2020-08-05
83XIX. КОНЕЦ ВОССТАНИЯ
Лондон, 24 сентября 1852 г.
В то время, как юг и запад Германии были охвачены открытым восстанием и правительствам от начала первых враждебных действий в Дрездене до сдачи Раштатта потребовалось более десяти недель, чтобы задушить эту последнюю вспышку первой германской революции, Национальное собрание исчезло с политической арены, причем никто не заметил его исчезновения.
Мы оставили это высокое учреждение во Франкфурте, когда оно было приведено в растерянное состояние дерзкими нападениями правительств на его достоинство, бессилием и предательским бездействием созданной им самим центральной власти, восстаниями мелкой буржуазии на его защиту и восстаниями рабочих за более революционную конечную цель. Среди членов собрания царствовали крайняя безнадежность
и отчаяние; события сразу приняли такой решительный оборот, что в несколько дней совершенно рушились все иллюзии этих ученых законодателей относительно действительной их власти и влияния. Консерваторы по сигналу своих правительств уже оставили собрание, которое могло продолжить свое существование только вопреки существующим властям. Либералы, в крайнем расстройстве, отступились от всего; они тоже слагали с себя свои депутатские полномочия. Почтенные господа дезертировали сотнями. Первоначально число их составляло от восьми до девяти сотен, но оно уменьшалось с такой стремительностью, что скоро для принятия
постановлений собрание признало достаточным присутствие ста пятидесяти, а через несколько дней— ста депутатов. Но трудно было собирать даже это число, хотя вся демократическая партия осталась на месте.
Было достаточно ясно, чтò надо было делать остатку парламента. Ему следовало только открыто и решительно примкнуть к восстанию, придать ему, таким образом, всю силу, какую только могла сообщить ему законность; в то же время собрание приобретало таким способом армию для своей собственной защиты. Ему надо было потребовать от центральной власти немедленного прекращения всех враждебных действий; а если бы, что надо было предвидеть, эта власть не сумела и не захотела действовать так, оно должно было бы немедленно устранить ее и заменить более энергичным правительством. При невозможности привлечь во Франкфурт войска повстанцев (что не трудно было бы осуществить вначале, пока правительства отдельных государств были мало подготовлены и обнаруживали нерешительность), собрание могло бы, не теряя времени, перенести свое местопребывание в самый центр восставшей области. Если бы все это было сделано немедленно и решительно, не позже половины или конца мая, то как перед восстанием, так и перед Национальным собранием еще открылись бы надежды на успех.
Но от представителей немецкого мещанства[55] никак нельзя было ожидать таких решительных действий. Эти честолюбивые политики ничуть не расстались со своими иллюзиями. Те члены парламента, которые утратили свою роковую веру в его силу и неприкосновенность, уже удрали; оставшихся демократов не легко было бы убедить отказаться от тех грез о власти и величии, которым они предавались в течение целого года. Они оставались верны своему прежнему курсу, и у них все время не хватало духу действовать решительно, до тех пор, пока, наконец, не исчезла всякая возможность успеха и даже всякая возможность хотя бы пасть с честью. Чтобы развить притворную, проникнутую важничаньем деятельность, полное бессилие которой при сопоставлении с их превыспренними притязаниями могло возбудить лишь сострадание и насмешку, они продолжали направлять резолюции, обращения и требования к имперскому правителю, который не обращал на них никакого внимания, и к министрам, которые вступили в открытый союз с врагом. А когда, наконец, Вильгельм Вольф, депутат из Штригау, и один из редакторов «Новой Рейнской Газеты», единственный действительный революционер во всем собрании, заявил, что если они серьезно относятся к своим словам, то должны положить конец болтовне и прежде всего объявить вне закона имперского правителя, первого предателя народа, тогда все сосредоточенное нравственное негодование этих господ парламентариев раз разилось с такой силой, которой и в помине не было все время, пока правительства осыпали его оскорблениями.
Несомненно, предложение Вольфа было первым разумным словом, сказанным в стенах храма св. Павла[56];— несомненно, потому, что он требовал именно того, что было необходимо. Но такая откровенная речь, называвшая все своими именами, могла лишь оскорбить те чувствительные души, которые были решительны только в своей нерешительности и которые, будучи слишком трусливыми для того, чтобы действовать, раз навсегда вбили себе в голову, что ничего не делать— это именно и есть то, что следует делать. Каждое слово, которое, как вспышка молнии, освещало безрассудную, но в то же время преднамеренную неясность их умов, каждое напоминание, способное вывести их из лабиринта, в котором они во что бы то ни стало, хотели оставаться как можно дольше, всякий ясный взгляд на действительное положение вещей,— все это было, разумеется, преступлением против величества суверенного собрания.
Вскоре после того, как, несмотря на все резолюции, воз звания, запросы и прокламации, положение почтенных господ депутатов во Франкфурте сделалось таким, что защита стала уже невозможной, они ушли, но ушли не в восставшие области: это было бы слишком уже смелым шагом. Они отправились в Штутгарт, где вюртембергское правительство сохраняло своего рада выжидательный нейтралитет. Здесь они, наконец, низложили имперского правителя и объявили, что он лишается власти, и из своей собственной среды избрали регентство из пяти членов. Это регентство начало с того, что попыталось заставить правительства принять закон о милиции, который с соблюдением всех законных формальностей был разослан всем правительствам Германии.
Им то, завзятым врагам собрания, отдан был приказ собирать силы для его защиты! Так создавалась— разумеется, на бумаге— армия для защиты Национального собрания. Дивизии, бригады, полки, батареи—все было предусмотрено и предписано. Ни в чем не было недостатка, кроме реальности, потому что эта армия, конечно, никогда не появилась на свет.
Еще один последний план сам собою напрашивался Национальному собранию. Демократическое население из всех частей страны присылало депутации, чтобы отдать себя в распоряжение парламента и побудить его к решительным действиям. Народ, знавший истинные намерения вюртембергского правительства, заклинал Национальное собрание принудить это правительство к открытому и активному участию в соседнем восстании. Но нет. Перейдя в Штутгарт, Национальное собрание отдалось милости вюртембергскою правительства. Депутаты сознавали это и потому противодействовали агитации среди народа. Благодаря этому они утратили последний остаток влияния, которое все еще могли бы сохранить за собой. Они стяжали заслуженное презрение, и вюртембергское правительство, побуждаемое Пруссией и имперским правителем, положило конец демократическому фарсу: 18 июня 1849 г. оно заперло зал заседаний парламента и предписало членам регентства оставить страну.
Тогда они отправились в Баден, в лагерь восставших; но там они были теперь уже бесполезны. Никто не обращал на них внимания. Тем не менее, регентство продолжало спасать отечество своими мероприятиями от имени суверенного германского народа. Оно сделало попытку добиться своего признания со стороны иностранных держав, выдавая паспорта всякому, кто хотел их брать. Оно издавало прокламации и отправляло комиссаров, чтобы вызвать восстание в тех самых областях Вюртемберга, активным содействием которых оно пренебрегло, когда время еще не было потеряно; разумеется, безуспешно. Перед нами подлинное донесение, отправленное регентству одним из его комиссаров, г. Реслером, депутатом от Эльса; его содержание весьма характерно. Оно помечено: Штутгарт 30 июня 1849 года. Описав приключения полудюжины этих комиссаров, безуспешно искавших денег, он приводит ряд оправданий, потому что он все еще не возвратился на свой пост, и затем делает экскурс в область глубокомысленных соображений о возможных конфликтах между Пруссией. Австрией, Баварией и Вюртембергом и о их возможных последствиях. Подробно обсудив все это, он, тем не менее, приходит к выводу, что надеяться все-таки не на что. Далее он предлагает организовать из надежных людей почтовую службу для передачи известий и создать систему шпионства для раскрытия намерений вюртембергского министерства и получения сведений о передвижениях войск. Это письмо не дошло по адресу, потому что, когда оно писалось, регентство целиком уже переправилось в «иностранное ведомство», т. е. в Швейцарию. И в то время, как бедный г. Реслер все еще ломал голову над тем, каковы планы страшного министерства захудалой державы, его тысяч прусских, баварских и гессенских солдат в последнем бою под стенами Раштатта уже решили все дело.
Так исчез германский парламент, а вместе с ним— первое и последнее создание германской революции. Его созыв был первым доказательством того, что в Германии действительно была революция; и он существовал до тех пор, пока она, эта первая современная германская революция, не пришла к концу. Избранный под влиянием класса капиталистов разъединенным, разбросанным сельским населением, большая часть которого только что очнулась от феодального оцепенения, этот парламент послужил к тому, чтобы выдвинуть на политическую арену, а затем совершено уничтожить все крупные популярные имена эпохи 1820—1848 годов. Здесь собрались все знаменитости буржуазного либерализма. Буржуазия ждала чудес, а стяжала она позор для себя и своих представителей. Класс промышленных и торговых капиталистов понес в Германии более тяжкое поражение, чем в какой-либо другой стране. Сначала он был побежден, сокрушен, прогнан от власти в отдельных государствах Германии, а потом был разбит на голову, обесчещен и осыпан насмешками в центральном германском парламенте. Политический либерализм, правление буржуазии—будь то при монархической или при республиканской форме правления— стал навсегда невозможен в Германии.
В последний период своего существования германский парламент послужил тому, чтобы навсегда опозорить партию, которая с марта 1848 г. стояла во главе официальной оппозиции,— демократов, этих представителей интересов мелкой буржуазии и отчасти крестьянства. В мае и июне 1849 г. этот класс подучил возможность показать свою способность к организации устойчивого правительства в Германии. Мы уже знаем, какую он потерпел неудачу,— не столько из-за неблагоприятных обстоятельств, сколько из-за своей полной и неизменной трусости, проявлявшейся при всех решительных движениях, которые имели место со времени начала революции; из-за того, что в политике он обнаружил близорукость, малодушие и нерешительность, которые характерны для его коммерческих операций. В мае 1849 г. благодаря такому поведению он утратил доверие подлинно боевой силы всех европейских восстаний— рабочего класса. Но все же у него были благоприятные виды на успех. С того времени, как реакционеры и либералы удалились, германский парламент был исключительно в его руках. Сельское население было на его стороне. Две трети армий в мелких государствах, треть прусской армии, большая часть прусского ландвера [запаса] готовы были присоединиться к нему, если бы он стал действовать с той решительностью и отвагой, которые вытекают из ясного понимания положения вещей. Но политики, стоявшие во главе этого класса, были не дальновиднее, чем масса мелких буржуа, следовавшая за ними. Они обнаружили еще большую слепоту, еще упорнее цеплялись за преднамеренно питаемые иллюзии, были еще легковернее, были еще более неспособны решительно считаться с фактами, чем либералы. Их политическое значение тоже упало ниже точки замерзания. Но так как фактически они не осуществили своих заезженных принципов, то при очень благоприятных обстоятельствах они могли бы вновь ожить на короткое время, если бы у них, как у их товарищей, «чистых демократов» во Франции, государственный переворот Луи Бонапарта не отнял и этой последней надежды.
Подавлением восстания в юго-западной Германии и обращением в бегство германского парламента заканчивается история первого германского восстания. Нам остается еще бросить прощальный взор на победоносных членов контрреволюционного союза. Это мы сделаем в нашей следующей статье[57].
Напечатано в «Нью-Йоркской Трибуне» 23 октября 1852 г.
XX. НЕДАВНИЙ ПРОЦЕСС КОММУНИСТОВ В КЕЛЬНЕ
Лондон, 1 декабря 1852 г.
Вы, вероятно, уже получили через европейскую печать ряд отчетов о процессе-монстре против коммунистов в Кельне и о его исходе. Но так как ни одни из этих отчетов не дает хотя бы приблизительно верного изложения фактов и так как эти факты бросают яркий свет на политические средства, которыми держат в оковах европейский континент, то я считаю необходимым вернуться к этому процессу.
Вследствие уничтожения права союзов и собраний коммунистическая, или пролетарская, партия, точно так же, как и другие партии, утратила возможность создать себе на континенте легальную организацию. Кроме того, ее вожди были изгнаны из своих стран. Но ни одна политическая партия не может существовать без организации; и если либеральная буржуазия и демократическая мелкая буржуазия благодаря своему социальному положению, своим средствам и упрочившимся ежедневным сношениям между ее членами до известной степени легко могли удовлетворить потребность в организации, то пролетариату, лишенному такого общественного положения и денежных средств, для создания организации не оставалось ничего иного, кроме тайных обществ. Вот почему как во Франции, так и в Германии возникло множество тайных обществ, которые, начиная с 1849 г., полиция открывала одно за другим и преследовала как за говоры. Но если многие из этих обществ были действительно заговорами, организованными с целью ниспровергнуть существующую государственную власть,— и трус тот, кто при известных обстоятельствах не стал бы вступать в заговоры, точно так же, как он был бы глупцом, если бы стал делать это при других обстоятельствах,— то кроме этого существо вали и другие общества, которые ставили себе более отдаленную и высокую цель, которые знали, что свержение существующего правительства является только эпизодом в приближающейся великой борьбе, и которые стремились организовать и подготовить партию, ядро которой они составляли, к последнему решительному бою, который рано или поздно должен будет навсегда уничтожить в Европе господство не только «тиранов», «деспотов» и «узурпаторов», но несравненно более могущественную и страшную власть: власть капитала над трудом.
Такова была организация передовой коммунистической партии в Германии. В согласии с принципами «Манифеста» (опубликованного в 1848 г.) и с положениями, развитыми в напечатанной в «Нью-Йоркской Трибуне» серии статей о революции и контрреволюции в Германии, партия эта никогда не воображала, будто она может, когда и как ей заблагорассудится, произвести ту революцию, которая должна на деле осуществить ее идеи. Она изучала причины, которые вызвали революционное движение 1848 г., и причины, которые повели к его крушению. Считая, что общественный антагонизм классов лежит в основе всякой политической борьбы, она обратилась к исследованию тех условий, при которых один общественный класс может и должен быть призван к тому, чтобы представлять совокупность интересов народа и, следовательно, политически управлять им. История показала коммунистической партии, каким образом вслед за земельной аристократией средних веков возникла денежная мощь первых капиталистов и захватила бразды правления; как общественное влияние и политическое господство этой части капиталистов—финансистов—было заменено с того времени, как стал применяться пар, возрастающей силой промышленных капиталистов и как в настоящее время притязание на господство заявляют еще два класса— класс мелких буржуа и класс промышленных рабочих. Практический революционный опыт 1848—1849 гг. подтвердил теоретические соображения, приведшие к тому выводу, что сна чала должна достигнуть господства демократия мелкой буржуазии, прежде чем коммунистический рабочий класс может надеяться установить свою постоянную власть и уничтожить ту систему наемного рабства, которая держит его под игом буржуазии. Следовательно, тайная организация коммунистов не могла непосредственно иметь целью ниспровержение существующих правительств в Германии. Она была образована для того, чтобы ниспровергнуть не эти правительства, а правительство восстания, которое раньше или позже должно было последовать за ними. Члены организации вероятно, даже, несомненно, каждый за свой страх и риск оказали бы активную поддержку революционному движению против существующего порядка. Но подготовка такого движения иным способом, кроме тайного распространения коммунистических идей в массах, не могла быть задачею Союза коммунистов. Большинство членов Союза настолько хорошо понимало эти основные положения, что, когда честолюбивый карьеризм некоторых из его членов привел к попыткам превратить Союз в заговор[58] для организации импровизированной революции, эти члены были быстро устранены из Союза.
Никакой закон в мире не мог бы назвать такое общество заговорщическим тайным союзом, ставящим себе целью государственную измену. Если это был заговор, то это был заговор не против существующего правительства, а против его вероятного преемника. И прусское правительство знало это. Вот в чем причина, почему следствие против одиннадцати обвиняемых, которых держали в одиночном заключении, тянулось восемнадцать месяцев, использованных властями для самых поразительных юридических фокусов. Представьте себе: после восьмимесячного ареста заключенных задержали в тюрьме еще на несколько месяцев «за отсутствием против них улик, доказывающих какое-либо преступление». А когда, наконец, обвиняемые выступили перед присяжными, им не смогли вменить ни одного неоспоримого деяния, которое носило бы характер государственной измены. Все же они были осуждены, и вы сейчас увидите, каким образом.
В мае 1851 г. был арестован один из эмиссаров Союза, и на основании найденных у него бумаг произведены были дальнейшие аресты. Один прусский полицейский чиновник, некто Штибер, немедленно получил предписание проследить разветвления мнимого заговора в Лондоне. Ему удалось добыть некоторые документы, принадлежащие тем упомянутым выше лицам, которые отделились от Союза и после этого организовали действительный заговор в Париже и Лондоне. Эти бумаги были добыты посредством двойного преступления. Удалось подкупить некоего Рейтера, который взломал конторку секретаря Союза и украл из нее документы. Но это еще не все. Кража эта повела к раскрытию так называемого «немецко-французского заговора» в Париже и к осуждению его участников, но все же не дала ключа к большому Союзу коммунистов. Парижским заговором, кстати сказать, руководили несколько честолюбивых дураков и политических проходимцев в Лондоне и одни парижский полицейский шпион, осужденный раньше за подделку документов. Одураченные ими олухи яростными декламациями и кровожадными трескучими словами возмещали свое крайнее политическое ничтожество.
Следовательно, прусской полиции пришлось искать новых открытий. В прусском посольстве в Лондоне она устроила настоящее отделение тайной полиции. Полицейский агент, по имени Грейф, занимался своей гнусной профессией, нося звание атташе посольства,— прием, которого собственно достаточно, чтобы поставить все прусские посольства вне международного права, и прибегать к которому еще не решались даже австрийцы. Под его руководством работал некий Флери, купец лондонского Сити, человек с некоторым состоянием и довольно хорошими связями, одна из тех жалких тварей, которые совершают гнуснейшие дела из прирожденной склонности к подлости. Другим агентом был торговый приказчик, по имени Гирш, который, однако, уже при его прибытии в Лондон был заподозрен в шпионстве. Он втерся в общество нескольких немецких эмигрантов-коммунистов в Лондоне, и те, чтобы достать доказательства относительно его истинного характера, терпели его в течение некоторого времени в своей среде. Доказательства его связи с полицией скоро были получены, и г. Гирш с этого момента исчез. Но хотя он потерял, таким образом, всякую возможность приобретать те сведения, за которые ему платили, он все-таки не остался бездеятельным. В своем уединении в Кенингтоне, где он ни разу не встретил, ни одного из разыскиваемых коммунистов, он еженедельно фабриковал мнимые отчеты о мнимых заседаниях мнимого центрального комитета как раз той заговорщической организации, которую никак не могла изловить прусская полиция. Содержание этих отчетов было в высшей степени бессмысленно. Ни одно имя не соответствовало действительности, ни одна фамилия не была написана правильно, ни одному лицу не было приписано тех слов, которые он с некоторою вероятностью мог произнести. В этой фальсификации ему помогал его учитель Флери, и отнюдь не доказано, что к этим постыдным действиям не приложил своей руки и «атташе» Грейф. Как ни маловероятно это, но прусское правительство приняло за святую истину эту бессмысленную стряпню, и можно представить себе, как пере путали такого рода свидетельства те доказательства, которые были представлены присяжным. В судебном процессе в качестве свидетеля выступил еще г. Штибер, уже упомянутый полицейский чиновник, который клялся в справедливости всех этих нелепостей и с великим самодовольством уверял, что один из его тайных агентов находится в интимнейших отношениях с теми людьми в Лондоне, которые являются главными инициаторами ужасного заговора. Этот тайный агент был действительно очень тайный, потому что он восемь месяцев скрывался в Кенсингтоне из страха, как бы, в самом деле не увидать тех людей, о самых тайных мыслях, словах и делах которых он, по его утверждению, доносил из недели в неделю.
Однако у гг. Гирша и Флери было в запасе еще одно изобретение. Сделанные ими отчеты они переработали «в подлинную протокольную книгу» заседаний тайного верховного комитета, на существовании которого настаивала прусская полиция. А так как г. Штибер нашел, что эта книга удивительно согласуется с отчетами, которые он получал от тех же людей, то он немедленно представил ее присяжным и поклялся, что после обстоятельного исследования он пришел к твердому убеждению в подлинности книги. В ней было опубликовано большинство нелепостей, которые сообщал Гирш. Можно представить себе изумление мнимых членов этого тайного комитета, когда они услыхали, что о них сообщаются вещи, о которых они до того времени даже и не подозревали. Если кого-нибудь крестили Вильгельмом, то здесь его переименовывали в Людвига или Карла; другим приписывалось произнесение речей в Лондоне в такое время, когда они были на другом конце Англии; о третьих сообщалось, что они читали письма, которых они никогда не получали; указывалось, что они устраивали регулярные собрания по четвергам, между тем как они еженедельно запросто собирались по средам; один рабочий, едва умевший писать, фигурировал в качестве составителя протоколов и подписывался как таковой; и все они говорили языком, который, пожалуй, является языком прусского полицейского участка, но уж никак не общества, большинство в котором составляли писатели с очень известными на родине именами. И для увенчания здания была подделана расписка в получении суммы, будто бы уплаченной фальсификаторами мнимому секретарю вымышленного центрального комитета. Но существование этого мнимого секретаря основывалось исключительно на мистификации, которую какой-то коварный коммунист разыграл над несчастным Гиршем.
Эта грубая подделка была слишком скандальна, чтобы не произвести действия, прямо противоположного тому, которого хотели достичь. Хотя лондонские друзья обвиняемых были лишены всякой возможности познакомить присяжных с истинными обстоятельствами дела; хотя письма, которые они посылали защитникам, изымались на почте; хотя документы и официально заверенные письменные показания, которые, несмотря на все это, им удалось доставить защитникам, не были допущены в качестве материала для доказательств, тем не менее, общее негодование было таково, что даже прокурор, да и сам г. Штибер, который под присягой поручился за подлинность этой протокольной книги, были вынуждены при знать ее подделкой.
Но этот подлог был не единственным подвигом подобного рода, который совершила полиция. В процессе выплыли еще два или три таких же случая. Полиция посредством вставок фальсифицировала украденные Рейтером документы и таким образом исказила их смысл. Один документ, полный неистовой бессмыслицы, был написан почерком, подделанным под почерк д-ра К. Маркса, и в течение некоторого времени этот документ приписывался именно ему, пока, наконец, прокурор не был вынужден признать подлог. Но на смену каждой разоблаченной полицейской гнусности выдвигалось пять или шесть новых, которые невозможно было немедленно разоблачить, потому что защитников старались захватить врасплох, доказательства приходилось добывать из Лондона, а всякая переписка защитников обвиняемых с лондонскими эмигрантами-коммунистами трактовалась на суде как соучастие в мнимом заговоре!
Что Грейф и Флери действительно таковы, какими они изображены выше, это подтвердил сам г. Штибер в своем свидетельском показании. Что же касается Гирша, то он признался перед одним лондонским судьей, что он подделал «протокольную книгу» по приказу и при содействии Флери, и потом скрылся из Англии, чтобы избежать уголовного последования.
Ввиду уничтожающих разоблачений, к которым повел процесс, правительство было в затруднительном положении. Состав присяжных был такой: шесть дворян, два правительственных чиновника. Эти люди не склонны были слишком внимательно разбираться в спутанной массе материала, нагромождавшегося перед ними в течение шести педель, слыша непрерывные крики о том, что обвиняемые—главари страшного коммунистического заговора, имеющего целью ниспровержение всего святого: собственности, семьи, религии, порядка, правительства и закона. И однако, если бы правительство во-время не дало понять привилегированным классам, что оправдание в этом процессе послужит сигналом к отмене суда присяжных и будет принято как прямая политическая демонстрация, как доказательство, что буржуазно-либеральная оппозиция готова пойти на союз даже с крайними революционерами,— если бы не это, приговор был бы все-таки вынесен оправдательный. Таким-то способом, благодаря применению нового прусского уголовного уложения, которому была дана сила обратного действия, правительству удалось добиться осуждения семерых арестованных, между тем, как оправдано, было только четверо. Осужденным было назначено от трех до шести лет заключения в крепости, о чем вы, несомненно, уже сообщили в свое время, когда известие об этом дошло до вас.
Напечатано в «Нью-Йоркской Трибуне» 22 декабря 1852 г.
Оглавление:
I. Германия накануне революции ……………………………………………………………………….. 1
II. Прусское государство…………………………………………………………………………………..6
III. Прочие немецкие государства…………………………………………………………………………10
IV. Австрия………………………………………………………………………………………………….12
V. Мартовская революция в Вене………………………………………………………………………...15
VI. Восстание в Берлине…………………………………………………………………………………....17
VII. Франкфуртское национальное собрание……………………………………………………………....19
VIII. Поляки, чехи и немцы…………………………………………………………………………………...21
IX. Панславизм. Война в Шлезвиг-Гольштинии…………………………………………………………..23
X. Парижское восстание. Франкфуртское собрание……………………………………………………..25
XI. Венское восстание…………………………………………………………………………………….....27
XII. Штурм Вены. Измена в Вене……………………………………………………………………………29
XIII. Прусское собрание — национальное собрание………………………………………………………...33
XIV. Восстановление порядка — сейм и палата……………………………………………………………..35
XV. Торжество Пруссии………………………………………………………………………………………37
XVI. Собрание и правительства……………………………………………………………………………….39
XVII. Восстание………………………………………………………………………………………………….41
XVIII. Мелкая буржуазии………………………………………………………………………………………...43
XIX. Конец восстания…………………………………………………………………………………………...45
XX. Недавний процесс коммунистов в Кельне………………………………………………………………47
[1] Работа эта была написана Энгельсом в виде ряда статей за период от сентября 1851 по сентябрь 1852 г. и опубликована в буржуазно-демократической американской газете «Нью-Йоркская Три буна». Долгое время автором этих статей считали Маркса. Однако переписка между Марксом и Энгельсом показывает, что хотя «Нью-Йоркская Трибуна» предложила эту работу Марксу, фактически выполнил ее Энгельс. Маркс в это время был занят своим трудом по политической экономии, целыми днями работал в Британском музее, и, чтобы не отрывать его от этой работы, Энгельс взялся написать за него серию статей о германской революции 1848 года. Работа эта поныне представляет огромный интерес. Именно в ходе германской революции развернулась деятельность Маркса и Энгельса как практиков-революционеров. На опыте революций 1848 г. вообще, германской революции в частности, проверяли и конкретизировали они выработанную ими стратегию и тактику рабочего класса. Понятно, почему Ленин и большевистская партия с таким вниманием изучали опыт германской революции и политическую деятельность Маркса и Энгельса в этот период. Используя опыт германской революции 1848—1849 гг., большевики должны были бороться против оппортунистических извращений боевого наследства Маркса и Энгельса меньшевиками и их разновидностью—троцкизмом. Основываясь на идейном наследстве Маркса и Энгельса, Ленин и большевики продолжали дальнейшую разработку стратегии и тактики пролетарской партии применительно к новым условиям, к новой эпохе. Ред.
[2] Заголовки глав даны, но первому английскому изданию «Революции и контрреволюции в Германии», подготовленному Элеонорой Маркс и вышедшему в 1896 г. в Лондоне. Ред.
[3] Дословно: в «краях неверных», т. е. в чужих краях. Ред.
[4] Имеются в виду организованные в Лондоне (ставшем, в результате поражения революции и усилившейся европейской реакции, центром политической эмиграции) различные комитеты, вроде: «Центрального комитета европейской демократии» или «Комитета по немецким делам в Лондоне» и т. п., руководство в которых принадлежало представителям мелкобуржуазной демократии — бывшим парламентским депутатам, журналистам и т. д. Выпускавшиеся ими призывы и манифесты «к народу»», содержавшие в себе, по выражению Маркса, «прямую попытку обмануть именно самые угнетенные классы народа», подвергались язвительно уничтожающей критике со стороны Маркса и Энгельса. Ред. века в Англии
[5] Речь идет о буржуазных революциях XVII и XVIII века во Франции. Ред.
[6] Революция 1848 г. во Франции началась 24 февраля, в Германии—в марте (13 марта в Вене и 18 марта в Берлине). Ред.
[7] Члены французского временного правительства, избранные 24 февраля 1848 года.
[8] Бойкот, организованный Наполеоном I в 1806 г. в целя к борьбы с конкуренцией английской промышленности и торговли. Кроме Французской империи в блокаде приняли участие Пруссия, Голландия, Россия, Испания и другие страны. Однако Англии удалось эту так называемую континентальную блокаду прорвать. Ред.
[9] Т.е. после окончательного свержения Наполеона I, до этого в течение ряда лет германские государства были принуждены платить Франции значительные контрибуции, кроме того Западная и Южная Германия были и политически и экономически подчинены Франции. Ред.
[10] Начиная с 1818 г. постепенно все большее количество германских государств, ранее отделенных друг от друга таможенными границами, объединялось в таможенном отношении под руководством Пруссии. В 1834 г. был создан таможенный союз (в него не вошла Австрия), открывший для свободных внутренних сношений территорию с населением почти в 30 миллионов, защищенную от иностранной конкуренции. Pед.
[11] Германия в то время состояла из 36 очень различных по раз меру своих территорий самостоятельных королевств, княжеств, самостоятельных городов. Ред.
[12] Растущее недовольство прусской буржуазии впервые прорвалось в 1840 г., когда умер прусский король. Его наследник Фридрих-Вильгельм IV, на которого буржуазия возлагала надежды, отказался, подобно своему отцу, дать конституцию, обещанную прусским королем во время войны против Наполеона. Ред.
[13] Восстание силезских ручных ткачей, нестерпимо эксплуатировавшихся торговыми фирмами, на которые они работали, произо шло в 1844 году. Восстание было жестоко подавлено военной силой. В том же году произошло восстание рабочих текстильных фабрик в некоторых городах Богемии. Ред
[14] В Рейнской области, где непосредственное влияние французской революции было очень сильно и которая во время господства Наполеона была присоединена к Франции, феодальные порядка в начале XIX столетия были уничтожены и не были восстановлены и после того, как в 1816 г. область была возвращена Пруссии. Напротив, в Пруссии феодальные отношения в основном сохранились до революции 1848 года. Ред.
[15] Германский союз—с Союзным сеймом, собиравшимся во Франкфурта -на-Майне,—был основан после свержения Наполеона I на Неиском конгрессе в 1815 году. Союз был фактически орудием политической реакции в руках австрийского и прусского самодержавия. Ред.
[16] Русский царизм после свержения Наполеона в 1814—1815 гг. играл руководящую роль в реакционном «Священном союзе», заключенном между Россией, Австрией и Пруссией в 1815 году. Царизм был заинтересован в раздробленности Германии. Ред.
[17] Венский конгресс, собравшийся в Вене в 1814 г., после поражения Наполеона I,— конгресс европейских держав, перекроивший карту Европы в интересах и в пользу реакционных государств-победителей (Англии, России, Пруссии к др.) над наполеоновской Францией. Ред.
[18] О Сен-Симоне и его учении, см. Энгельс, «Развитие социализма утопии к науке», т. I, стр. 111—11 «Избранных произведений К. Маркса и Ф. Энгельса» в двух томах. Ред.
[19] См. примечание на стр. 11 настоящей брошюры. Ред.
[20] «Politisches Wochenblatt» («Политический Еженедельник») — самая влиятельная консервативная газета в Германии, выходившая с 1831 по 1840 год. Ред.
[21] Реакционная школа права в Германии, способствовавшая своими литературными работами укреплению в стране политической реакции. Это—«школа,—как характеризовал ее Маркс,—узаконяющая подлость сегодняшнего дня подлостью вчерашнего, школа, объявляющая мятежным всякий крик крепостных против кнута, если только этот кнут—старый прирожденный исторический кнут...» (Маркс, и Энгельс, Сочинения, т. I, стр. 401). Ред.
[22] «Рейнская Газета»—орган рейнских либеральных буржуа, вы ходила в 1842—1843 гг. в Кельне. Среди главных сотрудников газеты был К. Маркс. С октября 1843 г. Маркс стал ее главным редактором. Под его руководством газета приняла революционно-демократический характер. Была запрещена правительством в на чале 1843 года. Ред.
[23] Эти обещания были даны королем Пруссии его подданным во время войны с Наполеоном. Ред.
[24]Старая, основанная еще в период расцвета феодализма «Германская империя» формально существовала до 1806 года. В этом году, после того, как Наполеон подчинил своей власти значительную часть этой империи и уничтожил более 100 германских государств, австрийский император, являвшийся в то же время «императором Священной Римской империи германской нации», объявил, что звание верховного главы империи перестало существовать. Ред.
[25] Т.е.коммунисты во главе с Марксом и находившиеся под их влиянием крайние левые элементы демократической партии, главным образом в Рейнской провинции. Ред.
[26] Абсолютная монархия—монархия, не ограниченная никакими выборными учреждениями. Ред.
[27] Северная Италия в то время являлась составной частью Австрийской монархии. В начале 1848 г. итальянцы восстали против иностранного господства за независимость, за создание единой Италии, но Австрии удалось уже в августе 1848 г. подавить итальянское освободительное движение и восстановить свое господство в Италии. Италия стала независимой и единой лишь в 1870 году. Ред.
[28] В Майнце (город в великом княжестве Гессен-Дармштадт) в мае 1848 г. произошло столкновение между гражданской гвардией и солдатами регулярной армии, в результате, которого гражданская гвардия была разоружена, демократические и рабочие союзы были запрещены. Левые во Франкфуртском парламенте внесли предложение, чтобы парламент потребовал наказания военщины, но большинство парламента отказалось от вмешательства. Ред.
[29] О перемирии в Мальме и о войне с Данией из-за Шлезвиг-Гольштинии см. ниже, стр. 58 и 63 настоящей брошюры. Ред.
[30] Политика Маркса и Энгельса в национальном вопросе в 1848— 1849 гг. неоднократно извращалась оппортунистами всех мастей. Известно, что во время империалистской войны германские социал-патриоты пытались оправдать свое предательство («защиту отечества», поддержку Германии в ее войне против России) ссылками на позицию Маркса и Энгельса в 1848 году. С другой стороны, русский эсер, контрреволюционер Чернов, искал истоков патриотической позиции германской социал-демократии в 1914 г. в «немецком шовинизме» Маркса и Энгельса во время германской революции. Подлинная позиция Маркса и Энгельса в национальном вопросе ничего общего не имеет с тем контрреволюционным толкованием, которое пытались ей придать германские и русские социал-патриоты. Маркс и Энгельс подходили к разрешению национального вопроса, так же, как и всех других вопросов пролетарской политики, под углом зрения интересов революции и классовой борьбы пролетариата. Конкретные формы разрешения
Марксом и Энгельсом национального вопроса в 1848—1849 гг. должны быть рассматриваемы лишь в связи с своеобразием эпохи с конкретной расстановкой классовых сил внутри и вне Германии в этот период. Главной реакционной силой, выступавшей в международной политике против демократических движений в Европе в 1848 г., был русский царизм. Рассматривая национальные движения различных угнетенных наций, Маркс и Энгельс делили народы на революционные и реакционные. К последним они относили австрийских и южных славян, поскольку эти народы ориентировались в своей борьбе за независимость на царскую Россию и таким образом на деле были защитниками реакции в Европе. Благодаря этому панславистское движение играло по отношению к европейской и германской революции 1848 г. контрреволюционную роль. Как известно, австрийский абсолютизм использовал славянское движение для подавления революции немцев и венгров. Поэтому-то Маркс и Энгельс были в 1848—1849 гг. против национального движения южных славян и чехов. «Только тогда, когда после крушения царизма национальные стремления этих карликовых народов освободятся от связи с панславистскими тенденциями к мировому владычеству, только тогда мы сможем предоставить им свободу действий...»— писал Энгельс в 1882 году. Иное отношение было у Маркса и Энгельса к другому славянскому народу—полякам. Маркс и Энгельс считали обязательным для всей западно-европейской демократии активную поддержку
[31] Гуситские войны (первая половина XV века) были связаны с движением гуситов (сторонников религиозного реформатора Яна Гуca), боровшихся за церковную реформу и за национальную независимость чехов. Ред.
[32] 10 апреля 1848 г. чартистами был устроен в Лондоне митинг и предполагалась демонстрация для подачи в парламент петиции, подписанной 5 1/2 миллионами человек. Власти запретили демонстрацию, предварительно стянув в Лондон войска. В этих условиях чартистский конвент отказался от демонстрации, и петиция была отвергнута парламентом. 10 апреля было днем окончательного разгрома чартистского движения. Ред
[33] 16 апреля на Марсовом поле происходило собрание рабочих в связи с выборами офицеров в Национальную гвардию. Затем была организована мирная демонстрация к ратуше для подачи петиции с требованием демократической и социальной республики. Демонстранты были встречены и разогнаны вооруженными национальными гвардейцами. 15 мая произошла стихийная демонстрации парижских рабочих, требовавших принятия мер к уничтожению нищеты, объявления революционной войны для освобождения Польши, роспуска Учредительного собрания. Манифестация была разогнана Национальной гвардией, и ряд ее руководителей во главе с Бланки были арестованы. Ред.
[34] Фердинанд II неаполитанский получил название «короля-бомбы» за ужасную бомбардировку города Палермо (начало 1848 г.), восставшего с требованием конституции. Ред.
[35] Закон о печати требовал внесения большой суммы залога для получения права издания газеты. Конституция от 25 апреля не давала рабочим избирательного права, учреждала вторую верхнюю палату, сохраняла областные сословные представительные учреждения и предоставляла кайзеру право вето (отклонения законов, принятых палатами). Ред.
[36] Легион, созданный из студентов университета, наиболее радикальная из всех буржуазных военных организаций. Ред.
[37] В это время итальянская революционная армия, ядро которой составляла сардинско-ломбардская армия, успешно оттеснила к северу австрийцев, находившихся под командованием маршала Радецкого. Pед.
[38] Победы Радецкого имели место в августе. Министерство Добльгофа пришло к власти в середине июля 1848 года. Ред.
[39] Намек на Кошута, вождя венгерской революции, который в 1851 г., во время своей агитации в Англии, стремился завоевать симпатии и открыть денежный мешок буржуазной публики постоянным подчеркиванием того, что именно революционное правительство Венгрии стояло на почве закона, а король покинул эту почву. Ред.
[40] Агитацию Кошута больше всего поддерживали морально и материально либеральные английские фритредеры (либеральные буржуа, сторонники отмены пошлин на хлеб) с Кобденом во главе. Ред.
[41] В августе 1849 г. Гергей, не ставя никаких условий, сдался при Вилагоше Паскевичу, и его армия сложила оружие. Ред.
[42] Дон-Кuxom—фантазер-идеалист, борющийся с воображаемыми врагами и не видящий настоящего зла, главный герой сатириче ского романа испанского писателя Сервантеса (XVI века) под этим же заглавием. В лице Дон-Кихота Сервантес осмеивал средневе ковое рыцарство (дворянство). Санчо-Панса—оруженосец Дон-Ки хота. Ред.
[43] Собрание начало свою деятельность 22 мая 1848 года. Ред.
[44] Министерство Кампгаузена пало 20 июня. Министерство Ауэрсвальда, в котором руководящую роль играл фактически министр финансов Ганземан, пало, в середине сентября 1848 года. Ред.
[45] Главой нового министерства, назначенного 21 сентября, был генерал Пфуль. Ред.
[46] Гэмпден, одни из вождей оппозиции в английской палате общин в тридцатых и сороковых годах XVII столетия, выступил против уплаты налогов, не вотированных палатой общин. Карл I, явившийся с несколькими сотнями солдат в палату общин, чтобы арестовать вождей оппозиции, в том числе Гэмпдена, встретил отпор со стороны палаты. Это посягательство на права парламента вызвало взрыв негодования в стране, а разрыв между общинам и и Карлом перешел в открытую войну, закончившуюся учреждением республики с Кромвелем во главе. Ред.
[47] Северо-американскке колонии Англии начали свое движение за независимость от метрополии в 1773 г. тоже пассивным сопротивлением, отказом выполнять приказы английского правительства. Это привело к войне с Англией, в итоге которой в 1783 г. Соединенные Штаты Америки — бывшие колонии — добились своей независимости. Ред.
[48] Вандея—департамент в северо-западной Франции, бывший во время Великой французской революции очагом контрреволюции. Сторонники короля (роялисты), опираясь на отсталые слои кре стьянства, неоднократно поднимали там восстания против рево люционного правительства. Ред.
[49] Так называлась Восточно-Римская (Византийская) империя периода упадка. Ред.
[50] Король верхом на лошади в полупьяном состоянии проехал но улицам города, объявляя народу, что он готов возглавить движение за создание единой Германии. Ред.
[51] Тисса—река, пересекающая старую Венгрию в направления с севера на юг. Лейта—река на западной границе Венгрии, отделяющая ее от Австрии. Ред.
[52] Эти указания Энгельса, подтвержденные всем опытом борьбы рабочего класса, сохранили свою полную силу и до настоящего времени. Ленин и большевистская партия при руководстве Октябрьской борьбы 1917 г. блестяще воплотили в жизнь энгельсовские «правила», обогащенные опытом последующей борьбы пролетариата, в частности опытом декабрьского восстания 1905 г. в Москве. См. Ленин, «Марксизм и восстание», «Советы постороннего» и другие статьи 1917 г. (Сочинения, т. XXI). Ред.
[53] Все эти тактические советы (директивы) Маркс и Энгельс лично давали вождям франкфуртских левых, когда они после закрытии «Новой Рейнской Газеты» приехали во Франкфурт. Энгельс выработал даже целый военно-стратегический план. Ред
[54] Это было в конце июня. Сама крепость Раштатт оставалась еще в руках революционной армии, но 23 июля и она сдалась. Ред.
[55] Shopokracy—дословно «лавкократия». Ред.
[56] Храм св. Павла во Франкфурте—помещение, где заседал парламент. Ред.
[57] Эта статья не найдена. Ред.
[58] Имеется в виду фракция Виллиха и Шаппера, исключенная из Союза в 1850 году. Ред.
