2020-09-24
97
Проходя мимо корзинки для пожертвований, она швырнула в нее массивное платиновое кольцо с двадцатью бриллиантами и пробормотала: «Обдиралово».
Белый лимузин за сорок минут доставил ее на Дворцовую площадь и водитель довел до дома, держа над ней огромный черный зонт.
Второй день шел холодный дождь, небо не прояснялось даже днем.
Дверь открыл Даймонд. За те дни, которые находился дома, он немного оправился, болезненная худоба исчезла, взгляд синих глаз прояснился. Но в остальном до выздоровления было далеко.
- Как ты? - раздраженная его рассеянным взглядом, блуждающим по ее туфлям, поинтересовалась Анжелика.
Бесцельное путешествие взгляда синих глаз завершилось на противоположной стене, юноша пробормотал:
- Я в порядке. Спасибо, что спросили.
Девушка медленно выпустила воздух.
Он всегда был застенчивым, еще когда она встретила его в английской деревеньке неподалеку от Портсмута. Но сейчас это уже больше походило на амнезию или слабоумие.
Анжелика не понимала, как за каких-то несколько месяцев он умудрился абсолютно к ней остыть. И это после двухсотлетнего обожания и поклонения!
Она скинула туфли и прошла в гостиную, а когда обнаружила, что Даймонд даже не подумал последовать за ней, крикнула:
- Иди сюда, черт возьми!
Он мгновенно оказался рядом, и в его глазах светилось одно-единственное желание, и этим желанием было лишь выполнить ее приказ.
Анжелика приблизилась к нему и взяла лицо в ладони.
- Как же ты изменился! Обижаешься на меня, что угодил в тюрьму? Скажи мне, что с тобой?
Даймонд был как будто удивлен.
- Если я чем-то, делом ли, словом заставил вас думать, что обижен, прошу меня простить.
Девушка выпустила его лицо. Ей хотелось кричать от злости.
- Даймонд, - резко произнесла она, - ты помнишь, помнишь, что мы знакомы всю жизнь?
- Конечно, - кивнул юноша, - я служу вам уже двести лет и горд этим.
- Служишь? - убито повторила она. И в памяти всплыли моменты их близости в Париже. Как лежали рядом в постели, глядя на ангелов, нарисованных на потолке, и как однажды он сказал: «Наверно, рай существует». Она тогда точно знала, после занятий любовью с ней, он был счастлив. И всякий раз, когда уделяла ему внимание, глаза его по-детски сияли радостью.
«Что же произошло?» - бесконечно спрашивала себя девушка. Но ответить на ее вопрос было некому. Даймонд молчал или выдавал глупые стандартные фразы, произносимые всеми слугами, а она сама ни за что не хотела рыться в грязи своих ошибок и промахов. Слишком утомительно, слишком страшно и опасно.
- Ты меня больше не любишь? - обвиняющим тоном спросила Анжелика.
После невыносимо долгой паузы он проронил:
- Люблю.
Лицо его при этом ничего не выражало, и с тем же успехом он мог бы сказать «Нет».
Девушка порывисто обняла его и впилась губами в рот. Даймонд напряженно застыл, да так и стоял, не шевелясь, пока она настойчиво и безответно его целовала.
Поняв, что он не ответит, руки так и будут висеть вдоль тела, а губы останутся тверды, она оттолкнула его. Большего унижения ей не приходилось испытывать, если, конечно, не считать того, что учинил над ней Наркисс, обращая в вампира, и краха отношений с Лайонелом из-за невзрачной куклы.
Могла ли девушка подумать, когда много-много лет назад спряталась в сарае возле леса от охотников на вампиров, что мальчишка с синими глазами и охапкой сена в руках станет однажды тем, кто причинит ей боль, сравнимую с ударом солнечного света. Какой-то деревенский глупец, слабый вампир - не ровня ей!
- Простите, - пробормотал Даймонд, отступая.
Анжелика несколько секунд молча смотрела на него, затем, собрав всю свою волю, как ни в чем не бывало улыбнулась.
- Мне скучно, - пояснила она и с гордо поднятой головой вышла из комнаты.
Дверь, вопреки желанию ее выломать, Анжелика притворила за собой тихо-тихо.
* * *
Вода в Фонтанке блестела на солнце и под резкими порывами ветра собиралась заостренными складками, а потом резко опадала, становясь зеркально-гладкой. По широкой реке то и дело проплывали экскурсионные паромы.
Лайонел стоял на Аничковом мосту, опершись локтями о чугунные зеленые перила с чередующимися парными изображениями русалок и морских коньков. Взгляд его полупрозрачных голубых глаз был устремлен вдаль.
Молодой человек в тонком черном пальто не видел проходящих мимо людей, не слышал шума дневного города, мысли его застряли далеко отсюда - где-то у берегов Антарктиды.
Он чувствовал боль, солнечные лучи резали незащищенные очками глаза точно лезвие бритвы. Бледное красивое лицо, шею, руки, все тело жгли тысячи пылающих костров. И ему нравилась, бесконечно нравилась эта пытка. Он не мог ни о чем толком думать, мысли благословенно кружились вокруг одного - боли. После нахождения на улице больше пяти часов она невероятно усилилась. И огненный образ обнаженной девушки на фоне белой льдины перед глазами померк. Сперва он стал тускнеть, а потом его поглотила тьма.
В тот миг, когда боль показалась невыносимой, всякие мысли, даже о боли, исчезли вослед за тьмой и сделалось спокойно и необычайно тихо. Но долго наслаждаться ему не пришлось, позади раздалось: «Притворяешься курицей гриль?»
Лайонел резко обернулся, и на секунду его лицо исказилось от боли.
- Как ты меня нашел? - удивился молодой человек.
«Следил», - ответил огромный черный волк.
Мысли вернулись в голову, как осы в свой улей и, казалось, все те, что о Кате, зажужжали одновременно.
- Ты что-то хотел? - резче чем собирался, спросил Лайонел, прикасаясь пальцами к переносице, чтобы хоть как-то заглушать шум в голове.
«Хотел посмотреть еще раз в твою наглую физиономию и убедиться, что на ней нет ни тени раскаяния», - пояснил оборотень.
Молодой человек хмыкнул, спустился с моста по ступенькам, перешел узкую дорогу и неспешно направился в сторону Адмиралтейства.
Оборотень последовал за ним.
Некоторое время они шли молча, потом Йоро поинтересовался: «Почему же ты не уехал в Лондон?»
- Были кое-какие дела, - туманно объяснил Лайонел и вновь задал вопрос: - Зачем ты меня разыскал? - И после паузы, напряженно уточнил: - С ней все в порядке?
- В порядке? - переспросил волк. - Шутишь, да?
Молодой человек раздраженно сжал губы, а его спутник нехотя ответил:
- Не хочет никого видеть, ни с кем не разговаривает, сидит дни наполет в своей комнате и смотрит в стену. Ты доволен?
Лайонел чертыхнулся и раздраженно уставился на оборотня.
- А мой брат чем занимается? Он уделяет ей внимание?
- С таким же успехом и фонарному столбу можно уделять внимание! Полагаю, даже фонарный столб быстрее ответил бы на чувства Вильяма.
- А от меня ты что хочешь? - разлился молодой человек. - Или ты все никак не поймешь, что тут я абсолютно бессилен!
- Бессильны только трусы! - спокойно сказал Йоро.
Лайонел посмотрел на него как на сумасшедшего и нахмурился.
- Ты предлагаешь мне… - Он осекся и огляделся по сторонам. - Ты хоть представляешь, как важен их союз для всех вампиров мира?
- А кто-нибудь вообще спросил у вампиров, хотят ли они этого самого Искупления? Что скажут они, узнай вдруг, что их вечность может закончиться со дня на день?
- Неважно, кто чего хочет, - отчеканил Лайонел. - Все покорятся воли Создателя и старейшин.
- Но тебе не нравится покоряться! - отметил Йоро.
- А ты решил поиграть в дьявола-искусителя?
- А ты в мученика? - парировал оборотень.
Они двигались в длинном потоке Невского проспекта, и люди обходили их стороной и оборачивались вслед, провожая глазами. Странную картину являла собой эта парочка - высокий златовласый молодой человек в черном и огромный волк, без ошейника и намордника.
- Я не понимаю цели нашей беседы, - наконец заключил Лайонел.
- Нет никакой цели, не воображай! Цели - они не для тех, кто бежит с корабля вслед за крысами. Где цели, там сражения и либо победа, либо поражение. А крысы не сражаются, они бегут-бегут, не живут, а выживают. Так что, мы просто болтаем, как старые приятели, бесцельно!
- Господи, если бы в тот день, когда поймал тебя в Сенегале, я знал, что ты собираешься заменить мне обоих родителей и проповедника одновременно, то бежал бы от тебя с Африки до Петербурга не останавливаясь. - Белоснежные зубы сверкнули в улыбке. - С крысой меня еще никто не сравнивал, благодарю. Долго готовил речь? Или у тебя врожденный дар оратора-импровизатора?
Оборотень посмотрел на него пронизывающим взглядом теплых карих глаз.
- Глядя вслед уходящей любви, труднее всего в отчаянии не поселить в своем сердце ненависть.
- И как я об этом не подумал, - продолжал глумиться Лайонел.
Тем временем они добрались до Зеленого моста через Мойку и пошли по набережной канала. Когда же миновали Дворцовую площадь, залитую солнцем и пестреющую туристами, Лайонел тяжело вздохнул и неожиданно спросил:
- Ты собрал картину-пазл, которую я оставил?
- Мы с Кирой собрали, но Катя… - Он запнулся. - Она сожгла ее по возращении домой.
Молодой человек коротко кивнул.
- Что на ней было изображено?
- Разве ты не знаешь? - изумился оборотень.
- Конечно, нет! Купил ее у слепой Даримы - она немая художница-предсказательница. - Лайонел криво усмехнулся. - Я ходил к ней перед Тартарусом, у нее очень сильный дар предвидения.
- О чем ты ее спросил?
- Попросил показать мне силу моей любви.
Йоро оскалился.
- Ну что ж, предсказательница показала. Твоя любовь нарисована в объятиях Вильяма. И судя по выражению лиц, оба счастливы! - Оборотень остановился. Справа от них была Исаакиевская площадь с конным памятником Николаю I и собором, слева Синий мост.
Лайонелу тоже пришлось остановиться. Он догадывался, что их прогулка подошла к концу, но даже не мог себе признаться, какое удовольствие для него было увидеть Йоро. Несмотря на все его слова, молодой человек знал - он не безразличен этому оборотню, и тот искреннее хочет помочь. Вот только помочь ему сейчас не мог никто, пожалуй, даже сам Господь Бог.
- Надеюсь, ты найдешь в конце концов счастье и уже не отпустишь его по-глупому, - с горечью произнес волк.
Лайонел пожал плечами.
- Для меня счастье представляется отныне в виде небесного моста, который опустится для нас в День Искупления. Знаешь, более чем за четыреста лет я чертовски устал.
Йоро ничего не возразил, попрощался и побежал в обратную сторону.
А Лайонел продолжил свой путь вдоль Мойки. Зимой по этой самой дороге он скакал на лошади вместе с Катей. Близость ее теплого тела волновала его, сладкий запах крови дразнил, но вся она - от макушки до пят, вызывала в нем раздражение и злость. Уже тогда - запретная для него девушка, возлюбленная брата, она каким-то невообразимым образом заставила его думать о себе, яростно желать себя.
Он вспомнил несколько ничтожных дней, проведенных вместе с ней. Вспомнил, как обремененный новостью о послании из Тартаруса избегал девушку, даже когда она обивала порог его кабинета, ходила по пятам, заглядывая в глаза, просила побыть с ней. Тогда он еще верил: вечность для них, и они еще успеют надоесть друг другу. А теперь бесконечно жалел, что хотя бы не попытался пресытиться этой невообразимой девчонкой. Сейчас бы он смог проще переключиться на что-то другое, может, и забыть…
Лайонел перешел дорогу и, оказавшись на другой стороне Поцелуева моста, медленно обернулся. Взгляд его ледяных глаз скользнул по перилам туда, обратно и, не обнаружив замка в виде блестящего сердца, - застыл.
От мысли, вдруг пришедшей в голову, молодой человек резко отвернулся и быстро зашагал вдоль каменных парапетов, точно за ним гнались.
В каком- то смысле так и было. Он убегал от самого себя -от эгоиста, который привык получать все по первому же требованию. И для того не существовало сейчас ничего более желанного, чем девушка с огненными волосами - та единственная в этом мире, которая была недоступна ему.
Запрет - это то, перед чем он никогда не мог устоять. Гонимый страхом поддаться искушению, Лайонел покинул город и вернулся в Мраморный дворец, конфискованный у Павла Холодного, ныне пребывающего в тюрьме по обвинению в заговоре.
В огромном белом саду среди множества прекрасных скульптур на скамейке сидела Сарах, расчесывая длинные черные волосы.
Девушка, одетая в легкий прозрачный наряд из воздушной розовой органзы, поднялась навстречу.
Лайонел поприветствовал ее и уже собирался пройти мимо, когда она ухватила его за руку и умоляюще заглянула в глаза.
- Что еще? - снизошел он.
- Приходили посланцы моего отца, - промолвила красавица, печально опустив желтые глаза.
Иной раз ее застенчивость и покорность - полный антипод Катиной строптивости и упрямству, раздражали его так, что хотелось схватить дочку Создателя за волосы и тряхнуть как следует. Он терпеть не мог, когда кто-то едва мямлил.
- Дальше, - не вытерпев, поторопил он.
- Батюшка требует, чтобы вы покинули Петербург, - прошептала Сарах, сжавшись под его взглядом, как будто ждала удара за свою весть.
- Значит, стервятники Цимаон Ницхи шныряют по моему городу! - процедил сквозь зубы Лайонел. И увидев, как девчонка испуганно заморгала, только тут вспомнил, что Петербург больше не его город. Напоминание об этом разозлило его пуще прежнего.
- Передай своему отцу: я буду делать, что посчитаю нужным! - рявкнул он и указал на выход из сада. - Передай слово в слово!
Сарах обессиленно опустилась на скамейку и обхватила себя руками. Так она посидела пару секунд, потом осмелилась поднять на него влажные глаза и впервые с их знакомства очень твердо произнесла:
- Я никогда не передам этих слов. Можете поколотить меня, но…
Лайонел неприлично фыркнул.
- Как-нибудь, непременно!
Послышалось хлопанье крыльев, и на плечи ему опустились летучие мыши - Нев тихонько, едва ощутимо, а Орми плюхнулась со всего маха да еще вцепилась когтями. За это Лайонел спихнул с плеча свою любимицу, сердито отчитав:
- Твое поведение разочаровывает меня.
Мышь грозно сверкнула углями глаз и унеслась прочь.
Нев нерешительно перевалилась с одной лапы на другую, но от комментариев удержалась.
Молодой человек покосился на всхлипывающую Сарах и, сердито бормоча: «Какого черта я должен нянчиться с этим бестолковым ребенком», двинулся к воротам дворца. Ему хотелось побыть одному и подумать… Весь день он боролся с опасными мыслями, а сейчас решил призвать их назад, чтобы принять решение. Он врал себе и окружающим о цели своей задержки в Петербурге, и пришло время с этим что-то делать.
Летучая мышь тихо ехала у него на плече, а когда он проходил через ворота, внезапно на второе плечо приземлилась Орми. На этот раз Лайонел практически не почувствовал, как она это сделала, и очень довольный проронил:
- Так-то лучше.
Он обернулся и встретился взглядом с плетущейся позади него Сарах. Она походила на маленького запуганного зверька, но с ценным мехом, поскольку жалкой она при этом совсем не выглядела.
- Сарах, - обратился молодой человек, задумчиво разглядывая ее, - а что ты думаешь о Дне Искупления? Жаждешь ты его, как жаждет твой отец?
Девушка вздрогнула и быстро пролепетала:
- Я хочу того же, что и мой батюшка.
- И почему же? - еще больше заинтересовался он. - Сколько тебе? Тринадцать, кажется! Ты устала от жизни? Тебя тяготит подобное, - он окинул рукой мраморный сад, - существование?
Она молча взирала на него, видимо, не зная, на какой из вопросов следует сперва ответить. Наконец выдавила из себя:
- Да, мне тринадцать. И до дня, когда отец подарит мне бессмертие, еще несколько лет. - Она умолкла и потупилась.
- Ты хочешь уйти из жизни для перерождения? - уточнил свой вопрос Лайонел.
Девушка не подняла глаза, шепнула:
- Я не знаю. Но мой отец…
- Это мне известно, - пресек молодой человек. Глядя сейчас на эту девочку, он видел перед собой совсем другую, дерзкую и самолюбивую, с бесенятами в огненных волосах. И в ушах звучал ее полный возмущения голос: «Но ведь это будет означать конец!», «Я же так молода, умирать мне совсем не хочется», «Вы все устали от жизни, а я хочу, хочу жить! Я еще столько всего не видела!»
Голос заглушил другой, тихий и взволнованный - Сарах сказала:
- С самого рождения отец готовил всех нас - своих детей, что придет Великий День Искупления и бояться мы не должны.
- Но ты боишься, - подытожил Лайонел, и его собственный голос смягчился.
Она обреченно кивнула, и ее хорошенькое личико исказил страх.
- Отец не должен узнать об этом. Он презирает всякие слабости.
Лайонел приподнял пальцем ее подбородок и улыбнулся.
- Презирать слабости так просто, когда ты силен и прожил достаточно. А в тринадцать презирать что-либо - преступление против самой жизни!
- Спасибо, - смущенно шепнула она и, сильно покраснев, спросила: - Я совсем не привлекаю вас?
Молодой человек окинул ее стройную фигурку насмешливым взглядом и, прежде чем уйти, пообещал:
- Я подумаю об этом.
Глава 20
Подруги
«Мы любим тебя, очень ждем в гости. Приезжай поскорее!», «Скучно без тебя, дочка. Работа, телевизор, работа…», «Отец заболел, но ты не волнуйся, врач из «скорой» сказал, что через пару дней уже вернется домой», «А в Питере сегодня дождь, с Жучкой выходила на улицу, даже зонт не спас. Китайская дребедень, он от ветра вывернулся, пришлось стоять под козырьком», «Вчера к родственникам ездили, сестры спрашивали о тебе!», «Иногда вечером зайду в твою комнату, присяду на кровать с альбомчиком твоим детским, сердце так и переворачивается, когда гляжу на тебя маленькую. Такая хорошенькая», «Любим тебя, целуем крепко! Мама и папа».
Катя лежала на постели перед тремя письмами от родителей и, закусив указательный палец, смотрела на них не отрываясь. Перед глазами скакали буквы, складываясь в предложения - новости из прошлого, такого далекого и безвозвратно потерянного. Хотела ли она теперь Вечности?
Девушка закрыла сухие глаза, точно расцарапанные острыми осколками стекла, и представила осень. Солнечный день, когда она сидела на подоконнике в своей комнате с энциклопедией мифов и даже не подозревала о существовании другого мира. За окном кружились желтые и красные листья, во дворе, звонко смеясь, бегали дети, солнце улыбалось миллионами лучей, озаряя растущий под окном желтый тополь.
О как ей хотелось вернуться туда - в ту осень! Никогда не узнать зимы, превратившей сердце в лед, а потом беспощадно разбившей и унесшей вместе с белой вьюгой ее жизнь - никчемную, полную ненависти и обид, недооцененную, но все-таки - настоящую. Быть может, когда-нибудь она бы оценила?
«Я устала, так устала, - мысленно шептала она, утыкаясь лицом в пахнущие чернилами листы, - как же я хочу домой, к маме. И пусть она говорит сколько угодно, что я тощая, а все оттого, что питаюсь кое-как и шляюсь непонятно где, неизвестно с кем. Пусть скажет свое любимое «дошнырялась», пусть ругает… таких, как я, нужно ругать, за все, что сделала, а лучше за то, что хотела бы сделать, но не осмелилась, потому что трусиха!»
В памяти неожиданно всплыл образ неопрятного мальчишки-шалопая - Кости Малошина, который ухаживал за ней в колледже. И ей нестерпимо захотелось узнать, как он там? А еще пойти с ним в дурацкое кино или клуб, куда он столько раз звал ее. Почему ни разу не согласилась? Почему жила от всех отгородившись?
А теперь только и осталось жалеть, без конца жалеть.
Ответное письмо девушка давно написала - оно лежало уже в подписанном конверте рядом с ней.
Пару раз в комнату стучал, а потом просовывал голову в приоткрытую дверь Вильям, но она не захотела с ним разговаривать, и он ушел.
Позже приходил Йоро. Он молча вошел, положил на кровать букет вербы с большими мохнатыми почками и тихонько удалился. На белоснежной шерстке застыли капельки - на улице шел дождь. Подобное подношение немало удивило, ведь деревья уже вовсю зеленели нежными листочками.
Девушка взяла одну веточку и провела ею под носом, с наслаждением вдыхая прохладный аромат дождя и почек. В непонятном ей самой порыве, она вскочила, дернула лесенку, ведущую к люку в потолке, и вылезла по ней на крышу. Девушка раскинула руки и замерла, чувствуя, как холодные капли бьют по лицу, шее, ладоням. Сквозь затянутое серо-черными тучами небо проглядывала луна, она как глаз хищника с подозрительным прищуром взирала на землю. Капли приглушенно стучали по листве высоких деревьев, обступивших дом, точно верная стража. Тихонько, вливаясь в монотонный стук, играли «Капли дождя» Шопена. Звуки грусти и немой тоски.
Катя думала о том, что, возможно, Лайонел тоже видит сейчас дождь, может, за окном, а может, чувствует его прикосновения, как она сама. И от этой мысли внутри становилось жарко, а от промокшей насквозь майки поднимался белый пар.
Девушка стояла на крыше до тех пор, пока дождь не кончился. Лишь тогда спустилась в комнату, взяла письмо для родителей и направилась на поиски Ксаны.
Поискав на первом этаже, Катя заглянула в ее комнату - первую дверь от лестницы, ведущей на второй этаж.
В помещении никого не оказалось, девушка хотела было захлопнуть дверь, но первый же вздох заставил ее шагнуть вперед. В комнате пахло морозной свежестью так насыщенно и резко, точно Лайонел был тут буквально пять минут назад.
Двуспальная постель с откинутым одеялом, стоящая у стены, выглядела сильно помятой.
Катя, судорожно втягивая воздух, прошлась по комнате.
«Неужели он приходил? Неужели спал с этой девкой? Неужели, неужели, неужели…» - стучало в мозгу.
Катя знала, что Лайонел всегда был неравнодушен к своей служанке, и ее это выводило из себя с первой минуты нахождения в этом доме.
Она резко дернула на себя ящик прикроватной тумбочки и увидела лежащий возле вышивания флакон с туалетной водой. Золотом на нем сверкало название «Lionel». Девушка со вздохом облегчения и чувством нарастающего гнева схватила духи и поднесла к ноздрям.
- Ну и дрянь, - пробормотала Катя. Она-то была уверена, что свой парфюм Лайонел забрал с собой в Тартарус, когда уходил.
- Екатерина, - услышала она позади.
Девушка медленно повернула голову и зло уставилась на служанку.
- Объяснишь? - приподняла она флакончик.
Ксана, как всегда, смотрела на нее без всякой боязни и голос у нее оказался спокойным:
- Господин попросил меня…
- Лжешь! - оборвала девушка и вмиг оказавшись рядом, замахнулась на служанку. Но та перехватила ее руку и в глазах мелькнуло ранее невиданное выражение ненависти.
Катя испуганно отшатнулась, а прислужка протянула руку к флакону с туалетной водой.
- Верните, это не ваше!
Девушка уже успела прийти в себя после небывалой вспышки и перемены, потому лишь коротко рассмеялась.
- Ошибаешься! - Она прижала духи к себе, готовая, если надо, убить за них соперницу.
Ксана наступала все так же держа перед собой вытянутую руку, и Катя ощущала внутри прилив бешенства. Служанка и раньше частенько запросто выводила ее из себя, но сейчас гнев бурлил внутри точно кипучая лава.
А соперница сделала резкий выпад и выхватила флакон из Катиных рук. В эту же секунду девушка кинулась на нее и опрокинула навзничь, флакон откатился. Она ударила со всего маху по круглому лицу, а потом снова и снова.
Ксана сперва сопротивлялась, но неожиданно перестала и теперь просто лежала перед ней, торжествующе улыбаясь при каждой новой оплеухе.
Катя ненавидела эту служанку и теперь знала точно, та испытывает к ней то же чувство.
Когда девушка занесла руку для нового удара, услышала голос Вильяма:
- Немедленно остановись!
Катя подняла на него глаза, он стоял, привалившись к дверному косяку, и с ужасом взирал на нее. Она не знала, как долго он тут стоял, но гнев нехотя, точно рассерженный еж, сложил колючки и угнездился в животе.
Девушка поднялась и нагнулась, чтобы взять бутылочку с драгоценным ароматом.
Вильям же шагнул к служанке и помог ей подняться. Глядя на ее красное от ударов лицо, кое-где поцарапанное ногтями, он голосом, полным стыда и раскаяния, промолвил:
- Ксана, прости ее, ты же знаешь, она…
Та опустила голову и смиренно сказала:
- Я заслужила.
- Нет! Ничего ты не заслужила! Не смей так говорить! - яростно вскричал Вильям и взглянул на Катю. - Что на тебя нашло? Господи, ты… ты…
Девушка обиженно ткнула ему в нос флакон с именем его брата.
- Она украла это!
Губы молодого человека сомкнулись плотнее. Он некоторое время смотрел на флакон, потом перевел взгляд на саму девушку.
- Я не могу поверить, что из-за какого-то одеколона ты способна избить ту, кто слабее тебя!
Катя слушала, как он отчитывает ее, и на непродолжительное мгновение ей стало стыдно, но это чувство быстро сменилось. Она увидела, что стоя с опущенной головой, с лицом, скрытым тенью чепца, Ксана улыбается. А Вильям схватил флакон и швырнул его в стену. Воздух задохнулся от леденящего аромата.
Девушка смотрела на безобразное пятно и осколки от флакона, застрявшие в обоях, и ей казалось, что она сейчас взорвется, как вулкан. Более крупные частички стекла вертелись на полу. Катя взяла один из них, полностью сохранивший золотистую надпись «Lionel» и, посмотрев на Вильяма, выплюнула:
- Я тебя ненавижу!
Он растерялся, зеленые глаза, сердито сверкавшие, - потускли, как звезды бледнеющие с рассветом.
Девушка обернулась к служанке и отчеканила:
- Убирайся! Чтобы я больше никогда тебя не видела здесь!
- Катя, - вымолвил Вильям и схватил ее за локоть, - прошу, не делай того, о чем потом будешь жалеть! Ксана служит нам много лет. В тебе говорит твой бес, это не ты, посмотри на меня, ты другая…
Она вырвала руку и презрительно улыбнулась.
- Да откуда тебе знать, какая я! Ты вечно ошибаешься! И сам ты - ошибка! Моя главная и непоправимая!
Девушка сжала в руке осколок, забрала с тумбочки письмо и вышла из комнаты. В коридоре стоял Тане, с ехидной улыбочкой отметивший:
- Парфюм у Лайонела, конечно, отменный, если женщины дерутся из-за него, - юноша хохотнул, - пойду, что ли, прислонюсь к стене, может, это растопит сердце Анжелики Тьеполо! Как думаешь?
Катя молча прошла мимо, но упоминание об Анжелике вовсе не оставило ее равнодушной. Огненный шар прокрутился в животе. Сейчас ей казалось, что повсюду одни враги и предатели. Она выбежала на улицу и покинула двор, оставляя за собой бордовые следы - кровь текла из кулака, где стекло порезало кожу.
Длинная улица рядом с домом вампиров, не освещенная фонарями, под пристальным оком луны блестела от влаги и луж на асфальте. С деревьев и крыш капало, разбивая их гладкие и темные зеркальные поверхности. На мгновение создалось впечатление, что за спиной кто-то есть. Девушка резко обернулась, но никого не увидела. Из черной трубы на повороте к дому братьев шел дымок, окна во всех домах были темны, вокруг тихо-тихо.
«Как же она все ловко обставила - эта прислужка», - сердито думала девушка. - Ей все всегда верят!
- Я не верю, - услышала Катя, и рядом с ней поравнялся Атанасиос.
«Так вот, кто следит… значит, не ошиблась», - одно то, что с ума она не сходит, ее уже порадовало.
- Да? Почему?
- Она хитрая и пронырливая, к тому же не так беззащитна, как некоторые полагают.
кивнула девушка.
- Ты все время стоял за дверью? - понимающе кивнула девушка.
Тане не ответил, но предостерег:
- Осторожно с этой Ксаной, она… - Он помолчал. - Она опасна.
- Я ее не боюсь! - фыркнула Катя, перепрыгивая лужу.
- Полагаю, она тебя тоже. - Юнец придержал ее за руку и насмешливо заметил: - Думаешь, ты случайно нашла духи Лайонела у нее в комнате? Думаешь, она просто так душилась каждый день?
- Каждый день? - Изумилась девушка.
- Ну конечно… ты же постоянно сидела в своей комнате.
Катя нахмурилась, мозг ее усиленно заработал, она начала понимать, к чему клонит сын Цимаон Ницхи.
- Проклятие, - наконец выдохнула она, - я же выгнала ее и теперь…
Мальчишка издевательски зааплодировал и закончил:
- Теперь она спокойно пойдет к Лайонелу и, полагаю, он заберет ее с собой в Англию.
Из всего, что он сказал, больше всего ее заинтересовало одно:
- Он еще не уехал?
Тане стиснул зубы, выпустил ее руку и буркнул:
- Не тем ты занимаешься, не тем.
- Но ведь ты сам… - опешила Катя. Некоторое время смотрела на него подозрительно, затем пораженно заморгала и выдохнула:
- Ты не хочешь умирать!
Юнец испуганно вздрогнул, замахал на нее как бешеный.
- Я готов умереть, - яростно выкрикнул он и чуть тише добавил: - Если на то воля моего отца! А ты… не смей!
- Ну и глупец, - презрительно бросила Катя, вглядываясь в напряженное покрасневшее лицо с пылающими желтыми глазами. - Впрочем, я тебе не верю. Плевал ты на День Искупления. Ты просто избалованный мальчишка, который хочет жить и познавать, нет тебе дела до моста, который опустится с небес, тебе на земле нравится!
Тане качал головой, отступая от нее, а она насмешливо продолжала:
- Как же я тебя понимаю! Впервые вырвался из Тартаруса на свободу и как горька мысль, что эта свобода может оборваться в любой момент!
- Заткнись, - прошипел Атанасиос.
