К «травме собственной виновности»

Все формы травматизации в той или иной степени приводят к чувству вины в отношении себя и других. Базу для этого создают вну­тренние части, идентифицирующиеся с агрессорами, прежде всего с собственными матерью и отцом, и поэтому являющиеся «лояльными к агрессору», так как полностью зависят от него. Они не могут проявлять свою злость к родителям-агрессорам, им приходится подавлять её. Поэтому они направляют свою злость на себя. Это может проявляться и в продолжительном игнорировании своих травмирован­ных частей (которые дают о себе знать в виде телесных феноменов), и в прямом насилии, направленном на себя. К такому поведению отно­сится потребление медикаментов и наркотиков, нанесение себе травм, когда люди царапают или обжигают себя, а в экстремальном случае — попытки самоубийства.

Нереализованная злость в открытой или скрытой форме всегда на­правлена на других людей, более или менее случайно окружающих чело­века. Это могут быть обидные замечания или рука, которая «сорвётся» на собственного ребёнка. А когда я своими делами или бездействием трав­мирую других людей, наношу им невосполнимый ущерб, я сам становлюсь агрессором. Тогда я травмирую не только своих жертв. Я травмирую и са­мого себя своей агрессией или неоказанием помощи, за которые я несу ответственность. Тогда мне придётся вытеснять из сознания свои страхи перед осуждением социума, стыд за свои действия, чувство вины и свою нечистую совесть. Мне придётся делать вид, будто ничего не случилось или как будто это не мои действия травмировали другого.

Больше всего жертву и агрессора объединяет стыд, который де­лает человека безмолвным и в течение длительного времени создаёт внутренний стресс, мешая открываться другим людям и вынуждая от­рицать самого себя.

Жертвы стыдятся, потому что:

• они существуют, хотя их не хотят;

• с точки зрения своих создателей у них неправильный пол;

• они чувствуют себя нелюбимыми;

• их унижают физическим насилием;

• они подвергаются сексуальному насилию;

• их называют слабыми;

• потому что они якобы «больны».

Агрессоры стыдятся, потому что:

• знают, что поступили несправедливо;

• боятся исключения из социума;

• на них показывают пальцем, когда об их действиях становится известно.

Приукрашивание своих поступков и отрицание своей ответст­венности делают новую агрессию необходимой для агрессоров. Им приходится отрицать свою идентичность. В результате они всё более отчуждаются от самих себя. Больше всего агрессоры боятся правды, поэтому они лгут. Они подавляют правду всеми доступными средст­вами. Критерием правды для них является пределы их собственной власти. Они затыкают рты тем, кто знает слишком много. Они притво­ряются невинными ангелами. Они сваливают свою вину на других. Они обвиняют жертв и выставляют их истинными агрессорами. Они воз­мущаются проступками других людей. Они прикидываются жертвами и сразу оскорбляются, когда кто-то их критикует. Насилие всё больше становится их любимой стратегией выживания. Они привлекают дру­гих агрессоров, которые втягиваются в конфликты с ними и остаются в них до тех пор, пока в экстремальном случае кто-то один не умрёт.

В момент своих насильственных действий агрессоры впадают в животное состояние. Внутреннее напряжение в их теле ищет разрядки через акт насилия, который часто заканчивается уничтожением других живых существ. Их постоянно усиливающаяся неспособность к контак­там и отношениям превращается в постоянную боеготовность, потому что другие люди теперь только боятся их и тоже переходят в режим готовности к борьбе и насилию. Для этого агрессорам приходится сде­лать своё тело бесчувственным и закалить его. Для агрессора, готового пойти на убийство, его тело в идеале подобно машине, которой он мо­жет пользоваться для реализации своих агрессивных импульсов. Вся его жизнь становится полем боя. Не только на войне можно увидеть динамику жертва-агрессор во всей красе. И в мирное время склонные к насилию люди неустанно ищут возможности для борьбы и для эскала­ции насилия. Они практически одержимы насилием.

Поэтому от агрессоров не стоит ждать понимания. Агрессор мо­жет только тогда осознать то, что он натворил и творит, когда он почувст­вует своё состояние жертвы. Там причина того, что он стал агрессором. И эта ситуация жертвы часто находится в его детстве и глубоко скрыта.

Риск на всю жизнь застрять в динамике жертва-агрессор огро­мен. Если в этой динамике застревают родители, то они втягивают в неё и своих детей. Поэтому динамика жертва-агрессор распростра­няется от поколения к поколению и охватывает целые сообщества. Если мы посмотрим внимательно на нашу Землю, то увидим, что едва ли найдётся хоть одна страна, не увязшая в динамике жертва-агрес­сор — и внутри страны, и в отношениях с окружающими странами. В сообществе, пропитанном динамикой жертва-агрессор, у пар и се­мей тоже практически нет шансов как-то избежать этой динамики. При возможности они вынуждены искать общественные ниши, в которых динамика жертва-агрессор их не затронет. Вместо того чтобы преда­ваться иллюзиям и «спасать мир», во многих случаях кажется более реалистичным выходом хотя бы самим спастись от этого мира.

Многие сообщества более лояльны к агрессорам, чем к жертвам. В них говорить о травмирующей агрессии — ещё большее табу, чем указывать на травмированных жертв. Того, кто против войны, сразу объявляют мечтателем-идеалистом, и он получает меньше внимания общественности, чем те, кто принимает решения о применении танков, ракет и пулемётов. Скорее правилом, чем исключением, является си­туация, когда в сообществе доминируют агрессоры: королей и демо­кратически избранных президентов их подданные, или «народ», любят потому, что считают их избавителями от бед, даже если они сами и устроили эти беды и сами создают «врагов», от которых им потом нуж­но защищать «свой народ». Как раз в экстремальных ситуациях было бы хорошо, чтобы как можно больше людей участвовали в принятии по­литических решений — вместо единоличного правителя с неограничен­ными полномочиями решать вопросы войны и мира. Как один человек может эмоционально и интеллектуально справиться со всей сложно­стью социальных, экономических и политических факторов и интере­сов? «Сильный мужчина» и «сильная женщина» - это архаический миф и коллективная иллюзия выживающей части. Проще говоря, это значит, что такое сообщество желает ориентироваться на насилие и жесто­кость. Как показывает история, объединение всех властных функций в одном лице (Александр Македонский, Чингисхан, Цезарь, Наполеон, Гитлер, Сталин, Саддам Хуссейн, Джордж Буш и т.д.) рано или поздно обязательно приводит к деградации сообщества.

Чем дальше человек продвигается в своей биографии травм, чем в большей степени он сам стал агрессором, тем труднее ему будет прекратить. Часто это видно на примере политиков, которые, придя к власти, всё больше превращаются в агрессоров, а потом, чтобы скрыть и оправдать свои преступления, становятся диктаторами и всеми воз­можными способами запрещают обществу считать их агрессорами.

Если биографию травм не прервать специально, она продолжает развиваться в отдельном человеке и передаётся от поколения к поколе­нию через родительство и через захват влиятельных позиций в обществе.

Пример биографии травм

Может быть, имеет смысл изучать биографию травм тех людей, что так стремятся к власти и «ответственности»? Вместо того чтобы рассказы­вать о своей актуальной финансовой ситуации, лучше бы они рассказали, что для них было особенно болезненным в детстве, и как они учились не трансформировать эту боль в собственную преступную агрессию.

На рисунке 2 представлена моя модель развития психотравмы. Она демонстрирует, как из «травмы идентичности» логически вытека­ют все остальные формы травм. У многих людей, для которых я про­вожу терапию, наблюдается травматическая триада: Я нежеланен! Я нелюбим! Я не защищен! И в конечном счёте они обычно приходят к травме собственной виновности. Эту травму, как и все предшествую­щие, можно преодолеть только в том случае, если сначала провести терапию «травмы идентичности».