Испания, Канары, Квартет Бородина

Эту историю нужно начать издалека. С Мити Шебалина, моего замечательного друга и альтиста из Квартета Бородина.

Именно с Митей мы отпраздновали мое первое лауреатство после конкурса в Будапеште. Пошли в ресторан Союза композиторов. Денег с собой не было, но у него имелся там "кредит". Мы сидели, праздновали, и всем, кто входил, он говорил:

– Это лучший альтист. В соло лучше, чем я, а в квартете я пока еще лучше.

Мы праздновали по-настоящему. Потом он заставил меня сесть в жутко пьяном виде за руль его вишневого "мерседеса", у которого была сломана коробка передач и ручка застряла на второй скорости. То, что я приехал куда надо, на Малую Зосимовскую, – это просто чудо. Митя буквально на руках втащил меня в дом и бросил в постель. Вот так я отпраздновал первую премию.

Там, в ресторане, я познакомился с очень интересными людьми: композиторами Микаэлом Таривердиевым и Кареном Хачатуряном. Потом Митя пригласил меня на дачу, и я впервые побывал на Николиной Горе.

А потом Митя стал невыездным. Для того чтобы отбить его, у квартета появилась идея – ни в коем случае не останавливать гастрольный ход, ведь, если весь квартет "положат под сукно", "высвобождать" Митю станет еще сложнее. В общем, нужен был кто-то, кто мог бы заменить его. К счастью, у меня было тогда свободное время, и, когда предложили мне, я сказал, что мысль интересная, но надо всем вместе встретиться и все обсудить. И главное – чтоб я услышал об этом от самого Мити.

Когда я пришел в филармонию, было три члена квартета, не было лишь Мити. Они подтвердили, что Митя "за" и сам скажет мне об этом. Я согласился.

– Для меня это большая честь – играть с вами. Но нам придется порепетировать, потому что я эти произведения не играл.

Программа была очень маленькая, но сложная – Пятнадцатый квартет Бетховена и Пятнадцатый квартет Шостаковича. Всего – шесть концертов.

Митя передал мне на Николиной Горе ноты, свою партию. Я его переспросил:

– Митя, ты правда тоже видишь в этом смысл? Ты согласен?

Он ответил – да, но слеза была.

Я-то твердо знал: это лишь эпизод, по многим причинам – и человеческим, и профессиональным, я не собираюсь играть в квартете, даже если это Квартет Бородина. У меня была абсолютно ясная установка – сольная деятельность, и все.

Гастроли на Канарах принесли мне огромную пользу и массу удовольствия, прошли замечательно. А потом был прощальный ужин. Мы сидели в прекрасном ресторане с большими окнами-витринами, с аквариумом, где живет двухметровая черепаха Маша, ей двести лет. Постучишь в окно, она станцует перед тобой. Ресторан был ниже уровня моря. Одно окно выходило прямо в море, другое – в аквариум, и всякие чудища проплывали в пяти сантиметрах. На рояле играл сухой, педантичный, отменно стильный англичанин с бабочкой. Пианист высочайшего класса. Людей много, потрясающая еда. Он играл, а мы пили. В конце концов, когда уже хорошо выпили, Валя Берлинский мне говорит:

– Слушай, он же "Катюшу" играет, он уже понял, что мы русские, а не слабо тебе сыграть?

– Вряд ли я смогу сейчас что-то извлечь из этого инструмента.

– Ну давай, давай!

Я подошел к англичанину и подыграл ему сверху правой рукой. Он интеллигентно так встал и показал мне на стул: мол, хотите – пожалуйста. Я сел, стал наигрывать. Спросил – откуда он? Из Англии. Думаю, надо что-нибудь английское, он же играл "Катюшу" и "Подмосковные вечера". "Битлз" пусть будут, и сыграл "Yesterday". Сорвал аплодисменты публики, поиграл еще минут десять, и тут подходит хозяин, толстый такой дядя, и говорит:

– Беру тебя на работу.

Я отвечаю:

– Не могу. Занят.

– Ты не понял, я беру тебя на работу, ты лучше его играешь.

Тот побледнел. Я говорю:

– Да нет, я не могу, я правда занят. Предложение ваше принять не могу.

– Ты не понимаешь, я тебе буду платить в два раза больше.

Пианист уже совсем побелел. Когда я снова отказался, хозяин говорит ему:

– Ты не имел права давать инструмент другому, и я вычту из твоей зарплаты это время, которое ты не играл.

Тут уж я по-мальчишески выступил:

– Хорошо, но музыка была, и зал был доволен, деньги все равно нужно платить, заплатите их мне, а я отдам их пианисту.

Тот стал совсем сизого цвета, начал что-то кричать, в это время подошла принимающая нас девушка. Оказалось, она была дочерью "электрического короля" на этом острове и сказала что-то типа:

– Мужик, мы завтра электричество тебе выключим.

В общем, он потом извинялся, и все кончилось благополучно.

Играть с "бородинцами" было, конечно, интересно, но оставаться с ними и дальше я не собирался. Ведь я их всего лишь выручил. А на верхах посчитали так: квартет в порядке, ездит на гастроли, есть альтист. Проблема снята. Так решили все, включая и первого замминистра по фамилии Барабаш. Тогда мне пришлось подключить Нину Львовну Дорлиак, которая на приеме у Барабаша сказала, что Юрочка спасал Квартет Бородина, он – солист и никогда не будет работать в квартете, занимайтесь Шебалиным. После чего Митя был "открыт" и квартет ездил дальше своим прежним составом.

 

 

Дорога в Японию

Первый заместитель директора Госконцерта Иван Иванович Елисеев (умнейший человек, бывший генерал-полковник КГБ, он отвечал за внешние связи артистов) уговаривал меня ехать на гастроли с "Виртуозами Москвы" в Германию. Разговор был один на один. Он уламывал меня ехать, а я принципиально отказывался, пытался объяснить, что не вижу себя работающим в оркестре. Я вижу себя солистом. Он долго слушал и словно не понимал. Он был одноглазый и всегда разговаривал, не глядя в лицо собеседнику. Наконец вдруг резко поднимает свой единственный глаз и говорит:

– А скажи мне откровенно, как мужик мужику, что, для тебя не престижно поехать на гастроли с "Виртуозами Москвы"?

Я только выразительно посмотрел и сказал:

– Иван Иванович, вот если бы ваша жена переспала с Брежневым, престижно было бы?

Пауза… А потом:

– Ну ладно. Я тебя лично прошу – поезжай, а я тебе это отработаю. По сольной линии в Госконцерте.

Я, окрыленный, ушел из Госконцерта и поехал на эти гастроли в Германию. Там, в Мюнхене, встретился с Гидоном Кремером, уже эмигрантом, и мы с ним всю ночь проговорили у него дома, в гостиницу пришел только под утро. Тут так и напрашивается сказать: стукачи, мол, не дремали, но, к счастью, все было ровно наоборот.

Когда я вернулся от Гидона, стукач, который ездил с нами, просто спал в кресле в фойе отеля. Самое смешное было дальше: поскольку я-то всю ночь не спал, то, не собрав вещи, свалился в постель; думал – посплю полчаса, а потом соберусь и поеду. Но меня не смогли разбудить по телефону. Естественно, первая реакция – сбежал! Автобус стоит, прославленные "Виртуозы", Володя Спиваков, сопровождающие – Елисеев, Андриянко, еще два человека – все сидят в автобусе и видят, что только одного нет – меня. Звонят – не отвечаю. Нашли Мунтяна. Он сказал:

– Да спит, наверное, разбудите его.

Тут же появилось несколько человек, которые хотели оказаться первыми. Побежали наверх вместе с портье, который взял запасной ключ. И когда они открыли дверь и вошли, то увидели, что я сплю, уткнувшись ухом в орущее радио. Портье подумал, что я умер… Меня разбудили, собрали… Когда я вошел в автобус, все злились. С одной стороны – не сбежал, с другой – жуткое разочарование и наказать не за что. Вот так я выполнил просьбу Елисеева, а дальше было все совсем неожиданно.

Прошло несколько месяцев. И – никакой отдачи. Я пришел в Госконцерт без приглашения, просто по каким-то своим делам. И вдруг мы сталкиваемся с Елисеевым. У него сидела японская делегация, и он просто вышел в коридор. Увидел меня:

– О, гениально! Можешь ко мне зайти?

Я захожу, сидят три японца. Он им начинает говорить:

– Это наша молодая звезда, солист, мы очень его рекомендуем.

Это был единственный случай в моей жизни, когда Госконцерт что-то предлагал, обычно – наоборот: не пущал. Так вот, Елисеев этим японцам что-то говорит, они: "О-о-о! Солист!" – и что-то записывают. Полчаса все это длится. Наконец он говорит мне:

– Все. Ты свободен. В Японию поедешь.

Прошло несколько лет, никакой Японии, конечно, не было. Как-то я играю в Гранж-де-Миле (рядом с Туром, во Франции) с Рихтером. Туда же должны были приехать Олег Каган и Наташа Гутман, но их не выпустили. И мы, кроме официального, еще сыграли сольный концерт. После концерта ужинаем с Рихтером в китайском ресторане. Рядом сидят какие-то японцы, и вдруг один из них предлагает тост за открытие и говорит: "Больше всего я люблю неожиданные подарки. Несколько лет назад я был на переговорах у Елисеева, замдиректора Госконцерта, который активно впихивал нам, "Джапан артс", какого-то молодого музыканта. Естественно, все, что предлагает Госконцерт, не стоит внимания, поэтому мы для приличия согласились, но про себя решили, что никогда этого артиста приглашать не будем. Сегодня был концерт, после которого я понял, что был не прав, я прошу прощения и приглашаю вас, если вы еще согласны. Вы – наш артист, и я хочу поработать с вами".

После этого Япония для меня стала страной, где в творческом смысле для меня не существовало границ и барьеров.

 

 

"Ю-Ю-Юрий!"

Это был мой тринадцатый и первый в третьем тысячелетии мощный заезд в Японию. Он был весьма необычен, так как носил название "Фестиваль Юрия Башмета" и состоял из восьми концертов с "Солистами Москвы", трех – с симфоническими оркестрами и одним сольным – с моим постоянным партнером Мишей Мунтяном.

Эта страна покоряет каждый раз тем, что залы полны в любой провинции. И сами залы изумительны, потрясающая акустика. Там даже есть "Клуб любителей Юрия Башмета". Они постоянно шлют мне письма. Иногда очень смешные. Например, есть такая Теруми, которая ездит за мной по всей стране и приходит на концерты с цветами.

Благодаря любви ко мне как к артисту, она стала учить русский язык, а я – собирать ее записки из букетов. Там есть просто шедевры. Например: "Любимый Юра-сан! Меня волнует Ваша музька". Она пропустила одну палочку, и вместе "музыка" получилась "музька".

Но все это не главное. Эта тринадцатая поездка в Японию принесла мне два настоящих потрясения. Первое – концерт Лондонского симфонического оркестра. Дирижировал Ростропович. Я его очень люблю уже много лет, так сказать с детства. И был очень рад, что появилась такая возможность – послушать, как он управляет оркестром. Я с ним много выступаю в концертах, но оказаться в зале в качестве слушателя… Это была великая интерпретация русской музыки: сюиты из балета "Щелкунчик" Чайковского и Пятая симфония Шостаковича.

Зал стоя приветствовал присутствовавших там императора и императрицу. Мстислав Леопольдович тоже. А когда императрица встала и помахала залу рукой, я почему-то вспомнил наши брежневские времена. Помните: речь Брежнева, затем продолжительные аплодисменты, бурные овации.

И вот я увидел этот зал и подумал: надо же, оказывается, весь мир болен чем-то таким, ну и ладно. Я-то ее лично не знаю… А через пять дней брат императора посетил мой концерт. Мы с ним пообщались – он прекрасно говорит по-английски и очень веселый человек. Меня предупредили: единственное, чего не нужно делать, – протягивать ему руку, здороваться. Так по этикету. Но когда меня ввели в его комнату, первое, что он сделал, – протянул руку.

Мы мило побеседовали и расстались. Затем я получил официальное приглашение в императорский дворец с просьбой – приехать с инструментом. Я приехал рано утром, не выспался. Меня встретила какая-то приветливая женщина, усадила в приемной, угостила сигаретами, которые только во дворце можно получить. Невероятно ароматные какие-то сигареты. А затем вошла императрица. Ей, по-моему, сейчас 64 года, и я должен сказать, что совершенно влюбился в эту женщину. Она чрезвычайно обаятельна и остроумна. И эта встреча была моим вторым сильным потрясением на японской земле.

Потом был очень интересный обед, она рассказывала про каждое блюдо – что это такое. "Вот сейчас весна – появилось это. Теперь вот этот цветок. Его можно использовать так".

Все это она мне поясняла, показывала, а потом, после обеда, сказала:

– У меня к вам огромная просьба. Вы знаете, я играю на арфе и на рояле, и мне очень хочется сыграть с вами. Это для меня большая честь, и я буду очень вам благодарна. Можно я вас буду называть Ю-ю-юрий?

И я ей ответил:

– Теперь я буду просить всех своих знакомых, особенно женщин, произносить мое имя именно так.

Она улыбнулась:

– Я бы хотела исполнить "Лебедя" Сен-Санса.

Я (несколько растерянно):

– Но это ведь для виолончели, у меня нет нот.

– А я попросила сына, он ведь у меня альтист, и он мне передал ноты. Вот они.

И ставит ноты на пульт.

Мы начали играть, и я забыл, что передо мной императрица. Она замечательно играет на рояле. Затем мы сидели, пили чай, потом она подарила мне две книги. Одна семейная, с фотографиями: она сидит у рояля, младшая дочь подыгрывает ей, император играет на виолончели, сын на альте, а другая дочь – на арфе.

Императрица очень красивая, изысканная женщина. Она из простой, хоть и богатой семьи. Сначала народ не принял ее как возможную жену императора, и она долго отказывала ему. Все-таки император добился своего, они поженились. Сегодня народ ее обожает. Я вспомнил, как ее приветствовали на концерте Ростроповича, и подумал – да, я тогда ошибся. Конечно, это был не формальный прием, а проявление искреннего восхищения и любви к этой женщине.

 

 

"Второй – после Ванессы Мэй"  

Японцы очень верные люди. У них очень высоки понятия чести и ответственности за свои поступки, и они неустанно стремятся к совершенству во всем. Их любимые композиторы – Моцарт и Чайковский. Эта музыка звучит в лифтах, в супермаркетах, в больших магазинах. И еще очень любят своего композитора Тору Такемицу, который, к сожалению, скончался недавно. Мы тоже знаем его музыку по некоторым фильмам Акиры Куросавы… и не знаем совсем.

Его музыка очень красочная, созерцательная, немного напоминает Дебюсси. Я с ним очень дружил. Тору начал писать для меня большой альтовый концерт и скончался неожиданно, так что я не получил от него этот подарок. К великому сожалению.

А еще мне показалось, что японцы любят русского человека, вообще Россию. Почему? Не знаю.

 

Про Японию я могу рассказывать бесконечно.

Вот, например, в прошлый свой приезд в магазине "Ямаха" приобрел электрическую скрипку. Как игрушку. Но так получилось, что скоро в Большом зале консерватории была премьера Концерта для альта моего друга, замечательного композитора Александра Чайковского. Все части этого сочинения написаны в разных стилях. Одна из частей сделана в стиле танго. Только мы встретились, я и говорю: "Слушай, я вот привез такую игрушку, а что, если попробовать эту часть сыграть на электроскрипке?!" Мы попробовали, и ему очень понравилось. Так это и было исполнено, а через месяц японцы из "Ямахи" сказали, что я второй человек в мире, который играет на их электрической скрипке этой модели… после Ванессы Мэй. Я не выдержал и спросил: "А почему вы альт такой не делаете?" Они меня послушались, сконструировали альт, и я его недавно привез.