: "Неужели же ты и впрямь не потерпел никакого убытка?!" "Благодарение богам, ничего своего я не потерял", – ответил ему Стильпон. Он называет в этом случае "своим" то, что безраздельно принадлежит только ему, т. е. свою собственную жизнь. Все остальное, кроме нашей собственной жизни, отнюдь не является и не может быть нашим. Притязание же на то, что не является нашим, есть очевидное прегрешение. А проклятия, брошенные Богу: "Как Ты мог?! Почему я?!" – и вовсе чистой воды безумие.

Да, Стильпон кажется черствым и жестоким, но разве, если бы он плакал, кто-то воскрес из пожара и, если бы он корил судьбу, разве она прислушалась бы к его обвинениям? Жизнь продолжается, и думать нужно о живых, а всякие требования ущербны по своей сути. Мы же любим думать о покойниках – о том, что мы не так сделали, что им не так сказали, чего не успели и т. п. Тем временем мы допускаем те же самые ошибки в отношении ныне живущих, когда же уйдут и они, то настанет, наконец, и их черед, но, как всегда, будет поздно. Отказ, о котором говорят стоики, есть отказ психологический, это не отстранение от предмета, но устранение притязаний, именно в этом ракурсе и следует понимать их основной принцип. Откажитесь от того, что вы имеете, прежде чем это будет у вас отнято, тогда вы избежите страдания – таков завет стоиков. Стоики учат нас самому простому рецепту мужества, впрочем, во всем этом скрыт и еще один, очень глубокий смысл.

Вспомним уже знакомого нам Эпиктета. Значительную часть своей жизни он был рабом. Однажды, чем-то не угодив своему хозяину, он навлек на себя его гнев. Вздорный человек стал бить его, а потом повалил наземь. Эпиктет упал ничком, и хозяин принялся выкручивать ему ногу. Эпиктет не сопротивлялся, в какой-то момент он поднял голову и произнес: "Ты ее сломаешь". Хозяин не внял предупреждению, и через какое-то мгновение нога Эпиктета в его руках хрустнула и сломалась. "Ну я же тебя предупреждал", – спокойно сообщил ему Эпиктет, подняв голову во второй раз. Конечно, Эпиктет потерпел утрату, но он и не притязал на свою ногу, что было бы в высшей степени глупо и безрассудно. Это, разумеется, не означает, что не нужно пользоваться своими ногами, пока они у тебя есть (чем Эпиктет, безусловно, и занимался), однако же следует ли страдать после того, как их не станет?

Но чем поучительна история Эпиктета, так это развязкой сюжета. Пораженный мужеством и спокойствием своего раба, хозяин дал Эпиктету вольную. Возможно, впрочем, он руководствовался при принятии этого решения и более прагматичной целью – действительно, зачем ему хромой раб? Так или иначе, но жизнь предложила Эпиктету, который не настаивал по одному пункту (на целостности собственной конечности), большие дивиденды по другому – он получил свободу. Отказ от того, что нам и так не принадлежит, – это никакая не утрата, это, напротив, обретение, обретение того, что жизнь предложит взамен ею же и изъятого. Жизнь всегда предлагает нам новые и новые варианты, только мы их не замечаем, поскольку продолжаем настаивать там, где это уже и бессмысленно, и накладно.

Впоследствии учение стоиков извратили. Да, они были прагматиками до мозга костей, они были заняты тем, чтобы жить счастливо, и эта задача, безусловно, является самой достойной. Политические деятели, примазавшиеся к стоицизму в эпоху расцвета Римской империи, тоже хотели жить счастливо, но упустили важную деталь: счастье в том, как мы проживаем свою жизнь, а не в том, чем мы пытаемся ее декорировать.

Таков, в общих чертах, завет стоиков.

...

Тот, кто обрел, потеряв

История практически не сохранила для нас трудов Зенона. Мы знаем только, что в 315 году до нашей эры он был еще молод, прибыл в Афины из Финикии, но растерял по дороге все свои богатства. "Кинизм дал Зенону опору и утешение в постигшем его несчастье, – писал А. Мень. – Равнодушие к земным благам стало для него броней, которая могла надежно защитить от любых ударов в будущем. Он проникся убеждением, что человеческая жизнь должна строиться не на прихотях или условностях, а на непреложных мировых законах".

"Мудрец, чьи суждения истинны, – полагал Зенон, – хозяин своей судьбы во всем том, что он ценит, поскольку никакая внешняя сила не может лишить его добродетели". В этой фразе важно каждое слово. Можно быть мудрецом и заблуждаться, ведь всякий умник тяготеет к тому, чтобы считать свои мысли правильными, тогда как истина в самой жизни, а не в ее описании. Заблуждение же мудреца – это всегда ошибка в определении приоритетов; конечно, допустив эту ошибку, не станешь хозяином своей судьбы. Наконец, если приоритеты определены верно, т. е. они обнаружены внутри самого человеческого существа, то, разумеется, беспокоиться о превратностях "внешних сил" не приходится. Качество жизни определяется качеством психологического состояния, а не какими-то формальными вещами.

Когда Зенон почувствовал, что становится старым и немощным, он добровольно лишил себя жизни. Его похоронили как почетного гражданина – за общественный счет, а в эпитафии было сказано, что Зенон прославил себя тем, что всегда был верен собственному учению. Редкая, надо признать, особенность "мудрых" мужей.

Желание как основа жизни

За что же поздние стоики нападали на Эпикура? Если не лукавить: исключительно по причине своего великодержавного шовинизма – воинственным римлянам слишком льстила возможность надругаться над греческими авторитетами. Впрочем, за что-то же они должны были зацепиться, организовывая свой "черный пиар". Да, они нашли, за что зацепиться, ведь Эпикур учил: умейте пользоваться своими наслаждениями, не отказывайтесь от тех наслаждений, которые дарованы вам самой жизнью. Вот, собственно, этот тезис ему и вменили в вину: гедонист, мол, о высшем благе не думает, все бы ему развлекаться и пользовать наслаждения!

Формально, конечно, есть к чему придраться. Как говорят в подобных случаях на флоте, "и на голом матросе можно найти 100 недостатков, а что уж если он одет…" Впрочем, достаточно взглянуть на жизнь Эпикура, чтобы понять, сколь ошибочны подобные претензии – более скромного существа мир, наверное, не знал. Слабый здоровьем (его постоянно мучили боли), он даже на смертном одре не переставал беспокоиться о дорогих ему людях, полностью игнорируя собственное тяжелое физическое состояние. Этот, с позволения сказать, гедонист ограничивал свою диету хлебом и родниковой водой (лишь по праздникам рацион разнообразили сыр и вино).

Он считал, что нельзя есть много, в противном случае за удовольствием последует неудовольствие от несварения желудка, а страдание бессмысленно и вредно. Сексуальные утехи он считал непозволительным излишеством, полагая, что они влекут за собой многие осложнения – в виде скандальной супруги и вечно ревущих детей. Конечно, тут он был слишком категоричен, но, скорее всего, приводил этот тезис лишь для того, чтобы мы лучше его поняли: наслаждения – хороши, поскольку они радуют, но плохи те наслаждения, которые ведут к страданию. "Я ликую от радости телесной, питаясь хлебом и водою, – писал Эпикур, – и я плюю на дорогие удовольствия – не за них самих, но за неприятные последствия их".

Иными словами, основным отличием учения Эпикура от учения стоиков можно считать отношение к земным благам. Эпикур не считал нужным их игнорировать, но и не полагал разумным ставить их на первое место. Что же в личностном пространстве самого Эпикура было важным? Стремление к мудрости и знанию законов природы, помощь ближним и сердечная забота о них, радость жизни и радость общения, счастье свободы от никчемных привязанностей и страха. Последний, по определению Эпикура, подлинное несчастье. И именно Эпикур говорил: "Высшее удовольствие – это свобода от желаний". Впрочем, зная Эпикура, следовало бы думать о том, что эта свобода хороша, если удовлетворены те желания, которые могут быть удовлетворены, а других просто нет.

Кого-то подобные истины могут тронуть своей неподдельной простотой и исключительной по изяществу логической строгостью, кого-то прагматизмом, однако же возможность оценить их по-настоящему появится лишь у тех, кто обеспечит себе счастливую жизнь в соответствии с этой внутренней логикой бытия.