2020-08-05
78
Реальные пионеры
REAL PIONEER’ Ы.
Глава первая интригующая.
дер. Бачурино Московской области.
штаб-квартира СВР. РФ.
- Мы тут сканируем мозги одного американского шпиона… - чуть ли не вприпрыжку бежал подполковник Обломов за младшим лейтенантом Карбышевой, направлявшейся в кофе-бар с легкостью арктического тумана, - Прикинь, оказывается, воевал еще в Корее и во Вьетнаме. Такой себе Рембо заспиртованный. Так у него в голове такие screenshot-ы, что, ты не поверишь, «Counter Strike» и «Mortal Combat» отдыхают…
- И ты нервно куришь в сторонке… - иронически покосилась на него великолепная Изольда Карбышева, не сбавляя темпа.
- Не понял? - задыхаясь на бегу, переспросил молодой подполковник.
Лейтенант милостиво запнулась, давая Обломову отдышаться. - Если это попытка сексуального домогательства, товарищ подполковник, то крайне непродуктивная… даже на бесплодной почве вашего служебного положения.
Она оценивающе смерила Обломова взглядом, под которым он уже в который раз поклялся себе найти под диваном гантели для аэробики, а то и впрямь… Если бы уголки погон не хорохорились под белым халатом, то и не заподозришь, что перед тобой подполковник… заумная лысина, реденькая бородка докторским клинышком, пенсне, - не ботаник даже, а законченный энтомолог.
|
|
|
- Могу представить, как вы станете совращать невинную девушку… - скептически наморщила носик Изольда, - «А полюбуйся на этот экземпляр! Одним ударом быка на ноги ставил! Какие бицепсы, какие трицепсы, какой мускулюс кулюс[1]! Я пока с ним справился, у самого вся «мускулюс кулюс» вспотела. Всю ночь препарировал».
Изольда брезгливо оттопырила нижнюю губку и, наконец, со вздохом закончила…
- Прямо извращением каким-то попахивает…
Подполковник, нелепо и душно краснея, только выдавил из себя нечто невразумительное: «Вообще-то не ставит, а валит. В смысле, одним ударом. В смысле, быка. И, вообще, с чего вы взяли?.. Что невинную. В смысле, что я соблазнять ваш мускулюс…»
- Кто такой?.. - спросила-таки Карбышева, пропустив мимо ушей его рискованное бормотание и переложила стопку файлов в подмышку…
Отчего куцый форменный галстук её перекосился, открыв дистанцию между зелеными пуговичками.
- «Консерва»… - потеряно пробормотал подполковник, попав взглядом под пуговички и тщетно пытаясь отвести глаза, - Законсервирован был в 1961 -м году на случай III-ей мировой…
Смотрел он в сияние пуританской белизны между пуговичками, и тонул, пуская нечленораздельные пузыри, и…
Лейтенант подняла подбородок Обломова пальцами и заглянула в иллюминаторы тонущей субмарины. Огромные рыбьи глаза выпучились на нее оттуда с немым восторгом.
|
|
|
- Кто такой?.. – раздельно и внятно повторила лейтенант Карбышева, гипнотизируя «рыбу» ледяной синевой глаз.
- My name is Джеймс. Купер Джеймс. Натурализован в Оренбургской области под именем Женьки Купороса с легендой тракториста-целинника… - сомнамбулически воспроизвел начальник «отдела дезактивации вражеской резидентуры», - Но так и не был активирован. То ли забыли про него, то ли устарел по окончании холодной войны. Впрочем, я полагаю, что слишком русифицировался. Во время задержания так матерился, что даже мужики из спецназа блокноты доставали, чтоб записать незнакомые обороты. Выявлен my name is Джеймс во время переписи населения с применением тотального «сканера лояльности населения»…
- Это как? – насторожилась младший лейтенант.
- Написал в графе «место рождения»: совхоз им. Буденного штат Техас.
- Ой, не грузи, Вадик… - вдруг преобразившись, кокетливо хлопнула Изольда ресницами и отвела под зажим пилотки локон слепящей блондинки, - Я в этом смыслю не больше, чем в придорожных знаках. Но, так и быть… - чуть слышно закончила она с придыханием, от которого паркет ушел из-под ног подполковника, - Посмотрю твои мозговые картинки…
Джеймс. Купер Джеймс.
Срез воспоминаний.
Подполковник осторожно подхватил пинцетом розоватый срез лобной доли полковника Купера и положил его на препаратное стёклышко. Крутанул рукоять мнемоскопа…
- Прошу вас… - щедрым жестом пригласил он Карбышеву.
Южный Вьетнам. 1964 г.
Сезон дождей.
Тяжелый вертолет с бело-голубой звездой «NAVY» завис над озерцом рисового поля, разгоняя кругами волны салатной зелени, пугая оранжевых, травленых дефолиантом, лягушек…
Шестиствольный крупнокалиберный «minigan» высунулся за борт и заворочался во все стороны, выискивая в джунглях, подступивших со всех сторон, злобных коварных «Чарли»[2]… Но в притихшем изумрудном сумраке вроде бы никого и ничего…
Пулемет, крутнувшись на станине в последний раз, вобрался вовнутрь. Взамен высунулся стрелок с черным пластиковым забралом на шлеме, чтобы лично убедиться, не обманывает ли их пустота в просветах густой зелени. Нет.… Ни стрела с брызгами яда, ни граната из РПГ-7 с дымным шлейфом не прилетели, чтобы разочаровать его…
Тишина и шум дождя, привычный до неуловимости.
За исключением рева двигателя и раскатистого грохота винтов…
Тишина.
Тогда стрелок, не оборачиваясь, призывно махнул загорелой рукой.
Изнутри вертолета появилась офицерская фуражка с высокой тульей, - кокарда ястребом, темные очки, бородавка на носу… следом показались ещё две каски в маскировочных сетках. Физиономии под пятнистыми касками кривились в натужных гримасах - «джи-ай» тянули к выходу странного вида контейнер, больше похожий на «летающую тарелку» в миниатюре.
Точно её позаимствовали где-нибудь в павильонах «Warner Bros.» во время съемок «Похитителей коров Луизианы». Те же рожки антенн, та же загадочная геометрия швов на латунно-блестящей поверхности и мигающие по диаметру разноцветные огоньки всё бегут с трансформаторным гулом, и бегут…
Вот только монтажное кольцо, за которое один из солдат зацепил крюк лебедки, смотрелось, пожалуй, вульгарно. Будто приваренное автомехаником между пятой и шестой банками пива.
Опережая немую команду офицера, большим пальцем вниз, - «Let him…» - бутафорское «UFO» кувыркнулось за борт геликоптера, закачалось на канате в утренних испарениях.
- «Down!» - беззвучно выругавшись, махнул рукой офицер.
В его загорелом лице с педантичными усиками и бородавкой, с трудом, но легко угадывалась докрасна спитая и донельзя заросшая образина с фингалом под глазом. Та, что была на обложке папки: «Женька Купорос (top secret!) Джеймс Купер».
Вздыбив фонтан брызг, контейнер плюхнулся в заболоченное поле…
|
|
|
Бег разноцветных огоньков по диаметру «тарелки» замедлился, а потом и вовсе затух, рожки антенн втянулись, утробное урчание внутри контейнера прекратилось…
Так что, как только зеленые волны риса сошлись над контейнером, он совершенно пропал из виду.
- «O’ key!»
С этими словами грузная тень вертолета убралась с озерца восвояси.
Но пустовало оно недолго…
Младший лейтенант Карбышева снисходительно дернула плечиком, - «Подумаешь, и что тут такого?..»
Тогда Обломов с факирской ловкостью выхватил из нашинкованного мозга следующий срез и, интригующе помахав им, подмигнул Карбышевой так, что даже слегка перепугалась.
Положив препарат на зеркало мнемоскопа, подполковник-профессор навел на него, мерцающий веером, лазерный луч…
- Прошу…
И тут же, пристроившись за спиной Изольды, закрепил пенсне двумя пальцами на переносице, близоруко щурясь за пазуху младшего лейтенанта.
Вскоре, столь же массивная тень наползла на озеро с другой стороны.
Пугая оглушительным шелестом нервных, травленных дефолиантом, лягушек, над озерком завис вертолет с красной звездой на борту. Такой же, как на крышке вьетнамского бальзама от насморка «Ho Shi Min»…
Дверца съехала в пазах, и в образовавшуюся щель высунулся дырчатый ствол ДШК с раструбом пламегасителя. Покрутившись со скрипом станины туда-сюда и никого не обнаружив, пулемет по бивуачному задрал дуло вверх, а за борт, словно с крыши сеновала, по дачному свесились две ноги в галифе. Придерживая панаму цвета хаки одной рукой, обладатель галифе взглянул на ручные часы, на солнце, мутно бледневшее в тумане, и сверился с картой в планшете, - Эдик!!!
Перекрикивая грохот винтов, трижды прокричал розовым фламинго советский советник, - Эдик! Эдик, тля!..
Что на вьетнамском языке означало: «товарищ майор, согласно плану операции, транспорт прибыл в, заранее оговоренный, пункт эвакуации…»
Джунгли отозвались зловещим шорохом…
ALIENS VS PREDATOR
или
ЧУЖОЙ ПРОТИВ ХИЩНИКА
Грозный желудочный рык эхом раскатился в тумане, пугая оранжевых, травленых дефолиантом, лягушек.
|
|
|
Папоротники раздвинулись и, чавкая болотной жижей, скрытой под мирной лазурью рисового поля, один за другим, унылой вереницей, на него стали выходить темные в пелене дождя, фигурки.
Персонажи, никак не достойные древней фарфоровой росписи.
В изодранной, а местами и обугленной, камуфлированной амуниции, в маскировочных лохмотьях, сочившихся влагой, словно духи утопленников, восставшие из рисового болота…
Навьюченные стрелковым и холодным оружием, полными подсумками боеприпасов, с касками и котелками. С мордами потомственных детоубийц, разрисованными вампирским ночным гримом, с татуировками селезней на загорелых предплечьях… и даже с монистами желтых человечьих ушей на груди…
Из джунглей уныло и валко брели «Дикие гуси».
Настоящие «Wild-ducks», гроза джунглей, ужас вьетнамских партизан, ночной энурез товарища Хошимина…
Вот только руки их, даром что «по локоть в крови», даром, что налитые бронзой бицепсов, почему-то заложены были на бритые затылки и, вообще…
Бредут «гуси» подавленные, глаза друг от друга прячут, вздрагивают при всяком шорохе, а чуть шорох громче обычного - сбиваются в кучу и гогочут наперебой плаксивыми басами, - «Only not on ears, comrade![3]»
Шорох на них наводил тот, кто замыкал колонну военнопленных.
И даром, что его еле видно было из-за ростков риса…
Младший лейтенант, вскочив, смяла пластиковый стаканчик с кофе, но даже не почувствовала его обжигающий эспрессо на лысине подполковника, не успевшего увернуться…
Обломов со снисходительным торжеством смахнул кофейную пенку с конопатой макушки, - Ну-с, и это тоже, по-вашему, «ничего такого»?
Он идет…
Неслышной поступью расплаты и возмездия…
С ребристым стволом «Максима» на одном плече - пулеметная лента через обвислый живот, с «АК-47» на другом, за спиной огромный вещмешок - «сидор», забитый под завязку затворами, взрывателями и запалами… отчего теперь оружие, навьюченное на «диких гуси», не более чем металлолом.
Он бредет, тяжело переставляя неуклюжие лапки, в такт раскачивается огромная бурая голова, балансируя ещё более огромными ушками с меховой окантовкой. Лицо его, по-азиатски желтое и плоское, закопчено пороховой гарью. На лице тяжело сопит треугольный носик, и ворочаются огромные глазки, налитые кровью, оттененные черной, почти смертельной усталостью.
Видимо он тяжело, почти смертельно, устал…
Еще бы…
Кровавый бинт выбился из-под черного берета между ушами, одно ухо залеплено лейкопластырем, четырежды, в ряд… как прошила его пулеметная очередь. Фляжка спирта на ремне, сползшем под самое брюшко, суха как пустыня Гоби и пересохший красный язык напрасно облизывает пересохшие губы - слюны тоже ни капли.
Толпа восторженных макак, визжа и споря, предлагает ему наперебой, то ананас, то банан, то еще какую маракуйю, но он только кривится, мечтая о малосольном огурчике…
Обладатель галифе цвета хаки при виде такой картины невольно встал на подножке вертолета и отдал честь. Высунулись в боковое оконце пилоты и также, не сговариваясь, приложили перчатки к летчицким шлемам,
- Ну, Эдик, тля… - с чувством высморкался хозяин галифе и утерся рукавом от плеча до манжеты мундира.
Хоть теперь, когда встал, на галифе его стали видны генеральские, в два пальца, лампасы, - Ну, Эдик, зараза. Управился-таки…
За этими коммандос «Wild-Geese» войсковая разведка ДРВ охотилась с прошлого сезона дождей. Представители Вьетконга даже специально в Москву приезжали, мол: достали «Дикие гуси» хуже воробьев Мао Дзе Дуна! Спасу нет!
То распугают всех слонов на участке малой механизации, то запустят в рисовые заливные поля бразильскую анаконду, то набор в партизаны сорвут, начав крутить по деревням «Санта-Барбару»…
- Не пришлёте нам на эту хитрую гайку болт с резьбой … - сослались на цитату из Мао вьетнамские товарищи, - Резец революции!
И вот, наконец-то! Вот они, гуси-лебеди злые, попались!
Ответите теперь за все ваши зверские зверства!
И не где-нибудь там, за сараем, по закону военного времени, а в Гааге, перед всей мировой общественностью, перед телекамерами!.. Расскажете, как, набрав за щеки цианиду, плевали в наши колодцы…
«Но, что это?!» - поджал ноги в галифе советский советник.
- Ну-ка, брысь, Катька… - прохрипел Эдик, отодвигая лапкой самую смазливую макаку с затуманенными глазами и, сбросив с плеча «максим», отвел в сторону локоть с, переброшенной через него, пулеметной лентой…
И даром, что мордочка его еле видна за железным рылом «максима»…
- Господи, значит, он всё-таки существовал? – ошеломленно выдохнула лейтенант Карбышева, садясь, не глядя, на колени подполковника.
Подполковник, потеряв дар речи, простонал невнятно, - Oh, my God! И не только он, товарищ младший лейтенант! Не только он. Вы тут посидите, я сейчас…
Среди рисового луга вдруг вспыхнули разноцветные яркие огоньки, побежали по кругу со зловещим трансформаторным гулом. Контейнер с маркировкой «US Army», о котором Карбышева уже и забыла, со скрежетом разросся, ступень, за ступенью поднимаясь из рисового травостоя. Что-то щелкнуло в нем, и крышка взлетела как пресловутая летающая тарелка…
В тумане болотных испарений, в кисее дождя, монстр проявлялся по частям, фрагментами, точно сложный конструктор сам собой собирался из малопонятных заготовок…
Первыми из зеленоватых вихрей появились гигантские когтистые лапы. Сразу за передними, подняв каскады брызг, упали в болотную жижу и задние. Черный, уродливо раздувшийся, нос ощетинился тактильными волосками. Взвился на заднем плане гигантский хвост с редкой щетиной и звездно-полосатым флагом на кончике. И под конец, с натужным шипеньем насоса, раздулись в стороны чудовищные уши, похожие на автомобильные камеры «БелАЗ-а».
- Hey, Cr. Che, I have business to you![4] – пророкотал в оскаленной пасти голос директора ЦРУ Аллена Даллеса.
Но не похоже было, чтобы на Эдика эти метаморфозы произвели какое-то особенное впечатление.
Даже когда передние лапы монстра с лязгом трансформировались в подобие ракетных установок, вскинулись перекрестья и кольца прицелов, и, высоко взбрасывая задние лапы, вздымая каскады воды, чудовище рвануло навстречу Эдику…
Тот только хладнокровно проворчал, облизав пересохшие губы,
- Hello, Walt, a long ago wasn’t seen[5]
И крутанул рукоять взвода на щечке «Максима».
дер. Бачурино Московской области.
Кабинет директора службы внешней разведки.
Директор службы внешней разведки мучительно потер лысину, следя из-под ладони за эволюциями генерала по кабинету. Тот шагал по паркету, начальственно помахивая пальцем, точно заводной, и конца тому заводу, что-то не было видно.
- Это наша секретная разработка, и поэтому я настаиваю, настаиваю категорически… - бубнил начальник главного управления разведки, - …Что операцию должно возглавить ГРУ! Это вам, знаете ли, не кофий дуть в тени кафешантана на набережной Сены, дожидаясь резидента, когда химеры Сен-Жермен в утренней дымке… - палец генерала заходил энергичнее, - Кажется, и те улыбаются, да-да, страшными своими гримасами, и такое, знаете ли, благодушие подкатит к горлу, что хочется последний су бросить в кружку очаровательной иезуитской монашки: «Combien coûte une mademoiselle?[6]»…
Последнюю реплику он почти выкрикнул в гипертоническую мину Фрадкина и нахмурился, - Тут, знаете ли, этими вашими шпионскими страстями не обойдется. Бесстрастный силовой вариант, знаете ли, да!..
Фрадкин нахмурился и, в свою очередь, грозно вставая, загромыхал отъезжающим из-под зада дубовым креслом. Тяжело упершись кулаками в стол, навис над генералом, по случаю оказавшимся поблизости, и остановил его тяжелым, гнетущим взглядом…
- Да, на здоровье и подавитесь!.. – неожиданно тонко и пронзительно взвизгнул директор, - На хрен нам ваш Чебурашка сдался, своего геморроя… разрабатываете у себя там, в сибирских берлогах черт знает что, а нам потом эту чертовщину из сортира Белого дома вылавливать: «Извините, господин президент, случайно обронили и, конечно, не наше…»
- Я думаю, мальчики, вам обоим не стоит горячиться… - пробормотала младший лейтенант Карбышева, пробуя на зубок новый маникюрный лак, - Наговорите сейчас глупостей, и начнется очередной виток корпоративного противостояния. Как говорил кто-то из кошачьих: «Давайте жить дружно и не забывать, что все мы всего лишь грызуны в огромной и черствой булке под названием жизнь»…
Мужчины, застывшие, было, в позах непримиримого корпоративного противостояния, дружно вздрогнули и обернулись.
- Это кто у тебя тут? – наконец, выдавил из себя начальник главного управления разведки.
- Не помню… – буркнул с досадой директор службы внешней разведки. - Она всегда у меня тут...
- Ну, чего уставились, будто я без белья… - с механическим скрипом развернулась на офисном стульчике Карбышева и с тем же почти звуком забросила одну загорелую ножку за другую, мелькнув бельем цвета хаки.
- И, вообще, должна с сожалением констатировать, что ни СВР, ни ГРУ не в состоянии будут вернуть «изделие», попавшее в руки американцев более чем пятьдесят лет назад…
- Это еще почему?.. – по-собачьи помотав головой, спросил начальник ГРУ.
- С чего бы это? – с тем же выражением поскребся в затылке директор СВР.
- Потому, что они его и сами потеряли… - пожала плечиками Изольда, - Или вы думаете, что межведомственный бардак и несогласованность такое уж секретное оружие, чтобы «дядюшка Сэм» не оценил его по достоинству? Да они, если хотите, изучали наш опыт в этом деле со времен петровских коллегий…
Разведка и контрразведка обменялись недоуменными взглядами…
- А на хрена? - наконец, с армейской прямотой озвучил их недоумение генерал армии.
Теперь уже младший лейтенант посмотрела на него с насмешливым удивлением, - А как ещё могло бы существовать государство с внешним долгом в две трети ежегодного ВВП? Да, если они разберутся хотя бы со своим бюджетом, выяснится, что и нет никаких Штатов… - прощально помахала ручкой лейтенант Карбышева, - Геополитические интересы есть, а самих США ни шиша.… Ой, впрочем… - спохватилась Изольда и наивно хлопнула ресницами, отводя под зажим пилотки локон слепящей блондинки, - Я в этом смыслю не больше, чем в дорожных знаках. Я только хотела сказать, не достать вам «изделие» из забвения, товарищи разведчики. Ни из забвения исторического, ни тем более, военно-бюрократического. Не ваше это дело…
- А чьё? - хором удивились «товарищи», гипертонической краснотой лысин и комплекцией похожие теперь, как однояйцовые близнецы.
- Это дело для настоящих… - невнятно промычала младший лейтенант, снова пытаясь надгрызть неподатливый лак на мизинце, - Я бы даже сказала, реальных пионеров…
Реальные пионеры…
На куполе Конгресса США сначала появился он. Худенький парнишка в мешковатом камуфляже расцветки «таврическая куропатка», с брезентовым «лифчиком», утыканным рожками и увешанным гранатами. Поверх гранат на груди трепетал, алый, развеваемый ветрами Колумбии, пионерский галстук.
Вскинув на плечо «АКС», парнишка прищурил, карие, чуток раскосые по-печенежски глаза и, оглядывая окрестности Капитолийского холма, бросил через другое плечо, - По-моему, Гертруда, с точкой выброса ты всё-таки погорячилась. Как-то уж очень идеологически вышло…
- Не могла отказать себе в удовольствии… - выступив из-за его плеча, улыбнулась Гертруда.
Девчонка неброского роста и подростковой наружности.
Но из маскхалата-стожка типа «уборка урожая» выглядывали лобастые коленки крепких тренированных ножек, а поверх рыжего «уборочного» стога золотилась ещё копенка, коротко стриженных, соломенных волос и грозно отблескивала линзами «СВД», ловко замаскированная под вилы, воткнутые в стог сверху.
- С первой линейки об этом мечтала… - с плотоядной гримаской покосилась девчонка вверх, где на флагштоке Конгресса хлопало и мялось полотнище звездно-полосатого флага.
В зеленых глазах, ее цвета колдовского зелья, вспыхнула дьявольская алая искорка, от которой шарахнулся бы даже маловерный протестантский священник – это отразился в них пионерский галстук, который Гертруда выдернула из рыжей копны маскхалата…
- Спалишь, ты нас… - неодобрительно покачал головой первый пионер-герой.
- Щоб я ще раз тебе послухав, Груню… - так же недовольно проворчал третий, неловко шлепая по куполу ластами.
С грохотом сбросив акваланг, он уселся на слуховое оконце, чтобы снять ласты и, закатав штанины камуфляжного комбинезона класса «боевой сом» с удовольствием пошевелил пальцами босых ног.
- Надо быть ко всему готовым… - назидательно напомнила ему девиз подразделения Гертруда, - А если бы мы в Потомак угодили?
- Я б тебе там и залишив… - проворчал себе под нос аквалангист, почесавшись в пламенно-рыжих волосах, окороченных как на картине «детство кобзаря» - «под горшок».
- Гертруда права, Тарас… - обернулся к ним парнишка с печенежским прищуром, - Я теперь и сам вижу, без акваланга нам тут не обойтись…
- Чого це? - принялся озираться вокруг рыжий Тарас, выискивая, чего такого видит командир, что необходимо требует акваланга.
- Потому что… - со школярской готовностью откликнулась Гертруда, - «Изделие» вероятнее всего хранится на самой секретной базе ВМС США в озере Мичиган правда, Тимур?
- Нет… - встряхнул Тимур черной, как смоль, челкой, - самой густой и, похоже, единственной растительностью на голове, стриженной под машинку, - Потому что, выбраться отсюда мы сможем разве что через канализацию…
Тарас недовольно сморщил конопатый нос, - Знов у гівно…
Тогда как Гертруда тотчас же, сверх всякого нормативного времени, запихала бледное личико коренной москвички в противогазную маску.
- Только подождите минуточку, хорошо?.. – прогудела она оттуда.
Мальчишки переглянулись.
Тимур пожал плечами, Тарас обреченно махнул рукой.
Со змеиным шелестом по тросу флагштока взвился красный галстук и каким-то образом умудрился прошмыгнуть на полвершка выше имперского звездно-полосатого полотнища.
- Вот, теперь правильно… - самодовольно загудело резиновое рыло и продолжило гудеть всю дорогу, - А насчет Мичигана, зря вы. Мало ли, что озеро внутреннее, его глубины вполне достаточно для погружения, если не атомной, то дизельной подводной лодки. И сколько можно повторять, Тарас, что меня зовут не Груня, а Гертруда – героиня труда по-русски…
- Добре, фройлян Гретхен, як скажете…
Глава следующая
для предчувствий и догадок читателя.
ТИМУР БАБАЕВ И ПОТАЙНОЙ ЧУЛАН
Если вы думаете, что в наше время дети уже не живут в чулане (в другом переводе – в буфете) под лестницей, вы глубоко заблуждаетесь. Вот, посмотрите, вернее, присмотритесь, что, или, вернее, кто у вас прямо под ногами…
Эти карие глаза, с хитрым, слегка печенежским, прищуром, которые выглядывают в щель между деревянными ступенями парадной лестницы в доме Лошадь-Пржевальских, принадлежат Тимуру.
Этот десятилетний мальчик как раз таки и живет, там, под лестницей. В тесной и полутемной коморке, где раньше были метла и веники.
Только не надо думать, что перед вами несчастный и забитый сиротка, которого ещё не клюнула в темя сова магического могущества! Вы только всмотритесь в этот хитрый, слегка печенежский, прищур карих глаз. Если бы вы знали Тимура как я, то заметив, что он «вот так», прищурившись, за вами следит… сразу бы нашли предлог как можно скорее распрощаться с Лошадь-Пржевальскими и покинуть их дом, даже если для этого вам пришлось бы прыгать в окно прямо в вольер с кровожадными хозяйскими доберманами.
А вот вам и наглядное подтверждение верности моих слов.
День инициации Андрюши.
По лестнице, сияя самоварным самодовольством, катится сверху вниз Дрюша Лошадь-Пржевальский, тоже мальчик десяти лет, но совершенно другой мальчик, непохожий на Тимура.
Если Тимур худенький и смуглый сын степей, то Дрюша упитанный и розовощекий сын своих родителей. И если Тимур похож на своего папу, которого никто и никогда не видел и поэтому все, и опекуны Пржевальские и учителя в школе так и говорили про него: «Это ни на что не похоже!»
То Дрюша похож на папу, то есть на пузатый самовар, который всю дорогу недовольно пыхтит, и то и дело закипает по поводу и безо всякого.
Хотя, сегодня, как я уже говорил выше, Дрюша был самовар вполне довольный собой и сиял как начищенный к празднику.
Сегодня его из «волчат» должны были перевести в настоящие скауты.
Для тех, кто не в курсе: «волчата» это младшие (cub-scout-ы), которым только еще предстоит стать полноценными скаутами, чтобы потом можно было носить фуляры, отдавать скаутский салют и курить в туалете, пока туда не зайдут старшие скауты (rover-scout-ы) и не вытолкают взашей.
Что, конечно же, малоприятно, но оставляет надежду, что став старшим скаутом, Дрюша и сам сможет тиранить всякую мелюзгу вроде себя, курить и пить пиво с инструкторами, и даже лазать в походе в палатку к девочкам, хоть сейчас и не совсем понятно на кой черт это нужно.
А пока «волчата» занимаются всякой детсадовской ерундой, например, воют по окончанию «совета стаи» как больные на голову, прилежно учатся и помогают маме на кухне, хотя это тоже не назовешь совсем уж нормальным занятием.
Впрочем, Дрюша, честно говоря, никогда и не злоупотреблял своим правом помогать маме, для этого, в конце концов, существует посудомоечная машина, да и учился через пень колоду, с пониманием того, что его папа входит в попечительский совет школы. И, если он будет плохо учиться, то и школа вряд ли будет хорошо ремонтироваться.
А поскольку попечительский совет имелся и при скаутской дружине, в которую записал его папа, (потому что скаутами были все почти президенты Америки) то у Дрюша были нашивки всех достижений, которые следует достичь будущему президенту, чтобы стать полноценным скаутом.
Он будто бы знал все «законы скаутов» и песню о герое англо-бурской войны Баден Пауэлле, умел рубить дрова и вызывать службу «101» и якобы помог девочкам из отряда младших «girl scout» раздать 107 рождественских хот-догов бездомным собакам.… Вообще-то, хот-догов, до того, как Дрюша подключился к этому делу, было ровно двести. Но Дрюша сказал, что это не дело, когда замерзшая собака ест горячую[7]…
Споры по этому делу разгорелись было не на шутку, особенно между мамой одной из girl-скаутов, купившей эти злосчастные хот-доги, и старшим Лошадь-Пржевальским, утверждавшим, что это и впрямь каннибализм какой-то, есть себе подобных.
И в этом споре папа-Пржевальский, как водится, победил, купив всем «волчатам» новую красивую форму для приема в скауты…
Так что, возвращаясь к Дрюше…
Дрюша, радостно сбегавший по парадной лестнице, был похож, как я уже говорил, не просто на самовар, а на самовар какой-то военный, даже генеральский, цвета хаки. Причем, армия, ходившая в атаку во главе с таким самоваром, наверняка была какая-то папуасская.
Уж как-то чересчур, от фарфорового чайничка с красными румянами, и до самого краника, самовар был увешан всяческими регалиями и наградами: Самыми главными, из которых были: золотистый пожарный топорик, за героизм, проявленный Дрюшей при тушении деревни, зажженной им, как учили на костровых занятиях, всего одной спичкой (он тогда вынес из огня девочку, которая задолжала ему 50 копеек). Маленький серебряный котелок, за упорство, проявленное в обороне походной кухни от врагов и даже от товарищей, но это уже в запале битвы.… А ещё вышитый красный крест за оказание первой помощи мальчику, который не хотел уступить ему на время свою булку с маком, а ещё…
Всего и не перечесть.
«А сегодня к этому прибавится ещё и настоящий, оранжевый с черной кантовкой, скаутский галстук!.. - не чуя ног под собой, катился Дрюша по лестнице, - На торжественной линейке, на виду у всех! У тех, кто кривился, глядя, как он вяжет скаутские узлы: «да ты хоть шнурки сначала завязывать научись!» Кто хватался за голову, когда он, взявшись в походе мыть посуду, почему-то вымыл до блеска все банки из-под сгущенки, которые накануне были далеко не «из-под»…
В общем, всех, кто говорил: «если Лошадь-Пржевальского примут в скауты, я ухожу из вожатых. Нет, я повешусь на галстуке!»
«Вешайтесь! И пожалуйста! И ты там, под лестницей, тоже вешайся! Удавись от зависти! Слышишь?!..» - что есть сил, затопотал Дрюша по ступеням сандалиями, отлично понимая, что Тимур там не просто слышит, а глохнет от этого его топота. И даже подпрыгнул, чтобы ахнуть по ступеньке как следует, двумя ногами, и.…
И вдруг воспарил на крыльях своей мечты.
Так воспарил, что и впрямь не почувствовал ног под собой от счастья, и даже в глазах все опрокинулось: лестница вдруг прыгнула ему на голову и сменилась потолком, оказавшимся вдруг так близко. Потом опять лестница, опять потолок… Бум, бум, бум…
«Где я?..»
Тимур быстренько выставил через дыру, образовавшуюся на лестнице, толстого флегматичного кота с черной шерстью и выражением морды: «Это не я! А что?»
И торопливо приладил вынутую ступеньку на место.
Как будто ничего и не было, особенно этой, снятой ступеньки…
После чего, воткнул в глазницу монокль с треснувшим стеклышком и, раскрыв, пугающей величины, фолиант: «О пользе членовредительства в деле воспитания детей», уселся на краешек дощатых нар в самой смиреной позе, найденной им в главе: «Освобождает ли покаяние от наказания?»
Но уже через секунду…
«Может и освобождает, но не в моем случае…» - понял Тимур, когда ему на макушку рухнуло со стены единственное её украшение, музейный плакат в дубовой раме: «Пльохой мальшик!» - грозил пальцем с плаката немецкий офицер в фуражке и с, таким же, как у Тимура, моноклем в строгом глазу, - «Der schlechte Junge Partisanen!»
Плакат… а, как подозревал Тимур, вполне возможно, что и портрет кого-то из предков Лошадь-Пржевальских… сорвался с гвоздя от резонанса, произведенного криком Андрюши. При этом ходуном заходили все доски его деревянной коморки, зазвенели все стекла в доме, упала на кухне вафельница тети Дарьи, и даже родил на лестнице ее кот, хоть никогда в жизни и не был беременным.
- Дрюша?! - всплеснула руками рослая дебелая женщина с лицом, из-за которого ей пророчили замужество за Лошадь-Пржевальским, ещё в детстве, потому что лучшей фамилии к такому лицу и не придумаешь. Даже местный священник, отец Охлобыстин глядя, как посыпают невесту овсом на пороге церкви, благословил, - Ну, господь вам судья, ведите в стойло…
- Дрюша! - всплеснул короткими ручками невысокий, но зато очень уж толстый мужчина, в котором мы без труда узнаем папу Дрюши, потому что он такой, же самовар, как и его сын. Но, если Дрюша это маленький такой самоварчик, всего литра на три емкости мочевого пузыря и слишком быстро закипающий, можно сказать, электрический. То папа, это настоящий самовар с жаркими медными щеками, полыхающий углями, коптящий трубой, и ухающий, когда раздувается не на шутку.
Вот как сейчас…
Как мы уже говорили…
- Дрюша!
- Дрюша!
Закричали родители будущего скаута и покатились к нему. С одной стороны, из гаража, - это был дядя Дарий, и с другой стороны, со стороны кухни, - тетя Дарья.
Дрюша, проехав по паркету на животе, лежал посредине гостиной, упершись, нос к носу, в бурого медведя. Медведь свирепо свел к носу злые янтарные зрачки, оскалил пожелтевшие клыки, но промолчал.
Он, вообще помалкивал, с тех пор как дядя Дарий уложил его плашмя посреди гостиной, раскидав во все стороны лапы. И помалкивал даже, когда старший Лошадь-Пржевальский, вытянув ноги к камину, рассказывал, как самолично застрелил медведя в Шервудском лесу.… Хоть мог бы и сказать, что до появления папы в магазине «охотничьи аксессуары» они друг друга в глаза не видели. Но медведь молчал, хоть и бурый …
А вот родители Дрюша, вдоволь накричавшись: «Сынок, ты ушибся? Тебя не тошнит?» и даже «Как тебя зовут?», пришли к выводу…
- Убили! - вскричала тетя Дарья, прижав к груди горячую вафельницу.
- «Убили?» - засомневался даже, более здравомыслящий, дядя Дарий.
Потому что…
Полагая, что родители как-то недостаточно безутешны, а, главное, как-то совсем уж бездеятельно сокрушаются по поводу безвременной кончины такого молодого молодца, как он, Дрюша мстительно стиснул зубы и даже старался не дышать.
Придя к выводу об убийстве Дрюши, родители переглянулись, и…
Судя по всему, им обоим пришла в голову мысль об убийце.
Судя по тому, как они, не сговариваясь, медленно и зловеще повернули головы в сторону лестницы…
«У-у…» - протянул Тимур, увидев в щель между ступеньками взгляды дяди и тети…
Нельзя сказать, что подозрения Лошадь-Пржевальских были совсем уж безосновательными.
Ведь как-то же очутились на фирменном тетином торте «Утренняя свежесть» утренние же какашки кота? Как-то же попали эти какашки потом в освежитель воздуха в дядином «Мерседесе», и сколько он не ругался потом на автомойке с мойщиками, машину пришлось-таки продать на металлолом. И, наконец, кто-то же приучил неутомимого производителя вездесущих какашек отзываться на довольно труднопроизносимую кличку: «Иди сюда, тать лохматая»? Не сам же он себе выдумал такое женское имя?
Вот и теперь…
Сидит злосчастный «Тать» на лестнице, изумленно вытаращив глаза, а под ним отходят воды преждевременных родов. Хоть, как мы уже говорили, у него и своевременных-то никогда не предвиделось…
Не сам же он бросил себя под ноги ребенку?
«Нет»… - переглянулись дядя и тетя Лошадь-Пржевальские.
«Нет!» - заверил их преданным взглядом кот, - «Не я!»
- Тимур! Гадкий ребенок!
- Тимур! Гнусный подонок!
Хором закричали Л-Пржевальские (если коротко).
Справедливости ради надо сказать, что точно также они кричали бы, если бы Дрюша, и впрямь, совершенно случайно наступил бы на кота, подвернувшегося ему под ноги также совершенно случайно.
И Тимур был бы, действительно, тут не причем.
Но он был причем, а вот не причем был как раз таки кот и поэтому…
На глазах у Л-Пржевальских одна из ступенек вдруг с треском оторвалась от лестницы и, в образовавшуюся дыру высунулась худенькая смуглая рука. Быстро нащупав кота, она втянула его обратно под лестницу…
Кот за это время успел только сменить выражение морды: «Это не я!» на выражение: «Господи, ну что еще?..»
В следующее мгновенье раздался характерный удаляющийся шлеп кед Тимура, с надорванной правой подошвой, и хлопнула дверь черного хода…
Южный Вьетнам. 1964 г.
Сезон дождей.
В сплошной пелене дождя словно прошла круговая рябь от брошенного в воду камешка, и из эпицентра кругов, треща зеленым частоколом бамбука, выломились вьетнамские вислобрюхие свиньи, крикливая толпа желтоносых обезьян, стая длиннохвостых попугаев и выбежала на кривых задних лапах кривозаднелапая черепаха.… Наконец, одна за другой, на поляну вышли три невысоких и относительно человеческих фигурки…
Такой формы у советских товарищей Лунь-Пень еще никогда не видел.
Что-то смутно похожее на латы японских самураев, покрывало их с головы до пят стальной чешуей. Которых старик, впрочем, тоже не видел и во время японской оккупации…
Из-под этой чешуи топорщились и красноватые рыбьи жабры, и ряды корсетных ребер вдоль боков и даже ряд костяных шипов вдоль хребта, как у китайских драконов. Которых старик, впрочем, тоже не видел и во время китайской оккупации…
Незнакомый еще с отдаленным воздействием дефолиантов на генетику человека, старый Лунь-Пень потерялся в догадках.… Угадывались разве что красная звезда на шлеме с гнутыми буйволовыми рогами, да «Калашников», хоть и непривычный какой-то, с рукояткой впереди как у гангстерского «Томпсона»[8]…
- Не бойся, товарищ комиссар первого ранга Лунь-Пень… - прохрипел один из чужаков чужим, каким-то неживым голосом, дребезжавшим, словно из чаши громкоговорителя.
- «Мы советские разведчики…» - произнес пароль другой, выступив из-за плеча первого чужака. Более высоким голосом, можно сказать, девическим
Дедушка степенно кивнул желтой соломенной шляпой и выжидательно уставился на третьего.
- Тебе привет от комиссара третьего ранга товарища NN… - сказал тот.
Дедушка молча пожал плечами.
- Ось він… - нехотя добавил тогда третий и протянул…
«Вот теперь всё в порядке…» - облегченно перевел дух Лунь-Пень.
В обрезанной перчатке чужака вспыхнула солнечной радугой сквозь слезы дождя бутылка «Столичной».
И это было лучшим подтверждением того, что перед ним не очередная провокация американской разведки, вроде гиббонов, мирно беседующих на мосту: «Сэр, до подхода партизанской колонны десять минут!» Как будто мы тут совсем дураки, и по-гиббонски не понимаем…
А именно те, о ком шла речь в записке комиссара третьего ранга NN.
А то ведь поначалу и сама записка вызвала немало сомнений у местного резидента «Вьетконга».
Дедушка Лунь-Пень, сгорбленный старичок с седой бородой до подола домотканой рубахи и с клюкой выше конуса плетеной соломенной шляпы… был не просто танкистом Т-54, как всякий вьетнамский дедушка…
Он был ещё и шаман местной деревушки под названием «партизанский отряд им. Карла Маркса».
Волю одноименного духа он объявлял соплеменникам после того, как сам получал её из дупла священного пня, называемого «славянским шкафом» жрецом которого и являлся Лунь-Пень, что следовало из самого его имени – «седой как лунь, древний хранитель пня и такой же мудрый».
Священный пень рос… (в свое время конечно) на рисовом поле сразу за деревней и охранялся древним табу, зримым подтверждением которого было минное поле. На нем то и дело показательно взрывались рисоводы и их буйволы и даже ничейные, травленые дефолиантом, лягушки.
Безопасный проход через минное поле знал только «Мудрый как пень» и зримым подтверждением этой его мудрости было отсутствие у старика рук и ног, к счастью, только по одной сверху и снизу.
Так что, сначала, как водится, заглянуть в священное дупло К. Маркса, а потом… Это потом уже было бросание гадальных гильз калибра 7.62, ворожба на печени почтальона, приведенного патрулем «янки», и прочая ритуальная дребедень, однообразно заканчивавшаяся всеобщей попойкой трофейного «Black Jack-а».
«Впрочем, мы отвлеклись… - любовно протер дедушка рукавом рубахи бутылку «Столичной» и спрятал ее куда-то под подол…
Повеления великого духа нисходили на него всегда одинаково.
Каждую пятницу на волне 107.2 FM в 17.40 звучал «Интернационал» и если исполнение припева: «Это есть наш последний и решительный бой!..» сопровождалось призывами хора: «А теперь все вместе!..» В 17.45 Лунь-Пень был уже у «славянского шкафа» и вынимал из его дупла указания духа на имя командира или на своё имя, если речь шла о идейно-воспитательной работе среди партизан.
Вот и в прошлую пятницу, он по самое плечо засунул смуглую руку в дупло, и вдруг…
Вокруг древнего пня вспыхнуло золотистое марево и стало расходиться кольцами радуги, точно круги по воде. Крепкое рукопожатие схватило кисть Лунь-Пеня и стало трясти её так, что и сам дедушка запрыгал возле дупла, будто сунул руку в гнездо диких пчел и только из жадности не хочет бросать сладкие соты… И более того, рывком втянув шамана по пояс в трухлявую, пахнущую йодом утробу, дух Карла Маркса троекратно расцеловал в дупле дедушку, причем в последний раз в губы, да так страстно, что вывихнул ему челюсть…
Когда дух, оказавший дедушке такой неожиданно чувственный приём, наконец, отпустил его, Лунь-Пень мигом оказался по другую сторону минного поля, за табличкой «Attention, un torpilles![9]», а над полем курились желтоватые облака, вздыбленной взрывами, пыли…
В сморщенной его ладошке были зажаты аж две записки.
И причем, одна из них отменяла другую. Так и написано: «Забудь, есть дело поважнее!» Хотя первая записка, на взгляд шамана была продолжением предыдущей: «Текущие задачи вьетнамских рисоводов в свете реализации советско-американской программы «Союз-Аполлон»»
А вот вторую вдогонку послали, что ли?
И сообщалось в ней, о том, что русских товарищей интересует…
- Это она и есть? Пукающая пещера?.. - спросил предводитель чужаков, когда они поднялись в партизанское убежище «отряда имени деревни…», то есть, всего за полчаса вскарабкались по неприметной веревочной лестнице на скрученный лист гигантской бобовой лианы.
- О, нет, нет… - замахал рукой дедушка и добавил на ломанном русском, помогая себе жестами культяпки, - Вы уж простите великодушно, не самые, конечно, роскошные апартаменты для приема столь высоких гостей, но, как говорится, чем богаты, тем и... Зато здесь, в безопасности, вы сможете отдохнуть и, главное переодеться, а то в таком виде вас даже богомолы, на что уж насекомые, и те пугаются…
Заметив некоторую оторопь, взявшую советских разведчиков, дедушка торопливо добавил, - Надеюсь, я не слишком путаю грамматические каноны великого и могучего русского языка, который я выучил только за то, что им разговаривал Маркс?
Тот из чужаков, чей голос и, кажется даже, сложение, показались Лунь-Пню девическими, смешливо фыркнул в динамики шлема. Но…
- А що? Чи мало Карлів вивчило російську мову у Берлині? - возразил ему тот, который принес дедушке самоё надежное подтверждение советско-вьетнамской дружбы, - За две оккупации-то…
Первый, похожий на командира, посмотрел на обоих своих товарищей укоризненным взглядом оптики прицела и положил клешню манипулятора на плечо Лунь-Пеня.
Тот охнул…
- Это ничего, товарищ… – прогудел, словно в ведро, командир (теперь уже ясно, что командир) советских разведчиков, - Что товарищ Карл Маркс не говорил на языке товарища Ленина. Зато место, и впрямь, отличное, и языком вы владеете, как не всякий из нас… - с укором глянул он за спину.
Его товарищи, за спиной командира, одновременно ткнули друг в друга пальцами…
- Но нас в первую очередь интересует пукающая пещера… - повторил свой вопрос командир, - Времени у нас, по нашим сведениям, не так уж и много. Завтра «изделие» было замечено на борту авианосца «Миссури»…
Списав эту путаницу в падежах и временах на всё-таки недостаточное своё знание грамматических канонов «велико-могучего», дедушка торопливо закивал, - Сегодня же будем там, куда вам срочно надо вчера…
- Тогда привал… - удовлетворенно кивнул буйволовыми рогами шлема командир и, взяв себя обеими руками за гофрированную шею, отстегнул от нее патрубки каких-то шлангов. Послышалось шипение, как из проколотой автомобильной шины, щелчок… И, сняв рогатую голову с красной звездой и выпученными линзами глаз, пришелец обнажил свою…
Челюсть отвисла на древне-папирусном личике Лунь-Пеня…
На него смотрело очень уж юное, как для разведчика, лицо с карими, то ли хитро-прищуренными, то ли родственно-азиатскими, глазами из-под густой черной челки, ссыпавшейся на нос. Кроме челки, стрижка парнишки была вполне буддисткой, типа монашеской, ну, разве что с поправкой на подзатыльник настоятеля, мол: третий день в храм идешь с небритой макушкой!
Еще ниже отвисла челюсть старика, когда то же самое со своей головой проделал и второй разведчик, и, встряхнув короткими волосами цвета соломенной шляпы Лунь-Пеня, действительно, оказался юной разведчицей. И тоже очень уж юной.
Когда под третьим шлемом оказался рыжий веснушчатый подросток с ехидным выражением угнетенного национального меньшинства, Лунь-Пень уже не удивился, а только пробормотал,
- Я приготовил три комплекта ао-баба[10], чтобы переодеться. Если хотите принять душ, это внизу, под брюхом слона, левое ухо - холодная вода, правое - горячая, но без привычки не советую...
- Горячая э... вода, не из хобота?.. - отчего-то краснея, предположила юная разведчица.
- И с ног сбивает… - подтвердил Лунь-Пень.
- Расскажите, пожалуйста, об этой пещере, ну которая... – снова пошла красными пятнами девушка, имя которой Лунь-Пень, сколько ни тужился, не то, что произнести, запомнить не мог.
- О пукающей пещере? - покрутив на вертеле раскоряченную тушку игуаны, переспросил старик, - О, это очень древняя вьетнамская легенда...
- Як це... древняя? - поперхнулся рыжий мальчишка, забрызгав себя чем-то жирным из тюбика с надписью: «сало». Звали его почти созвучно, Тарас.
Недоумение Тараса разделил и командир.
- По нашим сведениям... - нахмурил густые брови Тимур, (так звали командира), - Американцы только на прошлой неделе оборудовали объект «Companion Che[11]»...
- На востоке всё древние легенды... – огладив седую бороду, пояснил Лунь-Пень, - Завезут в колониальную лавку керосин, и по деревне уже из уст в уста передают древнюю легенду о керосине, которого всем не хватит. А пещера, она, и в самом деле, очень старая. Я в ней ещё мальчишкой свой Т-54 ремонтировал. Там наша МТС была во время войны с французами. Но, что верно, то верно... - важно кивнул седой головой старик, - «Пукающей» она стала недавно.
- Когда?
- С тех пор, как начала пукать... - философски изрек Лунь-Пень.
- И как это, э… выглядит? - спросила девочка, деликатно кашлянув «э».
- Так и не расскажешь... - подумав, пришел к выводу шаман, - Это надо увидеть, а еще лучше услышать. Можно, конечно, и унюхать. Уже за версту до «Пху-Фу»...
- «Пху-Фу»? - переспросил командир Тимур.
- «Фу-у…» - поправил его Лунь-Пень, - Так теперь называется пещера. Пришлось её переименовать по понятной причине.
- А раньше? - уточнила девочка с непроизносимым именем, торопливо конспектируя их разговор в каком-то странном командирском планшете...
И, что ещё более странно, двумя пальцами как на печатной машинке, - Как называлась пещера раньше?
- Я же говорил уже... - пожал старик узкими плечиками в домотканой рубахе, - «МТС»[12].
- Знаю, знаю… - поспешила выказать разведчица компетенцию, - Это межколхозная тракторная станция, у нас такие создавались по решению XVI съезда, как технический форпост коллективизации…
- МТС… - вежливо перебил её седой Лунь-Пень, - Это межколхозная танковая станция, но тоже форпост коллективизации… - подумав, согласился он.
Глава, следующая за предыдущей.
