Открытие животного силы

 

«Глупый белый человек» одинок. Когда он уже совсем задыхается от одиночества, он разводит собак и кошек.

Нормальный «примитивный» человек никогда не одинок. И одно из существ, которое «всегда с ним» — это то самое «животное силы».

Вообще говоря, разные люди понимают это самое «животное» по-разному. При попытках осмыслить мифологию часто возникают формальные логические проблемы. «Животное силы» — это отдельная от человека сущность или сам человек? Тут мы крепко упираемся в проблему, что же такое этот самый человек, признаем ее слишком трудной для нашего примитивного ума и поворачиваем назад. Так общаться с духами невозможно.

Просто — почему-то — многие люди — тесно связываются с определенным животным. Вечно живая архаика. Их образы волнуют воображение, бродят в крови и притягивают внимание. Тысячелетиями племена ходили «под» своими тотемными животными, шаманы одевали рога и шкуры, королей называли «львами», а народ — «баранами». Животные, уже почти исчезнув с Земли, остались тесно завязанными в нашей психике.

Шаман, как и любой нормальный человек, ищет в своих путешествиях друзей. Духи-друзья и духи-помощники бывают очень разными, и, конечно же, нередко бывают животными.

Но и сам шаман бывает животным. Человеческая форма и человеческий стиль поведения вовсе не оптимален для путешествий в мире духов. А вот животная форма, животная логика, сила и чуткость бывают гораздо более адекватными для этого. Опять-таки, это не единственная дорога, но это очень «накатанная» и пройденная многими тропа.

Так вот, «стать животным» и «иметь животное силы» — вещи на самом деле не такие уж далекие. Во многих смыслах и во многих простых действиях они означают одно и то же.

Две нижеследующие истории следуют ниже.

Еще ниже.

(Почему-то часто считается, что «животные силы» обитают в «нижнем мире». Мне, всю жизнь связанному с птицами, это трудновато понять. По-моему, мы везде.)

 

«Обезьяний» трип

 

Я жил тогда на горе Кармель (на боку ее стоит израильский город Хайфа), в лесу, в домике, который я построил под упавшей сосной. Место было удивительно прекрасным. Внизу было видно море (Средиземное), в десяти минутах ходьбы — работа (Университет). Один мой приятель, Лёня Р., тоже это место очень заценил и все хотел там со мною «потриповатъ». То есть я, скорее, согласился с его желанием, чем рвался сам. Он привез с собою марку ЛСД, мы ее разделили, плюс мы разделили один большой гриб, который в этот день у меня вырос. Лёня ушел гулять по лесу, а я лег в свою постель. Я знал, чем хотел заниматься: недавно я начал тренироваться в техниках ци-гун, и мне было страшно интересно, как энергия течет по телу (меридианы там, чакры всевозможные).

Я постарался сконцентрироваться на ощущениях этих энергий. Через какое-то время меня стало просто крутить на месте. Я ощущал их физически, и скоро я понял, что лучше «включить» в этот процесс тело, а не просто гонять образы в голове. Я встал и пошел на то место (под соседнюю сосну), где лежал мой коврик для занятий. Было ооочень здорово. Я принялся крутить разные движения и принимать разные позы, и те самые энергии текли через меня разноцветными потоками. Потом мне ужасно захотелось стать на голову. Ночью, в лесу, это было непростым занятием для человека, который никогда раньше этого не делал. Я принялся звать Лёню для страховки. Он вышел из кустов (идя напрямик, как мамонт). Он немножко подержал меня за ноги, но принялся за «психологические» рассуждения, что это я выпендриваюсь (он вообще ужасный болтун), и я прогнал его обратно в кусты.

Стать на голову так и не получилось. Потом опять появился Лёня; кажется, это он почему-то предложил залезть на дерево (на ту сосну, под которой я «выпендривался»). Мы залезли, я стал качаться на ветках… и, как пишут в книгах, «слез с дерева другим человеком». То есть нет, не человеком. Я понял, что я — обезьяна.

Лёня слез и уселся в кресло в моей «летней кухне» (где были стол и костер для приготовления еды). А я забрался на дерево над ним, и тут-то началась моя счастливая жизнь, где у меня оказалось четыре конечности и вечный кайф лазания по дереву. Так мы, в общем-то, и провели всю ночь: он в кресле, я на сосне. Он палил костер, а я кидал ему шишки. Иногда он со мной разговаривал, и тогда я кидал шишки, целясь в него.

Я открыл, как висеть вниз головой. Как цепляться ногами. Понял, что нужно три «держащих» точки для устойчивости. Позы, которые на земле были йоговскими, на дереве получались сами собой.

Где-то в середине ночи наша замечательная атмосфера была нарушена: в лесу послышались голоса. Они по-русски перекрикивались в поисках дров. В первый раз за несколько месяцев поздно ночью кто-то пришел к моему домику. Эти (несколько молодых ребят) не просто пришли: они остановились возле упавшей сосны, под которой был мой домик, и стали обсуждать, как бы ее оттащить на дрова. Они были довольно прилично пьяны. Лёня напрягся, а во мне просто все запело. Начиналась охота!

Я спустился с дерева, сунул в руки Лёне железный прут, оставшийся от моей стройки домика, и велел идти на переговоры. Я обеспечивал воздушное подкрепление: забрался на соседнее дерево и заулюлюкал. Лёня (владелец очень внушительной по габаритам фигуры) подошел к ребятам и дипломатично посоветовал искать дрова в ином месте. Я улюлюкал с дерева, но на меня внимания не обратили (почему? по-моему, это было эффектно); несколько очумевшие ребята потоптались и ушли. Лёня вернулся к костру и принялся рассуждать про «шашлычников» как отдельный подвид людей, захвативший власть на земле. А я прыгал на дереве от возбуждения и жаждал продолжать охоту.

Через десять минут эти придурки, обойдя холм, громко перекрикиваясь, прибрели к домику с другой стороны и натолкнулись на кучу моих строительных досок. Они опять решили, что это искомые дрова, Лёня опять пошел их отговаривать, а я опять залез на ветки прямо над их головами и стал издавать Громкие и Страшные Звуки. Опять: они меня как будто совсем не замечали. Кто-то из них сказал: «Пойдем, ребята, а то нас окружают» — только и всего. Они поворчали и ушли, а я еще немного на них поохотился, но в темном лесу они были такой легкой добычей, что стало неинтересно. Я вернулся в экстазе, чувствуя себя Самым Сильным Зверем в Лесу. Когда я залез на свое дерево, а Лёня сел в свое кресло, завыли койоты. Я стал им вторить, начали откликаться еще, еще, со всех сторон, а потом ответили даже собаки из далеких домов. Лес наполнился прекрасными звуками. Привет шашлычникам!

Под утро мы пошли встречать рассвет. Восход начинался с другой стороны горы, и чтобы его увидеть, надо было выйти к Университету. Когда я вышел на дорогу, уже рассвело, и я увидел, что мои руки и ноги АБСОЛЮТНО черны (смола!), джинсы разорваны почти в клочья, кое-где течет кровь — ну а лица я не видел. Я несколько засомневался, выходить ли в таком виде в цивилизацию, но Лёня заверил меня, что любой, кто меня увидит, найдет этому «разумное объяснение». И правда, редкие прохожие с ума не сходили. Лёню эта мысль очень приколола, и он потом долго ходил по лесу и по окрестностям Университета, останавливался перед чем попало, а затем говорил: «Ну что ж, этому можно найти разумное объяснение!» Потом мы встречали восход, и он был величественен и прекрасен. Я пытался отмыться под краном — черта с два!

Это тот случай, когда все, что несли мне грибы, я «проработал» в течение трипа. Я нашел «свое животное», наверняка и абсолютно, я узнал, что я обезьяна, и конечно, немало потом лазал по деревьям и в своем лесу, и окрест по Израилю. На следующий день я сделал фонарик с изображением Ханумана — Царя Обезьян. Когда я написал об этом трипе друзьям, от нескольких я получил примерно такие ответы: «Конечно, ты — обезьяна. Это всегда было понятно». Чувство «обезьяны внутри» осталось совершенно ясным. Когда через пару месяцев после этого я стал заниматься самогипнозом, фраза «Обезьяна, ты расслабляешься и засыпаешь» оказалась замечательно эффективной… Мне стало гораздо проще валять дурака, танцевать, бессовестно соблазнять женщин… И так далее. Обезьяна проснулась. Да нет, конечно, она и раньше не спала. Как сказано в одной сказке, «мы проснулись навстречу друг другу».

Да, кстати, сказку про любимую свою Желтую Обезьяну я написал на три месяца раньше.

 

* * *

 

По прошествии семи лет от этой истории — что я вам скажу. Что то, что казалось «переворотом», как-то совершенно спокойно легло внутрь моей жизни, и уже давным-давно не вызывает у меня ни особого удивления, ни зверского энтузиазма. Я по-прежнему люблю лазать по деревьям, хотя делаю это довольно редко (ну, все равно гораздо чаще, конечно, чем большинство из вас). Некоторые деревья я отдельно уважаю за то, как здорово по ним карабкаться.

Ощущаю ли я себя обезьяной?

И да, и нет. Когда мне плохо, я иногда карабкаюсь куда могу и повисаю вниз головой, и меня это восстанавливает. Когда мне хорошо, я могу делать то же самое от избытка чувств. (Вот это, кстати, тоже очень простая и действенная «шаманская» примочка. В «путешествиях» ты находишь определенные состояния, особо ценные для тебя, и затем используешь их как резервуар энергии. Иногда ты должен его подкачивать, но когда тебе трудно, то он подкачивает тебя. В «пейотных» культурах есть хорошо известное понятие «пейотных песен»: в трипе человек придумывает — скорее учит вслед за духами — определенную песню. Это может быть просто мелодия, какие-то странные звуки, или целые слова «настоящей» песни, это неважно. Важно, что песня «заряжена» духами, и теперь человек, если сумеет вынести ее из трипа, вынесет вместе с ней благосклонность и энергию духов. Хорошие пейотные песни потом «работают» много лет. Никто не может повторять эту песню без разрешения творца. Иногда люди даже покупают себе право петь такую песню вслед за кем-то особо сильным или удачливым. Конечно, песни шамана считаются особенно ценными.)

Я люблю обезьян и испытываю особую симпатию к женщинам, похожих на мартышек. Двух своих друзей я с любовью называл «гориллой» и «бабуином». Когда мой сын ведет себя как обезьяна, меня это умиляет. Кривляние, ужимки, праздное дуракаваляние, бананы, задницы — всё это я люблю и уважаю.

Другими словами, у меня так и не возникло рассогласования с этим образом. Другой вопрос, что мне не кажется, что в моем «внутреннем лесу» он играет такую уж супер-важную роль. То есть я, конечно, обезьяна. но, конечно же, и нет.

 

Змеиное просветление

 

История эта произошла не за один раз. Только не надо упрекать меня в мистике. Прежде всего, барон Мюнхгаузен никогда не врет; а потом уже все остальное.

Пролог — первая мистерия в Вороне. Много лет назад, от записи этого текста все четыре. На группу «Пробуждение спящей красавицы» приезжают четыре женщины. Одна из них старше всех; очень интеллектуальна; вообще психоаналитик. При каждом удобном случае она стремится показать, что к местным грубым нравам отношения не имеет. Со мной она явно воюет. С удовольствием участвует в «бунте», который закатывают девицы, разгулявшиеся на «русалочьих» процессах у моря. Единственный мало-мальски приличный рабочий процесс (написание и прочтение своего «завещания») она делает только в предпоследний вечер, когда ясно, что я очень сомневаюсь, давать ли ей грибы. Всё же грибы она получает вместе со всеми, но ничего особенного с ней при этом не происходит (и грибы не очень сильные, и она сверх-критична). После мистерии она остается пожить в одном из моих домиков еще на несколько дней: поездить на море, вообще хорошо в Крыму. Я, наивный и стеснительный балбес, всё не спрашиваю у нее про деньги за уже прошедший семинар. И вдруг она таки исчезает, уезжает в пять утра, так и не заплатив. В последний вечер перед этим она щеголяет в темно-зеленом переливчатом платье, и все, кто на нее смотрят, говорят: «Ну, змея!» С этой кличкой она и осталась. Змея не только не заплатила, но потом даже написала мне письмо, что она это сделала не просто так — а во имя своей правоты! Эту логику мне уже трудно было понять; понял я только, что деньги надо собирать в начале. Или даже так: деньги надо БРРРАТЬ!

Казалось бы, ну и хрен с ним. Мне-то да, а вот Ворону нет. И два года спустя в то же самое время года — аккурат первые числа июня — собираю я мистерию «Жизнь в теле». И собираются на нее. четыре женщины. И смутно мне кажется, что это то же самое собрание — то есть формально люди другие, а по сути — те же. Ну, и одна из них мне однозначно напоминает Змею.

Про себя я так и стал ее называть. На поверхности ее звали, скажем, Нелей. Деньги я тогда уже брал добровольные, но собрал их сразу, ввиду контингента повышенного риска. Группа пошла. Неля тоже была старше всех прочих, тоже умна по-интеллигентски, тоже язвительна. Впрочем, работала получше той «первой» (вообще эта вторая группа была не в пример лучше и сильнее). Было у меня от Нели странное чувство: что она как будто отравляет, портит пространство вокруг себя.

Вот самый яркий пример — уж извините, несколько неконвенциональный. В один день мы в одиночку разошлись по горам, чтобы кое-что понять про себя (для Нели, понятно, это было очень трудным упражнением). И пошел я сам на то место, где год назад моя жена сказала мне о своей беременности. Выхожу я на полянку, где не был ровно год — и что же я вижу? А вижу я, как на лошадиных какашках по всей поляне растут псилоцибы — те самые священные грибы. И выглядит эта поляна в аккурат как высокогорье в штате Веракруз в Мексике, где собрал я когда- то этих грибов столько, сколько мог унести; и сами грибы очень похожи на мексиканские. Вмиг я понимаю, что это мне подарок на день рождения (который был послезавтра), такой вот привет от Ворона. (Это был первая и пока последняя встреча с этими грибами в Крыму). И на следующий день я веду уже всю группу в горы на сбор грибов. Никто из них никогда этих грибов не видел, но я показываю, и мы все начинаем их видеть и собирать, бродя по огромной поляне, плоскогорью. Мне очень хорошо. Каждый идет отдельно, и каждый собирает грибы. Кроме меня. Потому что (или совсем не «потому что», а «просто так») в какой-то момент ко мне подошла Неля, о чем-то неважном спросила и отошла — и с этого момента я не нашел ни одного грибочка. Хотя до этого собрал чуть не пол-ведра. И все остальные продолжали их находить, идя чуть ли не по моим следам.

За такое не станешь ругаться, но и не чувствовать определенной злости я не мог.

Важных для Нели момента на группе было еще два-три. На первой медитации она упала в траву и долго лежала, глядя в траву «изнутри». Потом, на прогулках, она все время собирала травы. Хотя в комнате у нее была кровать, она перебралась спать на пол. После хождения в одиночку по горам у нее болела голова, и мы пытались работать с этой болью, которую она представляла как длинное извивающееся существо, вползающее в голову. Постепенно родился образ спрута с извивающимися щупальцами, которому мало одной жертвы, который хочет проникнуть в головы окружающих. Кого? — да в мою в первую очередь. «Давай, — уговариваю я ее, — сделай со мной то, что ты делаешь с собой, внедри в меня свою головную боль». Она начинает со страшной силой отнекиваться (а боль усиливается). «Не могу причинять другим людям боль», — с пафосом заявляет она. А ведь чую я, что злости в этом персонаже хоть отбавляй, что не из сердца она говорит, а лозунг такой вот гуманистический затвердила. И так и эдак — «Ты хоть поиграй» — «Не могу». Поуговаривал я ее, что свою злость и агрессию надо бы поучиться сознательно выражать к окружающим, а то возникает перегрузка ядом; но она была непреклонна, и на этом сцена закончилась. Пошла дама пить таблетку.

И вот еще что было: она попросила меня сделать что-нибудь из декоративной тыквы — я много их тогда выращивал, и они сушились в комнате, где мы занимались. Я вырезал такую типа сахарницу, и дал ей — но не в подарок, как она ожидала (и как я в норме бы и сделал), а попросил 50 рублей. Цифра 50 взялась я тоже понимал откуда: 50 долларов осталась должна мне прошлая «змейка». Она взяла тыкву, а я получил деньги и в довесок красноречивый взгляд.

И вот наконец мы съели собранные грибы. Началась «центральная» ночь. Неля лежала на матрасе в углу, почти не двигаясь, отвернувшись лицом к стенке, молча. Два, три, четыре часа. Уже в комнате, где вначале стояла тишина, люди стали потихоньку разговаривать (в норме она влипала в любой разговор о чем угодно), уже кто-то окликал ее пару раз, но она была погружена в свои видения.

И внезапно — раз! — она хлопнула рукой по матрасу (взвилась пыль) и вскрикнула: «Блядь, я — змея!».

Эта картинка просветления так и стоит у меня перед глазами. Как Неля потом рассказывала, она всё время видела траву, но не сверху, а как бы изнутри, и никак не могла понять, к чему это, пока всё одним махом не стало на свои места.

Ее поведение изменилось на глазах: она стала вести себя как-то очевидно спокойно и достойно. Все встало на свои места. Никакой кровожадности при этом, кстати, не обнаружилось. А вот явная горделивая уверенность, вереница самоосознаваний — да. «Теперь я понимаю, что я могу жалить, но совершенно не обязательно делать это всё время», — так сказала она на завершении группы.

Через три месяца я получил от Нели письмо, в котором говорилось:

 

«Жизнь у меня перевернулась вверх дном — изменилось все! Но не то чтоб это было слишком заметно снаружи — я делаю все то же самое, но с совершенно другим отношением…

Во-1, я порвала с лучшей подругой — мы считались таковыми больше 10 лет. Я не собиралась этого делать — все произошло внезапно и спонтанно, но совершенно закономерно. "Лучшая подруга" — это человек, которого ты1 делаешь зеркалом для себя, и при этом трудишься над тем, чтобы в нем отражалось то, что ты хочешь видеть. Т. е. это человек, перед которым неустанно разыгрывается спектакль, в котором главную роль играет "образ себя". Как только я стала змеей, "образы меня" стали соскакивать с меня словно шелуха, и лучшей подруге не стало места в моей жизни. Я тебе пишу, разумеется, выводы, которые получились в результате многодневных размышлений. А вначале мне было страшно, как будто я падаю с горы. Было чувство, что все вокруг рушится. Во-2, на след. день по приезде я начала делать ремонт в своей комнате. Я ничего такого не планировала — просто, проснувшись, я поняла, что больше ТАК жить не буду. И оборвала шторы и обои. Ремонт — это для меня деяние более чем символическое. Я НИ РАЗУ не делала ремонт в квартире, потому что ни одну квартиру не могла назвать своей. По массе причин, в данном случае потому, что большая часть ее принадлежит матери, а она меня этим шантажирует. Короче, тут все сложно, и квартиру эту я ненавидела от всей души. И жила в ней, ничего не меняя — терпела, что все вокруг угнетающе НЕ МОЕ. И тут мне стало на все наплевать — на все козни матери, на все практические соображения (типа: зачем вкладывать деньги в чужое и т. п.). Мне важно, какой цветовой фон вокруг меня, мне важно жить в том символическом пространстве, которое я сама создам. И все. Остальное не имеет значения. Самое смешное, что мать не смеет со мной спорить и шантажировать меня скандалами, как она это раньше делала. Наверно, она чувствует, что я — змея. Хотя я ни сказала ни слова, и никаких специальных демонстраций не предпринимала. Я просто и спокойно объявила, что ее сервант больше в моей комнате стоять не будет. Честно говоря, я ждала вспышки — но нет, она сразу начала обсуждать, куда его поставить и т. п. В-3, я много думаю о том, что такое Змея. Вернее, не столько думаю, сколько медитирую, чтобы научиться быть змеей. Змея — это центр всего, в буддийском смысле, если ты понимаешь. Она связана с нирваной. В ней — отрешенность, понимание и спонтанность. В ней исчезают все амбиции. Мне даже страшно становится, с какой неумолимой педантичностью она распорядилась всем хламом, который у меня в голове накопился…

Я вряд ли смогу как следует все описать. Есть некое состояние, медитативное, когда я — змея. Иногда попасть в него легко, иногда трудно. Но я знаю теперь, где его искать, понимаешь? И если все начинает кружиться, и я начинаю спешить, и страшиться, что я не успею, что я сделаю не так — я говорю себе "стоп!" и стараюсь попасть в это состояние. И тогда все становится на свои места. Как правило, спешить некуда, а пугаться, что ничего не получится, заставляют амбициозные "образы себя". Все, кроме Змеи — кажимость, иллюзия. Интересно, что я стала лучше видеть людей. И больше ими интересоваться. И здесь я пока остановилась, Митя. У меня странное состояние сейчас: я делаю то, что никак не могла доделать — диссертацию, она у меня "гвоздь в ботинке", делаю и многое другое, но у меня нет амбиции. Т. е. я хочу сказать, что не знаю, ХОЧУ ли я делать то, что делаю. Понимаешь, я могла точно ответить на вопрос, ЗАЧЕМ мне это делать, но не могла ничего толком закончить. Масса энергии уходила, кстати говоря, на поддержание образов. Когда она освободилась, я столько всего стала успевать! За лето я не только сделала ремонт, но и еще написала кучу лекций, покрасила дачу и нарисовала на стене ЗМЕЮ, как и хотела…

Так вот, я работаю больше и все дается легко и делается быстро, но отсутствие амбиции меня смущает. Словно выгнута сердцевина и пустота ничем не заполнена. С другой стороны, я обрела источник покоя и легкости; мне нравится быть обыкновенной; жизнь течет сквозь меня как сквозь решето. Ничего не нужно. Иначе: все, что нужно, приходит само. И не зная, хочу ли я это все делать, я совершенно точно уверена в том, что все идет правильно и как надо.

И еще чуть-чуть о спонтанности. Я не могла действовать спонтанно, потому что портила себе удовольствие самопопреками: как же так, ведь я же решила делать это, а делаю вот то! Я словно бы разрывалась между двумя центрами притяжения. Теперь я ничего не планирую. Вместе с ежедневниками выбросила все дневники, т. к. те и другие — это средства укрепления «образа себя» и амбиции. Я с такой легкостью меняю свои планы, что просто тащусь от этого! Я делаю только то, что хочу — по максимуму. Или, иначе говоря: то, что хочу в данный момент. И если у меня нет желания сосредоточиться над дисером, то я бросаю все без сожалений. Я так раньше не могла, Митя! И чувствую себя плыгвущей в правильном направлении. Понимаешь: я словно бы и не гребу, а плыву куда надо. Собственно говоря, так и должно быть, если слушаешь Руны и внутреннюю интуицию. В моем случае — Змею.»

 

Я записывал эту историю, глядя на очень причудливо изогнутую ветвь, которую она притащила в комнату накануне той ночи, да так и оставила.

 

* * *

 

Мне всегда нравилась эта история. Симпатичных людей, переполненных агрессией, попадается много, но редко что получается с этим сделать. (Помню, как- то на одной мистерии в Вороне была москвичка, которая просто бросалась на окружающих, и я ей предложил: «Сходи, голубушка, лучше на двор, возьми топор, да дрова поруби. Как разрядишься, так и возвращайся». Она пришла где-то через полчаса, счастливая, раскрасневшаяся, и сказала, буквально, вот что: «Когда я рубила правой рукой, я представляла, что рублю мужчин. Когда рубила левой, представляла, что рублю женщин. И я одинаково хорошо рублю обеими руками!»)

Мне нравится, что Неля не «бросила» свое «открытие», а дала ему жизнь. За несколько прошедших лет она очень серьезно проработала образ Змеи. Можно сказать, что она «выжала» из него что смогла — а потом произошло вот что. через несколько лет она стала понимать, что использует свою Змею, как и прочие «эзотерические» увлечения, «против жизни». Что с их помощью он борется с семьей, работой и прочей «объективной данностью». Ее письмо про это есть в комментариях к истории про «Мрачную хиппи». Кончается это письмо так:

 

«Так вот, не писала я тебе, потому что не знала, как совместить представления о змее как о благом тотеме и как о ворованной черной энергии. Тебе так нравится этот случай — но ведь это действительно было просветление и осознание! — а я уничтожила вышивку, которую делала два года и в которую вложила все, что связано было со Змеей, Вороном, Локи и Рунами. Я ее безжалостно сожгла и почувствовала облегчение. Потому что она заключила в себе попытку продолжать спать, несмотря ни на что. Посылаю тебе фотографию — мощная была вещь — сгорела в печке.»

 

 

* * *

 

Вот это очень хорошая иллюстрация отношений с животными силы. Их совершенно не надо обожествлять. Они — твои союзники, и этим подчеркивается относительный характер вашей связи. Какое-то время вам по пути, чем-то ценным вы можете друг с другом поделиться. Но если «животное» начинает идти совсем не в ту сторону, в которую идет «человек», можно — и нужно — вспомнить, кто здесь «главный».

А использовать «тонкие» энергии «против грубых» — вообще очень распространенная ошибка. Вспомните историю про мальчика Рому. Человека задолбала школа-работа-семья, и он «уходит» в эзотерику, тайком используя ее энергетику для борьбы с обрыдлой действительностью. Но поскольку он борется сам с собой (одновременно сам же творя и поддерживая эти «работа-семья»), то результат выходит, мягко говоря, плачевный. На этом куча «эзотериков» лбы расшибают, между прочим — на неуважении к простой реальности. Они ее потребляют, но не уважают. У них, типа, есть любовница покруче. «Любовнице» (тонким энергиям) это все равно, а «жена» обижается, и все идет наперекосяк, а перекошенных уже и любовницы не очень жалуют.

Доктор советует: будьте с реальностью в браке, а с духами в любви.

Дзэн просит добавить: и знайте, что это одно и то же. Даже если вы этого пока не понимаете. Просто знайте.

 

* * *

 

С годами, набравшись опыта, я стал относиться к животным силы как китайцы к духам предков — пусть будет! Когда на семейные алтари китайцы ставят таблички с именами Конфуция или Лао-Цзы (а в последнее время, скажем, Мао Цзэ Дуна), как будто это их кровные предки, они следуют простой «первобытной» логике — сильных духов лучше иметь «на своей стороне».

Идешь один в волшебный лес? Хорошо. С тобой вместе (или внутри тебя) идет дух змеи, оленя, волка? Замечательно! У тебя есть два или три «союзника»? Чудесно! С такой компанией и безопаснее и веселее.

Но каждого из них надо принять, приручить, кормить.

Ставишь Конфуция на алтарь? — читай его труды и старайся им следовать.

Следуешь за Вороном? — не гнушайся падалью.

С тобою Лев, Волк, Ягуар? — не бойся крови, ни своей, ни чужой. Проливай ее спокойно. Им сам Бог велел так делать.

Как шаман, я кажусь себе иногда растением с мочковатой корневой системой. Понимаете? — ну, много корней в разных сторонах. В том числе, конечно, союзники.

 

У меня милых-то много,

По секрету доложу:

Ваня, Миша, Коля, Гриша.

Коренного не скажу!

 

Змеи, обезьяны, вороны, рыбки-клоуны. Может быть, у приходящих поколений вместо них будут роботы (хотя вряд ли).

На самом деле, самый страшный зверь — это Будущее. Вот кто жрёт больше всех! А вы, как говорится, не встречали таких, у кого Будущее в тотемных зверях, кто туда молится, туда жертвует, и оттуда питается? Вот! Вот это Зверь!

Что я хочу сказать. Конечно, «эгрегором», подпитывающим (и высасывающим) человека может быть не только «зверь». Я на полжизни мог бы заморочиться своей принадлежностью к евреям или русским, например (я половинка). Есть и прочие сущности, от религий до стилей музыки.

Но в своей книге о «примитивных», «первобытных» сущностях я пишу о животных, следуя как своему опыту, так и простой языческой традиции. Животные как образы для самоопределения и духовные проводники хороши. Почему?

Они природны и очень древни. Им миллионы лет. Нашим связям с ними лет сотни тысяч (мы, скорее всего, моложе).

Они достаточно просты для понимания (в отличие от Шивы, еврейства и прочей «более развитой» символики). Когда занимаешься гипнозом, часто сталкиваешься с тем, что «подсознание» «не понимает» сложных слов. «Расслабить тело» понимает, а «почувствовать релаксацию» нет; «поднять руку» да, а «сконцентрировать мысленную энергию» нет. Там простые ребята сидят, в подсознании, подобные младенцам и Лао Цзы. Логика животного им понятна, а логика Св. Августина — гораздо менее. Развитый интеллект мало что меняет в этой картине: он, как правило, развивается как бы «сверху», но не «внутри».

Они земные. Они, как правило, ничего не хотят «в космосе» и «вообще». И, в частности, поэтому

Их энергия хорошо сконцентрирована и почти всегда готова к использованию.

Они не моральны (при том, что бывают добрыми, любящими, самоотверженными и т. п.); поэтому — не невротичны. Животным быть просто и легко (а попробуйте так быть евреем!)

Животные редко едят досыта и почти никогда не живут в роскоши. Поэтому они естественно скромны и готовы (по-честному) довольствоваться тем, что есть.

Пора заканчивать «проповедь о птичках». Короче. Двуногие! Будьте (иногда) как четвероногие! (а также летающие и плывущие)! Вас от них отделяет в основном гордыня. Аминь. Р-р-р-р! У-у-у-у-у! Мяу-мяу!

 

 

Род

 

Я принадлежу своему Роду.

Если вдуматься в эту фразу, хорошенько вдуматься, то откроется один из самых древних, сильных и вездесущих мифов человечества. Я — принадлежу — своему — Роду. Я — почка, листик, цветочек на огромном дереве, и все это дерево пронизано соком любви, принятия, близости.

Из Рода я выхожу, и в него я впадаю.

В Роде мое «я» занимает очень понятное место: я один из многих, очень многих, я — то же самое, из того же материала, что и бесчисленные поколения в обе стороны. Мое «я» этому принадлежит, то есть оно всегда слабее энергетически, и в случае конфликта скорее всего проиграет.

Род транслирует «снизу вверх» определенную (для многих людей очень сильную) энергию и определенную волю.

С «первобытной» и «шаманской» точки зрения, Род — это самая прямая связь с самыми благосклонными ко мне духами. Это — «самые мои» в нематериальном мире. Это — «те, кто у меня за спиной». Они будут помогать мне «нипочему», как ребенку, как бусинке, вплетенной в единую фенечку.

Таков закон: старшие помогают младшим, а младшие слушаются старших.

 

Кладенец

 

Когда мы съели грибы и разлеглись по комнате, то первое, что я увидел, была древняя Русь в прекрасных, былинных образах. Витязи скакали на конях, красны девицы заплетали косы, колосились бескрайние поля ржи, и все такое. Это было очень красиво, и я восторженно задышал, углубляясь в видение. Тетива луков, красные углы изб, заиндивевшие бороды, ярь, навь, Русь — полностью захватили мое внимание.

Нас было шестеро в комнате, три женщины, три мужчины. Гена был единственным, кого я пригласил сам, все остальные собирались по давно намеченному плану. Проблематика, с которой он пришел на последнюю группу, мне показалась слишком глубокой, чтобы справиться с ней обычной психотерапевтической работой. Вся эта история произошла не за один раз, который я опишу в этом рассказе: до него было полтора года общения, три группы, а после еще время проработки. Через пару недель после этого трипа Гена сам записал, что происходило с ним на последней группе и что произошло ночью — коротко, но вполне точно. Я вставляю сюда его тексты.

 

«Мой вопрос был таков:

Я собираю болезни своих предков. Моя мама умерла от оторвавшегося тромба в 40лет. В 24 года я чуть не умер от этой же беды, в той же больнице, этажом выше. Меня спасла экстренная хирургия. У моего папы около 26 лет случилось прободение язвы желудка. У меня язву выявили в 13, и она принесла мне массу неприятных впечатлений. Моя бабушка по папиной линии долгие годы страдала от болезни ног, какой-то страшный варикоз или че-то типа того. Там действительно все было плохо, она много лет никуда не выходила за пределы двора, всегда была в бинтах. После операции, во время которой меня спасали от тромба, мне удалили вену и теперь у меня такая же беда на одной ноге. Заболеванием этим с ногами страдали все бабушкины сестры, их дети, моему папе тоже уже страшно смотреть на ноги, а его двоюродному брату не так давно вообще удалили ногу. «Оттяпали», как говорит папа. Все эти люди, которых я перечислил, были самыми любимыми в моей жизни. Мама, бабушка…

Мой любимый дедушка, мамин папа скончался в возрасте 63 от инфаркта. От третьего. Что такое боль в сердце, мне известно лет с 20.

Вся эта канитель мне не очень нравится.»

 

Что интересно, мне тоже — не очень. Я всегда чувствовал в Гене какое-то несоответствие — в том числе между всеми этими жуткими болячками и явным здоровьем, которое же тоже хорошо видно со стороны. Первый раз он попал ко мне на группу месяца через полтора после того, как чуть не умер в больнице, и я всегда имел в виду, что этот веселый и яркий товарищ — вполне реальный кандидат на раннюю смерть. По не очень понятным мне причинам.

Поучаствовать в вытаскивании его в этот мир — казалось мне делом правильным и достойным.

Ага, вот, что, собственно, было на группе — которая кончилась за два дня до грибной нашей ночи.

 

«Это было воскресенье, предпоследний день семинара.

Все участники уже были в теме и работа шла довольно бодро. Когда я вылез со своим вопросом про родственников, уже не новым для ведущего семинара, народ довольно активно включился. Сделали вроде психодраму: я выбрал из круга людей, которых назначил бабушкой, мамой, папой и дедушкой. Папу поставил между мамой и бабушкой, потому что по жизни он так и стоял между ними. Бабушка не любила маму, мама не любила бабушку, но обе они любили папу. Замес старый как мир. Дедушку поставил чуть сзади, ему на эти расклады похер всегда было. Также выбрал человека на свою роль, Заместителя.

Уважаемые предки! Зачем я беру себе ваши болезни? Это ваша воля или моя?

Обращаясь ко всем четверым по очереди, я получал ответы: разные, но с одинаковым смыслом: недуги я беру на себя сам, чтобы таким странным образом показать любовь и причастность к ним.

После психодрамы все сели в круг и начали делиться впечатлениями. Из общего ряда выбился «папа», который говорил, что испытывал чувство гордости, что его сын так поступил. Папа-па-па-пам…»

 

Вот это и было все, что мы знали к началу грибной ночи. Я сказал Гене, чтобы он сконцентрировался на всей этой семейной проблематике и по возможности ничем больше ночью не занимался. Как и все мы, поначалу он тихо лежал у печного щитка (дело было в деревенском доме).

Грибы были сильные. Сильными были и наши намерения, которые мы долго готовили и наконец соединили этой ночью. В сущности, у каждого, как и у Гены, была своя тема, и каждый решал ее как мог.

Но Гена переплюнул всех — хотя бы только по внешним спецэффектам.

В какой-то момент он вдруг вскочил и разделся наголо. Я поднял голову и увидел, как он рванулся в другую комнату. По отблескам стало видно, что открылась печка. Раздался возглас девчонки, которая была в той комнате: «Эй, что ты делаешь?»

Геннадий кинул в печку свои брюки.

Дождавшись, пока они сгорят, он вошел в нашу комнату, причем с видом исключительно довольным и гордым. Мне казалось, что в руках он несет здоровенную палицу. Позже все мне сказали, что никакой палицы не было. Ну ладно, она внутренне там была.

Он (голый) встал посреди комнаты и объявил: «Я — новорожденный русский богатырь. Я только что родился!»

В принципе, ни у кого из нас не было возражений. Родился — и отлично.

Но самого богатыря распирало желание действовать.

Мне понравилось, что он сделал вслед за этим.

Он подошел к кровати, на которой лежал я, и сказал: «Очень хочется дать тебе по морде!»

Я приподнялся и вначале засомневался: может, правда сейчас врежет? Выглядел он внушительно. Параллельно мне стало очень смешно. Родился русский богатырь, и какие его первые действия? Он идет и находит еврея, чтобы дать ему по морде. Очень характерно.

Я ему показал на своего друга, который лежал и хохотал в другом конце комнаты. «Вон, — я сказал, — лежит здоровая морда, КМС по боксу. Ты же богатырь, так и дерись с тем, кто посильнее. Вперед!»

Но он не отходил от моей кровати.

Тогда еврей зашел с другой стороны, громко спросив своего друга: «Поможешь, если что?» Тот подтвердил. «Вот видишь, — сказал я новорожденному богатырю, — ты лучше не суйся. Поищи себе недругов на стороне. Своих бить не надо. А я тебе еще пригожусь».

Богатырь, кажется, задумался. И отошел.

 

* * *

 

До следующего Гениного спецэффекта, кажется, прошло еще довольно много времени. Хотя время в грибном трипе — штука очень относительная. Я занимался кем-то другим, а Гена, кажется, вышел из дома на двор. Когда он пришел, он опять именно что вломился в комнату, возбужденный, тяжело дыша, плюхнулся на какую-то кровать и заявил: «Завтра иду менять паспорт!»

После того, как мы отхохотались, он повторил, совершенно не смутившись: «Я все понял! Я нашел свой род! Я — Кладенец!»

Вот что он записал пару недель спустя:

 

«… Тогда я решил найти свой род…

Сначала я обратился к роду своего деда по маминой линии. Дед мой был евреем, сосланным на Урал с Кубани. Род предстал мне в виде двух мужиков с явным хохлятским акцентом. Видно их не было, были слышны только голоса. На вопрос, их ли я рода, они начали смеяться.

Посмотри на себя!! Какой же ты наш? Да ты выродок!!! Мы вон какие, а ты какой? А с ногой у тебя что?..

Всячески оскорбляя и понося меня, украинские жиды смеялись, было видно, что я здорово их позабавил. Я почувствовал себя псом, которого выгнали из дома. Я начал огрызаться и лаять на них. Эта злость придала мне силы… Я ушел от них, пылая этой злобой и готовый их растерзать.

Далее моему внутреннему взору предстала небольшая, довольно светлая комната в деревенском доме. Посередине комнаты стоял казак с шашкой и лихо отплясывал.

Стоял он спиной ко мне, танцевал и не поворачивался.

Это был род моего деда по линии отца. Про эту ветвь мне мало что известно. Мой дед, фамилию которого я ношу, умер в возрасте 28 лет, от какой- то странной болезни, моему отцу в то время был год. Его танец продолжался какое-то время, после чего медленно, продолжая танцевать, он стал разворачиваться. Из-под шапки этой фигуры на меня взирал череп. Красивая казачья форма, а вместо головы — череп. Страшно не было, это была не страшная смерть, а такой светлый череп с пустыми глазницами.

Что тут скажешь? Все понятно.

Следующим был род моей бабушки по папе.

Картина, которая предстала моему взору далее, была поистине ужасна. Представьте себе болотистую местность, ночь, точнее не ночь, а какое-то пограничное сумеречное состояние. Туман, и в этом болотистом тумане гектара два могильных крестов. И тихий такой, медленный, протяжный, спокойный колокольный звон на две очень печальных ноты. Могильный голос прозвучал в башке:

Ты наш…. Ты наш…. И нога твоя — наша.

Очень страшно и совершенно нет сил с этим бороться. Очень страшно, ужас охватил меня. Я нашел то, что искал. Вот он я кто. Погружаюсь в это состояние и понимаю, что выйти из него уже не смогу.

В эту самую секунду моя подруга начала танцевать свой невероятный танец жизни. Я открыл глаза и смотрел на нее. Это продолжалось, должно быть, несколько минут. Она выделывала невероятные вещи, ее движения разрезали пространство, энергия вырывалась из нее. Глядя на нее, я немного вышел из могильного состояния и пошел поссать. Выйдя на крыльцо я увидел ночь, туман — и очертания могильных крестов из трипа стали реальными. Я стоял на крыльце и в это время музыка ветра, прицепленная к перекладине крыльца шелохнулась и проиграла две печальных ноты.

Очень сильно болела нога.

Как только ты ступишь на землю — ты наш. И нога твоя наша. Мы возьмем ее себе.

Я стоял на крыльце, понимая, что рано или поздно вынужден буду ступить на землю. На их землю.

Я не ваш!!!

Серьезно? А чей ты? Ты наш. И ты знаешь это.

Я не ваш.

А чей ты? Если ты не наш, то ты знаешь чей ты. Отвечай немедленно.

Ответ пришел в ту же секунду, сам собой.

Я — Кладенец. Я КЛАДЕНЕЦ. Я не ваш. Хуй вам.

Я поссал с крыльца и хромая вошел в дом.

В дом я вошел другим человеком. Кладенец. Род, который я впустил в себя, начал буйствовать во мне.»

 

Буйствовал он знатно, хотя все-таки перешел на языковой способ — полночи травил небылицы. Так и сидел голый возле самовара и говорил как в сказках — сам себе удивляясь. Скажет и вытаращит глаза: вот оно как!

Про смену паспорта я тогда сам не очень понял, только уже на следующий день, поговорив с ним, я понял, в чем была идея и смысл.

 

«У Кладенца, у моего прадеда, были дочь и сын. Дочь — моя бабушка, ей только что исполнилось 80 лет, по паспорту 82)). На следующий день после трипа я позвонил ей и мы с ней долго разговаривали. Вся родня говорит, что она глухая и ничего не слышит. Меня она слышала отлично, все понимала, старушка в уме. Сын Кладенец сгинул в лагерях за вскрытую посылку. По сути моя бабушка последняя под этой фамилией. Я так и не понял: я нашел этот род или он нашел меня, да по сути и не важно, мы нашли друг друга)).

Энергия этого рода очень прикольная. ХА! Прикольная. Она просто охренительная!

Довольно сложно описать, что со мной было на той даче. Я пережил второе рождение, и родился я в рубашке. В рубашке, которую мы когда-то покупали с моим другом, за которого я знаю, что когда-то, в прошлых воплощениях, он был мне братом. Я нашел мощный источник силы или опять же, он нашел меня, тут не очень понятно. В любом случае, это для всех выгодная сделка. Род продолжается, я получил мощь рода.

Не очень понятно, что делать с фамилией. Там, в грибах, у меня было четкое знание, что нужно идти, бежать менять паспорт. В дневном рассудке эта процедура представляется сложной. Опять же жить не под своей фамилией… Короче, я думаю над этим пока что.

А так все прикольно, я нашел то, что искал, со всеми поговорил. Сейчас надо успеть найти могилу прадеда, где она — знает бабушка. Она мне когда-то показывала, но я, конечно, не помню.»

 

Что тут прибавить? Что он уехал в город в моих штанах, над чем еврей во мне потешался отменно. Что ночью он хотел голым сесть за руль чужой машины и ехать проведать свою бабушку (ту, которая Кладенец). Что к утру он писал на листах размашистым почерком (я подсовывал всем им бумагу с ручкой, чтобы записывали откровения и выводы): «Хочу бабу!» Что «баба» его (ну, на самом деле, девушка ангельского вида), которой там ночью не было, впала в ближайшем будущем вместе с ним в период горячей любви и отличного секса.

И что через где-то месяц он написал своей бабушке письмо, которого он послал мне копию.

 

«Здравствуй, бабушка!

Помнишь меня? Это внук твой, Генка.

Вот решил тебе написать письмо.

Когда мы, последний раз-то с тобой виделись? Давно.

Помнишь, я приезжал к вам каждое лето со Светкой-сестрой. Славные были времена. Мне иногда кажется, что они были лучшими в моей жизни. Ну знаешь, беззаботность такая детская. Лес, деревня, ну все как надо.

А я бабу Полю больше любил, честно. Ну знаешь, вот есть у маленького человека две бабушки, одна у него любимая, а другая вроде бы тоже любимая, но как-то меньше. Зато у меня дедушка был любимый, помнишь, муж твой, дед Миша? Помнишь? Ну ладно.

А я тут недавно понял, что я из твоего рода. Вот тебе и любимая — не любимая. Я прямой потомок твоего отца, Кузьмы. Помнишь, ты мне про него рассказывала? Помнишь? Ну ладно.

Я, бабушка, фамилию хочу поменять. На твою девичью. На фамилию отца твоего, буду Кладенец. Правда, это не скоро еще. Не до того пока, но я по крайней мере это знаю.

Я к тебе, бабушка, приеду в январе, в первых числах. Раньше не получится, работы много. У меня же сейчас фирма своя, я праздники всякие организую, а тут Новый Год как раз. А в январе приеду, хочу чтоб ты мне могилу отца своего показала, прадеда моего. Это важно для меня. А вообще хорошо, что ты у меня есть, наверное, давно тебе этого никто не говорил.

А я сейчас с девушкой живу. Она очень красивая и любит меня, кажется. Мы к тебе, быть может, вместе в январе приедем. Ладно, пора мне идти, приеду в январе.»

 

 

Сестрица Аленушка

 

Я страшно невнимательный человек. Большую часть жизни я кручу свое внутреннее кино, а мир вокруг замечаю мало. Когда-то моя подружка, с которой мы жили вместе, купила себе новые шикарные сапоги выше колен, а мой родной брат поспорил с ней, что я этих сапог не замечу. Сроку поставили три дня, и мой братец спор выиграл, а я лишний раз поразился своей невнимательности.

Моя мама не раз говорила: «Я не понимаю, Митя, как ты можешь заниматься психологией. Ты же вообще не видишь людей вокруг себя».

Это так, да не так. Я не вижу, пока мне не очень интересно. А потом мне, как Вию, какая-то сила поднимает веки, и я начинаю видеть больше, чем положено. На время.

А вот история.

Была у меня однажды в Вороне сказочная группа. Началась она с того, что мы дали друг другу клички. Так героиню этой истории прозвали Аленушкой — учтите, не я прозвал, а всякие-разные люди, человек десять. За что? — ну, за длинные русые волосы, такое очень русское лицо. Сядет где-нибудь и сидит тихонечко, вроде будто задумавшись, как Аленушка над рекой.

Первую сказку, которую она сочинила на группе, никто особенно не понял. Как жил-был Иванушка у старой мамы. Как выпил он не из той лужицы и стал козленком. Как мама не пускала его из дома, чтоб никто не узнал. Как терла она его рожки уксусом, чтобы отпали, а они только пуще блестели. Как однажды оставила она его дома и ушла, а он отвязался и выбежал на улицу. Как убежал он куда глаза глядят от детворы, которая все норовила потрогать его рожки; как стадо настоящих коз его не приняло; и как делся он неведомо куда.

Довольно вялый был анализ — как обычно, когда в нем почти не участвует автор. Ну, то, что она изобразила себя мужчиной — все заметили. «Не очень чувствуешь себя женщиной?» — она пожала плечами. Я тоже сомневался: такая красотка. Отношения с мамой? Что-то говорили про это. Мама всех в семье замучила своей святостью — это я запомнил. Чувство одиночества и «непринадлежности» — тоже было.

Еще три дня группы — что она делала? Я помню в основном то, что она нравилась мне всё больше. Одевалась Аленушка в тонкие длинные прозрачные платья, которые трогательно (мне так казалось) называла «платьишка». Двигалась красиво — правда, это было редко, потому что была она и вправду слегка тормознутой, ну так, в меру, какой и должна быть Спящая Красавица. А я спящих красавиц по жизни люблю. Они хоть просыпаются. А нет — тоже хороши: не злобные, романтичные.

Короче. Хотя короче не получится. Чтобы не пропустить всякие детали. Мне очень интересно было на третий день группы поболтать с нашей общей (с Аленушкой) подругой. Та заметила мой интерес к Аленушке и принялась меня подкалывать: «Что, дескать, Митенька, нашел зазнобушку?» Я крепился и старался сохранить равнодушный и приличный облик. «Интересный персонаж», — кивал я. «Чем интересный?» — спросила Лена. «Ну. — мычал я что-то вроде. — Тайна какая- то есть». «Кончает или нет?» — глумилась грубая Ленка. Мы шли с занятий в горах, отстав от всех остальных. Дело шло к закату, и природа вокруг была прекрасна. «Это тоже, — сказал я. — Но не только. Что-то большее». «Как делает минет? Обломись, она не любит». — «Это хамство, — наконец оборвал я подругу. — И если мы переспим, и особенно если нет. Слушай, — вдруг пробило меня, — а расскажи-ка мне про нее».

И через пять минут у меня возникло то самое примерно ощущение, как когда была открыта «тайна» купленных сапог. Оказалось, что Аленушке, для начала, 32 года (я бы дал 23, с поправкой на спящекрасавесность — 26). Что она замужем уже пять лет. И что у нее есть родной брат, который просто мой хороший знакомый! Последняя новость повергла меня в некоторый шок, а потом в печаль. Вот так вот, как обычно: все всё знают, один я витаю хрен знает где. И это тот, кто должен быть самым внимательным! Остаток пути я прошел в настроении смутном и хреноватом.

На следующий день мы делали ритуал с желаниями. Там была сцена, которую я хорошо запомнил. Из пяти своих желаний нужно было выбрать четыре, потом три, потом два и наконец одно. С двумя записками в руках Алена не просто замешкалась, а впала в какой-то ступор. «Не могу, — сказала она. — Ну как я могу выбрать одно?» На бумажках было написано «Работа» и «Ребенок». Меня это поразило. Ну, как бы несопоставимым показалось. Поговорили: не было ни того, ни другого. Ну, с работой все было понятно, хорошо зарабатывал муж, и до сих пор помогали родители. Когда заговорили про ребенка, она опять замолчала.

Помню, в этот день ее пассивность стала меня раздражать. На мои ухаживания она тоже не отвечала ни да ни нет. Начиная с какого-то уровня пассивности, женщина начинает напоминать мне болото, которое тянет в себя автоматически и не по-хорошему. Простое «нет» быстро усваивается и мучит недолго. А эта утомительная игра в «штиль на поверхности» и «бездны внутри» как-то опустошает. Я пару раз оказывался с ней наедине, было хорошо и интересно, но опять всё проваливалось куда-то впустую. Я в конце концов решил, что не буду к ней приставать. Пусть варится в собственном соку.

Потом закончилась группа, и кто не разъехались сразу, устроили пьянку. Молодое сухое вино в нашей деревне пьется легко, а по мозгам шибает сильно. Я пил, мне кажется, меньше всех, а вот Аленушка — прилично. В какой-то момент я ушел гулять, а гости хохотали, орали какие-то тупые шутки и вообще отрывались по полной. Так бывает, особенно когда группа «недоработана»: важные темы остались, но они не реализованы. Тревожность, нагнетенная семинаром, вырвалась наружу.

Я гулял, вначале печально, потом повеселел. По дороге зашел к знакомым, мы выпили чаю, поболтали по-деревенски. Я возвращался почти трезвый и думал, что уже все спят, и я тоже сейчас пойду спокойненько лягу.

Но не тут-то было. За столом сидели теперь уже совсем пьяные участники, и их атмосфера казалась мне непроницаемо замкнутой для постороннего взгляда. Аленушку я услышал раньше всех, еще издалека. «Все мужики — козлы!» — вопила она. «О, привет, козленок!» — замахала она рукой, когда я подошел. Все потеснились, и я сел. «Что, козленочек, невесел? — обратилась она ко мне. — Что головушку повесил?» «Не встает, едрена мать!» — продолжил парень напротив. «Мне на девок поебать», — включился в игру еще один.

Тут я вообще разозлился. «Да идите вы на хер, пьяные морды, — подумал я. — Ты с ними работаешь-цацкаешься, а они над тобой же стебутся!» Агрессия на психотерапевта — в теории как-то принятнее (это я такое слово сейчас выдумал). Отдельно мне не нравилось то, что один из парней обхватил Аленушку за бока и свободно так оглаживал.

Потом они принялись обсуждать рога, вывешенные у меня перед входом в дом. Это я люблю, по внутреннему своему язычеству; там висят и козьи черепа, и бараньи, как у избушки бабы Яги. «Это Митя свои рога не на голове таскает, а вешает!» «Аленушка, пойди их потри, чтоб заблестели!» И все в таком духе, хамском, но смешном. Я опять немножко выпил и решил расслабиться.

Думал я про козлов, рога, 34-ю гексаграмму И-Цзин и тайну мужеско-женского притяжения. Я представлял себе, как занимаюсь любовью с Аленушкой, и параллельно думал: «Ну на кой?» Теперь она была совсем другой: раскрасневшейся, наглой, опасной. Я расслабился и стал ей любоваться. Все равно это было самое для меня интересное за этим столом.

А потом — не помню как — веселье улеглось, куда-то делось, все опьянели уже грузно и куда-то разошлись. И остались мы с Аленушкой одни, уже не за столом, а на тропинке сада. Я вел ее спать, довел до кровати, уложил и сел рядом. Она обмякла и молчала.

Я сидел и поглаживал ее, но чувствовал, что она где-то далеко, а я обычно не любитель «трахать тело», так что я сам постепенно засыпал безо всяких к ней приставаний.

Я, кажется, уже собирался уходить.

Как вдруг она сказала: «Ой, мне страшно!» А потом: «Где я?»

Я постарался ей спокойно это объяснить, но она плохо меня слышала. Она стала повторять: «Где я? Где моя мама? Где Лёша? (Лёшей звали ее мужа) Где Митя? (ее брат был моим тезкой). Отведи меня к нему! Г де мама? Г де я?»

Я редко пью и поэтому плохо понимаю алкогольные состояния. Я бы позвал Ленку, но ее-то как раз не было (обычно она спала в том же домике, а тут отправилась невесть куда, и уже скорее всего до утра). Я обхватил руками лицо Аленушки и стал медленно объяснять: «Ты в Вороне. Я Митя. Мама с Лешей и Митей далеко. Ты завтра к ним поедешь» — и все в таком духе.

Но у нее началась какая-то истерика, она махала руками так, что сильно билась о кровать и стенку. Тут я уже испугался и совсем протрезвел. Что ее мучило я не знал. Что с ней делать — еще меньше.

Еще довольно долго я пытался ей что-то объяснить, но она была в своем кошмаре, и совершенно явственно меня не слышала.

Потом вдруг в какой-то момент она схватила меня за руку и спросила: «Ты Митя?» Я сказал: «Да». Она вцепилась в мою руку намертво и попросила: «Мне очень страшно. Ляг со мной».

Уже когда я ложился, я понимал — или мне казалось, что я понимаю — что она принимала меня за своего брата. Потому и стала успокаиваться. Она сказала: «Обними меня» — и вжалась ко мне в плечо. Я стал гладить ее, и она расслабилась. Я накрыл нас одеялом, и вопрос «Ты думаешь, я твой брат?» вертелся у меня на кончике языка, но я его не озвучивал. Она была горячей и мокрой.

Я не пишу порнографии, но мне кажется важным для этой истории, что она засунула руку мне в штаны и обхватила член. Теперь она уже совсем успокоилась. Я спросил: «Хочешь?» — и она замерла, застыла. Ее как парализовало. А я, как уже отмечалось, не люблю заниматься любовью с Мертвой Царевной. Я чувствовал где-то здесь «подставу», и постепенно у меня в мозгах стало кристаллизоваться ясность того самого, что я называю видением. Я знал, в чем тут дело. Да и не надо было быть особым Шерлоком Холмсом, чтобы всё это понять.

Я спросил ее: «Почему ты не рожаешь?» Она ответила (очень тихо): «Я не знаю». Я сказал: «А ты подумай». Она обхватила мой член покрепче и повторила: «Я не знаю».

«Тогда я тебе объясню, — прошептал я. (Мы разговаривали шепотом, хотя в целом доме никого больше не было. Уже занималось утро.) «Ты любишь своего брата и живешь с ним. Вы не спите, но все равно вы живете как муж и жена. Это ж вы, блин, сестрица Аленушка и братец Иванушка, и он пьет как козел и не женится. А ты, хотя и вышла замуж, мужу не отдалась, и потому не рожаешь. А от брата родить ты не можешь. А больше ни от кого не хочешь».

Она была словно в забытьи, снова обмякла и закрыла глаза. Во мне же боролись похоть и осознание — или то внутреннее кино, которое я считал таковым.

У меня сошлись воедино все детали — и русская сказка, и пьянство моего симпатичного тезки, и бесконечная череда его девочек, и разное иное-прочее.

А потом она опять тихо спросила меня: «Ты Митя?»

«Я Митя, — ответил я, — и я хочу сказать тебе кое-что как старший. Не просто старший, а старший по роду. Роду нужны дети. Не чужие, а свои. Можешь возиться с чужими сколько хочешь, но роду это не важно. Мы хотим, чтобы ты сама родила. Понимаешь?»

Она прошептала: «Да».

«Будешь рожать от брата?»

Она покачала головой: «Нет».

«А от кого будешь?»

«От Леши».

«Точно?»

«Точно».

«Когда?»

«Осенью».

«А брата отпустишь», — это был уже скорее не вопрос, а приказание.

И она сказала: «Да».

«Поэтому я сейчас не буду с тобой спать, поняла?»

«Да».

«Ну, всё. Значит, осенью».

«Да».

Я высвободился и вышел из комнаты. От греха подальше. На улице уже было светло. Я сел отдохнуть и вскоре увидел счастливую Ленку, которая лениво шла домой. Я подозвал ее и обнял.

Иметь подругу — это счастье.

Ленка, наверное, была единственным человеком, который был в курсе того, что произошло той ночью. Я рассказал ей все тогда же утром, чтобы как-то проверить свою адекватность. Мы уже не ложились, вместе приготовили завтрак.

Аленушка встала поздно и злая как черт. Она просто шипела в мою сторону. Ленка и прочие это как-то затушевали и Аленушку увезли. Уже потом мне рассказали, что она заболела сразу же, как только доехала домой. Болезнь была странная: температура под сорок и больше ничего.

Что она помнила, а что нет — этого я тоже так тогда и не узнал (и не спрашивал еще два года).

Зато узнал я (потому что, конечно, следил), что той осенью Аленушка, нет, не забеременела. Она нашла работу, причем такую реальную, взрослую, высокооплачиваемую, на полную нагрузку.

А забеременела она в аккурат через год. К этому времени ее брат сильно влюбился и жил со своей новой возлюбленной плотно и постоянно, так, что даже стал редко видеться с сестрой. Еще в следующем году — понятно — он женился, она родила.

А я гордо считал этого ребеночка немножко своей работой.

Но — как я уже говорил — у меня свое кино.

 

* * *

 

Я долго не решался обсуждать с героиней, что же она помнит из той ночи. Мне казалось важным дождаться, чтобы нормально родился ребенок. И вот наконец уже и ребенку было полгодика, и все было отлично, и я пришел к ним в гости, и слово за слово мы вышли на разговор о «той группе».

Так вот. Оказалось, что мы помним сильно разные вещи. Самой «Аленушке», как она мне рассказала, казалось, что в пьяном бреду к ней приходил «Дух Рода» и велел ей родить ребенка. Ничего из разговоров про брата она не помнила, хотя, когда я ей их повторил, медленно согласилась, что это имеет смысл. В смысле, она оговорилась, тот определенный, извращенный, психологический смысл, который я так люблю выискивать.

«Дух Рода»!.. Ничего себе! «Я говорю с тобой как старший по роду» — я, кстати, эти слова тоже очень хорошо помнил. Редко в жизни я настолько уверенно и осознанно играл другого человека. Но образ брата расплылся в ее памяти; остался образ Старшего, Предка, который передал веление Рода и исчез.

Я писал уже в этой главе, что «Род» проявляется через два основных канала: он «передает» энергию и он «передает» волю. Воля Рода обычно бывает очень простой и — как бы сказать — человечной. Одним из самых главных велений Рода обычно — чтобы не сказать всегда — оказываются дети. Скажите, что это не логично. Роду нужны дети — в первую очередь — потому что он из них состоит. Богатство, власть, долголетие, счастье и прочее Роду обычно тоже приятно, но в очередь во вторую и далее.

Нерожающие (к середине «родительного» возраста) Роду печальны и не интересны. Маленькие тупиковые полусухие веточки.

Поэтому Род плохо относится к инцесту, который является — в хорошем случае, как с Аленушкой и (скоро прочтете) с Наташей — проявлением тех же теплых родственных чувств, которые сшивают Род воедино. Все это хорошо, но в меру, пока не мешает размножению. Это уже биология: ослабление генофонда. Личные чувства Род не волнуют.

Множество раз я убеждался к Огромной Важности формальных «статусных» процедур, типа свадьбы и развода. Женщина «моей культуры», как правило, не сходится по-настоящему с мужчиной, пока не закрыла отношения с мужчиной предыдущим. Не стерла его из памяти, не прокляла и не разлюбила — а именно закрыла, завершила отношения, в определенном смысле даже формально, но формально по-настоящему, «по-магически». То есть, находясь реально в здравом уме и твердой памяти (некоторым для этого приходится есть грибы, ибо иначе состояние практически не достижимо), произнесла простую и жесткую формулу, типа «все кончено», «отпускаю тебя», «развожусь перед Богом и людьми» и тому подобное. Зная, что это действительно финальная фраза.

(Я теперь, когда сталкиваюсь с не-сексуальными женщинами, первым делом проверяю: это с кем же она никак не расстанется? И обычно — вот он, голубчик, с которым тело уже годами не знается, а психика продолжает сладко дремать «замужем».)

Случай с Аленушкой, может, слегка экзотичен, но общий принцип одинаков. Аленушка «зациклилась» на своем брате, он был ее главным сексуальным объектом (приводя, кстати, ее сексуальность в воспаленное и вечно «кривое» состояние).

«Мрачная хиппи», кстати, возможно, переживала похожую драму — застывшую «верность» своему Первому.

Меня иногда упрекают, что я «обожаю хоронить». В этом есть определенная правда. Поскольку для первобытного моего мировоззрения нет особой разницы между миром мертвых и миром живых, то мне не жалко души, переходящие отсюда туда. «Переведи, братан, через майдан.» Это одно из базовых «шаманских» занятий, между прочим, — этот перевод, ритуально оформляемый как похороны. Половина «шаманов» и «монахов» по-прежнему от этого кормится.

Мне и обратный процесс нравится (как легко заметить из этой истории) — когда рождаются дети. Вот так мы ходим туда-сюда, и это весело.

 

Инициация

 

Инициация больше на слуху в психологическом мире, чем другие «первобытные» ритуалы. А что — слово приятное, латинское. Вселяет надежду в лучшее будущее. Идеально вписывается в героическую мифологию, на которой «торчит» наша культура. (Большинство известных нам «классических», то есть героических сказок, очень тесно переплетены с древними ритуалами инициации, как показали многие ученые, например, Пропп).

Настоящих инициаций у нас теперь уже не происходит, но зато наблюдается много мелких. (Вообще, это достижение цивилизации — на место жестких «тотальных» событий ставить множество «облегченных». Современный человек за жизнь может запросто пережить кучу событий, которые раньше можно было пережить только за несколько реинкарнаций — пару-тройку разводов, например, две-три родины, и даже «клинические смерти», во дела!)

Инициация в древности (и совсем еще недавно у «примитивных» племен) представляла из себя сложный ритуал смены социального и психологического статуса — из «ребенка» во «взрослого», или из «нормального» в «шамана». Ритуалы эти обычно были достаточно долгими (от нескольких дней до нескольких месяцев, и вполне реально пары лет), осуществлялись «у в обязательном порядке» (не добровольно) по достаточно жесткой схеме (часто включавшей не только обучение и игры в перекрашивание, но и физическое насилие). Литературы по ним, причем хорошей, предостаточно. (Инициаций нет, а литература есть, это нормально.)

В общем смысле, инициацией можно назвать достаточно резкое изменение хода жизни человека, при котором он «взрослеет». Что бы вы ни понимали под этим скользким термином. Довольно редко это изменение происходит по собственному импульсу. Гораздо чаще — от внешнего вмешательства. Кажется, древние предпочитали концентрировать насилие «культуры» над «личностью» в определенное (не очень долгое) время, а потом наслаждаться миром и покоем. У нас как-то более принято это насилие размазать практически на всю жизнь — доза вроде меньше, но длительность «бэд-трипа» гораздо больше.

Итак.

 

Променад

 

Дело было, вроде, пятиминутное.

Нет, начнем сначала: была группа по сказкотерапии. Группа состояла из многих хороших и интересных людей, но динамика была тяжелая… М-да, а ведь между прочим, все участники были участницы. Такой расклад всегда тяжеловат — слишком много проекций на единственного мужчину.

Там была «центральная» тема — Спящая Красавица и как она просыпается. Только она у нас не просыпалась. Потому что все сказки были про то, что она спит и спит и спит (как вариант — умерла; «Мертвую Царевну» мы даже ставили отдельны