Эпическое и лирическое начала

Выполнила Беловодская Юлия

Студентка группы 19ИПД1

1. «Сказание о Мамаевом побоище»

«Сказание о Мамаевом побоище» – памятник Куликовского цикла, наряду с «Задонщиной», краткой и пространной летописной Повестью о Куликовской битве. Из всех произведений цикла Сказаний – самый подробный и сюжетно-увлекательный рассказ о битве на Куликовом поле в 1380 г. Сказание сообщает целый ряд подробностей как о подготовке к Куликовской битве, так и о самом сражении, не зафиксированных другими источниками. Так, например, только в Сказании обстоятельно рассказано о действиях засадного полка серпуховского князя Владимира Андреевича, которые решили исход боя в пользу великого князя Московского Дмитрия Ивановича Донского, только в Сказаний перечисляются купцы-сурожане, отправившиеся вместе с московским войском на поле Куликово, только в Сказании приводятся подробные данные об «уряжении» (расстановке, дислокации) полков во время подготовки к сражению и в ходе битвы, и т. п. «Сказание о Мамаевом побоище» написан в середине 15 века. Это не только литературный памятник, но и важнейший исторический источник. В нем дошел до нас самый подробный рассказ о событиях Куликовской битвы. В «Сказании» дается описание приготовления к походу и «уряжения» полков, распределения сил и постановка перед отрядами их воинской задачи. В «Сказании» подробно описывается движение русского войска из Москвы через Коломну на Куликово поле. Здесь дается перечисление князей и воевод, принявших участие в сражении, рассказывается о переправе русских сил через Дон и многое другое.

Композиция

Композиция соответствует структурной схеме воинской повести, но каждая из частей складывается из цепочки микросюжетов. «Сказание о Мамаевом побоище» отличается от летописных повестей значительно более подробным рассказом обо всех событиях, связанных с Куликовской битвой. В сферу внимания автора входит множество эпизодов, связывающих между собой основные события, но незначительных с точки зрения историка. Например, повествователь рассказывает о том, что Дмитрий Иванович, узнав о замысле Мамая идти на Русь, по совету митрополита Киприана отправил к врагу посольство во главе с Захарией Тютчевым, чтобы утолить жадность хана дарами и предотвратить его приход на Русь. Этот эпизод, отсутствующий в летописных повестях, выполняет двоякую художественную роль. Во-первых, он подчеркивает христианское смирение московского князя и его стремление избежать кровопролития, во-вторых, мотивирует дальнейший ход событий, поскольку именно посольству удалось узнать о предательстве Ольгерда Литовского и Олега Рязанского, решивших поддержать Мамая, и сообщить о нем Дмитрию, который, чтобы обезопасить свое войско, отправил вперед стражу. Таким образом, эпизоды, второстепенные по содержанию, становятся необходимыми для создания связного, мотивированного повествования и разносторонней характеристики героев. Фактически все повествование в «Сказании...» состоит из ряда отдельных эпизодов-микросюжетов, соединенных между собой сюжетно мотивированными или хронологическими связками. В композиционном отношении «Сказание о Мамаевом побоище» воспринимает ряд особенностей, намеченных пространной летописной повестью. Это увеличение количества лирических фрагментов (восемь молитв Дмитрия Ивановича, плач княгини Евдокии, проводившей мужа в поход), природных описаний, часть из которых связана с влиянием "Слова о полку Игореве", другие же созданы автором самостоятельно, в число последних входят природные символы в сцене "испытания примет" Дмитрием Волынцем.

Первая реакция, которая возникает при чтении варианта у основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» - это восторженное удивление. Так поразительно продуманна и гармонична его повествовательная структура, а именно композиционное построение и комплекс образов, деталей, подробностей.

Например, рассмотренный выше «осьмый час» как нумерологическая деталь, оказывается, в тексте У не одинок. Во-первых, здесь на него дважды обращено внимание читателя: не только в эпизоде о выступлении засадного полка русских и победном переломе в битве, но и чуть ранее, при воспроизведении сдерживающего пыл Владимира Андреевича размышления Дмитрия Волынца: «Беда велика, княже, не уже приде година! Начиная бо без времени вред себе приимет. Мало убо потръпим, да время получим и отдадим въздание противником. Толико Бога призывайте! Осмаго же часа година приспе, в онь же имать Бог благодать свою подати христьаном». Во-вторых, свой очевидно специальный интерес к числу 8 автор варианта У являет и далее в других эпизодах повествования. Так, по его интерпретации происшедшего, во время осмотра поля сражения после битвы князья Дмитрий Иванович и Владимир Андреевич прежде всего останавливаются на месте, «иде же лежат осмеи князей белоозерскых вкупе побитых» (это числовое уточнение отсутствует в варианте О и в Распространенной редакции, однако имеется в Ермолаевском списке и в Киприановской редакции, а вот в Летописной редакции говорится о пятнадцати князьях). Прощание с убитыми и их погребение продолжаются 8 дней: «Князь велики стоя на костех восмь дний, разгребаша христианскаа телеса». Наконец, число 8 оказывается связанным (причем только в варианте основной редакции с возвращением победителей домой: «Прииде же князь велики на Коломну з Дону в осмый день». Но и это не все. Замечательно, что о возвращении русских мистически провидел преподобный Сергий. И рассказ, посвященный данному чуду, будучи литературным фактом единственно версии у осн.ред., вполне обличает весьма неравнодушное отношение автора последней к числу 8. Этот эпизод замыкает круг восьмеричных и явно условных деталей «Сказания» в версии У. Удивительно, но в последней они выражены именно восемь раз повторенным числительным 8, при троекратном, как бы нарочито усиленном, его повторе в завершение! Особенно привлекает внимание хронология обратного движения Московского князя: победив Мамая 8 сентября в «осьмый час» дня, он 8 дней остается на месте битвы, затем 8 дней добирается до Коломны и на 8 день после этого прибывает в Москву.

Однако имеющиеся в эпизоде знаки таинственности еще не исчерпаны. Составитель повествовательного варианта У отмечает, что из-за трапезного стола преподобный Сергий встал как-то странно, «не по обычаю», будто пораженный чем-то, и совершенно не к случаю прочитал славословие Богоматери (напомню: при этом надлежало читать благодарственную молитву). Текст славословия в «Сказании» опущен, - несомненно, как слишком хорошо всем известный. Однако должно подчеркнуть, что по весьма уместному совпадению в нем содержатся как раз восемь богословских именований восхваляемого адресата: «Достойно есть, яко воистину блажити Тя Богородицу, Присноблаженную, и Пренепорочную, и Матерь Бога нашего! Честнейшую херувим и славнейшую серафим, без истления Бога Словарождшую, сущую Богородицу Тя величаем!».

Под впечатлением от указанных совпадений у древнерусского читателя поневоле должно было возникнуть ощущение тайны, а у современного исследователя - убеждение в каком-то умысле автора. В самом деле, почему он столь настойчиво использовал число 8, причем и явно, посредством повторяющихся нумерологем, и прикровенно, посредством красноречивого умолчания, как в рассмотренном эпизоде? По моему ощущению, он сам дает ответ на этот вопрос, но весьма непрямо и весьма тщательно запрятав его.

Например, несколько личных молитв князя Дмитрия Ивановича представлены в Сказании» по варианту У как структурно восьмеричные. Такова уже самая первая его молитва, по получении им вестей о нападении Мамая, с которой он обратился к образу Божию у себя в «ложнице»: «Аще смею молитися тебе, Господи Боже мой, смиренный раб твой припадаю: Кому ми прострети уныниа своя, аще не к тебе, Господи? Возвергу печаль мою, ты бо свидетелю, Владыко! Не сотвори нам, Господи, яко же отцем нашим, иже наведый на них и на град их злаго Батыя! Еще бо, Господи, тому страху и трепету в нас сущу велику. И ныне, Господи, не до конца прогневайся на ны! Вем бо, Господи, яко мене ради хощеши всю землю нашу погубити, аз бо съгреших пред тобою паче всех человек! Сътвори ми, Господи, слез моих ради, яко же Иезекии, - укроти сердце сверепому сему!» (восемь обращений, тогда как в варианте О - девять, в Летописной редакции - шесть, а в Киприановской этого текста нет вообще). Аналогичны по построению молитвы князя в Успенском соборе опять-таки перед иконой Спасителя и перед иконой святителя Петра, митрополита Московского, прямо перед перед выходом из Москвы навстречу с Мамаем: Первая молитва перед образом Спасителя: «Господи, Боже наш, владыко страшный и крепкый, воистинну бо ты еси царь славы! Помилуй нас грешных! И остави нас! И не отступи от нас! Суди, Господи, обидящим нас! И возбрани борющаа нас! Приими оружие и щит! И въстани в помощь мне! Дай же ми, Господи, победу на противныя враги, да ти познают славу твою!»43 (восемь императивов; в Летописной редакции структура этого текста сильно изменена44, а в Киприановской его нет45); «(1) О чюдотворный святителю Петре, по милости Божии чюдеса дееши непрестанно! (2) Ныне приспе ти время молитися о нас к общему Владыце всех нас! (3) Ныне убо сугубо ополчишися супостати погании на град твой Москву! (4) Въ оружии крест! (5) Тебе бо Господь нам прояви, последнему роду нашему! (6) Вжег тя на свещници высоци! (7) Тебе бо о нас подобает молитися! (8) Ты бо еси страж наш крепкый от противных нападений, яко твоя есмя паствина!»46 (восьмичастность по смыслу и цели высказывания; в Киприановской редакции этого текста нет).

Показательно также, что только версия У Основной редакции «Сказания» отличается полной обратной повторяемостью сюжетного построения, или симметрией архитектоники рассказа о военной кампании во главе с Дмитрием Ивановичем. В ней, как и в других версиях произведения, московский князь показан в действии. При этом главным индексом его активности является движение - сначала перед битвой, затем после. И вновь поражает последовательность книжника!

Например, в контексте повествования о событиях, происшедших с момента получения Дмитрием Ивановичем вести о выступлении Мамая против него и до выхода русских войск из Коломны навстречу Мамаю, определенную роль играют глаголы движения. Основанные на них предложения построены трафаретно и синтаксически единообразно, если не принимать во внимание различий по степени распространенности.

Разумеется, в рассказе о последовательности событий, предшествующих походу, Дмитрий Иванович как главный действующий персонаж (получающий известия, размышляющий, призывающий, повелевающий, прощающийся) упоминается неоднократно, но собственно история его личного - интимного - духовного укрепления неизменно отмечена глаголами движения. И при этом основанных на последних предложений в тексте именно восемь! Их неизменное структурное подобие, естественно, создает некий повествовательный ритм:

1. По получении вести о выступлении Мамая, «князь же великый... поем с собою брата своего князя Владимера Андреевича и поидоша к преосвященному митрополиту Киприяну...».

2. Узнав об измене Олега Рязанского, Дмитрий «паки поим брата своего князя Володимера и иде второе к преосвященному митрополиту и поведа ему, как Ольгерд литовскый и Олег рязянскый съвокупишася с Мамаем на ны».

3. Повелев своим войскам собраться в Коломне, «князь же великый Дмитрий Иванович поим с собою брата своего князя Володимера и вси князи руские и поехаша к живоначальной Троици и к преподобному Сергию благословения получити.».

4. Получив благословение радонежского подвижника, Дмитрий Иванович «приеха з братом своим с князем Володимером Андреевичем к преосвященному митрополиту Киприяну и поведа единому митрополиту, еже рече ему святый старец.».

5. В Москве перед выступлением в Коломну он молится перед святынями. Три молитвы прочитаны им в Успенском соборе: «князь великый Дмитрий Иванович поим с собою брата своего князя Владимера Андреевича и став в церкви святыя Богородица пред образом Господним.».

6. «И паки приде к чюдотворному образу Госпожи Царици, иже Лука евангелист написа.».

7. «И паки иде къ гробу чюдотворному чюдотворца Петра преблаженнаго.».

8. Четвертая и последняя молитва прочитана в Архангельском соборе: «Князь же великий Дмитрий Иванович и со своим братом князем Владимером иде в церковь небеснаго въеводы архистратига Михаила и биша челом святому его образу.».

Других сообщений, касающихся именно этой части поведения Московского князя, в «Сказании» нет. И опять не могу не заметить: повествование о его передвижении с целью духовной подготовки для битвы с Мамаем содержится во всех вариантах Основной редакции - О, У и по Ермолаевскому списку. Имеется оно также, однако с иной предикативной структурой, разрушенной посредством сокращений или дополнений, в Летописной, Киприановской и Распространенной редакциях. А вот детальный рассказ о возвращении победителей домой наличествует только в тексте у осн.ред.. И структура этой повествовательной части знаменательнейшим образом аналогична - по числу дискретных акцентов и синтаксической организации - структуре рассказа о духовной подготовке перед выступлением на поле Куликово! При описании возвращения русских составитель данного текста так же скрупулезно сообщает о движении и церемониальных остановках Дмитрия Ивановича. Это либо преодоление им какого-то пространства, либо церемониальная остановка:

1. «И поиде князь великый по Рязанской земли.».

2. «Поиде князь велики ко своему граду Коломне.», где происходит его встреча с «архиепископом».

3. «Князь же великый приде в Коломенское село.». Здесь он встречается с братом Владимиром Андреевичем.

4. «И сам князь великий приде на заутрие, на праздник святей Богороди-ци. Митрополит же Киприан срете великого князя в Ондриеве манастыре.».

5. «Иде князь великый з братом своим с князем Володимером и с литов-скыми князми на град Москву. Княгиня же великаа Евдокия срете своего государя во Фролскых вратах.». Москва, таким образом, является четвертым пунктом торжественной остановки Дмитрия Ивановича после прохождения его войск через Рязанскую землю.

6. Далее отмечается движение князя в Кремле к княжескому дворцу с попутным молитвенным благодарением: а) «и поиде... вниде» в Архангельский собор для поклонения перед иконой Архангела Михаила; б) «и по сем иде к сродником своим» - в том же храме, то есть, видимо, к гробницам Ивана Даниловича Калиты и Симеона Ивановича Гордого; в) «и изыде из церкви со своим братом князем Володимером и с литовскими князьми, поиде» в Успенский собор для поклонения перед иконой Божией Матери; г) «и иде ко гробу пребла-женнаго Петра»; д) «.изыде ис церкви и иде в свое место». Знаменательно, что княжеский дворец оказывается в данном описании четвертым пунктом движения князя внутри Кремля, а последнее при этом обозначено восьмикратным повтором этимона «идти».

7. Из Москвы князь отправляется в Троицкий монастырь. «И поиде князь велики к отцу преподобному Сергию и з братом своим и с литовскими князьми.».

8. После этого Дмитрий Иванович возвращается в Москву, где прощается со своими литовскими союзниками. «Князь же великы поиде на Москву.». И это завершительное сообщение «Сказания».

Как видно, весь заключительный раздел рассматриваемого текста снова подчинен восьмеричному принципу построения. И опять-таки в данном случае необходимо четко отличать описание именно личного движения Дмитрия Ивановича от описания прочих его поступков и связанных с ним событий. Таким образом, поэтика варианта у основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» отличительно характеризуется и нумерологической зеркальностью сюжетно-композиционной организации, и настоятельной повторяемостью одной и той же нумерологической повествовательной детали. Составитель означенного текста пользуется четверицей, видимо, придавая особое значение свойству ее кратности восьмерке.

Эпическое и лирическое начала

Эпическая основа ощущается в рассказе об «испытании примет» Дмитрием Волынцем – опытный воевода Дмитрий Волынец с великим князем в ночь накануне боя выезжают в поле между русскими и татарскими войсками, и Волынец слышит, как земля плачет «надвое» – о татарских и русских воинах: будет много убитых, но все же русские одолеют.
Некоторые обстоятельства Куликовской битвы носили легендарно-эпический характер, некоторые являются отражением действительных фактов, ни в каких других источниках не зафиксированных. Несмотря на значительный налет риторичности, «Сказание о Мамаевом побоище» имеет ярко выраженный сюжетный характер. Не только само событие, но и судьбы отдельных лиц, развитие перипетий сюжета заставляло читателей волноваться и сопереживать описываемому. И в целом ряде редакций памятника сюжетные эпизоды усложняются, увеличивается их количество. Все это делало «Сказание о Мамаевом побоище» не только историко-публицистическим повествованием, но и произведением, которое могло увлечь читателя своим сюжетом и характером развития этого сюжета.
«Сказание о Мамаевом побоище» воспринимает ряд особенностей, намеченных пространной летописной повестью. Это увеличение количества лирических фрагментов (восемь молитв Дмитрия Ивановича, плач княгини Евдокии, проводившей мужа в поход). Как отражение фольклорного влияния может расцениваться плач великой княгини Евдокии после прощания с князем, уходящим из Москвы на борьбу с татарами. Хотя автор дает этот плач в форме молитвы, все же в нем можно отметить и отражение элементов народного плача-причитания. Поэтичностью проникнуты описания русского воинства («Доспехы же русских сынов, аки вода в вся ветры колыбашеся. Шоломы злаченыя на главах их, аки заря утренняа в время ведра светящися, яловци же шоломов их, аки пламя огньное пашется»). Глубоко эмоциональны и не лишены жизненной правдивости отдельные авторские замечания. Например, рассказывая о прощании уходящих из Москвы на битву воинов с женами, автор пишет, что жены «в слезах и въсклицании сердечнем не могуще ни слова изрещи», и добавляет, что «князь же великий сам мало ся удръжа от слез, не дав ся прослезити народа ради».

В описаниях картин природы может быть отмечена определенная лиричность и стремление связать эти описания с настроением событий. Глубоко эмоциональны и не лишены жизненной правдивости отдельные авторские замечания. Рассказывая, например, о прощании с женами уходящих из Москвы на битву воинов, автор пишет, что жены «в слезах и въсклицании сердечнем не могуще ни слова изрещи», и добавляет, что «князь же великий сам мало ся удръжа от слез, не дався прослезити народа ради».