Мортэнера: Карнавал (Часть 2)

 

Взойди в костер, сойди с креста,

Спаси, прими, прости, воздай,

Крести огнем пламенной...

Сердце к сердцу, искра к искре,

Пройди путем древних истин...

Дал им губы, дай же право

Шептать в огне: Аве, Аве!

Пепел - нищим, пламя - верным,

Костру любви - ветра, ветра!

Дал им Веру - дай же право

Восстать в любви! Аве, Аве!

(с) "Рукопись Мастера"

 

Всех нас посадили в одну камеру. Хоть я и ждала подобного, но до сих пор не хочется верить, что всё закончится вот так: в сырой темнице. А уж о жестоких пытках, на которые способны инквизиторы, уже давно ходили легенды.
- Ничего, - пытается ободрить нас кукольник. - Может ещё и обойдётся.

- Но похоже, мы им все чем-то капитально не угодили, - подмечаю я с горькой усмешкой.
- По мнению инквизиторов, любой, кто не проводит всё время, стоя на коленях, в молитвах, и при этом не бьётся головой об пол - еретик! - спокойно разъясняет кукольник, пожимая плечами, как ни в чём не бывало. - Это уже далеко не первая инквизиция, которую я переживаю на своём веку.
- И как же тебе удавалось...
Но мой вопрос так и остался незаконченным. Прямо со стороны сплошной стены раздались тихие шаги, а в следующее мгновение в камеру шагнула фигура, облачённая во всё серое. Такое ощущение, что наш гость прошёл стену прямо насквозь!
- Вестник! - чуть не подскочила я от неожиданности, попутно понимая, что на самом деле уже так давно его не видела.
- Ну, как вы? - спросил тот, как ни в чём не бывало.
- Вы здесь? - невольно улыбнулась я. От одного его присутствия мне почему-то стало намного спокойнее.
- Да, я здесь, - кивнул Вестник, прислонившись к стене, привычным жестом скрестив руки на груди.
- Да уж как видите: ничего живём! - развёл руками кукольник.
- Держитесь! Мы все будем стараться помочь вам, - пообещал Вестник.
- Как? - если честно, мне плохо верилось, что горожане смогут найти управу на инквизицию.
- Этого я пока не могу сказать. Но мы постараемся. Держитесь, - с этими словами наш нежданный гость хотел было уже уйти.
- Вестник! - окликнула я. Тот замер на месте, и обернулся ко мне.
- Да?
- Пожалуйста, если сможешь, позаботься о моей сестре! - попросила я.
- Само собой, - кивнул Вестник, и исчез так же внезапно, как и появился. Только на этот раз я прекрасно разглядела, что он и впрямь прошёл сквозь каменную стену, будто её и не было вовсе.

Вскоре всех нас по очереди стали отводить на допрос. Я сидела в камере, дожидаясь своей участи, и это ожидание и казалось бесконечно долгим, но нарастающая в душе тревога была для меня ещё мучительнее.
- Не переживай, может ещё и выберемся! - пытается приободрить меня кукольник.
- Надеюсь, - устало улыбаюсь я, а после, пытаясь не поддаваться вновь нахлынувшему отчаянию, начинаю молиться. В последнее время, неожиданно даже для меня самой, это стало таким само собой разумеющимся.

В коридоре снова послышались шаги: на этот раз пришли за мной.

Уже в самом начале допроса я поняла одну очевидную, но горькую истину: что бы я ни делала, как бы ни старалась объяснить свои действия, меня никто не желал слушать.

Горожане возмущённо перешёптывались между собой, и украдкой я ловила на себе их, полные сочувствия, взгляды.
Обвинив меня чуть ли ни во всех смертных грехах, меня приговаривают к избиению плетью. Тридцать ударов. И дальнейшие допросы и разбирательства. Звучит уже как смертный приговор...

Меня отводят обратно в камеру. Я сижу, прислонившись к холодной каменной стене, прикрыв глаза. Страшно представлять себе, что ждёт впереди. Но почему-то все мои мысли сейчас обращены совсем к другому. Я пытаюсь представить себе, что сейчас творится в квартале, где в своей смертоносной пляске свирепствует Мортэнера. Посчастливилось ли моей сестре не успеть вернуться в квартал до того, как его перекрыли? Как там Летиция с Сарой? Также ли Джустина продолжает ругаться со своим братом в трактире? Сможет ли отец Анджело хоть немножко успокоить горожан? И послушает ли хоть кто-нибудь советов Вестника?
Мне бы о себе беспокоиться, придумывать как вообще остаться в живых, а я даже заставить себя думать не могу. По щеке покатилась слеза.
- Всё будет хорошо, - услышала я знакомый голос. Открыв глаза, я тут же оборачиваюсь на голос, но в первое мгновение не верю своим глазам. Передо мной стоит Вестник, но его лицо начало покрываться струпьями, кожа посерела, и местами облезла, как у покойника.

У меня сжимается сердце. Кто мог сделать с ним такое!?
- Что случилось? - кажется моё беспокойство выдаёт голос.
- Крысолов сдал меня, - тихо отвечает Вестник. - Со мной ничего не будет. Я немёртвый, - спокойно продолжает он, пытаясь успокоить меня.
- Что происходит в городе? - я по-прежнему смотрю юноше в лицо: не хочу, чтобы он подумал, будто мне страшно.
- Люди пытаются бороться. Шалиак кажется нашёл способ, чтобы лечить людей. А горожане составляют бумаги, что ручаются за вас, чтобы вытащить из инквизиции.

- Правда? - хорошие новости сейчас были драгоценны как никогда, а своей неожиданностью они радовали вдвойне.

Однако с началом следующего дня, лучше нам не стало. Напротив: как только квартал проснулся, меня повели на площадь, приводить приговор в исполнение.

Поднимаясь на эшафот, я беспомощно оглядываюсь по сторонам. В первом же ряду собравшихся я вижу знакомые лица друзей, хоть и не всех могу найти. Летиция о чём-то перешёптывается с Алиссио. Сара и отец Анджело смотрит на меня взглядами, полными сострадания. Там же стоит Вестник: глядя на его обычно отрешённое выражение лица, мне кажется, что сейчас он молится. Я тоже молюсь, чтобы Бог дал мне сил пережить это испытание. Но мою молитву прерывает резкий звук взметающегося хлыста, острой болью отдающийся в спине.

Один. Два. Три... С каждым новым ударом я вскрикиваю, вцепляясь руками в деревянные брусья, к которым меня привязали, а в голове только одно: "Господи, помоги!".

Когда с тридцатым ударом развязали верёвки, оказалось, что я почти не способна идти. Жуткая боль от любого движения отдаётся по всему телу. Стражники хватают меня под руки, и волокут обратно в темницу.
Там меня уже поджидает доктор Шалиак, чтобы обработать мои раны. Когда же он ушёл, я наконец-то смогла позволить себе заплакать, уткнувшись лицом в холодную скамью, словно пытаясь спрятаться ото всего происходящего со мной ужаса.
Внезапно я ощущаю, что кто-то гладить меня по голове: ласково, но осторожно. Я приоткрываю заплаканные глаза. И с удивлением вижу у себя над головой краешек серого рукава. Превозмогая боль, я чуть приподнимаюсь на локте. А Вестник стоит рядом со мной на коленях, и даже его изуродованное лицо не может скрыть печали в его глазах.
- Тебе всё хуже... - я даже не знаю, произнесла я это вслух, или только подумала.
- Держись. Только держись, - просит он меня, почти шёпотом.
- Мне страшно! - признаюсь я, пытаясь сдержать слёзы, хоть мне это и не удаётся. - Мне так страшно!
Вестник понимающе кивает, и, осторожно обняв меня за плечи, начинает читать молитвы. А я не могу больше сдерживаться: сил моих больше нету! Я вцепляюсь в Вестника, уткнувшись лицом в его руки, уже не в силах сдерживать рыдание.
- Прости меня! - чуть не кричу я сквозь слёзы. - Прости, что я оказалась такой бесполезной! Что не смогла остановить Мортэнеру! Что никого не смогла уберечь! Это всё моя вина! И тебе я не помогла! Прости!
- Всё нетак, - успокаивает меня Вестник. - Тебя слушали, хоть и не поверили сразу. И теперь они стали пытаться бороться. А когда тебя били, я тоже был там на площади, и видел их.
- А я видела тебя, - прошептала я, чуть подуспокоившись, но даже не заметив что я сейчас говорю.
- Я видел их сердца, видел как они менялись: в них было сострадание, они становились добрее. И это тоже сделала ты.
- Правда? - услышав эти слова, я хватаюсь за них, как за единственное утешение.
- Да.
От одной этой мысли, даже сквозь боль и слёзы, кажется я улыбаюсь.

Ближе к вечеру снаружи послышался какой-то шум: как будто несколько человек шли по коридору, громко переговариваясь.
- А вы не хотите пустить меня к цыганке? - услышала я знакомый голос.
- Зачем?
- Вообще-то сегодня Пепельная среда! - возмущается отец Анджело. - А позволить заключённым посетить мессу вы не удосужились!
- Подследственным, - спокойно поправляет чей-то ехидный голос.
- Какая разница! - отмахивается священник. - Дадите мне пройти?
Препираясь подобным образом ещё какое-то время, инквизиторы всё же сдались, и разрешили отцу Анджело войти.
Сказать, что я была рада снова увидеть его - это очень мало. К тому же помимо своих непосредственных обязанностей, у отца Анджело были к нам и другие дела: ведь он был одной из наших немногочисленных ниточек, связывающих нас с теми, кто был в квартале.

Следующая ночь миновала так быстро, будто её и не было вовсе. Раны, не дававшие толком заснуть, постоянно ныли.
Под утро я словно провалилась в тяжкий сон. А снилось мне как на площади нашего квартала в зловещем танце кружатся две фигуры: девушка с юношей, похожие лицом как брат с сестрой. Они танцевали, и в руках у каждого из них было по красному шарфу, как у Мортэнеры. И две красные полосы рассекали воздух, сливаясь единой смертоносной круговертью. Когда же танец завершился, оба исчезли, взявшись за руки, словно ускользая от чужих глаз, до поры желая остаться незамеченными.

Проснулась я почти не отдохнувшей, и ждала меня не самая приятная новость: инквизиция стала по очереди отводить пленников на новый допрос, на этот раз проходивший в подземелье. Все понимали, что это обозначает только одно: нас будут пытать.

 

- Слушай, у меня тут кое-что есть, - в пол-голоса обратилась ко мне Нейтина, одна из сестёр с мельницы, доставая, спрятанный в сапоге, кинжал. - Так что если хочешь, можно... - она замолкла, проводя рукой поперёк шеи.
- Ты что! Этого нельзя делать! - тихо, но настойчиво возмущаюсь я, попутно представляя себе, что бы сказали отец Анджело и Вестник, узнай они, что я попыталась покончить жизнь самоубийством...
- Ну смотри, как хочешь, - пожимает плечами Нейтина, убирая кинжал обратно. - Но, если передумаешь...
- Нет!
В этот момент в коридоре снова послышались шаги.
- Послушайте, - обернулась я к остальным, думая, что это могут прийти за мной. - Вестник. Не отмахивайтесь от него, лучше послушайте его советов! - быстро шепчу я.
- И что он нам такого скажет? О Боге? Всё мы это уже знаем! - махнули сёстры на меня рукой. - Ну, давай что ли попробуем? - переглянувшись улыбнулись они, и видать в шутку начали читать "Отче наш". Я тоже присоединяюсь, хотя мне совсем не до смеху.
Едва молитва закончилась, как гул шагов стих у нашей двери, и раздался стук по прутьям решётки. Ожидая увидеть кого-то из стражи, мы выглянули через зарешеченное дверное окошко в коридор. А там стоит отец Анджело, и бесшумно машет нам руками в знак приветствия.
- Ух ты! Работает! - заметили сёстры, после чего все в камере покатились со смеху.

Но наше веселье продлилось совсем недолго. И часу не прошло, как Нейтину забрали в подземелье для нового допроса. А кукольника к тому моменту уже отвели на площадь: прилюдно каяться в своих грехах. Мы с Франческой остались одни, дожидаться своей участи.
Уж не знаю, что было хуже: осознание того, что мне предстоит вытерпеть, или пугающее ожидание, которому всё не было конца.
- Кого теперь? - прервал напряжённую тишину голос снаружи.
- Цыганку.
Тяжёлая дверь нашей камеры с лязгом приоткрылась.
- Ну чтож, вот и началось... - промелькнула мысль.
Спускаясь по винтовой лестнице, меня приводят в подземелье, мрачные комнаты которого освещены лишь тусклыми огоньками настенных факелов.

 

Приковав меня к стене, инквизиторы вернулись к допросу Нейтины, происходящему прямо у меня на глазах. Бедная девушка, тоже прикованная к стене за запястья, даже не пыталась молчать.

Однако чем дольше я слушала диалог Нейтины с палачом, проводившим пытки, тем больше понимала, что здесь творится что-то неладное.
- Как часто вы собираетесь на шабашах с подобными вам?
- Каждый раз, когда будет призыв.
- Как вы получаете этот призыв?
- Голубь приносит. Уничтожается сразу же, - спокойно выпалила Нейтина.
Инквизитор в чёрном балахоне, скрывающий лицо под капюшоном, начинает зачитывать приговор, настойчиво предлагая отречься от Дьявола, и покаяться в своих грехах.
- Каюсь! - тут же соглашается Нейтина. - Я бы на колени встала, да руки связаны!
- Развяжите! - одобрительно кивает монах палачу.
Едва высвободившись из оков, девушка и впрямь рухнула на колени.
- Каюсь! Каюсь! Каюсь! Каюсь! - с этими словами Нейтина, не поднимаясь с колен, выхватила из сапога кинжал, и перерезала себе горло.

Вскрикнув я отвернулась, стараясь не смотреть, пока остальные возились с телом Нейтины.
Когда же у палача дошли до меня руки, я поняла, что пытки продлятся ровно столько, на сколько хватит моих сил терпеть. Не долго размышляя, тот принялся искать на мне метку Дьявола, вонзая мне в руки и плечи острое металлическое лезвие. Я кричу от боли, но не могу сопротивляться: связанны руки.
Ещё хуже стало, когда в перерывах между пытками мне снова начали задавать вопросы, пытаясь выведать, продала ли я душу Дьяволу. Я пытаюсь отнекиваться, но в душе уже готовлюсь к тому, что мне попросту не поверят.
- Когда вы в последний раз были на исповеди? - строго спрашивает меня один из инквизиторов.

- В начале этой недели! - отвечаю я, из последних сил стараясь не переходить на крик от боли.
- А священник может это подтвердить?
- Да!
- Знаешь, тут горожане передали одну бумагу, - тот инквизитор, что должно быть вёл протокол допроса, отложил перо, и, развернув лежащий на столе свиток, принялся зачитывать вслух прошение о том, что жители квартала ручаются за мою невиновность, и просят о моём освобождении. Далее последовал длинный список имён подписавшихся. У меня чуть слёзы не брызнули из глаз, когда я осознала, что там звучали имена почти всех, кого я знала или лишь мельком видела в квартале.
- Чтож, тогда думаю от высшей меры наказания, сожжения на костре, стоит отказаться, однако...
Что говорили дальше, я слышу уже туманно. То ли от боли, то ли от кровоточащих ран, у меня всё поплыло в глазах, и я потеряла сознание.

Придя в себя уже в камере, я быстро поняла, что лежу на скамье. Меня колотит лихорадка, и боюсь, что дело тут уже совсем не в ранах...
Приподнявшись, я вижу сестёр с мельницы, обеих. Только Нейтина сидит с перевязанным горлом. Значит всё обошлось!
Тут к нам в камеру заходит Шалиак, как я уже поняла, осмотреть нас после пыток.

Доктор склоняется надо мной, внимательно осматривая.
- Так... - протянул он, обернувшись к стоящим в дверях, стражникам и инквизитору. - Я забираю её с собой!
- Она должна остаться здесь, - отрезал инквизитор.
- Она больна! Без посторонней помощи она умрёт!
- Значит на то воля Божья, - отрезал инквизитор.
- Я сказал, что её нужно лечить! Её и тех, кого вы подвергли пыткам! - всё ещё пытался возражать Шалиак.
- Простите, доктор, но это невозможно! А вам тоже следует проследовать с нами.
Стражники грубо хватают Шалиака за руки, и выталкивают из камеры.
- Отпустите меня! Что вы себе позволяете? Я - врач из Ватикана! Отпустите! - в коридоре ещё какое-то время слышны отчаянные крики доктора. Но вскоре даже эхо его голоса стихло в отдалении, сменяясь лязгом тяжёлых дверных засовов.

Не в силах ничего сделать, я лежу, предаваясь своим мыслям. По сути ведь не так теперь и важно, что меня приговорят к смертной казни. Умирать в мучениях от чумы в сырых застенках темницы, позабытой и оставленной всеми, для меня было ещё страшней.
Но мои размышления прервал уже такой знакомый звук лёгкой поступи. Вестник сел рядом, и, с грустью глядя на меня, по-видимому хотел взять за руку. Я по наитии отпрянула в сторону, насколько позволяла ширина скамьи.
- Не трогай меня! Я больна...
- Мне ничего не будет, - успокаивает Вестник, так и замерев с протянутой ко мне рукой. - Я немёртвый, - напоминает он, печально улыбнувшись.
Я, ответив ему такой же улыбкой, согласно киваю. И как я всё время умудряюсь забывать о том, кто он?
- Я знаю какого тебе сейчас. Я сам был в таком же состоянии, - сочувствующе произносит Вестник, наконец взяв меня за руку.
- У тебя такие холодные руки... - или может это мне кажется от лихорадки? - Уже неважно, мне всё равно недолго осталось...
- Они боятся. Страх заставляет этих людей делать такие вещи. Не держи на них зла, - советует юноша.
- Что же тогда будет дальше?
- Ты знаешь,.. этот город... Я вижу, как люди начинают объединяться, как помогают друг другу, как радуются любой, пусть даже самой маленькой победе. Я ещё ни разу не видел столько доброты, столько радости, столько тепла, как в этом городе! - я была готова поклясться, что в этот момент лицо Вестника, в котором уже и не сразу можно было бы признать юношу, которого я повстречала на мессе, буквально просияло, перестав выглядеть таким уж и изуродованным, как могло бы показаться.

Должно быть прошло несколько часов прежде, чем про нас снова вспомнили. Стражники вывели Нейтину из камеры, не проронив ни слова. Мы с Франческой молча глядели ей вслед, возможно в глубине души уже понимая, что с Нейтиной больше можем и не увидеться.

Нависла зловещая тишина. Я лежала, сжавшись клубком, и пытаясь хоть чуть-чуть согреться, молилась, чтобы Господь не оставил нас теперь.
Растянувшиеся минуты казались часами, повисшими в молчании. Но вдруг из глубины коридора послышались странные звуки: словно целая толпа людей ворвалась в темницу.
Чуть прислушавшись, я поняла, что так оно и есть! Приближающийся шум постепенно становился всё разборчивее, и вскоре мне уже стали слышны знакомые голоса.
- Ломай дверь, ребята!
- Там ещё посмотри!
- Надо все камеры обыскать!
Я и опомниться от радости не успела, как тяжёлая дверь с треском слетела с петель, и к нам вошли несколько мужчин, вооружённых чем попало.
- Забирайте их обеих скорее! Цыганку срочно ко мне в больницу! - командует Шалиак, стоя со всеми остальными в коридоре.
Кто-то подхватил меня на руки, и вынес наружу. На улице немного пахло палёным, а на эшафоте ещё дымились остатки наспех раскуроченного инквизиторского костра.