Баллада о безрассудстве

 

 

Высоки были стены, и ров был глубок.

С ходу взять эту крепость никак он не мог.

Вот засыпали ров - он с землей наравне.

Вот приставили лестницы к гордой стене.

Лезут воины кверху, но сверху долой

Их сшибают камнями, кипящей смолой.

Лезут новые - новый срывается крик.

И вершины стены ни один не достиг.

- Трусы! Серые крысы вас стоят вполне!-

Загремел Александр.- Дайте лестницу мне!-

Первым на стену бешено кинулся он,

Словно был обезьяною в джунглях рожден.

Следом бросились воины,-

как виноград,-

Гроздья шлемов над каждой ступенью висят.

Александр уже на стену вынес свой щит.

Слышит - лестница снизу надсадно трещит.

Лишь с двумя смельчаками он к небу взлетел,

Как обрушило лестницу тяжестью тел.

Три мишени, три тени - добыча камням.

Сзади тясячный крик:

- Прыгай на руки к нам!-

Но уже он почувствовал, что недалек

Тот щемящий, веселый и злой холодок.

Холодок безрассудства. Негаданный, тот,

Сумасшедшего сердца слепой нерасчет.

А в слепом нерасчете - всему вопреки -

Острый поиск ума, безотказность руки.

Просят вниз его прыгать? Ну что ж, он готов,-

Только в крепость, в толпу озверелых врагов.

Он летит уже. Меч вырывает рука.

И с мечами, как с крыльями, два смельчака.

(...Так, с персидским царем начиная свой бой,

С горсткой всадников резал он вражеский строй

Да следил, чтоб коня его злая ноздря

Не теряла тропу к колеснице царя...)

Но ведь прошлые битвы вершили судьбу -

То ль корона в кудрях, то ли ворон на лбу.

Это ж так, крепостца на неглавном пути,

Можно было и просто ее обойти,

Но никто из ведущих о битвах рассказ

Не видал, чтобы он колебался хоть раз.

И теперь, не надеясь на добрый прием,

Заработали складно мечами втроем.

Груды тел вырастали вокруг.

Между тем

Камень сбил с Александра сверкающий шлем.

Лишь на миг опустил он свой щит. И стрела

Панцирь смяла и в грудь Александра вошла.

Он упал на колено. И встать он не смог.

И на землю безмолвно, беспомощно лег.

Но уже крепостные ворота в щепе.

Меч победы и мести гуляет в толпе.

Александра выносят. Пробитая грудь

Свежий воздух целебный не в силах вдохнуть...

Разлетелся быстрее, чем топот копыт,

Слух по войску, что царь их стрелою убит.

Старый воин качает седой головой:

"Был он так безрассуден, наш царь молодой".

Между тем, хоть лицо его словно в мелу,

Из груди Александра добыли стрелу.

Буйно хлынула кровь. А потом запеклась.

Стали тайные травы на грудь ему класть.

Был он молод и крепок. И вот он опять

Из беспамятства выплыл. Но хочется спать...

Возле мачты сидит он в лавровом венке.

Мимо войска галера плывет по реке.

Хоть не ведали воины точно пока,

То ль живого везут, то ль везут мертвяка,

Может, все-таки рано им плакать о нем?

Он у мачты сидит. И молчит о своем.

Безрассудство... А где его грань?

Сложен суд,-

Где отвага и глупость границу несут.

Вспомнил он, как под вечер, устав тяжело,

Войско мерно над черною пропастью шло.

Там персидских послов на окраине дня

Принял он второпях, не слезая с коня.

Взял письмо, а дары завязали в узлы.

- Не спешите на битву,- просили послы.-

Замиритесь с великим персидским царем.

- Нет,- сказал Александр,- мы скорее умрем.

- Вы погибнете,- грустно сказали послы,-

Нас без счета, а ваши фаланги малы.-

Он ответил:

- Неверно ведете вы счет.

Каждый воин мой стоит иных пятисот.-

К утомленным рядам повернул он коня.

- Кто хотел бы из вас умереть за меня? -

Сразу двинулись все.

- Нет,- отвел он свой взгляд,-

Только трое нужны. Остальные - назад.-

Трое юношей, сильных и звонких, как меч,

Появились в размашистой резкости плеч.

Он, любуясь прекрасною статью такой,

Указал им на черную пропасть рукой.

И мальчишки, с улыбкой пройдя перед ним,

Молча прыгнули в пропасть один за другим.

Он спросил:

- Значит, наши фаланги малы?-

Тихо, с ужасом скрылись в закате послы.

Безрассудство, а где его грань?

Сложен суд,

Где бесстрашье с бессмертьем границу несут.

Не безумно ль водить по бумаге пустой,

Если жили на свете Шекспир и Толстой?

А зачем же душа? Чтобы зябко беречь

От снегов и костров, от безжалостных встреч?

Если вера с тобой и свеченье ума,

То за ними удача приходит сама.

...Царь у мачты. А с берега смотрят войска:

- Мертвый? Нет, погляди, шевельнулась рука...-

Старый воин качает седой головой:

- Больно ты безрассуден, наш царь молодой.-

Александр, улыбнувшись, ответил ему:

- Прыгать в крепость, ты прав, было мне ни к чему.

 

 

Советская поэзия. В 2-х томах. Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм. Москва: Художественная литература, 1977.

 

Это будет вот так...

 

 

Это будет вот так:

будут звезды бесчисленно падать.

Разбежится гроза,

а закат еще жив в полумгле...

Будешь ты повторять мне:

«Не надо, не надо, не надо...»

Я возьму тебя за руку

и поведу по земле.

И рука твоя станет доверчивой, доброй,

послушной.

А земля будет разной — радушной, чужой,

равнодушной...

Это что за река? Это Нил, Енисей или Волга?

Я прижму тебя больно к перилам моста.

Я люблю тебя, слышишь?

Всю жизнь. Беспощадно. Безмолвно.

Звезды тихо уходят домой.

Холодеет. Рассвет.

И в руках пустота.

 

1964

 

Лев Ошанин. Стихи и песни. Россия - Родина моя. Библиотечка русской советской поэзии в пятидесяти книжках. Москва: Художественная литература, 1967.

 

Сколько лет, вагонных полок...

 

 

Сколько лет, вагонных полок,

Зной, мороз и снова зной...

Двух вчерашних комсомолок

Два лица передо мной.

На одном нежданно-строго

Складка меж бровей легла,

Возле глаз морщинок много,

А улыбка как была.

Но зато лицо второе

Встало вдруг передо мной

Непонятно молодое,

Вез морщинки без одной.

Без морщинки, без улыбки,

Без упрека, без ошибки,

Без дерзаний, без желаний,

Даже без воспоминаний...

От него, зевок роняя,

Отвернулся я тотчас...

Что же ты, моя родная,

Вся в морщинках возле глаз?

Просто ты жила иначе,—

Как у нас заведено,

От людей глаза не пряча,

Радуясь, смеясь и плача,

Если грустно и смешно.

И осталась гордой, ясной,

Все, что знаешь, не тая,

Пусть не юной, но прекрасной.

Здравствуй, молодость моя!

 

1958

 

Лев Ошанин. Стихи и песни. Россия - Родина моя. Библиотечка русской советской поэзии в пятидесяти книжках. Москва: Художественная литература, 1967.

 

Волжская баллада

 

 

Третий год у Натальи тяжелые сны,

Третий год ей земля горяча —

С той поры как солдатской дорогой войны

Муж ушел, сапогами стуча.

На четвертом году прибывает пакет.

Почерк в нем незнаком и суров:

«Он отправлен в саратовский лазарет,

Ваш супруг, Алексей Ковалев».

Председатель дает подорожную ей.

То надеждой, то горем полна,

На другую солдатку оставив детей,

Едет в город Саратов она.

А Саратов велик. От дверей до дверей

Как найти в нем родные следы?

Много раненых братьев, отцов и мужей

На покое у волжской воды.

Наконец ее доктор ведет в тишине

По тропинкам больничных ковров.

И, притихшая, слышит она, как во сне:

— Здесь лежит Алексей Ковалев.—

Нерастраченной нежности женской полна,

И калеку Наталья ждала,

Но того, что увидела, даже она

Ни понять, ни узнать не могла.

Он хозяином был ее дум и тревог,

Запевалой, лихим кузнецом.

Он ли — этот бедняга без рук и без ног,

С перекошенным, серым лицом?

И, не в силах сдержаться, от горя пьяна,

Повалившись в кровать головой,

В голос вдруг закричала, завыла она:

— Где ты, Леша, соколик ты мой?! —

Лишь в глазах у него два горячих луча.

Что он скажет — безрукий, немой!

И сурово Наталья глядит на врача:

— Собирайте, он едет домой.

Не узнать тебе друга былого, жена,—

Пусть как память живет он в дому.

— Вот спаситель ваш,— детям сказала она,—

Все втроем поклонитесь ему!

Причитали соседки над женской судьбой,

Горевал ее горем колхоз.

Но, как прежде, вставала Наталья с зарей,

И никто не видал ее слез...

Чисто в горнице. Дышат в печи пироги.

Только вдруг, словно годы назад,

Под окном раздаются мужские шаги,

Сапоги по ступенькам стучат.

И Наталья глядит со скамейки без слов,

Как, склонившись в дверях головой,

Входит в горницу муж — Алексей Ковалев —

С перевязанной правой рукой.

— Не ждала? — говорит, улыбаясь, жене.

И, взглянув по-хозяйски кругом,

Замечает чужие глаза в тишине

И другого на месте своем.

А жена перед ним ни мертва ни жива...

Но, как был он, в дорожной пыли,

Все поняв и не в силах придумать слова,

Поклонился жене до земли.

За великую душу подруге не мстят

И не мучают верной жены.

А с войны воротился не просто солдат,

Не с простой воротился войны.

Если будешь на Волге — припомни рассказ,

Невзначай загляни в этот дом,

Где напротив хозяйки в обеденный час

Два солдата сидят за столом.

 

1945

 

Лев Ошанин. Издалека - долго... Лирика, баллады, песни. Москва: Современник, 1977.