Кто должен и как преподавать литературу?

– Слушая Вас, я не могу отделаться от мысли, что когда о литературе говорит писатель, то это воспринимаешь совершенно по-другому. Как Вы думаете: может быть все-таки не учительское это дело – преподавать литературу, а писательское?

– Писатель нафантазирует такого! Писатель же примерно, как крысолов. Он ходит с дудочкой и сладко уводит за собой, еще лучше – умный актер, бывает и такое.

– В чем тогда миссия учителя? Он не автор, он такой же читатель, более квалифицированный, больше понимает, чем ребенок?

– Творческие задания должны втягивать ребенка в собственное творчество, но нужно уходить от творчества и в творчество, а это уже сотворчество – встреча с книгой.

Учитель, у которого есть этот читательский опыт, должен вести за собой ребенка, но в какой-то момент оставить его один на один с книгой, уйти, не мешать этому ученику. Это высшее мастерство.

– Мне очень досадно, что ребенок в школе отрезан от современной литературы каким-то крепостным валом. Поэтому я сначала хочу спросить, что происходит, и, второе, возможно ли, чтобы ребенок соприкасался с современной литературой?

– Я начну со второго вопроса. Конечно, возможно и нужно. Античная литература великая, но это не часть нашего сегодняшнего опыта. Ребенок потеряет ощущение, что литература связана с его жизненным опытом и будет относиться к ней как к далекому, не очень интересному музею.

Если нам сказали надо, значит надо, выучим. Но мы в этот музей по доброй воле не пойдем. Сегодня и музеи уже другие. Они дают ребенку потрогать, поиграть, с тем, чтобы он мог, не портя настоящее, ломать подобие, потому что надо попробовать. Почему же тогда литература современная должна быть изолирована от школы?

Еще раз. У нас есть примерная образовательная программа. Там современная литература присутствует и довольно активно. И переводная, между прочим, замечательная детская, подростковая, европейская, американская литература. Сейчас уже и азиатская потихонечку входит в наш оборот. Переводить стали лучше, чаще и быстрее.

Возвращаясь к современной русской литературе, есть ли в ней что предъявить? Да, есть, причем на самые разные вкусы и устремления.

Говоря о «Войне и мире» или о «Военных повестях» Толстого, как не поговорить о романе «Асан» только что умершего год назад писателя Владимира Маканина?

Это роман о чеченской войне. Героя, между прочим, зовут майор Жилин. Но это совсем другая война. Война, скорее, торговая, где все торгуют, но где есть место самопожертвованию. Герой фактически торгаш. Он с чеченцами без конца торгует бензином, они договариваются о месте боев. Все продается, кроме одного – готовности отдать свою жизнь за своего солдата. И это прямая отсылка и к классике, и к современности.

Есть литература, которую сложно проходить в школе. Но есть литература, которая детям будет очень интересна.

Кто сказал, что Гарри Поттер не может быть точкой, в которой встречается изучение разных жанров, строится взаимоотношение сказочного героя, реальности и сказочного мира?

В одних сказках герой из сказочного мира переходит в обыденность – Карлсон, который живет на крыше. В других действие происходит в вымышленном, сказочном пространстве – Туве Янссон, а в третьих герой устремляется в сказочный мир из обыденности – Гарри Поттер. Почему бы не посмотреть, как это связано с традициями национальных сказок?

Более того, в школе мы должны объяснить, что такое пародия. А как объяснить, что такое пародия, как это сделать, не поручив школьнику попробовать самому написать смешную, пародийную историю? Но что он будет пародировать? Мы дадим ему пародировать житие Александра Невского? Вряд ли. А Гарри Поттер – это такая литература, о которой можно рассуждать и глубоко, и поверхностно, над которой можно и посмеяться, и поэкспериментировать. Это один из множества примеров.

О русской литературе рассказывают документальные повести Леонида Юзефовича. В них речь идет о гражданской войне и, между прочим, не только в рамках курса литературы, но и в рамках истории можно читать фрагменты из этих книг. Это замечательная поэзия. Кстати, она близка детям.

Рэп, который для детей так важен, несовершенен, он не является большим литературным событием, но зато воспитывает у поколения ритмический слух. Значит, надо смотреть, что в современной русской поэзии отзывается на эти ритмические поиски.

И тогда окажется, что дети читают стихи, выяснится, что этот барьер неприятия поэзии убран.

Какая книга лучше

– Сейчас приобретает гипертрофические размеры дискуссия на тему, что лучше: электронная книга или бумажная? Не понимаю, какая разница, где читать Льва Толстого: в электронном варианте или в бумажном. Или здесь есть все-таки какая-то магия перевертывания страниц?

– Мой тесть, которому пошел 87-й год, часто говорит, что в книге должен быть шелест страниц, запах и так далее. Но как только он понял, что в электронной книге можно увеличивать по своему усмотрению размер буквиц, отобрал у детей электронную книжку и стал ее надежным читателем.

В ридере, где есть электронная бумага и напыление магнитных чернил, разницы вообще нет никакой. Это та же самая книга. Почему? Потому что свет падает на страницу и глаз психологически направляет нас вглубь смысла. А есть экран планшета...

Информационно емкое лучше читать с планшета, художественно глубокое – с экрана ридера.

 

Национальные языки

– Следующий вопрос довольно сложный – о языках. Была большая история. Потом приняли закон, который, на мой взгляд, неплохой, но в нем есть ловушки. Не понятно, как народам сохранять свою культуру. С другой стороны, сохранять свою культуру за счет того, чтобы заставлять учить язык других национальностей, живущих там, тоже не вариант. Как Вы считаете?

– Вы об обязательном изучении национальных языков?

– Теперь уже о добровольном изучении.

– Есть республики, где катастрофические последствия могут быть. Это Татарстан.

– Но это везде. Чем Татарстан от Чувашии отличается? От Удмуртии?

– Национальное самосознание в Татарстане более обостренное, чем в Чувашии. А языковое сознание якутов в меньшей степени связано с языком и в большей степени – с автономным существованием, правом на свои формы жизни. У них через другое идет поиск национальной идентичности.

– Это вообще закон о родных языках.

– Но при этом прокуратура ходит по Ленинградской области и спрашивает учителей, как они выполняют госзадание по преподаванию родного языка и родной литературы. Учителя отвечают: «В госзадании написано: родной и русский. Разделите, пожалуйста, эти два языка»

– В последней версии закона русский уже рассматривается, как родной.

– Да, это пришлось менять. Это вопрос, далеко выходящий за пределы школы, вопрос нерешенного устройства нашей страны. Оно унитарное, как Франция, или федеральное, как Германия? И этот ответ мы себе не дали, поэтому школа остается крайней в этой цепочке, которую не она породила.

С моей точки зрения, в национальных республиках, где большинство составляют люди определенной национальности, должно быть обязательное изучение национального языка.

– Все его должны изучать, в том числе и русские?

– Это вопрос вариативности. Но вообще человек должен владеть языком большинства, населяющего данную территорию, если он живет и работает в ней постоянно и хочет получить образовательный документ.

– Конечно, опыт – плохой аргумент, но так сложилось, что я родился и вырос на Украине. В моей школе, где я учился и потом был директором, преподавали на украинском языке. А русский язык изучался 2–3 часа. В то время во многих республиках так оно и было.

Сегодня, при том что полилингвальность фактически стала данностью, эта дискуссия, которая трансформируется в количество часов преподавания русского или татарского, сама по себе уже устаревшая история.

Полилингвальность может совершенно другими способами достигаться: татарский хор, школьный театр на татарском языке и масса других вещей. А современная, актуальная, болезненная проблема, которая решается архаичными способами через часы преподавания, мне кажется, вот здесь перебор.

– Вы абсолютно правы, но я реалист. Я просто был в Казани после того, как начались эти истории, и видел, какая это болезненность.

Если болезненность, то даже если мы знаем правду, знаем, куда все приведет, а значит, должны эту правду высказывать постепенно.

– То есть, это тот случай, когда образовательные цели должны отойти на второй план.

– Но мы не должны их забывать. Мы должны о них напоминать, но медленно идти дальше.

– То есть найти компромисс?

– Компромисс – это решение, которое одинаково не устраивает всех. Вот надо из этого исходить. Компромисса не может быть в том, что мы всех заставляем учить татарский как родной. Но компромисс в том, что мы понимаем, что мир вступает в полилингвальную ситуацию и, все равно уступая немножко национальному чувству, делаем это медленнее, чем хотелось бы.

Это как с вопросом о литературе. В принципе возможна модель преподавания литературы вообще без любого списка. Но готово ли общество сегодня к этому? Нет. Если мы это начнем навязывать, результат будет обратный.

Здесь принцип «не навреди» важнее, чем те цели, которые не соответствуют уровню развития общественного сознания.