2020-09-24
135
И аще ускочить челядинъ от Руси, по не же приидуть въ страну царства нашего, и от святаго Мамы, и аще будеть и обрящеться, да поимуть и́, аще ли не обрящется, да на роту идут наши христеяне руси, а не христьянии — по закону своему, ти тогда взимають от нас цѣну свою, якоже уставлено есть преже, 2 паволоцѣ за челядинъ.
Если убежит челядин у русских, то пусть придут за ним в страну царства нашего, и если окажется у святого Мамонта, то пусть возьмут его; если же не найдется, то пусть клянутся наши русские христиане, а нехристиане по закону своему, и пусть тогда возьмут от нас цену свою, как установлено было прежде, — по 2 паволоки за челядина.
Аще ли кто от людий царства нашего, ли от города нашего, или от инѣхъ городъ ускочить челядинъ нашь къ вамъ и принесеть что, да взвратять е опять, и еже что принеслъ будеть цѣло все, да возмет от него золотника два имѣчнаго.
Если же кто из челядинов наших царских или города нашего, или иных городов убежит к вам и захватит с собой что-нибудь, то пусть опять вернут его; а если то, что он принес, будет все цело, то возьмут от него два золотника за поимку.
Аще ли покусится кто взяти от руси и от людий царства нашего, иже то створить, покажьненъ будеть вельми; аще ли и взялъ будеть, да заплатит сугубо. Аще ли створить то же грѣцинъ русину, да приимет ту же казнь, якоже приялъ есть онъ.
Если же кто покусится из русских взять что-либо у наших царских людей, то тот, кто сделает это, пусть будет сурово наказан; если уже возьмет, пусть заплатит вдвойне; и если сделает то же грек русскому, да получит тоже наказание, какое получил и тот.
Аще ли ключится украсти русину от грѣкъ что, или грѣчину от руси, достойно есть, да възвратит е не точью едино, но и цѣну его. Аще украденое обрящется продаемо, да вдасть цѣну его сугубу, и тъ покажненъ будеть по закону грѣцкому, и по уставу грѣцкому и по закону рускому.
Если же случится украсть что-нибудь русскому у греков или греку у русских, то следует возвратить не только украденное, но и цену украденного; если же окажется, что украденное уже продано, да вернет цену его вдвойне и будет наказан по закону греческому, и по уставу греческому и по закону русскому.
И елико християнъ от власти нашея пленена приведут русь ту, аще будеть уноша или дѣвица добра, да въдадять золотникъ 10 и поимуть ̀и. Аще ли есть средовѣчь, да вдасть золотникъ 8 и поиметь ̀и. Аще ли будеть старъ или дѣтичь, да вдастъ золотникъ 5.
Сколько бы пленников христиан наших подданных ни привели русские, то за юношу или девицу добрую пусть наши дают 10 золотников и берут их, если же среднего возраста, то пусть дадут им 8 золотников и возьмут его; если же будет старик или ребенок, то пусть дадут за него 5 золотников.
Аще ли обьрящются русь работающе у грѣкъ, аще суть полоняници, да искупають а русь по 10 золотникъ; аще ли купилъ и будет грѣчинъ, под крестомъ достоить ему, да възметь цѣну, елико же далъ будеть на нем.
Если окажутся русские в рабстве у греков, то, если они будут пленники, пусть выкупают их русские по 10 золотников; если же окажется, что они куплены греком, то следует ему поклясться на кресте и взять свою цену — сколько он дал за пленника.
О Корсуньсций сторонѣ.[130] Колко же есть городъ на той части, да не имуть власти князи рускыи, да воюеть на тѣхъ сторонахъ, а та страна не покоряется вам, и тогда, аще просит вой от насъ князь рускый, дамы ему, елико ему будет требѣ, и да воюет.
И о Корсунской стране. Да не имеет права князь русский воевать в тех странах, во всех городах той земли, и та страна да не покоряется вам, но когда попросит у нас воинов князь русский, дадим ему, сколько ему будет нужно, и пусть воюет.
И о томъ, аще обрящют русь кувару[131] грѣчьску, вывержену на нѣкоемъ любо мѣстѣ, да не приобидять ея. Аще ли от нея възметь кто что или человѣка поработить или убьеть, да будеть повиненъ закону рускому и грѣцкому.
И о том: если найдут русские корабль греческий, выкинутый где-нибудь на берег, да не причинят ему ущерба. Если же кто-нибудь возьмет из него что-либо, или обратит кого-нибудь из него в рабство или убьет, то будет подлежать суду по закону русскому и греческому.
И аще обрящють русь коръсуняны, рыбы ловяща въ устьи Днѣпра, да не творят имъ зла никакогоже.
Если же застанут русские корсунцев за ловлей рыбы в устье Днепра, да не причинят им никакого зла.
И да не имѣють русь власти зимовати въ устьи Днепра, Бѣлобережии, у святаго Елеуфѣрья,[132] но егда придеть осень, да идуть в домы своя в Русь.
И да не имеют права русские зимовать в устье Днепра, в Белобережье и у святого Елферья; но с наступлением осени пусть отправляются по домам в Русь.
А о сихъ, иже то приходять черьнии болгаре и воюють въ странѣ Корсуньстий, и велимъ князю рускому, да ихъ не пущаеть, и пакостять сторонѣ его.
И об этих: если придут черные болгары и станут воевать в Корсунской стране, то приказываем князю русскому, чтобы не пускал их, иначе причинят ущерб и его стране.
Или аще ключится проказа нѣкака от грѣкъ, сущихъ подъ властью царства нашего, да не имате власти казнити я, но повелѣньемь царства нашего, да приимет, якоже будеть створилъ.
Если же будет совершено злодеяние кем-нибудь из греков, — наших царских поданных, — да не имеете права наказывать их, но по нашему царскому повелению пусть получит тот наказание в меру своего проступка.
И аще убьеть крестьянинъ русина, да дѣржимъ будеть створивый убиство от ближнихъ убьенаго, да убьють ̀и. Аще ли ускочить створивы убой и убѣжить, и аще будеть имовит, да возмуть имѣнье его ближнии убьенаго; аще ли есть неимовитъ створивый убийство и ускочить, да ищють его, дондеже обрящется, да убьенъ будет.
Если убьет наш подданный русского, то да задержат убийцу родственники убитого, и да убьют его. Если же убежит убийца и скроется, а будет у него имущество, то пусть родственники убитого возьмут имущество это; если же убийца окажется неимущим и также скроется, то пусть ищут его пока не найдется. И да будет убит.
Или аще ударит мечемъ, или копьемъ, или кацемъ инымъ съсудом русинъ грѣчина, или грѣчинъ русина, да того дѣля грѣха заплатить серебра литръ 5 по закону рускому. Аще ли есть неимовит, да како можеть, въ толко же и проданъ будеть, яко да и порты, в нихъже ходить, и то с него сняти, а о прочи да на роту ходит по своей вѣрѣ, яко не имѣя ничтоже, ти тако пущенъ будеть.
Если же ударит мечом или копьем, или иным каким-либо оружием русский грека или грек русского, то за то беззаконие пусть заплатит виновный 5 литров серебра по закону русскому; если же окажется неимущим, то пусть продадут у него все, что только можно, так что даже и одежды, в которых он ходит, и те пусть с него снимут, а о недостающем пусть принесет клятву по своей вере, что не имеет ничего, и только тогда пусть будет отпущен.
Аще ли хотѣти начнеть наше царьство от вас вои на противящася намъ, да пишют к великому князю вашему, и пошлеть к намъ, елико хощемъ; и оттолѣ увѣдять иныя страны, каку любовь имѣют грѣци с русью.
Если же пожелаем мы, цари, у вас воинов против наших врагов, да напишем о том великому князю вашему, и вышлет он нам столько их, сколько пожелаем; и отсюда узнают в иных странах, какую любовь имеют между собой греки и русские.
Мы же свѣщание все положимъ на двою харатью, и едина харотья есть у царства нашего, на нейже есть крестъ и имена наша написана, а на другой сли ваши и гостье ваши. А отходяче со слом царства нашего да допроводять к великому князю Игореви рускому и к людемъ его, и ти, приимающе харотью, на роту идуть хранити истину, якоже мы свѣщахом и написахом на харотью сию, на нейже суть написана имена наша.
Мы же договор этот написали на двух хартиях, и одна хартия хранится у нас, цесарей, — на ней есть крест и имена наши написаны, а на другой — имена послов и купцов ваших. А когда послы наши царские выедут, — пусть проводят их к великому князю русскому Игорю и к его людям; и те, приняв хартию, поклянутся истинно соблюдать то, о чем мы договорились и о чем написали на хартии этой, на которой написаны имена наши.
Мы же, елико насъ крестилися есмы, кляхомся церковью святаго Ильи въ зборнѣй церкви и предлежащимъ честнымъ крестомъ, и харотьею сею, хранити же все, еже есть написано на ней, и не преступати от того ничтоже. А оже переступить се от страны нашея, или князь, или инъ кто, или кресщенъ или некрѣщенъ, да не имать от Бога помощи, и да будуть рабы в сий вѣкъ и в будущий, и да заколенъ будеть своимъ оружьемъ.
Мы же, те из нас, кто крещен, в соборной церкви клялись церковью святого Ильи, и предлежащим честным крестом, и хартией этой, соблюдать все, что в ней написано, и не нарушать из нее ничего; а если нарушит это кто-либо из нашей страны — князь ли, или иной кто, крещеный или некрещеный, да не получит он помощи от Бога, да будет он рабом и в этой жизни и в загробной и да будет заклан собственным оружием.
А некрѣщении русь да полагають щиты своя и мечи свои нагы, и обручи свои и прочая оружья, и да клѣнуться о всем, и яже суть написана на харотье сей, и хранити от Игоря и от всѣхъ бояръ и от всѣх людий и от страны Рускыя въ прочая лѣта и всегда.
А некрещеные русские кладут свои щиты и обнаженные мечи, обручи и иное оружие, чтобы поклясться, что все, написанное на хартии этой, будет соблюдаться Игорем и всеми боярами, и всеми людьми и Русской страной во все будущие годы и всегда.
Аще ли же кто от князь и от людий рускыхъ или крестьянъ, или некресщеный переступить все, еже написано на харотье сей, и будеть достоинъ своимъ оружьемь умрети, и да будет клятъ от Бога и от Перуна, и яко преступи свою клятъву.
Если же кто-нибудь из князей или из людей русских, христиан или нехристиан, нарушит то, что написано в хартии этой, — да будет достоин умереть от своего оружия, и да будет проклят от Бога и от Перуна за то, что нарушил свою клятву.
Да обаче будеть добрѣ Игорь великый князь да хранить любовь вьсю правую, да не раздрушится, дондеже солнце сияет и всь миръ стоить, въ нынѣшняя вѣкы и в будущая».
И пусть на благо Игорь, великий князь, сохранит любовь эту верную, да не нарушится она до тех пор, пока солнце сияет и весь мир стоит, в нынешние времена и во все будущие».
Послании же сли Игоремъ придоша къ Игореви съ слы грѣцкими и повѣдаша вся рѣчи цесаря Романа. Игорь же призва послы грѣцкыя, рече «Молвите, что вы казалъ цесарь?» И ркоша сли цесареви: «Се посла ны цесарь, радъ есть миру и хочеть миръ имѣти съ князем рускымъ и любовь. И твои сли водили суть цесаря нашего ротѣ, и насъ послаша ротѣ водить тебе и мужь твоихъ». И обѣщася Игорь сице створити. И наутрѣя призва Игорь сли, и приде на холъмы, кде стояше Перунъ, и покладоша оружья своя, и щиты и золото, и ходи Игорь ротѣ и мужи его, и елико поганыя руси, а хрестьяную русь водиша въ церковь святаго Ильи, яже есть надъ Ручьемъ, конѣць Пасыньцѣ бесѣды, и козарѣ: се бо бѣ сборная церкви, мнози бо бѣша варязи хрестьяни.[133] Игорь же, утвѣрдивъ миръ съ грѣкы, отпусти слы, одаривъ скорою, и челядью и воском, и отпусти я. Сли же придоша къ цесареви и повѣдаша вся рѣчи Игоревы и любовь, яже къ грѣком.
Послы, посланные Игорем, вернулись к нему с послами греческими и поведали ему все речи цесаря Романа. Игорь же призвал греческих послов и спросил их: «Скажите, что наказал вам цесарь?» И сказали царские послы: «Вот послал нас цесарь, обрадованный миром, и хочет он иметь мир и любовь с князем русским. Твои послы приводили к присяге наших цесарей, а нас послали привести к присяге тебя и твоих мужей». Обещал Игорь сделать так. На следующий день призвал Игорь послов и пришел на холм, где стоял Перун; и сложили оружие свое, и щиты, и золото и присягали Игорь и мужи его — сколько было язычников между русскими. А христиан русских водили в церковь святого Ильи, что стоит над Ручьем в конце Пасынчей беседы, и хазар, — это была соборная церковь, так как много было христиан среди варягов. Игорь же, утвердив мир с греками, отпустил их; послы же пришли к цесарю и поведали ему все речи Игоря и о любви его к грекам.
Игорь же нача княжити въ Киевѣ, и миръ имѣя къ всѣмъ странамъ. И приспѣ осень, и нача мыслити на деревляны, хотя примыслити болшюю дань.[134]
Игорь же начал княжить в Киеве, мир имея ко всем странам. И пришла осень, и стал он замышлять пойти к древлянам, желая взять с них большую дань.
В лѣто 6453. Ркоша дружина Игореви: «Отроци Свѣнделжи[135] изодѣлѣся суть оружьемь и порты, а мы нази. И поиди, княже, с нами в дань, да и ты добудешь и мы». И послуша ихъ Игорь, иде в Дерева в дань, и примысляше къ пѣрвой дани, и насиляше имъ и мужи его. И возмя дань и поиде въ свой городъ. Идущю же ему въспять, размысли, рече дружинѣ своей: «Идете вы с данью домови, а язъ възвращюся и похожю еще». И пусти дружину свою домови, с маломъ же дружины възвратися, желая болшая имѣнья. Слышавше же древляне, яко опять идеть, съдумавше древляне съ княземъ своимъ Маломъ и ркоша: «Аще ся въвадить волкъ въ овцѣ, то относить по единой все стадо, аще не убьють его; тако и сий, аще не убьем его, то вси ны погубить», И послаша к нему, глаголюще: «Почто идеши опять? Поималъ еси вьсю дань». И не послуша ихъ Игорь, и шедше из города Искоростѣня[136] противу древляне и убиша Игоря[137] и дружину его, бѣ бо ихъ мало. И погребенъ бысть Игорь, и есть могила его у Искоростиня города в Деревѣхъ и до сего дни.
В год 6453 (945). Сказала дружина Игорю: «Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам». И послушал их Игорь — пошел к древлянам за данью и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его. Взяв дань, пошел он в свой город. Когда же шел он назад, — поразмыслив, сказал своей дружине: «Идите вы с данью домой, а я возвращусь и похожу еще». И отпустил дружину свою домой, а сам с малой частью дружины вернулся, желая большего богатства. Древляне же, услышав, что идет снова, держали совет с князем своим Малом и сказали: «Если повадится волк к овцам, то выносит все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит». И послали к нему, говоря: «Зачем идешь опять? Забрал уже всю дань». И не послушал их Игорь; и древляне, выйдя навстречу ему из города Искоростеня, убили Игоря и дружинников его, так как было их мало. И погребен был Игорь, и есть могила его у города Искоростеня в Деревской земле и до сего времени.
Ольга же бяше в Киевѣ съ сыномъ своимъ дѣтьском Святославомъ, и кормилець бѣ его Асмудъ, и воевода бѣ Свинделдъ, — то же отець Мьстишинъ. Ркоша же деревлянѣ: «Се князя рускаго убихомъ, поимемъ жену его Олгу за князь свой Малъ и Святослава, и створимъ ему, якоже хощемъ». И послаша деревляне лучьшии мужи свои, числомъ 20, в лодьи къ Ользѣ. И присташа подъ Боричевом въ лодьи. Бѣ бо тогда вода текущи возлѣ горы Киевьскыя, и на Подолѣ не сѣдяхуть людье, но на горѣ. Городъ же бяше Киевъ, идеже есть нынѣ дворъ Гордятинъ и Никифоровъ, а дворъ кьняжь бяше в городѣ, идеже есть нынѣ дворъ Воротиславль и Чюдинь, а перевѣсище бѣ внѣ города. Дворъ теремный и другый — идеже есть дворъ демесниковъ[138] за святою Богородицею, надъ горою. Бѣ бо ту теремъ каменъ. И повѣдаша Олзѣ, яко деревляни придоша, и възва Ольга к собѣ и рече имъ: «Добрѣ, гостье, приидоша?» И ркоша древляне: «Придохомъ, княгини». И рече имъ Ольга: «Да глаголите, что ради приидосте сѣмо?» И ркоша деревляни: «Посла ны Деревьская земля, ркущи сице: мужа твоего убихомъ, бяшеть бо мужь твой яко волкъ, въсхыщая и грабя, а наши князи добри суть, иже роспасли суть Деревьскую землю, да иди за нашь князь за Малъ» — бѣ бо ему имя Малъ, князю деревьскому. Рече же имъ Олга: «Люба ми есть рѣчь ваша, уже мнѣ своего мужа не крѣсити, но хощю вы почтити наутьрѣя пред людми своими, а нынѣ идете в лодью свою и лязьте в лодьи величающеся. Азъ утро пошлю по вы, вы же речете: “Не ѣдемъ ни на конехъ, ни пѣши идемъ, но понесете ны в лодьи”, и възьнесуть вы в лодьи». И отпусти я в лодью. Ольга же повелѣ ископати яму велику и глубоку на дворѣ теремьскомъ внѣ города. И заутра Ольга, сѣдящи в теремѣ, посла по гости, и приидоша к нимъ, глаголюще: «Зоветь вы Ольга на честь велику». Они же ркоша: «Не ѣдемъ ни на конехъ, ни на возѣх, ни пешь идемъ, но понесите ны в лодьи». Ркоша же киянѣ: «Намъ неволя: князь нашь убитъ, а княгини наша хощеть за вашь князь», и понесоша я в лодьи. Они же сѣдяху в перегбех въ великихъ сустогахъ[139] гордящеся. И принесоша я на дворъ къ Ользѣ, и, несъше я, и вринуша въ яму и съ лодьею. И приникши Олга и рече имъ: «Добьра ли вы честь?» Они же ркоша: «Пуще ны Игоревы смѣрти». И повелѣ засыпати я живы, и посыпаша я.
Ольга же была в Киеве с сыном своим, ребенком Святославом, и кормилец его был Асмуд, и воевода был Свенельд, тот был отец Мстиши. Сказали же древляне: «Вот убили мы князя русского; возьмем жену его Ольгу за князя нашего Мала и Святослава возьмем и сделаем ему, что захотим». И послали древляне лучших мужей своих, числом двадцать, в ладье к Ольге, и пристали в ладье под Боричевым. Ведь вода тогда текла возле Киевской горы, а на Подоле не жили люди, но на горе. Город же Киев был там, где ныне двор Гордяты и Никифора, а княжеский двор был в городе, где ныне двор Воротислава и Чудина, а место для ловли птиц было вне города. Двор теремной и другой двор были, где стоит сейчас двор деместика, позади церкви святой Богородицы, над горою. Был там каменный терем. И поведали Ольге, что пришли древляне, и призвала их Ольга к себе и спросила их: «Хорошо ли, гости, дошли?» И ответили древляне: «Пришли, княгиня». И сказала им Ольга: «Так говорите же, зачем пришли сюда?» Ответили древляне: «Послала нас Деревская земля с такими словами: “Мужа твоего мы убили, так как муж твой, как волк, расхищал и грабил, а наши князья хорошие, потому что берегут Деревскую землю, — пойди замуж за нашего князя за Мала”». Было ведь имя ему Мал, князю древлянскому. Сказала же им Ольга: «Любезна мне речь ваша, — мужа моего мне уже не воскресить; ныне же идите к своей ладье и ложитесь в ладью, с гордостью. Утром я пошлю за вами, вы же скажите: “Не едем на конях, ни пешком не пойдем, но понесите нас в ладье” — и вознесут вас в ладье», и отпустила их к ладье. Ольга же приказала выкопать яму великую и глубокую на теремном дворе, вне града. На следующее утро, сидя в тереме, послала Ольга за гостями, и пришли к ним и сказали: «Зовет вас Ольга для чести великой». Они же ответили: «Не едем ни на конях, ни на возах, ни пешком не идем, но понесите нас в ладье». И ответили киевляне: «Нам неволя; князь наш убит, а княгиня наша хочет за вашего князя», — и понесли их в ладье. Они же сидели, избоченившись и в великих нагрудных бляхах. И принесли их на двор к Ольге и как несли, так и сбросили их вместе с ладьей в яму. И, склонившись к яме, спросила их Ольга: «Хороша ли вам честь?» Они же ответили: «Горше нам Игоревой смерти». И повелела засыпать их живыми; и засыпали их.
И пославши Олга къ деревляном, рече: «Да аще мя право просите, то пришлите къ мнѣ мужи нарочиты, да въ велице чести поиду за вашь князь, еда не пустять мене людье киевьсции». Се слышавше, древляне изъбраша лучьшая мужи, иже дѣржать Деревьскую землю, и послаша по ню. Деревляномъ же пришедъшим, повелѣ Олга мовницю створити, ркущи сице: «Измывшеся, придета къ мнѣ». Они же пережьгоша мовницю, и влѣзоша древляне и начаша мытися, и запроша мовницю о них, и повелѣ зажечи я от двѣрий, и ту изгорѣша вси.
И послала Ольга к древлянам и сказала им: «Если вправду меня просите, то пришлите лучших мужей, чтобы с великой честью пойти за вашего князя, иначе не пустят меня киевские люди». Услышав об этом, древляне избрали лучших мужей, управлявших Деревскою землею, и прислали за ней. Когда же древляне пришли, Ольга приказала приготовить баню, и вошли в нее древляне и стали мыться; и заперли за ними баню, и повелела Ольга зажечь ее от дверей, и тут сгорели все.
И посла къ деревляном, ркущи сице: «Се уже иду к вамъ, да пристройте меды мьногы у города, идеже убисте мужа моего, да поплачюся надъ гробомъ его, и створю трызну мужю моему». Они же, слышавше, свезоша меды многы зѣло. Олга же, поемши мало дружинѣ и легъко идущи, приде къ гробу его и плакася по мужи своемъ. И повелѣ людем съсути могилу велику, и, яко съспоша, повелѣ трызну творити. Посем сѣдоша деревлянѣ пити, и повелѣ Олга отроком своимъ служити передъ ними. И ркоша деревляне къ Олзѣ: «Кдѣ суть друзѣ наши, ихъже послахомъ по тя?» Она же рече: «Идуть по мнѣ съ дружиною мужа моего». И яко упишася деревляне, повелѣ отрокомъ своим пити на ня, а сама отиде прочь и потомъ повелѣ отроком сѣчи я, и исъсѣкоша ихъ 5000. А Ольга възвратися къ Киеву и пристрои воя на прокъ ихъ.[140]
И послала к древлянам со словами: «Вот уже иду к вам, приготовьте меды многие в городе, где убили мужа моего, да поплачусь на могиле его и сотворю тризну по своем муже». Они же, услышав об этом, свезли множество меда. Ольга же, взяв с собою небольшую дружину, отправилась налегке, пришла к могиле своего мужа и оплакала его. И повелела людям насыпать высокий холм могильный и, когда насыпали, приказала совершать тризну. После того сели древляне пить, и приказала Ольга отрокам своим прислуживать им. И сказали древляне Ольге: «Где другие мужи наши, которых послали за тобой?» Она же ответила: «Идут за мною с дружиною мужа моего». И когда опьянели древляне, велела отрокам своим пить в их честь, а сама отошла недалеко, а потом приказала отрокам рубить древлян, и иссекли их пять тысяч. И Ольга вернулась в Киев и собрала войско на оставшихся.
Начало княженья Святославьля.
Начало княжения Святослава.
В лѣто 6454. Ольга съ сыномъ Святославомъ събра вои многы и храбры, и иде на Деревьскую землю. И изыдоша древляне противу. И снемъшемася обѣма полкома на скупь, суну копьемъ Святославъ на деревляны, и копье летѣвъ сквози уши коневи и удари в ногы коневи, бѣ бо велми дѣтескъ.[141] И рече Свенгелдъ и Асмудъ: «Князь уже почалъ, потягнемъ, дружино, по князи». И побѣдиша деревьляны.[142] Деревлянѣ же побѣгоша и затворишася в городѣхъ своихъ. Ольга же устрѣмися съ сыномъ своимъ на Искоростѣнь городъ, яко тѣ бяху убилѣ мужа ея, и ста около города съ сыномъ своимъ, а деревляне затворишася в городѣ, и боряху крѣпько из города, вѣдаху бо, яко сами убилѣ князя и на что ся предати. И стоя Ольга лѣто цѣло, и не можаше взяти города, и умысли сице: посла къ городу, ркущи: «Чего хощете досѣдѣти? А вси ваши городи передашася мнѣ, и ялися по дань, и дѣлають нивы своя и землю свою, а вы хощете голодомъ измерети, не имучися по дань». Деревляни же рькоша: «Ради быхомъ ся яли по дань, но хощеши мьшати мужа своего». Рече же имъ Ольга, яко «Азъ уже мьстила есмь мужа своего, когда придоша къ Киеву, и второе, и третьее, еже когда творяхут трызъну мужю моему. А уже не хощю отмщения творити, но хощю дань имати помалу и, смирившися с вами, поиду опять». Ркоша же древляне: «Что хощеши у нас? Ради даемъ и медом и скорою». Она же рече имъ: «Нынѣ у вас нѣту меду, ни скоры, но мала у васъ прошю: дайте ми от двора по три голуби и по три воробьи. Азъ бо не хощю тяжькы дани възложити на васъ, якоже мужь мой, но сего у вас прошю мала: изнемогли бо ся есте въ осадѣ, да вдайте ми се малое». Деревляне же ради быша, събраша же от двора по три голуби и по три воробьи, и послаша къ Ользѣ с поклоном. Ольга же рече имъ: «Се уже ся есте покорилѣ мнѣ и моему дѣтяти, а идете в городъ, а язъ заутра отступлю от города и поиду в городъ свой». Деревьляне же ради быша, вънидоша в город и повѣдаша людемъ, и обрадовашася людье в городе. Ольга же раздая воемъ комуждо по голуби, а дьругимъ по воробьеви, и повелѣ къемуждо голубеви и воробьеви привязати чѣрь и, обѣрътываючи въ платкы малы, нитькою повѣрьзаючи къ всѣмъ голубемъ и воробьемъ. И повелѣ Ольга, яко смѣрчеся, пустити голуби и воробии воемъ своимъ. Голуби же и воробьеве полетѣша въ гнѣзда своя, ови в голубникы своя, воробьеве же подъ острѣхы, и тако загарахуться голубници, и от нихъ клѣти и одрины. И не бѣ двора, идеже не горяше, и не бѣ льзѣ гасити, вси бо дворѣ възгорѣшася. И побѣгоша людье из города, и повелѣ Олга воемъ своимъ имати я. И яко взя городъ и пожьже и́, старѣйшины же города изънима и прочая люди овѣхъ изби, а другия работѣ преда мужем своимъ, а прокъ остави ихъ платити дань.
В год 6454 (946). Ольга с сыном Святославом собрала много храбрых воинов и пошла на Деревскую землю. И вышли древляне против нее. И когда сошлись оба войска для схватки, Святослав метнул копье в древлян, и копье пролетело между ушей коня и ударило коня по ногам, ибо был Святослав еще совсем мал. И сказали Свенельд и Асмуд: «Князь уже начал; последуем, дружина, за князем». И победили древлян. Древляне же побежали и затворились в своих городах. Ольга же устремилась с сыном своим к городу Искоростеню, так как те убили ее мужа, и стала с сыном своим около города, а древляне затворились в городе и стойко сопротивлялись, ибо знали, что сами убили князя и что их ожидает. И стояла Ольга все лето и не могла взять города, и замыслила так: послала она к городу со словами: «До чего хотите досидеться? Ведь все ваши города уже сдались мне и согласились на дань и уже возделывают свои нивы и земли; а вы, отказываясь от дани, собираетесь умереть с голода». Древляне же ответили: «Мы бы рады платить дань, но ведь ты хочешь мстить за мужа своего». Сказала же им Ольга, что-де «Я уже мстила за обиду своего мужа, когда приходили вы к Киеву, и во второй раз, а в третий — когда устроили тризну по моем муже. Больше уже не хочу мстить, — хочу только взять с вас небольшую дань и, заключив с вами мир, уйду прочь». Древляне же спросили: «Что хочешь от нас? Мы рады дать тебе мед и меха». Она же сказала: «Нет у вас теперь ни меду, ни мехов, поэтому прошу у вас немного: дайте мне от каждого двора по три голубя да по три воробья. Я ведь не хочу возложить на вас тяжкой дани, как муж мой, поэтому-то и прошу у вас мало. Вы же изнемогли в осаде, так дайте же мне эту малость». Древляне же, обрадовавшись, собрали с каждого двора по три голубя и по три воробья и послали к Ольге с поклоном. Ольга же сказала им: «Вот вы и покорились уже мне и моему дитяти, — идите в город, а я завтра отступлю от него и пойду в свой город». Древляне же с радостью вошли в город и поведали обо всем людям, и обрадовались люди в городе. Ольга же, раздав воинам — кому по голубю, кому по воробью, приказала привязывать каждому голубю и воробью трут, завертывая его в небольшие платочки и прикрепляя ниткой к каждому голубю и воробью. И, когда стало смеркаться, приказала Ольга своим воинам пустить голубей и воробьев. Голуби же и воробьи полетели в свои гнезда: голуби в голубятни свои, а воробьи под стрехи, и так загорелись голубятни, а от них клети и сеновалы. И не было двора, где бы не горело, и нельзя было гасить, так как сразу загорелись все дворы. И побежали люди из города, и приказала Ольга воинам своим хватать их. А как взяла город и сожгла его, городских же старейшин забрала в плен, а прочих людей убила, а иных отдала в рабство мужам своим, а остальных оставила платить дань.
И възложи на ня дань тяжьку, и двѣ части идета Киеву, а третьяя — Вышегороду къ Ользѣ; бѣ бо Вышегородъ[143] Ольжинъ город. И иде Олга по Деревьской земли съ сыномъ своимъ и дружиною своею, уставляющи уставы и урокы, и суть становища ея и ловища ея. И приде в городъ свой Киевъ съ сыномъ своимъ Святославом и, пребывши лѣто едино, в лѣто 6455 иде Олга Новугороду. И устави по Мьстѣ погосты и дань, и по Лузѣ погосты[144] и дань, и оброкы; и ловища ея суть по всей земли, и знамения и мѣста и погосты. И сани ея стоять въ Плесъковѣ и до сего дни, и по Днѣпру перевѣсища и по Деснѣ, и есть село ея Ольжичи и до сего дни. Изрядивши, възвратися къ сыну своему в Киевъ и пребываше с ним въ любви.
И возложила на них тяжкую дань: две части дани шли в Киев, а третья в Вышгород Ольге, ибо был Вышгород городом Ольгиным. И пошла Ольга с сыном своим и с дружиною своею по Древлянской земле, устанавливая дани и налоги; и сохранились места ее стоянок и места для охоты. И пришла в город свой Киев с сыном своим Святославом и, пробыв здесь год, в год 6465 (947) отправилась Ольга к Новгороду. И основала по Мете погосты и установила дани, и по Луге — погосты и дани и оброки установила, и места охот ее сохранились по всей земле, и есть свидетельства о ней, и места ее и погосты. И сани ее стоят в Пскове и поныне, и по Днепру есть ее места для ловли птиц и по Десне, и сохранилось село ее Ольжичи до сих пор. И так, установив все, возвратилась к сыну своему в Киев и там пребывала с ним в любви.
