Часть вторая. Возвращение

ЯВЛЕНИЕ 23

 

Стол с бумагами. Три телефона. За столом сидит полковник. Папаха лежит

на столе. Рядом сидит на стуле майор. Слева и справа от стола стоят стулья.

За спиной у полковника висит карта Советского Союза.

На ней лозунг: «Учиться военному делу настоящим образом» В. И. Ленин.

Над картой висит портрет Ленина.

Полковник и майор ведут между собой разговор.

 

ПОЛКОВНИК:         Когда ты вернулся из Германии?

 

МАЙОР:                    Год назад. Квартира у меня есть, машину я купил ещё раньше, но уже продал и хочу купить новую.

 

ПОЛКОВНИК:            Да, года идут. Давно ли мы были капитанами с тобой в Бресте? А я вот так никуда и не ездил. Двадцать четыре года служу в этом округе, а с месяц назад уже здесь у вас на генеральской должности и вот встретились.

 

МАЙОР:                    Ну, теперь вам Бог в помощь.

 

Открывается дверь, Катин входит в кабинет с радостным лицом, улыбается.

 

КАТИН:                    Товарищ полковник! Старший лейтенант Катин прибыл для дальнейшего прохождения службы. Представляюсь по случаю назначения на должность заместителя командира мотострелковой роты по политической части.

 

ПОЛКОВНИК:         Откуда прибыли?

(хмуро, сразу поменявшись в лице).

 

Майор принял подобострастный вид.

 

КАТИН:                          Вернулся из Афганистана. Желаю на своё место службы.

 

ПОЛКОВНИК:         А что вы улыбаетесь? Что, вам здесь щи хлебать дают? Ваши документы?

 

Катин достаёт документы, подаёт.

 

КАТИН:                        Я доложил, что прибыл. Не был здесь два года и очень рад встрече с сослуживцами.

 

ПОЛКОВНИК:         Может, вы пьяный, как ведёте себя? Знаю я вас из Афганистана, мародёрствуют там и убивают мирных жителей, а потом на них

бумаги из прокуратуры приходят. А может, вы там спились? Откуда я знаю? Тем более по документам вы перехаживаете очередное воинское звание два

с половиной года.

 

КАТИН:                    Вы, товарищ полковник, не правы. Как из мест заключения вернулся.

 

ПОЛКОВНИК:         А вы много разговариваете. Явно, вы пьяный. Если это таки от вас есть запах, мы вас отправим обратно. Товарищ майор, проверьте

его, дайте ему стакан, пусть дыхнёт.

 

КАТИН:                     Да что вы, в самом деле? Я же вернулся, на своё место службы и ничего мне больше ни надо. Честной службой докажу, что вы ошибаетесь, это не по адресу.

 

Майор подсовывает стакан Катину, тот дыхнул.

 

ПОЛКОВНИК:         Ну что, товарищ майор, пахнет?

 

МАЙОР:                    Одеколоном «Лаванда».

 

ПОЛКОВНИК:         Одеколон пьёте?

 

КАТИН:                    Товарищ полковник, кто сказал о воинах-интернационалистах плохо, это всё слухи.

 

ПОЛКОВНИК:         О вас, о 40-й армии в Афганистане говорят Приказы Министерства обороны, о преступлениях, совершаемых личным составом каждый месяц.

 

КАТИН:                    Я с Министром обороны Маршалом Советского Союза Соколовым С.Л. в мае 1983 года, в Кандагаре, в 70-й бригаде на строевом смотре здоровался за руку и он мне  сказал  «спасибо» за службу…

 

ПОЛКОВНИК:         Мы все так однажды здоровались.

 

МАЙОР:                    Может мне лучше уйти? (Деликатно).

 

ПОЛКОВНИК:         Подождите, у меня с вами есть ещё серьёзный разговор. (Катину). Так, ну что? Будете служить или улыбаться?

 

КАТИН:                     Буду служить.

 

ПОЛКОВНИК:         Завтра пойдёте в свою часть и представитесь, а там время покажет, кто вы.

 

КАТИН:                     Разрешите идти?

 

ПОКОВНИК:            Идите и не забудьте, что завтра вы уже на службе.

 

Катин уходит.

 

МАЙОР:                    Где-то я уже его видел. У нас в штабе округа. Припоминаю, ему предлагали где-то возле Гомеля, а он захотел обратно сюда

из-за квартиры.

 

ПОЛКОВНИК:          Ну, ничего. Он здесь недолго задержится, если не возьмётся за ум сразу. Я забыл его спросить: был ли он ранен или контужен?

 

МАЙОР:                    Ишь ты, обратно в Минск, а в Забайкалье он не пожелал, как я там оттарабанил в своё время, или на Дальний Восток, в Амурскую область… Губа не «дура».

 

ПОЛКОВНИК:          Ничего, придёт время и поедет ещё, узнает. Они думают, что если сюда возвращаются, то здесь им манна небесная. Наверное,

ещё и о чём-то мечтает.

 

МАЙОР:                     Они все с претензиями. Давай им это, давай то, а тут служишь и ничего.

 

ПОКОВНИК:            Петрович, скоро тебя назначат к ним, в бригаду и ты покажешь … всем кто с претензиями на сладкую жизнь. И этому, как его…

 

МАЙОР:                    Да не хотелось бы, парень-то вроде хороший, по первому впечатлению.

 

ПОКОВНИК:            Хороший человек – это не профессия, а если толку от него не будет, отправим его куда-нибудь туда, где он ещё не был. Он ещё молодой, службы не знает, всё у него впереди. Ты лучше подумай, как быть тебе на новом месте. Я тебя знаю давно. Как ты там с ним сработаешься, это твоё дело, но, если кто-то будет мешать, поможем, уберём и отправим к чёртовой матери, кто бы он ни был.

 

МАЙОР:                    Спасибо за доверие. Постараюсь оправдать.

 

ПОЛКОВНИК:          «Порешили». Скоро переходишь в эту часть, должность тебе там скоро освободим, готовим. Как только получите, сразу ко мне. А пока

чуть что звони, лучше ко мне домой. Жена тебя помнит. До свидания.

ЯВЛЕНИЕ 24

 

Кабинет. Стол. Стулья. Питьевой прибор. Три телефона. Карта мира на стене. Катин и капитан. Капитан сидит за столом.

 

КАТИН:              Тебя уже назначили или еще неизвестно куда?

 

КАПИТАН:        Да, я начальник штаба твоего батальона со вчерашнего числа.

 

КАТИН:              Это очень хорошо, Алеша. Будем дружить. Обо мне ты, наверное, уже знаешь.

 

КАПИТАН:         Молодой замполит батальона, недавно назначен. Полгода назад вернулся из Афганистана. Как там было, расскажишь?

 

КАТИН:              А что рассказывать, война…

 

КАПИТАН:        Я наслышан от сослуживцев в Германии. А где ты там был?

 

КАТИН:              В Кандагаре. Имею медаль «За боевые заслуги».

 

КАПИТАН:        Я тоже имею такую медаль за отличную сдачу осенней итоговой проверки и успешные действия на показных учениях. О Кандагаре ничего не слышал. Знаю названия городов Кабул и Джелалабад.

 

КАТИН:               Давно уже служишь в этой должности?

 

КАПИТАН:         Два года. Один год взводным, два года ротным, а потом направлен Начальником штаба к вам, в Отдельный механизированный батальон.

 

КАТИН:                     Наш батальон это маленький «полчок»: 650 человек личного состава, 92 единицы боевой техники, с полста специальных и транспортных машин и автомобилей. Своё боевое знамя и воинская печать.

Таких в Союзе немного. А ты, в каком году закончил училище?

 

КАПИТАН:         В 80-ом, после окончания по распределению попал

в Германию. А ты Шура когда?

 

КАТИН:               Я  в 1977 году. Два года взводным, потом, якобы на «комсомол», в разведбате, Афганистан, а затем замполитом нашего батальона пять с половиной лет.

 

КАПИТАН:        Стоило тебе ездить в Афганистан, чтобы приехать

без ничего, ни звания, ни должности, ни толковой награды.

КАТИН:                  А я не жалею. Чуть было не остался еще на два года. Привез болезни и контузии, иногда болит голова. Настоящая армия там. Здесь просто служба.

 

КАПИТАН:         Мне на жизнь грешно жаловаться. Думаю через год поступить в Академию.

 

КАТИН:                  Трудно туда попасть?

 

КАПИТАН:           Тесть при случае поможет, да и по линии моих родителей кое-кто имеется из генералитета. А ты как думаешь дальше жить?

 

КАТИН:                  Я раньше тоже хотел поступить в Академию, но есть семейные обстоятельства. Недавно присвоили звание «капитан», в должности

я был мало, не вижу смысла в моей ситуации.

 

КАПИТАН:        Я знаю, у тех, кто был в Афганистане и имеет награды, есть право на внеконкурсное поступление в Академию.

 

Появляется офицер, Катин и капитан поднимаются для приветствия.

 

ОФИЦЕР:           Уже познакомились? Ну и хорошо. Шура, наш новый начальник штаба, очень грамотный офицер и воспитанный человек, ты должен помочь ему в первое время. Можете меня поздравить, мне разрешили поступить

в Академию. Так что ваш комбат теперь в настроении.

 

КАТИН:              Поздравляю. Я подал рапорт на перевод в Ленинградский военный округ. Вот, возьмите, не против?

 

ОФИЦЕР:           Нет, конечно, а не рано ли? Недавно в должности, капитана присвоили месяц назад. Командование сочтет это за шутку.

 

КАТИН:                  Это семейные обстоятельства.

 

ОФИЦЕР:           Сегодня у нас караул. Шура, ты обязан теперь проверять каждый караул ночью по новой директиве командующего.

 

КАТИН:                  Так что, мне теперь в каждый караул не спать? Проверю, конечно, но я вчера сменился с дежурства и опять не выспался, с утра совещание, и попробуй не приди. Для нашего полковника таких причин нет, враг номер один. А живу один, жена в Ленинграде с больным отцом, вы знаете. Надо купить продукты, столовая работает плохо.

 

ОФИЦЕР:           Я здесь не причем, Шура. Завтра тебя спросят, почему

не проверил.

 

КАПИТАН:        Шура, я могу проверить, но спросят о тебе.

 

КАТИН:                  Тогда одна просьба. После совещания прошу разрешения отдохнуть дома.

 

ОФИЦЕР:           А тебе, Леша, придется заняться картами на учения. Завтра к обеду представишь.

 

КАПИТАН:        Есть, товарищ майор.

 

ОФИЦЕР:           И тогда поговорим конкретнее о вашей работе.

 

КАТИН:                  Скорее бы отпуск. Не могу дождаться. Товарищ майор, вы меня отпустите? Жена ждет, приехать сама не может.

 

ОФИЦЕР:           Я то, да, но как твой начальник? Он мне в прошлый раз говорит: «Замполит у тебя не подарок, хлебнешь с ним еще горя. Работать

не умеет». Вот я хочу у тебя спросить, что ты не умеешь, Шура?

 

КАТИН:                  Ленкомнаты мне достались недоформленные.

Их пять штук, и все развалины. Не всё сразу. Замполиты рот не знают, чем краска пахнет. Они думают, приехали сюда, водить боевые машины и стрелять.

 

КАПИТАН:        А за что отвечает замполит роты?

 

КАТИН:              По уставу за всё, а в жизни за ленкомнату, а потом еще

и за всё остальное. Так мне вчера опять объясняли в политделе.

 

ОФИЦЕР:           Было бы очень хорошо, если бы они работали и с людьми, наши замполиты.

 

КАТИН:                  Я был бы рад людьми заняться, но кто даст? Если ленинских комнат пять штук, и нигде, ни в одном уставе об этом не сказано, что там в них делать, только по директивам и указаниям, а на людей время не остается. У нас некомплект 4 политработника.

 

ОФИЦЕР:           А ты вечером…

                                    Когда все на месте…

 

 

КАТИН:                  Во-первых, это нарушение распорядка дня. Во-вторых,

солдат в казарме должен отдыхать, а мы ему и здесь покоя не даем. В-третьих, это должен делать каждый офицер: говорить с подчинённым, хвалить за успех и не замечать мелкий промах, критиковать за нарушение дисциплины и подводить итоги учёбы после каждых занятий. А что я им успею сказать за десять-пятнадцать минут перед сном на вечерней поверке? Мы обязаны строго спрашивать с офицеров за подведение итогов учёбы и несения службы всегда

и везде.

 

ОФИЦЕР:           Ну, ты не прав. А зачем нам тогда планируют мероприятия партийно-политической работы?

 

КАТИН:                  Для того, чтобы подводились итоги учебных занятий

и несения службы в составе всего подразделения. Все вокруг должны знать кто, где, что и когда сделал или не сделал и почему, доводилась свежая информация, новости, реальная обстановка. Если взводный не умеет организовать и провести обыкновенное собрание личного состава и, Боже упаси, выступить самому, подвести итоги и поощрить отличившихся солдат и сержантов, тогда что?

 

КАПИТАН:        Шура, при всём уважении к тебе, я замполитов и их работу ненавижу. Придёт кто-нибудь из командования и начинает два часа

изливать душу, как ему плохо служилось где-то. А конкретного ничего, потерянное время для отдыха и службы. Но твои предложения я поддерживаю.

Быть в ротах и в батальоне лучшим наводчикам, механикам, пулемётчикам и по всем остальным специальностям и лучшему караулу в каждом месяце. Спасибо.

 

КАТИН:                  В этом вы правы. В том извращенном виде, как здесь, политработа не дает ничего для боевой готовности. Мероприятия проводят, не задумываясь о смысле и назначении, Меня спрашивают за работу в ленинских комнатах. Вчера докладываю о проведённом общем собрании, а мне: «Вы щит по итогам боевой и политической подготовки оформили?» Я: «Нет, итоги в ротах по расписанию занятий еще не подводились». Махают рукой: «Вам выговор».

  

ОФИЦЕР:           Шура, если ты не найдешь «золотую середину» между реальной службой и ленкомнатами, я  тебе, извини, не помощник. Рапорт я тебе подпишу, но я сказал всё. Мне надоело выслушивать, что ты бездельник.

 

КАПИТАН:        Невесёлая у тебя служба.

 

КАТИН:                  Не пугает большой объем работы. У нас нет парторга

и комсорга по штату мирного времени, некомплект 2 замполита роты. А это офицеры со своими конкретными служебными обязанностями. Получается, работаешь за троих с утра до ночи, все делаешь, а ругают за пустяки. И никто так не виноват, как я, если что-то произошло, а про ленкомнаты в этом случае никто не вспоминает ни слова.

 

КАПИТАН:         Время такое непонятное, перестройка. Высокое начальство требует: «Всё делать в срок, во чтобы это ни стало».

 

КАТИН:                  А если расписание занятий боевой подготовки в штабах спланировано без учёта времени на их подготовку и несения службы

в караулах? Вождение боевых машин, например? Одновременно, выполнение учебных стрельб на другом полигоне?

Офицеры физически не в состоянии успеть подготовить занятия.

А это практикуется. А ты хоть порвись.

 

КАПИТАН:             Послужим, посмотрим.

 

 

 

Аксакалы и солдаты местного военного афганского гарнизона. Кандагар.

1984 год.

 

ЯВЛЕНИЕ 25

 

Стол. Телефоны. Карта СССР. Те же стулья. На них сидят офицеры.

Катин сидит впереди, ближе к столу. Появляется полковник.

 

ПОЛКОВНИК:         Сидите, товарищи, офицеры, вставать не надо. Сразу

к делу. Я приехал в вашу часть подвести итоги нашей с вами работы за последний месяц. Идёт «перестройка» в армии. Но положение дел с воинской дисциплиной по-прежнему тревожит наше командование.

В этом, значительная доля вины политработников.

В нашей части не уменьшается количество преступлений и происшествий. Никакой «перестройки» у нас не произошло.

Лично я вижу перестройку в повышении персонального спроса.

Могу сказать, что в основном я и мои офицеры перестроились.

Это должен сделать каждый офицер вашей части.

Вашему политотделу следует ужесточить требования к офицерам

и начинать надо с политработников, особенно нерадивых.

Кто у вас работает плохо?

 

МАЙОР:                    Капитан Катин. Пререкается. Я вам уже докладывал о нём.

 

ПОЛКОВНИК:         Где капитан Катин?

 

КАТИН:                    Я.

 

ПОЛКОВНИК:        Вы сумели создать о себе хорошее впечатление у личного состава части. Мы вас назначили на высокую должность и присвоили вам звание, а дела у вас идут плохо. По докладам, толку от вас нет никакого. Есть политработник или нет на службе, батальон живёт сам по себе, вы сами по себе.

 

КАТИН:                    Все рекомендованные вами и вашим политотделом и другие необходимые мероприятия проводятся по утверждённому плану,

как указано в расписании занятий. Срывов у меня не было.

 

ПОЛКОВНИК:         Значит, формально проводятся, если результата нет.

В казарме грязь, какие-то солдаты ходят без дела, офицеры на это внимания

не обращают. В ленкомнатах беспорядок. Итоги за январь у вас не оформлены

ротах. Как вы это объясните?

 

КАТИН:                    Объяснимо. Это не только от меня зависит. Вчера вернулись с внеплановых учений, подведение итогов учений по Плану учений завтра.

 

ПОЛКОВНИК:         Вы там бездельничаете, вот результаты.

 

КАТИН:                    Это не совсем так. Что успеваю, то делаю. Стараюсь…

 

ПОЛКОВНИК:         Мы в вас ошиблись. Вы непрофессиональный политработник.

 

КАТИН:                     Политработник подразделения это не профессия,

а призвание уважать людей. В наше время это должна быть выборная должность из опытных, старых офицеров по родам войск и утверждаться на общем собрании воинской части.

 

ПОЛКОВНИК:         Меня ваше мнение не интерисует. Вы не умеете организовать дело. Вам в бирюльки играть, а не людей воспитывать.

Кто его рекомендовал на должность? Это безобразие, такого неподготовленного

офицера подпускать к людям. Офицеры батальона жалуются на вашу несдержанность. Ну, что, разве не так? Доложите, товарищ майор, что мы там увидели.

 

МАЙОР:                    Всё верно. А сейчас у него не работает один телевизор. Мы ему дали исправный, а его поломали.

 

ПОЛКОВНИК:         Вот за это вы мне ответите. Сколько у него взысканий?

 

МАЙОР:                    Есть четыре за неисполнительность и пререкание со старшими по званию.

 

КАТИН:                     Я о них ничего не знаю. Был разговор в кабинете и всё.

 

ПОЛКОВНИК:          Очень плохо, что вы о них не знаете. Запишите теперь ему от меня строгий выговор за неприятие мер к сохранности культпросветимущества. Это взыскание уже сниму теперь с вас только я.

 

КАТИН:                    Этот телевизор у меня был три дня, временно…

 

ПОЛКОВНИК:         Вы умеете возражать. Товарищ майор, обратите на этого офицера внимание, поручаю вам.

 

МАЙОР:                    Он подавал рапорт на перевод в Ленинградский военный округ по семейным обстоятельствам.

 

ПОЛКОВНИК:         Вас надо снимать с должности, какое вы имели право его писать? Нерадивым офицерам не место среди элиты армии - политработников. Даю вам срок два месяца на ремонт ленкомнат в батальоне. Если не успеете, будете отправлены служить на Дальний Восток или уволены.

Нечего вам здесь делать.

 

КАТИН:                    Прошу принять во внимание моё семейное положение.

В батальоне некомплект офицеров-политработников. Внеплановые тактические учения сроком полтора месяца. Я отсутствовал в расположении части.

 

ПОЛКОВНИК:        Мне нужны единомышленники. Все, кто не научился работать, отсюда уедут рано или поздно. Я вас не пугаю, но мы с вами расстанемся. Вам дали должность и работайте.

 

КАТИН:                    Как понять единомышлениики? У меня такой же партбилет как и у вас. Служебные обязанности знаю и выполняю. Прошу вашего содействия, по семейным обстоятельствам, в переводе меня для дальнейшего прохождения службы в Ленинградский военный округ.

 

ПОЛКОВНИК:         Ничего вы не знаете. Всё это только поза, не более. Побыли в Афганистане, баклуши побили и вернулись с деньгами.

У вас награды есть?

 

КАТИН:                    Медаль «За боевые заслуги».

 

ПОКОВНИК:            Какая большая награда! Вы подумайте только!

У нас некоторые офицеры имеют её за показные занятия, а вы и показать-то ничего не умеете. Люди имеют по два, по три ордена, сидят и молчат, и не пикают, а у вас гонора больше, чем у кого-либо. За что вам только её дали?

 

КАТИН:                    За боевые заслуги.

 

ПОЛКОВНИК:         А где вы там были?

 

КАТИН:                    Возле города Кандагар, в 70-й ОМбр. Замполит ремонтной роты.

 

ПОЛКОВНИК:         Это что за город такой? В ремроте служил. Ха-ха-ха.

Вы, товарищи офицеры, кто-нибудь, его знаете? Ну? Вот видите, они вас

не одобряют.

 

МАЙОР:                    Солдаты в батальоне его обзывают «Кандагар» и не боятся совсем. Панибратство развели в батальоне. Называет всех по отчеству.

 

ПОЛКОВНИК:         Разлагаете дисциплину, Катин?

 

КАТИН:                    Я считаю это нормальным, если ко мне, к замполиту, солдаты могут обратиться запросто. Я знаю, чем живёт человек в форме.

 

МАЙОР:                   А вот с офицерами батальона он огрызается, как собака.

Не любят они его, жалуются на грубость и бестактность.

КАТИН:                    К сожалению, не все офицеры батальона желают заботиться о нуждах и здоровье подчинённых, выполняют ответственно мои распоряжения.

 

ПОЛКОВНИК:         Бросьте болтать околесицу! Приказы существуют,

чтобы их выполнять. Мне ваши офицеры на вас жалуются, что вы мешаете им работать.

 

КАТИН:                    Совершенно верно. Выжмут из подчинённых за неделю всё, что возможно, а взамен ничего, никаких поощрений за службу и учёбу,

в театр и  кино некому сводить! Офицер обязан повышать личную культуру!

 

ПОЛКОВНИК:         Ну, вы и хам. (Майору) Завтра проверьте у него всё хозяйство. За упущение поработе на партийную комиссию.

И не вздумайте отпустить его в отпуск. Таким, как он, только зимой.

Поняли, товарищи? Что заработал, то и съел. Всё. Совещание окончено.

Все свободны.

 

Все встают и уходят. Полковник остаётся и звонит по телефону.

 

ПОЛКОВНИК (Грубо): Ко мне начальника штаба и командира батальона,

где служит этот Катин.

 

Появляется капитан.

 

ПОЛКОВНИК:         Здравствуйте, Алёксей. Борис Иванович из Москвы звонил и спрашивал, какие у тебя планы и как ты служишь?

 

КАПИТАН:               Если будет ещё звонить, скажите хорошо. Спасибо.

 

ПОЛКОВНИК:           Документы в Академию все готовы? Катина можем скоро убрать вообще от тебя.

 

КАПИТАН:               Убирать не надо. Мне помогает, неплохо подготовленный офицер. Лезет во все дырки, старается.

 

ПОЛКОВНИК (В раздумье): Вот пусть старается, если так. Если Катин будет выступать против тебя, скажи мне. Мы его быстро поставим на место.

Где комбат?

 

Капитан уходит.  Входит другой офицер.

ПОЛКОВНИК:           Присаживайся комбат. Вы решили вместе с начальником штаба поступать в Академию? Вас утвердили.

                                   Катин вам не мешает работать?

 

КОМБАТ:                      Много хлопот с ним. В последнее время, много времени

в ленкомнатах пропадает. Рапорт о переводе написал. На совещаниях много выступает, до всего ему есть дело.  С другой стороны, солдаты его уважают.

 

ПОЛКОВНИК:        Вот и напишите ему аттестацию: «Мероприятия по поддержанию боевой готовности не проводит», а всё остальное, про любовь и солдат сколько угодно. А то, захотел к жене под бок, нахал.

 

КОМБАТ:                 У него совсем другие недостатки.  В академию он непригоден, перспектив продвижения по службе не имеет, медкомиссию

не прошёл по зрению. Жалуется на здоровье.

 

ПОЛКОВНИК:         Вы меня поняли? Идите. Желаю вам успехов.

 

ОФИЦЕР:                  Есть, товарищ полковник. Всё понял. Разрешите идти.

 

ПОЛКОВНИК:         Когда напишите, лично доложить. Идите.

 

Лицо афганской войны. Пустыня Регистан, дорога рядом с «Зелёной зоной»,

где то возле крепости Поссаб. 1984 год.

ЯВЛЕНИЕ 26

 

Ступеньки подъезда. Стена с почтовыми ящиками. Появляется Катин и устало подходит к ящикам, достает ключ и открывает ящик, достает открытку,

читает вслух. Медленно опускается на ступеньки, садится.

Мимо проходят две женщины, здороваются. Он не замечает.

 

КАТИН:                  Здравствуй, Шура! Я живой, лежу в вашем госпитале.

Уже полтора года. Когда же ты придешь ко мне? Твой Виктор. Боже мой,

Витя. Как я раньше не догадался спросить о тебе.

 

По лестнице спускаются на костылях два человека с короткими бородками и невоенной прической. Один из них без ноги ниже колена, брючина завернута и приколота булавкой. Другой двигается, не сгибая левой ноги. Катин,

обернувшись на звук костылей, стоит и замирает.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Ну что, старик? Узнаешь? Это я, твой крестник. Или ты забыл 14 марта 84-го пылающую ремонтную «летучку», летящую с перевала

и как я тебя вынимал из кабины?

 

Подходит к Катину.

 

                                   Ты молчишь? Тебе нечего сказать?

 

КАТИН:                  Витя. Ты откуда? …

 

Обнимает Девятерикова, костыли падают, гремят, летят вниз через всю лестницу.

 

                                    Прости, родной,

я не знал… Я ходил, узнавал, и моя первая жена была в госпитале, искала тебя,

не нашла…

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Ладно, об этом потом. Как ты? Цел, здоров? Хорошо. Остальное приложится.

 

КАТИН:                  Я-то цел.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: А что? Как ребята? Я не писал никому.

 

КАТИН:                  Очень плохо, что не писал. Мы все ждали известий о тебе и уже отчаялись, я верил, что ты выберешься.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Все полтора года я вспоминал то майское утро, проклятый пулемёт, из которого духи сделали мне решето в животе, и почему-то, как вы тогда на перевале выскочили из огня. Мне кажется, что это был я. И когда мне было очень тяжело, я себе говорил: «Не имеешь права, парень расслабляться. Самое страшное было там, а здесь уже Союз, осталось немного – выжить.

Я перенёс восемнадцать операций, но осколки еще остались в животе.

Не писал потому, что ни с кем не хотел делиться болью.

Шура, мы еще поживём…

 

КАТИН:                  Я верю. Знал, что так будет. Мы вернулись с учений

с совершением марша и боевой стрельбой сегодня утром. Пойдем в дом.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: У нас мало время. Мы сейчас уезжаем в Слуцк, к моим родителям. Я выписан из госпиталя и сейчас в отпуске. Случайно, из разговора местных офицеров в госпитале услышал твою фамилию и решил тебя найти.

Жду уже второй день, а тебя нет и нет. Знакомься.

Это Коля – мой земляк.

О тебе он знает всё.

 

КАТИН:                  Шура.

 

КОЛЯ:                 Коля.

 

КАТИН:                  А ты где там был?

 

КОЛЯ:                 Я был в Шинданте, в пехоте. Однажды сопровождал батальонную колонну на ближайшую заставу, попали в засаду на перевале.

В мою БМП попали первой гранатой. Взрыв. Уже в Ташкенте пришел в сознание. Меня год мотали по Союзу, по госпиталям. Одна нога срослась,

вторая – гангрена. Протез обещали сделать. Когда меня привезли, оказалось,

что я, к тому же, болен желтухой.

 

КАТИН:                  Как сейчас?

 

КОЛЯ:                 Как видишь, живой, для меня уже всё: прощай оружие, здравствуй гражданка.

 

КАТИН:                  Награды какие-нибудь есть?

 

КОЛЯ:                 Шура, бог ты мой, возьми ордена, дай мне ноги…

 

КАТИН:                  Прости, Коля, за мою дурь.

 

ДЕВЯТИРЕКОВ: А ты как?

 

КАТИН:                  Вернулся, развёлся, женился по любви. Присвоили капитана, наконец-то, через три года. Да мне-то что, жив и вроде, здоров.

грех обижаться на судьбу. Ты же помнишь, мне просто повезло.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Как ребята, пишут?

 

КАТИН:                  А ты что-нибудь знаешь?

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Кое-что. По слухам от раненых.

 

КАТИН:                  Значит, ты ничего не знаешь. Олег Филиппов погиб вместе с Муратом. Миша Позняков…

 

ДЕВЯТИРЕКОВ (прерывает): А что Миша? Шура, ну!

 

КАТИН:                  Подорвался на фугасе. Живой или нет, неизвестно.

Но знаю, оторвало обе ноги. Никому ничего не пишет, и его адреса у меня нет.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Эх, Миша. Он был всегда расчётлив, но мало осторожен. Адрес его родителей, кажется, где-то записан у меня.

 

КАТИН:                  Старший лейтенант Бодров Олег умер через 8 дней, не приходя в сознание, в Союзе. Старший лейтенант Попов Дмитрий погиб при тебе. Старший лейтенант Аккошкаров Игорь при тебе. А помнишь нашего приятеля старшего лейтенанта Андрея Почтовика И.О. командира реактивной батареи

в пустыне?

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Да, да.

 

КАТИН:              Он подорвался на мине и погиб через год после твоего отъезда. Комбат первого батальона майор Ольховский взорвался на фугасе. Беспалов повышен в звании, капитан, назначен комбатом первого мотострелкового батальона, который, дополнительно, создали в пустыне. Еще воюет. Моего приятеля в 1 дшр лейтенанта Петра Дрозда ты помнишь, что погиб

в январе? Так вот, с их роты лейтенант Аликбер Ибрагимов живой, хотя пуля прошла сквозь сердце. Остальных ты знаешь мало, пришли после тебя. Как только ты уехал, прошла большая замена офицеров в бригаде.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Ну, а где славный капитан Гуменов Андрей?

 

КАТИН:              В Союзе, где-то на юге, в дыре. С ним все произошло,

как он говорил. За него обиднее всего. Андрей грамотный и боевой офицер. Человек большой отваги и смелости.

 

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: А так везде в Союзе. Парень с «большой отвагой» никому

не нужен…

 

КАТИН:                  А ты-то как? Где будешь служить? У тебя «нестроевая»?

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Когда пришел в большой штаб и спросил, нельзя поближе к родителям, мне ответили: «Что к мамке с папкой поближе захотели?

А в деревню Паричи не желаете?» Я им отвечаю, что у меня отец в бою под Паричами был тяжело ранен при отражении танковой атаки немцев в 1944 году,

и наша семья заслужила такое желание, учитывая мое ранение.

 

КАТИН:                  А они?

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: В деревню Паричи, в Белоруссию не хочешь, поедешь

на Дальний Восток. Мол, тайга «смелых и отважных» любит. Пришлось согласиться на то, что дали.

 

КАТИН:                  А ты знаешь, я припоминаю, мой отец тоже был ранен тяжело в бою возле деревни Паричами а 44-ом. У тебя отец кем тогда был?

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Командир взвода артиллерийской противотанковой батареи.

 

КАТИН:                  А мой командир артиллерийской противотанковой батареи. Неужели они вместе воевали? Наверное, да.  Бой за Паричи и деревню Шатилки в 44-ом был один.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Ну и дела. Выходит, наши отцы воевали вместе и мы

с тобой вместе.

 

КАТИН:                  Выходит вместе. А куда тебя направили?

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: В учебную роту, замполитом, возле города Борисова.

 

КАТИН:                  А как же ты будешь служить? Это же тяжело для тебя.

И твое очередное звание вышло?

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Да, Бог с ним. От родителей далеко, вот плохо.

 

КАТИН:                  Жена, сын с тобой?

 

ДЕВЯТИРЕКОВ: Шура, милый, жена бросила, а потом вернулась, а потом опять… Сына жалко – без отца.

 

КАТИН:                  Развёлся?

ДЕВЯТЕРИКОВ: Пока еще нет, духу не хватило дать ей согласие на развод.

 

КОЛЯ:                 Какое счастье, а я вот холостой, меня и бросить-то некому. Хоть, в этом повезло.

 

КАТИН:                  А как же ты, Витя, будешь? У тебя же такое ранение: живот, пах, нога, диета, усиленное питание нужно.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Поживем, увидим. Дай бог, вернётся. Как там Ковалев? Он где? Наверное, уже генерал… Кто в бригаде больше его воевал? Никто.

 

КАТИН:                  Тоже в дыре, в Карелии. Пишет, второй год ему Академию режут местные начальники.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Шура, это же хорошо, пусть поступают, а ты делай свою личную жизнь. Это мой тебе совет. Пусть у нас это право отобрали, так надо теперь наверстывать в другом. Больше нам в этой жизни не оставили ничего.

Наш кусок пирога с краю и надо быстрее его кусать, а то здоровые, полные жизненных сил,  ребята вырвут и это.

 

КАТИН:                  Насчёт жизненных сил ты прав. Я постоянно какую-то усталость ощущаю. Кажется, делаю не больше остальных, а устаю ужасно,

не высыпаюсь, слабость во всем теле.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Ты же парень из Кандагара, не забывай наши болячки. Береги себя Шура. Сейчас ты здоров, но кто из нас знает, что мы с собой

привезли. Как сейчас себя чувствуешь?

 

КАТИН:                  Усталость. Вроде бы здоров. Выступил на спортивных соревнованиях по спортивному ориентированию на первенство округа.

По службе… Постоянно не высыпаюсь.

Начальники не жалеют, весь день на работе, а им все мало, что-то не успеваю сделать. А ночью надо проверять караулы моего батальона.

Это через три дня на четвертый.

Наряды, оперативным дежурным по части раз в неделю или ответственным

торчать в казарме с утра до ночи. Несладко мне здесь без жены.

Тоскую и переживаю за нее.

Командование не желает переводить меня ближе к ней.

Я написал 19 рапортов о переводе.

Как, мол, женился, так и «расхлёбывай».

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: А как же ты жить то будешь, Шура?

 

КАТИН:                  Вот видишь, живу. Другие офицеры переводятся куда хотят без всяких заслуг. А я какой-то особенный, очень был нужен. Мне в Москве обещают пойти навстречу с переводом. Но где Москва, а где я?

 

Катин достает фотографию, показывает.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Очень красивые глаза. Где-то я ее видел.

 

КАТИН:                  Это не может быть. Она живет в Ленинграде. И никогда нигде не была.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: А на юге?

 

КАТИН:                  В Ялте в 1983 году, а больше не знаю.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Она сейчас здесь или в Ленинграде?

 

КАТИН:                  В Ленинграде, с больным отцом, он инвалид войны

и требует ухода, жена у него давно умерла. У меня нет выбора, надо переводиться куда-нибудь возле Питера, в город я попасть даже не надеюсь.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: У нас в любом случае нет выбора в этой жизни,

кроме как заниматься семьей. Тебе надо было ехать в Москву, на приём к Министру обороны.

 

КАТИН:                  По инерции после замены не могу перестроиться, попрежнему работаю на износ, начальники не дают отдохнуть по-человечески, пока не заболеешь, как следует. Они звонят, вызывают, не верят, утверждают,

что пьяный дома и ругают врачей за то, что дали справку, если температура небольшая.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Они здесь, в Союзе, такие. Представляешь, что бы эти начальники натворили в Афгане. Понаделали бы калек и гробов, пока самих

где-нибудь не «трахнуло» по-настоящему.

Я встречал таких в госпиталях, каялись во всех грехах, молились всем Святым подряд. Только вот без этого люди почему-то лучше не становятся.

Грех большой желать людям войны, но вот без нее у людей нет ни жалости,

ни сострадания к больному человеку.

Пока был здоров, об этом не думал, а теперь испытал на себе жестокость сытости мирной жизни. Тебя они не пожалеют.

Семья должна быть на первом месте.

Наши отцы воевали, и они израненные, ничем нам не помогут, кроме как советом. Я вот тебе говорю, но сам чего-то еще в этой жизни хочу. 

Есть ощущение, что скоро наши начальники что-то «утворят» со страной.

Поживём, увидим.

КАТИН:                  Я сейчас думаю только о переводе. Но как это сделать быстрее? Мы уже измотали друг друга письмами и телефонными звонками.

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Бросай всё, любыми путями переводись.

Будет семья вместе, а там и все остальное приложится. Ну ладно, Шура,

увидел тебя и словно сил вдвое прибавилось. За тебя радостно: жив, цел и здоров. Дай бог, тебе семейного счастья.

 

КАТИН:                  Спасибо, Витя, дорогой братишка.

Тебе желаю того же, может, наладится, вернется?

 

ДЕВЯТЕРИКОВ: Сейчас для меня главное подлечиться дома.

Буду здоров, будет и это. Ну, всё, прощай. Пиши, если плохо, знаю по себе, будешь молчать. Но ты пиши. Адрес на открытке есть.

 

КАТИН:                  Прощай, братишка. Когда еще заедешь?

 

КОЛЯ:                 Прощай, Шура, если что, пиши мне. Вот адрес.

 

Дает визитку.

 

Обнимаются. Катин и Девятериков расстаются.

Слышен стук костылей по асфальту.

 

ГОЛОС ДЕВЯТЕРИКОВА: Я скоро буду. Может быть через месяц. Мише Позняку напишем потом вместе. До встречи.

.

КАТИН: (насвистывает, напевает)         

 

Кандагар, он город хмурый,

День и ночь грохочут «буры».

Гранатомет палит из-за угла

Если есть дыра в машине,

И горит броня в бензине,

Значит, все, писец, пришла тебе труба.

А ты не жди, не жди меня домой,

Я завтра ухожу в последний бой.

Я завтра ухожу в последний бой,

И, может быть, он будет роковой.

ЯВЛЕНИЕ 27

 

Комната с зелеными обоями, телефон на полке, кресло. Книжные полки

с книгами, магнитофон. Входит Катин устало снимает с себя шинель,

бросает на кресло. Садится, достает письмо, читает.

 

ГОЛОС ТАМАРЫ: Заинька, моя ненаглядная! Несколько дней о тебе

ни «слуху ни духу». Каждый вечер ложусь спать и думаю, а где-то ты сейчас? Бедненький мой солдатик. Хоть бы где-нибудь открытку бросил. В дупле дерева. Я смогла выкроить только в конце месяца, после ноябрьских праздников только недельку, чтобы побыть с тобой. К этому времени, как раз, я надеюсь, прояснится все окончательно о сроках моего приезда к тебе. Завтра поеду уже обратный билет покупать, чтобы жить, конечно, вернешься к этому времени с учений.

Так что впереди целая неделя вместе. Как здорово! Вот праздник-то будет для души. А то я уже умираю без тебя, соскучилась ужасно. Так хочется, чтобы ты обнял меня крепко-крепко, заинька мой! Одно время мне снились эротические сны, а сейчас перестали, даже и снов нет. Все у меня притупилось.

Я уже окончательно озверела без тебя. Кроме всего прочего, я уже так замоталась, что пора уже хоть немного отключиться от всего в твоей зелененькой комнате. Подготовь мне что-нибудь почитать. Например. Хотя бы 6 и 8 номера

«Нового мира», где печатали «Плаху» Айтматова или «Дружба народов» №5 – там повесть Астафьева. Люблю тебя, мой хороший,

Жду-недождусь нашей встречи. Целую сто тысяч раз в губы, в глаза, в родинку. Держу каждую свободную минутку за тебя «фигу», чтобы все там у тебя было

в порядке на службе. Твоя Томусенька.

 

Неожиданно отрывается дверь. В комнату входит Тамара, одетая в шубу, в лисьей шапке, бросает на пол сумку и идет к Катину. Катин, не успев подняться,

ловит ее в объятья и усаживает на коленях.

 

КАТИН:              Тамара, моя милая, белочка приехала. Ура-ра!

 

Застывают в поцелуе.

 

ТАМАРА:           Шурочка, заинька, родной мой, наконец-то я дома.

Мне сейчас так хорошо (пауза). Как не бывает, в нашей жизни просто этого

не может быть. Сама не знаю, как собралась и приехала. Голова не велит,

а руки сами собирались, собрали вещи, и ноги понесли меня в аэропорт.

И вот я здесь. Фантастика. Еще три часа назад я была в Ленинграде, сидела

с папой и кормила собаку и кошку.

 

КАТИН:              Томочка, милая моя, я ничего не успел купить из еды, пустой холодильник.

 

 

ТАМАРА (строго): Ты не рад? (Шутливо). Тогда я тебе сейчас накажу.

Объявляю тебе два наряда вне очереди. Отработаешь на кухне и постираешь белье.

 

КАТИН:              Вот счастье-то привалило. Слушаюсь, начальник.

 

ТАМАРА:           А ночью будешь караулить мой сладкий сон, а то я дома не высыпаюсь. Как только закрываю глаза, вижу тебя и не могу заснуть полночи, боюсь, чтобы ты не исчез. Ты же у меня самое дорогое, что есть в жизни.

Правда, заинька?

 

КАТИН:              Ты для меня тоже. Не знаю, как бы жил без тебя, без твоих писем, звонков, без всего этого. Однажды мне приснилось, что ты мне изменила

с кем-то. Я потом не смог уснуть и на утро написал тебе очень грустное письмо. Ты его получила?

 

ТАМАРА:           Нет, не получила и слава богу, а то бы приехала злая,

как моя собака, когда у нее забирают кость.

 

Катин поднимает на руки Тамару и носит по комнате, целуя в лицо.

 

КАТИН:              Тома, мне от тебя нечего скрывать, ты мой самый близкий человек. У меня есть неприятности по службе. С переводом пока не получается, медкомиссия установила ухудшение зрения. Родственники моей бывшей жены постарались, написав командованию о том, что я обманул их дочь.

В этом заявлении нет ни слова про то, что она мне не писала писем в Афганистан. А может из-за того, что вернулся оттуда и теперь не позволяю себя обманывать. Мне представляется это подлость с их стороны.

 

Тамара быстро высвобождается из рук Катина, снимает шубу и садится в кресло,  затем,  посмотрив в упор на него,  спокойно начинает разговор.

 

ТАМАРА:           Ты что, ребёнок, Шура? Подумай обо мне в этих случаях

и молчи. Бог терпел, и ты терпи. Я не знаю, как нам быть дальше. Когда ты меня вел в ЗАГС, наверное, думал о чем-то другом, только не о нашем счастье.

 

КАТИН:              Мы теперь с тобой семья, Тамара. Ты для меня моя любимая жена и нет ничего дороже в жизни. Я решил жёстко: переводиться в Ленинградский округ. Куда попаду не важно, потом разберусь.

Я ужасно тоскую по тебе.

 

ТАМАРА:           Тебе надо было думать о совместной жизни с самого начала, а не после ЗАГСа. Мои слабые бабьи мозги об этом не забывают

ни на минуту. Отца я оставить не могу, он болен. Теперь, Ленинград и друзья.

Без этого я себя просто не мыслю. Можно, конечно, все бросить и приехать, но кому это выгодно? Нам? Нет.

 

КАТИН:              Есть реальная возможность перевестись, тебе надо выслать мне справку о том, что отец не может ехать с тобой и жить здесь возле Минска.

 

ТАМАРА:           Папа там родился и вырос. Это абсурд. Даже допускать такую мысль. После приезда домой, я занимаюсь справками.

 

КАТИН:              Когда ты приедешь?

 

ТАМАРА:           А когда ты? Я все время мотаюсь. Это уже третий раз после твоего двухдневного приезда. Я люблю тебя, Шура, у нас впереди еще целых пять Дней счастья, целых пять дней. Боже мой, как я мечтала быть с тобой. Давай оставим проблемы. У нас есть, чем заняться после разлуки.

Я хочу, чтобы ты меня целовал долго-долго.

Иди ко мне, моя бестолочь…

 

Катин садится в кресле с Тамарой, целует.

 

КАТИН:              Уже ночь. Ты хочешь спать? Проголодалась?

Есть будешь?

 

ТАМАРА:           Только тебя. Целых пять дней я буду есть тебя частями. Вот думаю, как моя собака перед едой, с чего начинать?

 

КАТИН:              Начни с самого приятного…

 

ТАМАРА:           Тогда, как говорят врачи на операции: «скальпель, тампон, спирт, стакан, огурец».

 

Идет к сумке, достает шампанское.

 

КАТИН:                 Ура-ра! Победа! Мы опять вместе!

 

ТАМАРА:           Заметь, ты сам сказал «победа». Выражение «я победю»

не бывает. Так как «победа» - это заслуга общая

 

КАТИН:              Ура-ра!

 

ТАМАРА:           Не кричи. Соседей разбудишь. У вас в доме стены тонкие и ночью слышно, кто, чем занимается.

 

Катин достает высокие стаканы, открывает бутылку. Разворачивает плитку шоколада.

 

ТАМАРА:           А это откуда? Кого ты здесь балуешь? Ну ладно, заинька. Давай быстрее, а тоя тебя съем целиком после разлуки.

 

Катнн разливает, поднимает стаканы.

 

КАТИН:              За наше счастье. Очень хочу этого. Все остальное в жизни такая мелочь. Кругом сплошные тараканьи бега, карьера. Машина, тряпки всякие. И ради этого люди способны на все, на любую сделку с совестью.

 

ТАМАРА:           За нас!

 

Выпивает, с иронией:

                                   А ты, Шура, не конформист?

 

КАТИН:              Сейчас, да. Иначе не выживешь. Я помню каждую минуту о тебе. Поэтому я очень боюсь теперь, больше, чем в Афганистане, наехать на какую-нибудь «мину», которых, здесь хватает, кому ставить на моей дороге.

 

ТАМАРА (Быстро, торопится) Выражайся яснее. У тебя есть враги?

И ты их терпишь? Даешь себя в обиду?

 

КАТИН:              Да, только не понимаю, откуда они взялись.

Я думал, вернулся в Союз к сослуживцам, везде помнят, а получается наоборот.

 

ТАМАРА:           Час от часу не легче. Вокруг тебя люди, и все не могут быть врагами.

 

КАТИН:              Нет, здесь я здесь теперь чужак. Начальники у меня все новые, и каждый желает сделать своих подчиненных по своему образу и подобию.

 

ТАМАРА:               Шура, ты уже будь любезен, потерпи, пожалуйста,

ради нас обоих. Когда переведешься, там будут другие проблемы,

но зато мы будем вместе, а значит и сильнее обстоятельств.

 

КАТИН:          Обещаю быть смирным и послушным, как с тобой.

 

ТАМАРА:           Тогда в койку! Хватит болтать, я уже изнемогаю,

хочу спать. Отбой, тебе в 45 секунд, засекаю.

 

ТАМАРА: (Смеется).   Отставить! Подъем 45 секунд. Кто будет заправлять обмундирование?

 

КАТИН: (Внимание).    Ну, ладно, ладно.

 

ТАМАРА: (Строго).    Как ты разговариваешь с начальством? Обращаться,

как положено: товарищ полковник, разрешите вам помочь снять бюстгальтер?

 

КАТИН:                Все милые жутко любят командовать. Но тебя я слушаюсь с удовольствием. Все твои команды соответствуют моим желаниям.

 

ТАМАРА:               Шура, мы оба одного желаем, быть вместе. Когда уже

это будет? Господи. Услышь меня, помоги бедной женщине.

 

КАТИН:                  Я включу магнитофон.

 

ТАМАРА:               Нет, ты опять будешь копаться.

 

Тамара идет к магнитофону, включает, раздается шипение, звучит мелодия

из кинофильма «Тегеран-43». Тамара ложится рядом с Катиным.

 

ТАМАРА:               Боже мой, как хорошо с тобой, как тогда в сентябре.

Та же мелодия. Теперь наша мелодия. Да?

Обними меня, заинька сильно-сильно.

 

 

Кандагар. По маршруту движения наших колонн древняя «Площадь с пушками».

Пушки английского экспедионного корпуса установлены в память

о событиях и жертвах трёх англо-афганских войн. 1985 год.

ЯВЛЕНИЕ 28

 

Кабинет. Стол с телефоном. На стене портрет М.С. Горбачева. На другой стене плакат с надписью: «Что ты сделал для перестройки?» Возле этой стены стоит диван, на нем сидит старший лейтенант. Перед столом с телефонами стоит еще один стол буквой «Т» к нему. За ним сидит майор. За столом с телефоном сидит подполковник. Старший лейтенант в расстегнутом кителе, слегка откинувшись

на спинку дивана, лениво что-то листает на коленях.

 

МАЙОР:                  Я опять был у Катниа в батальоне и нашёл в ленкомнате неоформленный стенд об итогах учебных занятий в январе.

 

К полковнику.

                                    Вы начальник политотдела.

Примите меры к этому проходимцу.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Почему вы так о нём? Требовать с него надо больше, молодой еще, энергичный, всё у него впереди, опыта большого нет.

 

МАЙОР:                  Вчера приезжал к нам сюда отец его первой жены, которую Катин бросил. Просил, дословно, «стереть его в порошок».

Он партийный работник, знает нашего полковника лично и с ним имел беседу

о Катине.

 

ПОДПОЛКОВНИК: И что вы предлагаете?

 

МАЙОР:                  Снять его с должности с понижением и отправить

на Дальний Восток к чёртовой матери.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Не знаю, как быть с ним. Ваша позиция мне ясна.

Вот и занимайтесь этим, если вам по силам. У него передовой батальон в нашем соединении и он работает, не оглядываясь на наше мнение.

Это трудно сделать.

 

МАЙОР:                  Это до первого ЧП, а потом машина закрутится.

Месяц назад полковник однозначно дал понять его вопрос. Катин привлёк

к партийной ответственности командира роты за воровство им у солдат

на учениях двух ящиков тушёнки и за рукоприкладство к одному

их сержантов. Тот  возмутился данным фактом.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Ну и что? Его надо исключить из партии и все.

 

МАЙОР:                  Так вот в том-то и дело, что командир роты пришел

к полковнику, встал на колени, поплакался и рассказал о Катине такое, за что

в иные времена расстреливали. Он в беседах с офицерами и солдатами ставит

под сомнение то, чем мы политработники занимаемся.

ПОДПОЛКОВНИК: Сейчас «перестройка» и не только Катин,

но и я тоже в сомнении относительно функций политработников в армии.

Констатирую, «перестройка» в армии произошла

в сторону ужесточения требований к личной ответственности,

остальное ничего не изменилось, то есть, работа та же, но её стало больше.

 

МАЙОР:                  А Катин это понять не желает. Полковник дал указание разобраться с ним, выяснить вопросы его семейной жизни. Видимо, в беседе

с командиром роты полковник узнал кое-какие обстоятельства из личной жизни Катина, несовместимые с его работой.

 

ПОДПОЛКОВНИК: А вы сходите к нему на квартиру под предлогом приютить у него хоть на одну ночь командированного к нам офицера и увидите все как есть. Жены у него нет, она в Ленинграде. А если он пьянствует, будет видно.

 

МАЙОР:                  Полковник сказал: не трогать этого офицера за честное признание и раскаивание. Надо надавить комбата, чтобы дело замяли.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Но вы уже это сами, мне ничего не говорили об этом.

Я знаю этого командира роты, он теперь часто бывает у него в кабинете…

 

СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ (Окончательно развалившись на диване):        

                                    Я. как комсомольский работник, могу сказать,

что у них в батальоне офицеры не желают менять отношение к работе комсомольского актива, все мероприятия проходят формально, лишь бы провести,

и прикрываются Катиным, если что. Между прочим, он «кичится» тем, что служил в Афганистане, а я знаю, что его туда отправляли под приказом,

и он искал причины не ехать. Видите ли, не «отгулял» отпуск и не имел квартиры.

И еще пытался обмануть медкомиссию, что не видит правым глазом,

а теперь корчит из себя боевого офицера. Да и служил он в ремроте:

прокрутил гайки и заработал деньги. Об этом полковник нам сказал.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Ну, хватит. Всё. Больше дела, одни разговоры.

Сейчас я его вызову, и мы его спросим кое-что и поставим на место.

 

Звонит по телефону.     Катина ко мне в кабинет.

 

Входит Катин.

 

КАТИН:                  Товарищ подполковник, капитан Катин по вашему приказанию прибыл.

 

СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ: А-а, афганский вариант, отсиделся за камнем…

 

КАТИН:                  Не понял, что это значит? Это шутка?

МАЙОР:                  Шутка, шутка…

 

ПОДПОЛКОВНИК: Вам что, не ясно, кто вас вызвал? Извольте разговаривать со мной.

 

Катин молчит.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Вы что язык проглотили? Почему не доложили,

что у вас одна ленкомната не готова к указанному сроку?

 

КАТИН:                  Так это только один стенд не дописан, солдат работал

в парке на своем танке после учений и не успел.

 

ПОДПОЛКОВНИК: А вы там зачем? Я бы смог и без вас скомандовать,

и вы мне не нужны, такой политработник.

 

КАТИН:                  Но остальные четыре готовы.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Вы неуправляемая личность, всегда ищите причины.

 

КАТИН:                  Между прочим, краску на стенды во всех ротах я купил лично на свои деньги. В вашем клубе для работы ничего нет.

 

ПОДПОЛКОВНИК (грубо): Опять оправдание. Клуб это не для вас.

Вам дали высокую должность и работайте в своем батальоне, как хотите.

Я вам не помощник. У вас есть «боевой» опыт и здоровье.

А у меня его нет после пяти лет Монголии. Вот майор сидит, был в Забайкалье

и не прикрывается болезнями.

А вы чуть что, сразу больной, утомились, видишь ли.

Да у вас здоровья на всех нас хватит.

(Срывается на крик).

                                   Если еще раз уйдете по справке о болезни без моего разрешения отдыхать, пойдете на парткомиссию.

 

Достает таблетки, показывает «Аллахол».

 

                                   Вот, смотрите, в кармане ношу и никому не жалуюсь.

Ну, что молчите, сказать нечего?

 

КАТИН:                  Жду, когда вы закончите.

 

МАЙОР (Кричит).         Да вы бездельник, а еще здесь выкобеливаетесь.

 

КАТИН:                  Не надо кричать и смотреть на меня как на пленного душмана.

СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ: Вы молчите, вас не спрашивают.

 

КАТИН:                  А вы научитесь обращаться к старшему по званию

и должности, уважать выслугу лет. В вас нет ничего от офицера после этих слов.

 

Открывается дверь. В кабинет входит офицер, тащит за собой упирающегося солдата в расстёгнутой куртке, с отпущенным поясным ремнём.

Обмундирование явно им самостоятельно перешито, с нарушеним требований Строевого устава ВС СССР.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Это еще такое?

 

ОФИЦЕР:                Солдат моей роты. Его перевели из ремроты к нам мотострелкам. Кто-то из старших начальников считает, что из нарушителя воинской дисциплины не может быть ремонтника, но может получиться отличный гранатомётчик. Гранатомёт он изучать не желает и стреляет на «двойку».

 

ПОДПОЛКОВНИК: Я вас спрашиваю. Товарищ Катин, ваш солдат?

 

КАТИН:                  Мой.

 

ПОДПОЛКОВНИК (Угрожающе):    Вот видите, что у вас творится

в подразделениях?

 

КАТИН:                  О нём я вам докладывал. Вы с ним беседовали десять дней назад. В моём батальоне служит 596 солдат и сержантов срочной службы,

77 офицеров и прапорщиков.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Да вы мне не докладывайте, а работайте. Ваш солдат,

вот и воспитывайте.

 

КАТИН:                  Он был исключен из комсомола на собрании роты.

Я писал его отцу. Его надо уже давно сажать в тюрьму за издевательство над  молодыми солдатами.

 

ОФИЦЕР:                Он уже два месяца у нас и никого не хочет признавать, кроме командира роты.

 

ПОДПОЛКОВНИК: А вы зачем? А еще лейтенант. Когда я был лейтенантом,

 у меня такого не было. Пять суток ареста ему и на гауптвахту. Собрание,

видите ли, они провели, значит, формально его подготовили.

 

ОФИЦЕР:                Он уже сидел под арестом. Что с ним делать?

Не подчиняется.

ПОДПОЛКОВНИК (Катину): Вот результат вашей работы.

 

КАТИН:                  А как быть? Согласия на прокуратуру вы не даете,

а он предупреждение прокурора уже получил, и все равно подбивает земляков против сержантов. Так, товарищ Мамедов?

 

СОЛДАТ:                Нет, не так. Чо говорят, то и делаю. Я плохо понимаю русский язык. Меня лейтенант называет «чурбан» - плохой слово.

Сам «чурбан» и еще хватает за куртку, пуговицу оторвал.

 

ОФИЦЕР:                Вот видите? Я его так не называл, но он говорит, что он

не русский и ничего не понимает. В караул его не поставишь, в наряде по роте или в столовой заставляет работать вместо себя молодых, угрожая им расправой ночью, когда в роте нет офицеров.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Идите, товарищ лейтенант, вместе с ним и оформляйте

на гауптвахту.

 

ОФИЦЕР:                В нашей части гауптвахты нет, а других не принимают чужих. Была бы своя, хотя бы одно место на сто человек, так на них я бы нашел управу.

 

ПОДПОЛКОВНИК (Вскричал): Вы что, не поняли? Идите и ищите место.

Ваш солдат, и вы за его воспитание получаете деньги, как директор пивзавода. Выполняйте!

 

КАТИН:                  Была бы гаубвахта в части, не было бы проблем с такими солдатами. Его земляки в этой роте служат хорошо. И здесь причина не

в национальности, а в отсутствии системы работы с военнослужащими, нежелающими служить в армии. Офицер вынужден уговаривать выполнять Присягу.

 

ПОДПОЛКОВНИК (Кричит): Причина в вас лично. Не умеете пользоваться своими служебными правами. Если так и дальше будет продолжаться,

вам здесь не место.

 

КАТИН:                  Разрешите мне сказать (срывается на крик).

Сказать можно?

 

ПОДПОЛКОВНИК: Вы что кричите? Я вам объявляю за упущение                                     в воспитательной работе с подчиненными выговор.

 

КАТИН:              Служу Советскому Союзу, то есть «выговор».

 

ПОДПОЛКОВНИК: Издеваетесь? Идите немедленно на парткомиссию.

КАТИН:                  Вы всё прекрасно понимаете. К концу службы многие бывшие нарушители хорошо выполняют свой солдатский долг. Но каждые полгода на службу призывают новую молодёжь. Среди сотни нормальных призывников обязательно найдётся идиот, но только за это в тюрьму сажать человека нельзя. А вокруг него живые люди. И их надо ограждать от таких, которые до армии вообще не знали, что есть на свете законы, и людей надо уважать, Он ходил по улице и плевал открыто в лицо прохожим, а участковый

ждал и дождался, чтобы его забрали в армию.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Вы что? Ставите под сомнение политику партии?

 

КАТИН:                  Я говорю о том, что независимо от офицерского опыта всегда есть подчинённые люди, которым, необходимо применение методов воспитания более жёстких, чем к обыкновенному человеку. Нахождение их

в коллективе отравляет настроение честных людей, ставит под сомнение необходимость соблюдения воинских законов.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Я вас понял. Вы не способны сами повлиять на положение дел в ротах. Пишите рапорт о том, что не справляетесь и уходите служить куда угодно. Мне такие, как вы, не нужны.

 

КАТИН (Достает рапорт): Вот, возьмите мой рапорт. Я прошу, повторно, перевести меня в Ленинградский военный округ на любую должность по семейным обстоятельствам. У моей жены больной отец, ему требуется уход.

 

ПОДПОЛКОВНИК: Что??? Опять перевод, жене под бок?

Вы «имеете» профессию офицера и будете служить там, где вам прикажут.

Я вам здесь не помощник.

 

КАТИН:                  Мы поженились недавно.

 

С