2020-08-05
293
На первом свидании Одинцова признается, что «очень несчастлива». «Отчего? – изумляется Базаров. – Неужели вы можете придавать <…> значение дрянным сплетням?» «Одинцова нахмурилась. Ей стало досадно, что он так ее понял». Весь во власти чувств, Базаров, однако, полностью отвергает возможность подобного в ее душе: «Ты кокетничаешь <…>, ты скучаешь и дразнишь меня от нечего делать, а мне...» Наконец он изрекает окончательный и страшный приговор, навсегда возвращающий Анну Сергеевну в ее ледяное одиночество: «Вам хочется полюбить, а полюбить вы не можете». Настойчивые уверения Базарова возымели свое действие. «Нет, – решила она наконец <…>, – спокойствие все-таки лучше всего на свете».
При последнем свидании Анну Сергеевну, кроме того, испугала злоба, с какой Базаров заговорил о своем чувстве. «…Это страсть в нем билась», – объясняет автор, отходя от принципа невмешательства во внутренний мир персонажей «Не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания <…>, сильная тяжелая – страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей». Любовь поднимает со дна души не одни светлые чувства. Но и то врожденное, о чем Катя проницательно замечает: «Он хищный, а мы с вами ручные». «Дают себя знать инстинкты сильного зверя, для которого все встреченное на пути либо угроза, либо добыча, либо препятствие».
|
|
|
Для Базарова же любовь – полное подчинение его воле. При этом он сам уклоняется от вопроса о том, способен ли пожертвовать собой – «не знаю, хвастаться не хочу». Но именно такая страсть – самолюбивая, без желания счастья любимому существу, без самоотвержения – по мысли Тургенева, низводит человека до уровня животного. Недаром он останавливает внимание на «почти зверском лице Базарова». При последнем грубом вопросе о ее чувствах, «глаза Базарова сверкнули на мгновенье из-под темных его бровей». «“Я боюсь этого человека”, – мелькнуло у нее в голове».
Но это не конец их отношений. Каждый этап своей жизни Базаров теперь поверяет встречей с Одинцовой. После краткого пребывания у родителей Базаров и Аркадий катят в город. Ямщик задает поистине судьбоносный вопрос: «направо аль налево?» Реакция Базарова не приводится, но говорится, что внутренне он «вздрогнул»:
– Евгений, – спросил он (Аркадий), – налево? Базаров отвернулся.
– Это что за глупость? – пробормотал он.
Мы знаем, что для Базарова «глупость» является синонимом слов «романтизм», «любовь». Друзья сворачивают к Одинцовой. во-первых, ее «хандра» аналогична базаровскому ожесточению. Вероятно, она тоже внутри себя болезненно изживает свою любовь. А во-вторых, Одинцова демонстрирует Базарову манеру не стесняемой приличиями свободы поведения, к которой привык он сам. Привык, не желая замечать, что смертельно обижает родителей, Аркадия. Судьба держит перед ним зеркало. Оказывается, бесцеремонность бывает очень обидна. Недаром всю последую дорогу в Марьино Базаров «почти не раскрывал рта и все глядел в сторону <…> с каким-то ожесточенным напряжением».
|
|
|
Теперь-то гордый Базаров, убежденный, что «лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца» – теперь (думаем мы) с Одинцовой расстался навсегда. И шагу не сделает он в Никольское, несмотря на запоздалое приглашение хозяйки («приезжайте опять <…> через несколько времени»). Но нет! Повод самый «уважительный»: лично рассказать Аркадию (который еще раньше сорвался в Никольское, к Кате) о злополучной дуэли. Но это лишь повод. Недаром аскетичный в одежде Базаров «уложил свое новое платье так, что оно было у него под рукою». В вопросах внешних приличий щепетильна хозяйка Никольского…
«Перед вами смертный, который сам давно опомнился и надеется, что и другие забыли его глупости…» – говорит Базаров. Но как меняется строй его речи! Уже сейчас, задолго до последнего свидания, нигилист овладевает лексикой и тоном того романтизма, который отвергал. Лишнее доказательство, что романтизм жил в его душе всегда. Анна Сергеевна с облегчением подхватывает: «Кто старое помянет, тому глаз вон <…>. То был сон, не правда ли? А кто же сны помнит?»
«Так выражалась Анна Сергеевна, и так выражался Базаров; они оба думали, что говорили правду. Была ли правда, полная правда в их словах? Они сами этого не знали, а автор и подавно».
Кульминационный момент романа – не дуэль, даже не объяснение. Приезд Базарова к родителям начинает процесс переосмысления многих прежних постулатов. Во время свидания Одинцова обратилась к нему с традиционной для таких мгновений просьбой: «Расскажите мне что-нибудь о самом себе... то, что в вас теперь происходит». На протяжении нескольких вечеров Базаров упорно уклоняется от этого вопроса. Не из «скромности», не по опасению, что «аристократка» его не поймет. Он так глубоко загнал свою внутреннюю жизнь, что теперь трудно понять, «что в тебе происходит». «Происходит, – возмущается уязвленный Базаров, – точно я государство какое или общество!» Но процесс самоосознания уже начался. Впервые при виде родного дома героя охватывает чувство ностальгии: «Та осина <..> напоминает мне мое детство... я в то время был уверен, что эта яма и осина обладали особенным талисманом… Ну, теперь я взрослый, талисман не действует». Впервые в голову приходит сознание неповторимости и ценности своей личности: «Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностью, где меня не было и не будет… А в этом атоме <...> кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже».
Впервые Базаров осознал, что, поставив себя над всеми, он обрек себя на одиночество.
Отсюда непрязненное отношение к Аркадию. Младший Кирсанов на сей раз предстает не в качестве друга, а как двойник. Вернее, двойник прежнего Базарова. Которому так легко было жить и которого мучительно пытается воскресить в себе. Базаров ему завидует, и ненавидит, и провоцирует: «Полно, пожалуйста, Евгений, мы наконец поссоримся». Но Базаров как раз и хочет ссоры – «до истребления». Снова, к ужасу Аркадия, пробудилось в Базарове зверино-самолюбивое начало: «…Лицо его друга показалось ему таким зловещим, такая нешуточная угроза почудилась ему в кривой усмешке его губ, в загоревшихся глазах…» Базаров изо всех сил хочет остаться прежним Базаровым. «Когда я встречу человека, который не спасовал бы передо мною.., тогда я изменю свое мнение о самом себе».
|
|
|
Испытание дуэлью.
Оба противника, не признаваясь друг другу и самим себе, немного устали. Враждебность сменилась взаимным интересом. Павел Петрович «…раз даже приблизил свое раздушенное <…> лицо к микроскопу, для того чтобы посмотреть, как прозрачная инфузория глотала зеленую пылинку…». Слово «даже» здесь вполне уместно. Впервые он решил полюбопытствовать, на чем строит аргументы его противник. И тем не менее, на этот раз пребывание в доме Кирсановых завершается для Базарова дуэлью. «Я верю, что вам нельзя было избегнуть этого поединка, который… до некоторой степени объясняется одним лишь постоянным антагонизмом ваших взаимных воззрений», – путаясь в словах, произносит по окончании дуэли Николай Петрович. Непроизвольно выговаривает самое главное. «Антагонизм воззрений» участвовал «до некоторой степени» и вряд ли бы привел к поединку. Если бы не… Фенечка.
«Фенечке нравился Базаров», но и она ему нравилась. Он держался с нею «вольнее и развязнее», их сблизило «отсутствие всего дворянского». Описанные в начале главы посещения, разговоры, медицинская помощь – свидетельства все увеличивающейся взаимной симпатии. Симпатии, которая неизбежно переросла бы в чувство. Если б оно объяснялось объективными причинами, а не сваливалось, порой назло нам, с неба; «болезнью», от которой нет спасения. Так и Фенечка искренне полюбила немолодого Николая Петровича. И вовсе случайно оказалась на месте свидания в саду, в той самой беседке, где когда-то познакомилась с учтивым деликатным гостем. Литературоведы раскрыли здесь психологическую подоплеку – потерпев поражение с аристократкой Одинцовой, он хочет проверить, не легче ли завоевать чувства бедной простодушной Фенечки. Оказывается, в любви просто не бывает. «Грешно вам, Евгений Васильич», – произносит женщина с «неподдельным упреком».
Павел Петрович потребовал поединка. Он захватил даже палку, чтобы любыми путями сделать дуэль неизбежной. Самим фактом вызова старший Кирсанов отошел уже от своих аристократических «принсипов». Тургенев передает реплику старого слуги, который был «по-своему аристократ, не хуже Павла Петровича». Не кровавый поединок поразил Прокофьича: он «толковал, что и в его время благородные господа дирывались». Щепетильному хранителю устоев не пришелся по душе выбор соперника: «дирывались» «только благородные господа между собою».
|
|
|
«Как красиво и как глупо! Экую мы комедию отломали!» – возмущается Базаров после того, как за его противником захлопнулась дверь. «…Вот что значит с феодалами пожить. Сам в феодалы попадешь и в рыцарских турнирах участвовать будешь», – пытается он объяснить себя в разговоре с Аркадием. Раздражение, как обычно у героя, маскирует внутреннее недоумение и растерянность. Пришлось и ему, в свою очередь, убедиться в ограниченности собственных «прынципов». Оказывается, есть ситуации, когда только поединком можно отстоять свое достоинство: «Отказать было невозможно; ведь он меня, чего доброго, ударил бы и тогда (Базаров побледнел при одной этой мысли; вся его гордость так и поднялась на дыбы)…»
Начинается дуэль приглашением в секунданты Петра-камердинера, который «уж конечно, малый честный», но перетрусил до крайности. А заканчивается трагикомической раною «в ляжку» Павла Петровича, надевшего, будто нарочно, «белые панталоны». Меж тем эпизод поединка – важнейший в идейном развитии романа. Важно не то, что Базаров «не трусил», как и Павел Петрович. Силу духа, присущую обоим героям, Тургенев отмечал и ранее. Дуэль помогает преодолеть внутреннюю ограниченность. На поединке, когда взаимное отторжение, казалось, достигло предела, меж дуэлянтами возникают простые человеческие отношения. Базаров обращается к Павлу Петровичу как к доброму знакомому: «А согласитесь, Павел Петрович, что поединок наш необычаен до смешного. Вы посмотрите только на физиономию нашего секунданта». Кирсанов вдруг соглашается: «Вы правы… Экая глупая физиономия».
После дуэли герои словно меняются местами. Базаров уже не желает думать об участи Фенечки. Увидев ее расстроенное личико в окне, «пропадет пожалуй», – сказал он про себя <…>, – Ну, выдерется как-нибудь!» Напротив, Павел Петрович показывает чуждый ему прежде демократизм. «Я начинаю думать, что Базаров был прав, когда упрекал меня в аристократизме», – заявляет он брату, требуя, чтобы тот узаконил наконец отношения с Фенечкой. «Ты это говоришь, Павел? ты, которого я считал <…> непреклонным противником подобных браков!» – поражается Николай Петрович. Он не ведает, что этой просьбе предшествовала проникновенная сцена между братом и Фенечкой, напоминающая главу рыцарского романа. «Это преодоление своей поздней любви и отказ от нее: отказ, лишенный эгоизма, поднимающий простенькую Фенечку на высоту Прекрасной Дамы, которой верят, не сомневаясь, которой служат, не надеясь на взаимность».
Испытание смертью. Это последнее испытание Базарову тоже предстоит пройти параллельно своему антагонисту. Несмотря на благополучный исход дуэли, Павел Петрович давно духовно умер. Расставание с Фенечкой разорвало последнюю нить, привязывавшую его к жизни: «Освещенная ярким дневным светом, его красивая исхудалая голова лежала на белой подушке, как голова мертвеца… Да он и был мертвец». Уходит из жизни и его противник.
«У каждого человека есть своя судьба! – размышлял писатель. – Как облака сперва слагаются из паров земли, восстают из недр ее, потом отделяются, отчуждаются от нее и несут ей, наконец, благодать или гибель, так около каждого из нас самих образуется <…> род стихии, которая потом разрушительно или спасительно воздействует на нас же <…>. Говоря просто: каждый делает свою судьбу и каждого она делает…» Базаров понимал, что создан для «горькой, терпкой, бобыльей» жизни общественного деятеля, быть может, революционера-агитатора. Он принимал это как свое призвание: «Хочется с людьми возиться, хоть ругать их, да возиться с ними», «Нам других подавай! нам других ломать надо!» Но как быть теперь, когда прежние идеи подверглись справедливому сомнению, а наука не дала ответа на все вопросы? Чему учить, куда звать?
Остается – работа. Помощь отцу в крохотном именьице из нескольких душ крестьян. Можно представить, каким все это ему должно казаться мелким и ничтожным. Базаров совершает ошибку, тоже мелкую и ничтожную – забывает прижечь порез на пальце. Ранку, полученную от анатомирования разлагающегося трупа мужика. «Демократ до мозга костей», Базаров вторгался в жизнь народа смело и самоуверенно <…>, что и обернулось против самого «врачевателя». Так можно ли сказать, что смерть Базарова случайна?
«Умереть так, как умер Базаров, – все равно, что сделать великий подвиг», – заметил Д.И. Писарев. С этим наблюдением нельзя не согласиться. Смерть Евгения Базарова, в своей постели, в окружении родных, не менее величественна и символична, чем гибель Рудина на баррикаде. С полным человеческим самообладанием, по-врачебному кратко, герой констатирует: «…Дело мое дрянное. Я заражен, и через несколько дней ты меня хоронить будешь…» Пришлось убедиться в своей человеческой уязвимости: «Да, поди попробуй отрицать смерть. Она тебя отрицает, и баста!» «Все равно: вилять хвостом не стану», – заявляет Базаров. Хотя «никому до этого дела нет», герой не может себе позволить опуститься – пока «он еще не потерял памяти <…>; он еще боролся».
Близость смерти для него не означает отказ от заветных идей. Таких, как атеистическое неприятие Божьего существования. Когда религиозный Василий Иванович, «опустившись на колени», умоляет сына совершить исповедь и очиститься от грехов, тот внешне беззаботно отвечает: «Спешить еще не к чему…» Он опасается обидеть отца прямым отказом и лишь просит отсрочить обряд: «Ведь и беспамятных причащают… Я подожду». «Когда его соборовали, – рассказывает Тургенев, – когда святое миро коснулось его груди, один глаз его раскрылся и, казалось, при виде священника <…>, кадила, свеч <…> что-то похожее на содрогание ужаса мгновенно отразилось на помертвелом лице».
Кажется парадоксом, но смерть во многом освобождает Базарова, побуждает не скрывать более своих настоящих чувств. Просто и спокойно может он теперь выразить свою любовь к родителям: «Кто там плачет? …Мать? Кого-то она будет кормить теперь своим удивительным борщом?..» Ласково подтрунивая, он просит пораженного горем Василия Ивановича быть и в этих обстоятельствах философом. Теперь можно не скрывать своей любви к Анне Сергеевне, попросить ее приехать принять его последний вздох. Оказывается, можно впустить в свою жизнь простые человеческие чувства, но при этом не «рассыропиться», а стать духовно сильнее.
Умирающий Базаров произносит романтические слова, которыми выражает истинные чувства: «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет...»
Уходящего из жизни Базарова ранит мысль об его бесполезности, ненужности: «Думал: не умру, куда! Задача есть, ведь я гигант!», «Я нужен России… нет, видно не нужен!.. Сапожник нужен, портной нужен, мясник…»
Герои второго плана.
· Николай Петрович – первый, с кем мы знакомимся на страницах романа. Автор представляет его человеком «седым, пухленьким и немного сгорбленным». Рядом с ним возникает как своеобразный двойник «толстый сизый голубь». При поверхностном понимании легко принять «базаровский взгляд» на Николая Петровича: «человек отставной, его песенка спета». И вслед за Базаровым иронически отнестись к его попыткам научиться играть на виолончели – «в сорок четыре года».
Дадим слово самому герою. В разговоре с братом Николай Петрович горько сетует: «Кажется, я все делаю, чтобы не отстать от века: <…> читаю, учусь, вообще стараюсь стать в уровень с временными требованиями». Автор подтверждает правдивость слов Николая Петровича. Рядом с сыном он провел три зимы в столице, прислушиваясь к «кипучим речам» молодежи и даже пытался участвовать в дискуссиях.
Причем реформы осуществляются вполне бескорыстно. Недаром автор уделяет столько места описанию новой усадьбы Кирсанова, под которую отведено «десятины четыре ровного и голого поля», к тому же – бесплодного. Где не держится вода в прудах, где плохо всходит необходимый поместью парк. Надо ли говорить, что владелец имения мог при размежевании твердить за собой самую лучшую землю (что и происходило сплошь и рядом во время общегосударственной «эмансипации»). Множеством внешне мимолетных черт автор стремится подчеркнуть невиданный для своего времени демократизм Николая Петровича. Помещик стыдится называть себя владельцем двухсот крепостных душ. Старший Кирсанов признает себя имеющим власть лишь над десятинами земли, а имение, не без гордости, называет «фермой». Своего слугу он называет «Петром», а не «Петрушкой», как сделало бы на его месте большинство помещиков. В сцене приезда Петр «в качестве новейшего слуги» издали поклонился господам, а не припал к ручке. Далее, когда экипаж Кирсановых подкатывает к крыльцу, «толпа дворовых не высыпала на крыльцо встречать господ». Николай Петрович, очевидно, не терпит картины фальшивого подобострастия. Писатель не хочет скрывать обратную сторону происходящего. Перестройки в Марьино, как всякие начинания, не обходятся без трудностей. Тяжело господину, непривычно мужику: «Недавно заведенное на новый лад хозяйство скрипело, как немазаное колесо…», «все сбегалось <…>, лезло к барину, часто с избитыми рожами, в пьяном виде и требовало суда и расправы». Эти ошибки, это нестроение только что начатого дела становятся предметом злорадного удовольствия Базарова: «…И добрые мужички надуют твоего отца…» Ему хочется, чтобы помещик «изведал на деле» и убедился в необходимости всеобщей ломки, а не постепенных изменений. Кроме того, у мягкого Николая Петровича нет не только «прынципов» – даже «принсипов». Зато есть гуманность и терпение. В своем следующем романе «Дым», говоря о реформах, Тургенев скажет: «Терпение требовалось прежде всего, и терпение не страдательное, а деятельное, настойчивое, не без сноровки, не без хитрости подчас…» Таким терпением наделен скромный Николай Петрович, пользующийся мудрой поговоркой: «Перемелется – мука будет».
Среди таких хозяйственных забот герой находит время заниматься музыкой. Отыскивает минуты для общения с классикой, и его лирические пассажи отнюдь не бездарны: «…Играл с чувством, хотя и неопытною рукою «Ожидание» Шуберта, и медом разливалась по воздуху сладостная мелодия». Глазами Николая Петровича мы видим поэтическую картину летнего заката, которая сама по себе способна опровергнуть любые попытки провозгласить природу лишь «мастерской», а не «храмом». Почему же он не протестует, когда сын с «соболезнующей улыбкой» вручает вместо любимого Пушкина «Материю и силу»? Почему не выступает против Базарова? Можно сказать, что Николай Петрович по-человечески мудр. Той мудростью, которую Петр Иваныч Адуев («Обыкновенная история») постигает только в финале жизненного пути. Он понимает, что невозможно заставить полюбить музыку, природу, искусство. Нельзя логически объяснить красоту окружающего мира.
Герой оказывает смягчающее, примиряющее воздействие на брата и Базарова, но при этом не боится сказать брату горькую для него правду: «Базаров умен и знающ». Николаю Петровичу в высшей степени свойственны совестливость и деликатность. Он долго отказывается от заветного желания – брака с Фенечкой, боясь оскорбить в глазах сына память матери и стеснить того же Павла Петровича. «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». Эти библейские слова невольно приходят на ум при чтении заключительных страниц. Кирсановское «гнездо не вышло из рода»: подрастает Митя, родился Коля. Между поколениями в кирсановской усадьбе не противостояние, а сотрудничество. Когда сообща занялись «отец с сыном», «дела их начинают поправляться». «Аркадий сделался рьяным хозяином, и «ферма» уже приносит значительный доход». Так, по мысли писателя, и должно быть. В этом сотрудничестве поколений, мудрости и опыта с одной стороны, молодой энергии с другой, заключается, по мысли Тургенева, залог успеха всех реформ.
· Об Аркадии говорит само его имя (счастливый). Аркадий действительно имеет талант быть счастливым настоящим. Подобно отцу, он от природы деликатен. Эта его деликатность доставила много приятных минут старичкам Базаровым, которым он отчасти заменил своими рассказами холодного и неприступного сына. Из уст Аркадия мы узнаем многое о Базарове; не менее важна его роль в композиционном сцеплении произведения: он привозит Базарова в усадьбу родителей, он своими рассказами о друге пробуждает любопытство Одинцовой, благодаря ему Базаров и Анна Сергеевна вновь встречаются (второе и третье свидания). При внешней мягкости, незаметности, его роль своеобразного оруженосца при друге очень важна для понимания главного героя.
В начале романа он весь под властью своего старшего друга. Павел Петрович, рассуждая о том, «чему покоряются неопытные сердца», с возмущением указывает Базарову на племянника: «Вот, поглядите, один из них рядом с вами сидит, ведь он чуть не молится на вас, полюбуйтесь». Преклонение его носит характер искренний и наивный, иногда до смешного. На предложение Базарова поехать в город он «лениво» согласился. «Он в душе очень обрадовался предложению своего приятеля, – комментирует Тургенев, – но почел обязанностию скрыть свое чувство. Недаром же он был нигилист!» Наивность Аркадия ярче оттеняет серьезность чувств и подлинную суровость Базарова. Но есть в Базарове черта, которая инстинктивно отталкивает его «ученика». Хоть он и согласился, по его совету, отобрать у отца «ненужную» книгу, но когда Базаров начал «хохотать» над Николаем Петровичем «Аркадий, как ни благоговел перед своим учителем, на этот раз даже не улыбнулся». Ученик 10-го класса в сочинении «Евгений Базаров и Аркадий Кирсанов – сыновья своих отцов» проницательно замечает, что «холодное отношение Аркадия к Николаю Петровичу только показное. Это отношение появляется под «нигилистическим» влиянием Базарова. Но Аркадий пытается как бы оправдаться перед отцом, и его «нигилистическое» отношение проявляется неискренно». Он так же пытается смягчить категоричные оценки Базаровым своего дяди, рассказав историю княгини Р. Впоследствии дело доходит до стычек Базарова со своим «учеником»:
– Как ты назвал Павла Петровича?
– Я его назвал как следует, – идиотом.
– Это, однако, нестерпимо!– воскликнул Аркадий.
Базаров склонен объяснять поведение Аркадия остатками устарелого, в его глазах, «родственного чувства». Аркадий справедливо возражает: в нем говорит «простое чувство справедливости». «Чувство справедливости» потрясено в Аркадии и отношением Базарова со своими собственными родителями. Он от души хвалит и Василия Ивановича, и Арину Власьевну; наконец, задает прямой вопрос: любит ли Базаров родителей? «Они тебя так любят». В душе мягкосердечного Аркадия скрыт своего рода нравственный ориентир, безошибочно показывающий, когда суровость Базарова переходит в жестокость. Аркадий – ученик, преданный поклонник. Но не раб. Он мягко, но окончательно высвобождается из-под власти друга, почуяв в их отношениях намек на деспотизм, грубость. Мы даже знаем, когда именно это происходит – все в той же сцене под стогом. «О друг мой, Аркадий Николаич!.. об одном прошу тебя: не говори красиво», – обращается к Аркадию раздраженный Базаров. «Я говорю, как умею… Да и наконец это деспотизм. Мне пришла мысль в голову; отчего ее не высказать?» – справедливо возмущается Аркадий обыкновением Базарова подчинять себе поступки людей. Снова Тургенев повторяет мысль о том, что каждый человек по-своему интересен и самоценен.
Узнав о помолвке Аркадия и Кати, Базаров иронически поздравляет его. И тут же рвет с человеком, с которым ему теперь не по дороге. «Для нашей горькой, терпкой, бобыльей жизни ты не создан, – справедливо замечает Базаров. – Наша пыль тебе глаза выест, наша грязь тебя замарает, да ты и не дорос до нас...» Внимательный читатель заметит, что этим монологом базаров «казнит» не только друга, но всех «либеральных баричей». Герой признается, что у него «есть другие слова»; он очевидно хотел бы расстаться со старым другом более тепло – «только я их не выскажу, потому что это романтизм, – это значит: рассыропиться». В решении Аркадия своя сила и слабость. Да, он выбрал другой путь в жизни, более легкий, чем его друг. Но это его путь. Никто, ничья власть не заставит Аркадия покориться.
То же можно сказать про Катю, «девушку лет восемнадцати, черноволосую и смуглую, с несколько круглым, но приятным лицом, с небольшими темными глазами». Катя обладает качествами, которые мы привыкли видеть, которые и придают очарование тургеневской девушке. При первом появлении она «держала корзину, наполненную цветами», дружит с «красивой борзой собакой с голубым ошейником». Девушка добра по отношению к тетке: «Катя поставила ей скамейку под ноги», хотя злая старуха «даже не взглянула на нее». Катя любит музыку Моцарта: «Она играла очень хорошо <…>, крепко стиснув зубы.., и только к концу сонаты лицо ее разгорелось и маленькая прядь развившихся волос упала на темную бровь». Как Аркадий, она испытала влияние сильной натуры и даже немного «запугана» сестрой; она робеет и боится, когда Анна Сергеевна «приласкала» ее. В Кате нет светскости, она «не кокетка», не мечтает о новых ботинках. «Просто, не стыдясь и не рисуясь», говорит она Аркадию, что материально зависит от сестры. Девушка вовсе не безвольна. В ней есть и характер, и гордость. «Иная барышня только оттого и слывет умною, что умно вздыхает; а твоя за себя постоит…» – замечает Базаров. Она не согласится, подобно сестре, продать себя в замужество с богачом, «оттого, что в песне про неровнюшку поется».
Катю можно назвать тургеневской девушкой с некоторыми оговорками. В ней нет стремления к самопожертвованию, мечты уйти «на трудный подвиг», как в Наталье или Асе. Спокойно и отчасти деловито готовит она себя к главному труду жизни: замужеству и воспитанию детей. Аркадий, как и предсказывал Базаров, скоро попадает под ее влияние; но это влияние для него благотворно. Он оставляет привычку «сибаритничать» и «рьяно принимается за дело» – то дело, к которому лежит его душа. Не меньше, чем вожди, нужны миру простые труженики, скромные деятели. Людьми нельзя манипулировать.
Сатирические страницы в романе. Нам более известен Тургенев-лирик. Но не меньшую силу имел талант Тургенева-сатирика. В этом романе он проявился в парных комических фигурах – Ситникова и Кукшиной. Подобно тому, как Грибоедов рядом с Чацким поставил Репетилова, как Лермонтов своего Печорина свел с Грушницким – рядом с Базаровым Тургенев изобразил карикатурных нигилистов. В своем сочинении на тему «Сатирические страницы в романе И.С. Тургенева "Отцы и дети"» ученица 10-го класса пишет: «Ситников – «ученик» Базарова, как он сам себя называет. Это молодой человек с «тревожным тупым напряжением в «маленьких чертах его прилизанного лица». На улицах города*** Ситников буквально бросается на Базарова и Аркадия и приглашает их к Евдоксии Кукшиной – «эмансипированной» женщине, по словам Ситникова, «необычайно интересной натуре». И Ситников, и Кукшина считают себя нигилистами. В доме у Кукшиной сама хозяйка дома и Ситников напиваются, начинают с серьезным видом рассуждать о браке, человеческой индивидуальности… В наших глазах это сравнение помогает еще глубже понять характеры настоящих героев времени, драму их жизни».
В отличие от Базарова, Кукшиной и Ситникову неведомо самопожертвование, способность «наступать на горло собственной песне». Им нигилистические «прынципы» приносят пользу. Помогают замаскировать внутреннюю человеческую ущербность. У Ситникова это стыд за себя как за сына откупщика – человека, разбогатевшего на продажах крестьянам «дурмана в кабаке». У Кукшиной – сознание неудавшейся женской судьбы, отсутствие красоты и вкуса. Наконец-то можно явиться на бал в «грязных перчатках», разрешено курить! Благодаря нигилизму Ситников утвердился в мысли, что «не должно признавать авторитетов» богатого отца, Авдотья Никитишна обрела предлог жить отдельно от «своего благоверного». Но, избавившись от вседневных правил и авторитетов, Ситников и Кукшина не избежали худшего – духовного рабства. Имена философов, обществоведов, химиков, которым они поклоняются, так и пестреют на страницах романа. Кукшина собралась в Гейдельберг. Зачем? «Помилуйте, там Бунзен (известный химик)! – восклицает Евдоксия с таким энтузиазмом, что даже Базаров «ничего не нашелся ответить». Минутой позже она гордо произносит: «Рiеrrе Сапожников.., вы его знаете? <...> Помилуйте, Рiеrrе Сапожников.., он еще всегда у Лидии Хостатовой бывает». «Но сам Маколей…», «…Прочтите лучше книгу Мишле…». Все это Евдоксия произносит, «томно уронив руку на смятую подушку дивана», утомленная собственной просвещенностью. Но у нее, «как у Ситникова, вечно скребло на душе» от страха показаться отсталыми. Эта неестественность отражается в манере поведения. «Невольно хотелось спросить у ней: <…> «Чего ты пружишься?» Рядом с такими «единомышленниками» самостоятельность, духовная цельность Базарова выступает еще более зримо. Он имеет право с гордостью сказать: «Я ничьих мнений не разделяю: я имею свои».
Но собственно говоря, как он оказался в этом домике, в грязном кабинете, где «номера русских журналов, большею частью неразрезанные, валялись по запыленным столам; везде белели разбросанные окурки папирос»? Что общего у него с этими людишками, вызывающими в одно время сочувствие и смех? Заболтавшегося Репетилова Чацкий резко обрывает: «Послушай, ври, да знай же меру». Базаров, хоть «занимался больше шампанским, зевал», но тем не менее принял участие в развеселой пирушке, в которую внезапно превратилась интеллектуальная беседа. Более того, он исподволь позволял себе уколоть «друзей», укрепляя в них чувство ущербности и зависимости. То напомнит Ситникову, что его батюшка «все по откупам» наживается. То, напротив, забудет, что Кукшина переименовала себя в «Евдоксию» и назовет грубо «Авдотьей Никитишной». Неизвестно, чем бы все кончилось, но «не вытерпел» обычно мягкий Аркадий: «Господа, уж это что-то на бедлам похоже стало».
Позднее на открытое недоумение Аркадия Базаров произнес следующее, как видно, обдуманное объяснение: «Ты, брат, глуп еще <…>, Ситниковы нам необходимы. мне, пойми ты это, мне нужны подобные олухи… Не богам же, в самом деле, горшки обжигать!..» «Эге, ге!..– подумал про себя Аркадий, и тут только открылась ему на миг вся бездонная пропасть базаровского самолюбия. – Мы, стало быть, с тобой боги? То есть – ты бог, а олух уж не я ли?» Вспоминаются пушкинские строки: «Мы все глядим в Наполеоны, /Двуногих тварей миллионы /Для нас орудие одно…» Базаров – человек «дела», политик. Он вынужден выбирать агентов не по внутренней человеческой симпатии, а исходя из нужности делу. Однако подобные ученики бросают отрицательный отсвет на фигуру вождя, оттеняя его самолюбие, его презрение к людям. Конечно, будь его воля, Базаров среди прочих пережитков старого отбросил бы и этих «друзей». Но Тургенев думает иначе. Он разделяет мнение Гегеля о том, что «все действительное – разумно». Имеют право жить на земле и эти простодушные «нигилисты». Ситников оказал большую помощь Базарову. Да, да. Когда «влетел перепелкой» в дом Одинцовой, незваный, непрошеный, и тем самым развязал неодолимо затянувшийся клубок отношений между ней и Базаровым. Автор мудро подтверждает: «Появление пошлости бывает часто полезно в жизни: оно ослабляет слишком высоко настроенные струны…»
Цвета и краски. Нигде в романе писатель прямо не говорит о том, что гордый Павел Петрович увлечен простодушной Фенечкой. Достаточно косвенных приемов. В день встречи, после того, как разошлись по своим комнатам, готовясь ко сну – только двое бодрствуют в поздний час. «Павел Петрович не раздевался, далеко за полночь в своем кабинете <…>, но не читал <...>. Бог знает где бродили его мысли, но не в одном только прошедшем бродили они…» Связь размышлений с Фенечкой обозначена сочинительным союзом: «А в маленькой задней комнатке <…> сидела молодая женщина». Так впервые возникает созвучие тонов. «Голубой душегрейке» Фенечки соответствует «голубоватое пламя» в камине Павла Петровича. Контраст красных туфель и светлого листа газеты в руках Кирсанова находит продолжение в противопоставлении белого платка и темных волос молодой женщины.
Спустя несколько дней Павел Петрович отправляется в комнату Фенечки. Что ему нужно – не знает испуганная хозяйка, меньше нее может объяснить незваный гость. Пусть мещански, но комнатка Фенечки поэтична (не случайно упомянуты «задки в виде лир» у стульев). Источником жизни и поэзии становится абсолютное бескорыстие молодой хозяйки. Для себя самой – лишь старые стулья да разрозненный том «Стрельцов» (видимо, служил игрушкой бойкому Мите). Все для других – мужа и сына. И кроватка, и фотографии, и любимое варенье заботливо расставлено по подоконникам, «кружовник». Даже образ в углу – святого покровителя Николая Петровича, Николы Угодника.
Кабинет Павла Петровича в сравнении с ним «изящный», но не поэтичный; исполнен, как его хозяин, индивидуализма и приличия. Все – для себя (библиотека, ковер, шторы), и в конце концов самому невыносимо там жить. Контраст подсознательно усиливается благодаря удачно найденной детали. Дело в том, что колер покоев Кирсанова, как в зеркале, отражается в цветовой гамме Фенечкиной светелки. Элегантная затемненная мебель renessance повторяет по цвету стулья, «купленные еще… покойником генералом», сами по себе почерневшие от долгого употребления. Мебель обита «темно-зеленым трипом» – в комнате Фенечки банки «сквозили зеленым цветом». Коричневатый оттенок старых образов отзывается в бронзе статуэток. Висящая под потолком клетка с чижом, у которого «оперение желто-зеленое с пестринами», оттеняет пестроту восточного (персидского) ковра. Все дело в оттенках. У Фенечки жизнеутверждающий красный (красное пасхальное яичко) продолжается в красной с галуном щегольской рубашечке Мити. Мрачный серо-зеленый, «дикий» (он и себе просит купить «зеленого чаю») предрекает тщетность надежд Павла Петровича на счастье.
Эпилог романа.
Элегические ноты начинают звучать уже в описании природы. С тех пор, как уходит из жизни Базаров, накал страстей в романе падает, знойное лето сменяется студеным зимним пейзажем: «Стояла белая зима с жестокою тишиной безоблачных морозов…» За это время случилось многое, как всегда в жизни, грусть соседствует с радостью. Аркадий окончательно сблизился с отцом, и их свадьбы состоялись в один день. Фенечка наконец-то заняла подобающее ей место в доме, Митя официально признан сыном Николая Петровича и братом Аркадия. В романе событийная сторона вновь подчеркнута изменением имен. К супруге Николая Петровича теперь обращаются почтительно «Федосья Николаевна». Имение Кирсановых наверняка потеряло ироническое название «Бобыльего хутора». Но автор возобновляет рассказ не с этого счастливого события. Торжественный обед состоялся спустя семь дней после венчаний. Вслед за Одинцовой Павел Петрович спешит покинуть мирный домашний круг, где остальным «в сущности, очень хорошо». Говорятся неловкие речи, звучат призывы поскорее вернуться. Но все семеро присутствующих чувствуют, что расстаются навсегда. Даже не произнеси Павел Петрович «английского хвостика» «Прощайте» – он не мог быть счастлив счастьем остальных, как не могли бы жить вместе Лежнев и Рудин. И, как в финале «Рудина», поднимается бокал за отсутствующего. «В память Базарова, – шепнула Катя на ухо своему мужу <…>. Аркадий в ответ пожал ей крепко руку, но не решился громко предложить этот тост». С необыкновенной деликатностью Катя поняла, что ее муж в этот момент думает о другом человеке, который никогда не вернется. И в то же время женски-проницательно угадала, что Павлу Петровичу услышать его имя было бы больно.
Автор берет на себя привычную для романиста миссию поведать о будущем героев в ассоциативно-логической связи. На самом деле перед нами антилогика. После рассказа о двух счастливых браках по любви сообщается, как Анна Сергеевна вышла замуж «по убеждению» за человека «холодного как лед». Вывод автора звучит иронически: «…Доживутся, пожалуй <…> до любви». Недаром сразу же, в следующей фразе сообщается о кончине бесплодной и никому не нужной тетки, «забытой в самый день смерти». Возможно, Анну Сергеевну ждет теперь подобная судьба. Взгляд автора возвращается к настоящему счастью Кирсановых – родятся и подрастают дети, становится на ноги хозяйство. Фенечке удалось не только формально, но и духовно влиться в эту интеллигентную семью. Показателем душевной тонкости снова стала музыка: Фенечка сама не умеет играть, но когда садится за фортепиано Катя, «рада целый день не отходить от нее». После простодушной, но чувствующей музыку Фенечки никак не хочется вспоминать о лакее. Но Тургенев настаивает: «Упомянем кстати о Петре». Ведь он тоже заключил выгодный брак! Так возникает вторая карикатурная пара: «окоченевший от важности» лакей и супруга, что на «лаковые полусапожки» польстилась.
Следующий абзац уводит читателя далеко от российской глубинки, в «фешенебельный» Дрезден. Здесь, в блеске и уважении к его аристократизму, манерам, доживает век Павел Петрович. На столе у него «пепельница в виде мужицкого лаптя», но сам герой чужд всему русскому, как, впрочем, всему живому. Поведение в церкви, наедине с Богом, когда не нужно притворяться, рисует героя глубоко несчастным. От человеческой трагедии автор вновь резко переходит к комедии: «И Кукшина попала за границу», где сделала открытия в области… архитектуры! «Очевидно, это такая же пустая претензия, как ее прежние разговоры о самых разных авторах и проблемах», – приходит к верному выводу десятиклассница в сочинении о «сатирических страницах романа И.С. Тургенева». Окружившие Кукшину «физики и химики», «не умеющие отличить кислорода от азота», поддались базаровскому увлечению естественными науками, но не унаследовали от него любовь к науке и умение трудиться. Подобно ей, Ситников в Петербурге «продолжает «дело» Базарова». Повествование достигает крайней ступени пошлости. Показав, как причудливо переплелось в мире высокое и низкое, карикатурное и прекрасное, трагическое и комическое, Тургенев возвращается к главной теме. Автор говорит о том, кто из этого мира ушел. Взволнованным тоном повествуется: «Есть небольшое сельское кладбище...»
Здесь должно найти успокоение «грешное, бунтующее сердце» Базарова. Могила, «до которой не касается человек, которую не топчет живoтное <…>. Железная ограда ее окружает; две молодые елки посажены по обеим ее концам...» Трогательна привязанность одиноких старичков в общем горе. Но их чувство не может воскресить любимого сына: «Неужели их молитвы, их слезы бесплодны? Неужели любовь <...> не всесильна?» В таком случае бунт Базарова оправдан. Но писатель раздвигает границы своего романа в Вечность. Когда сразу после кончины сына богомольный старик вдруг «возроптал», его мудрая подруга, вспомнив гнев Божий, «повисла на нем и принудила покориться. Оба «пали ниц». Писатель употребляет библейское сравнение: «словно овечки в полдень». «Но полуденный зной проходит, – развивает метафору Тургенев. – И настает вечер, и ночь, а там и возвращение тихое убежище, где сладко спиться измученным и усталым…» Смиренные молитвы родителей помогут искупить грехи не раскаявшегося перед уходом из нашего мира Базарова. Природа напоминает «о вечном примирении и о жизни бесконечной». Автор восклицает в глубоком убеждении: «О нет!» – не все еще кончено с физической смертью. У героев есть надежда соединиться в жизни вечной.
